скачать книгу бесплатно
Тут к ее товару на вешалках кто-то стал присматриваться. Разговор поломался, компания распалась. Настала очередь Терпухина.
– Ты, я слышу, контачил с одним из таборных?
– Ну, если считать, что мы с вами сейчас контачим, тогда и с ним тоже.
– Может, тот обмолвился случайно, где они здесь перекантовались в городе?
– Удостоверение у вас при себе?
– Я что, похож на мента?
– Просто целеустремленный вы какой-то.
– Насчет этого верно, есть грех.
– Я бы с радостью помог. Только был у нас обычный треп: шутки-прибаутки. Поспрашивайте лучше у тех, кто здесь порядки устанавливает. Они ребята наблюдательные, знают много.
Лешина мысль выглядела здравой. Терпухин легко приметил пару крепких парней – они прохаживались вдоль рядов с тем хозяйским видом, который всегда отличает «шестерок», пасущих подведомственный участок.
Он помнил, кого спрашивать.
– Кочерга далеко?
– А ты кто есть?
– Станичный атаман. Дело у меня к нему.
– Так вы знакомы или нет?
– Ваше дело маленькое. Взять в руки мобилу и передать обо мне наверх.
Оба парня одинаково выпятили подбородки и наморщили узкие лбы, недовольно всматриваясь в терпухинское лицо. Юрий ответил твердым взглядом в упор.
Корявыми пальцами достав из кармана мобильник, один из парней не без труда воспользовался крохотными кнопками. Доложил, выслушал ответ и кивнул в сторону трехэтажного здания по ту сторону рыночной ограды.
Глава третья
Криминальные структуры края признавали за казаками силу и не желали портить с ними отношения. Они искали и находили друзей в милиции и точно так же завязывали контакты с некоторыми самозваными атаманами, прикармливали, вынуждая работать на свои интересы.
Можно поджечь магазин предпринимателя, отказавшегося платить за крышу. И потом платить взятки ментам, чтобы замяли дело. Можно напустить на магазин «народный контроль», одев его в казацкую форму. «Контроль» обнаружит обвес и обсчет, помашет нагайками, перепортит товар, переломает торговое оборудование.
«Казачкйм» может сойти с рук то, что не сойдет другим. Но их атаману тоже нужно кинуть кусок. Остается соотнести расходы – на казаков и милицию. Хотя экономию не всегда нужно ставить во главу угла. Перепадать должно и тем и другим.
Кочерга решил, что очередной самозваный «предводитель» хочет отвоевать себе место под солнцем и нуждается в финансовой поддержке. Мысленно решил не давать ни копейки, пока этот Юрий и его люди не покажут, на что способны.
Но гость заговорил совсем о другом:
– Случилась большая неприятность, сам знаешь какая. Резней в таборе заинтересовались уже в Москве. Наверняка пришлют сюда команду.
– Да слышал я уже, слышал. Начнут вынюхивать по всем углам. Знать бы, кто это устроил! Лично бы подвесил за яйца!
– Найдут на кого свалить. Криминальные структуры – раз, казачьи отряды – два. Других вариантов даже рассматривать не будут, даю голову на отсечение.
– Не спеши. Время сейчас такое, в натуре потом придется под столом искать.
Кочерга выглядел солидно – костюм, галстук, чисто выбритое лицо.
– Как всякий законопослушный бизнесмен, я весь этот криминалитет на дух не переношу, – заметил он с легкой иронией. – Священный дар жизни для них дешевле плевка. Могут убить почем зря. Но мочить кучу народу, тем более паршивых цыган? Ментам придется здорово напрячься, чтобы притянуть за уши мотив – будь они хоть из Москвы, хоть из Интерпола.
– И все-таки надо попробовать им помочь. Чтобы не мучились слишком долго от отсутствия подозреваемых. В таких случаях они иногда любят пофантазировать.
– Козла отпущения подкинуть? – прищурился Кочерга.
– Реальных убийц.
– Если кто-то возьмет это на себя, я только поаплодирую. Но финансировать не стану. Не вижу смысла лично для себя.
– Финансы – дело десятое. Главное – добрая воля.
– Приятно видеть человека, воспарившего так высоко. И в чем должна заключаться моя добрая воля?
– Табор не иголка в стоге сена. Цыгане не та публика, чтобы остаться незамеченными. Если они появляются на чьей-то территории, им приходится дать отчет. Краткосрочный привал – одна песня, долгая стоянка – совсем другая. Они должны получить разрешение на гадание, заговоры и прочую работу.
– Я тоже слышал про такие правила. Но тор- мознулись они где-то за городом, раскидывать свое тряпье на рынке я бы им не позволил. Верней, мне даже не доложили бы, спровадили бы их без меня. Про табор я узнал вместе со всеми, когда его пожгли. Эта публика гребла вроде бы в Ростов. Но как можно верить цыганам?
* * *
В ростовском направлении поездов хватало, и путь был совсем недолгим – выехав поздно вечером, пассажиры прибывали в город на Дону еще до рассвета.
Всю дорогу Терпухин простоял в освещенном проходе вагона, глядя в непроницаемую черноту по ту сторону окна, где лишь изредка вспыхивали огни. За полчаса перед Ростовом свет вдруг погас на несколько секунд, мрак за стеклом сразу приобрел глубину, ближний и дальний планы. Темно-серое поле, сиреневые кусты, чернильнофиолетовая излучина небольшой речки.
Вдали за речкой вдруг почудились силуэты двух коней – гнедого и вороного. Терпухин не сомневался, что это обман зрения – они на ферме, каждый в своем стойле. Уж теперь-то, чудом вернув свою собственность, Гребнев наверняка усилил охрану.
Свет снова включился, и ночной пейзаж за окном потонул в черноте. Но ненадолго – скоро выплыли первые приметы предместий большого города. Терпухин направился в тамбур – благо вещей у него не было, даже небольшой сумки.
Снова бросил дела, сорвался с места в поисках неприятностей на свою голову. Сколько еще протянется беспокойная его жизнь? Далеко ли в тумане будущего тот день, когда он сам откажется от атаманства или станичники подыщут ему замену? Может, для них гораздо полезней человек, который отгородит Орликовскую стеной от всех невзгод и напастей? Наплюет на проблемы за околицей и будет заботиться только о процветании и благоденствии своих земляков.
Обычно трупы жертв запоминались Терпу- хину. Вспоминались помимо желания, мерещились во сне. На этот раз вышло по-другому: в памяти не запечатлелось ни одно лицо. Застылые позы, раны с запекшейся кровью, раскиданное, не успевшее сгореть цветастое барахло. Но только не лица.
Людей в зале ожидания вокруг становилось все больше. Наполовину пассажиры, наполовину те, кто кормится за счет вокзала – менты, носильщики, таксисты, продавцы мелочовки. Пустоглазый тип торговал жетонами к игральным автоматам, неподвижный, как растение в кадке. Щуплая старушка коршуном высматривала пустую тару.
Наконец толпа достигла критической массы. Стоило здесь поискать цыганок и цыганят. Побродив по перрону, Юрий приметил молодую девушку с ребенком на руках. Ни длинной юбки, ни серег, ни платка на голове. Выкрасилась под блондинку, но цыганка в ней все равно просвечивает. Зашла в вагон электрички, будет милостыню просить от «головы» до «хвоста» поезда.
А вот впереди на перроне другая, постарше. Эта не скрывает своей цыганской сути. Медленно шествует в противоход людскому потоку, высматривает подходящие кандидатуры. Пусть сама обратится первой. Принять слегка рассеянный вид, нацепить безмятежную улыбку.
– Слышишь, красавец? Дай погадаю. Хочешь – по руке, хочешь – на картах. У меня карты особые, столетние.
В подтверждение своих слов цыганка достала замусоленную колоду. Атаман узнал карты Таро – размером покрупней игральных, без мастей, без обычного ряда от шестерки до туза. На каждой – символическая картинка. Смерть в виде скелета с косой, раскидистое дерево с яркими плодами.
– Чепуха, – весело ответил Терпухин. – Не верю я в гадание. Если б даже верил, тем более не захотел бы ничего знать.
– Не хочешь знать о себе – могу погадать на других. На мужчин или женщин, на друзей или врагов.
– Тебя как зовут?
– Софа.
– Меня Юра. Праздник нужен, Софа. Удача выпала, настроение второй день лучше некуда. А вокруг черт знает что – серые улицы, серые лица. Все деловые, все заняты по самое не могу. Решил вот заскочить сюда, в Ростов. Как-никак большой город, жизнь должна бить фонтаном. Может, подскажешь, где здесь душу отвести.
– Пойдем, красавец. Не люблю стоять на месте, – цыганка взяла Терпухина под руку.
Мягко, но властно увела его прочь с перрона, время от времени оглядываясь – нет ли конкурентов, желающих отбить добычу? Цыганок она не опасалась – свои никогда не испортят дело, не поломают из зависти игру. Но есть на вокзале много других любителей богатеньких и щедрых: картежники, проститутки, просто воры. И еще интеллигентные попрошайки – хорошо одетые люди среднего возраста. Любители тихо сокрушаться об украденных в чужом городе деньгах и документах – им всегда не хватает на обратный билет «совсем чуть-чуть».
– Какой тебе праздник нужен, красавец? Только намекни, а я уж подскажу.
– Умели ведь раньше цыгане потешить душу. Сплясать, спеть, приголубить. Говорят, в Москве и теперь есть кабак с цыганами на речном пароходе. Может, найдется у вас ресторанчик такого плана?
– Рано еще, красавец, в ресторанах гулять. Сейчас там одни уборщицы как сонные мухи ползают. Музыка, сам знаешь, только вечером. Только нет в ресторане настоящих цыган, одни ряженые. Разве сядет цыган на одном месте, чтобы каждый день на хозяина работать? Ни за какие деньги! А что теперь за деньги, даже в кармане не позвенишь.
– Это точно, – охотно согласился Атаман.
– Пойдем, я тебе помогу. Только позвоню предупредить. Нет при себе мобильника?
– Оставил дома. С этим мобильником, как на привязи. Всякий может тебя достать, нагрузить. Не хочу, чтобы меня грузили до конца недели.
– И правильно. Надо же человеку когда-нибудь отдохнуть.
Подойдя к телефону-автомату, цыганка сунула в прорезь тонкую шпильку и позвонила без карточки. Быстро заговорила на своем древнем языке, двигая начерненными бровями. В голосе звучала энергия убеждения. На этот раз она не была смягчена ласковыми интонациями, а изливалась бурно и энергично.
* * *
Скоро Юрий оказался в частном доме на окраине Ростова с покосившимся забором и заросшим травой участком. Большая лохматая собака непонятной породы гавкнула на незнакомца несколько раз, но не слишком злобно. На пороге Терпухина с распростертыми объятиями встретил пожилой цыган, его лохматые свалявшиеся кудри точь-в-точь напоминали шерсть дворовой собаки.
– Милости прошу. Дорогому гостю всегда рады.
Из прихожей из-за спины цыгана послышалось хоровое пение на три голоса.
– К нам приехал, к нам приехал наш Юрочка дорогой!
Здесь теснились три цыганки в возрасте от девичьего до сорока с лишним. Все три при полном марафете – кольца, серьги, смуглые руки с ярким лаком на ногтях, цветастые платья до пола.
Одна держала пластмассовый поднос с полным фужером. «Если и подсыплют какой порошок, то не в первую рюмку», – подумал Терпухин.
– Пей до дна, пей до дна! – из-за спины Атамана присоединились еще два голоса – Софы и кудлатого хозяина.
Опустошив в два глотка фужер, Терпухин почувствовал, как ледяная водка согревает пищевод и желудок.
У кудлатого в руках оказалась обшарпанная гитара с облезлыми переводными картинками. Он провел по струнам и защипнул последнюю. Крепко прижав пальцем лад на грифе, он будто старался вдавить струну в дерево, отчего высокая нота вибрировала и стонала.
«Быстро, однако, берут в оборот. Не размусоливают».
Кудлатый цыган взялся наигрывать несложную мелодию. Но со слухом у него было слабовато, бренчал кое-как.
– Есть не хочу, – предупредил Терпухин Софу. – С выпивкой тоже не гоните. Расскажите что-нибудь интересное, жизненное.
– Ох, красавец, – вдохнула Софа. – Жизненного вокруг столько: хоть стой, хоть падай.
– Одна хорошая женщина на прошлой неделе из Сибири сюда специально самолетом прилетела, – начала самая старшая из цыганок. – Меня поблагодарить. В прошлом году гостила здесь у матери, и я ей погадала. Еще советы дала, как быть. Так ей помогла, так помогла. Теперь зовет к себе в Хабаровск, у нее там фирма своя. Говорит, кучу богатых клиентов найду, буду как сыр в масле кататься.
Младшая из цыганок бросала на рассказчицу недовольные взгляды. По молодости лет ее пока еще коробило такое вранье.
– Слышали, что с табором нашим на днях случилось? – вставила она, загоревшись от негодования румянцем.
Двинув бровями вверх-вниз, Софа прошипела ей несколько слов по-цыгански. Соображай, мол, когда и о чем вякать. Гостя надо охмурить, поднять ему настроение, а ты о плохом вспоминаешь.
– Слышал в поезде от попутчика, вроде разборка в степи случилась.
– Разборка? – девушка скривила губы.
Тут Софа не выдержала и вытолкала ее вон из комнаты.
– Она у нас со странностями. Не бери в голову, красавец. Давай лучше по чарочке с нашим Алешей.
Кудлатый бросил мучить гитару и потянулся к бутылке.
Глава четвертая
«КАЗАКИ!» – так начиналось обращение, напечатанное по-русски и по-немецки на стандартном бланке.
«Казаки никогда не признавали власти большевиков. Старшие войска – Донское, Кубанское (бывшее Запорожское), Терское, Уральское (бывшее Яицкое) – жили в давние времена своей государственной властью и не были подвластны Московскому государству. Вольные, не знавшие рабства и крепостного труда казаки закалили себя в боях.
Когда большевики захватили Россию, казаки с 1917 по 1921 г. боролись за свою самобытность с врагом, во много раз превосходящим их числом, материальными средствами и техникой. Вы были побеждены, но не сломлены. На протяжении десятка лет, с 1921 по 1933 г., вы постоянно восставали против власти большевиков. Вас морили голодом, избивали, ссылали с семьями на Крайний Север, вам приходилось вести жуткую жизнь гонимых и ждущих казни людей.
Ваши земли были отобраны, войска уничтожены. Вы ждали освобождения. Вы ждали помощи. Когда доблестная Германская Армия подошла к вашим рубежам, вы появились в ней не как пленные, а как верные соратники. Вы всем народом ушли с германскими войсками, предпочитая ужасы войны и кочевую жизнь рабству под большевиками. Все, кто только мог сражаться, взялись за оружие. Второй год вы плечом к плечу сражаетесь вместе с германскими войсками.
В воздание ваших заслуг, в уважение прав ваших на землю, кровью предков политую и полтысячи лет вам принадлежащую, в основание ваших прав на самобытность считаем долгом нашим утвердить за вами, казаками, и теми иногородними, которые с вами жили и доблестно сражались против коммунизма:
Все права и преимущества служебные, каковые имели предки ваши в прежние времена.
Вашу самобытность, стяжавшую вам историческую славу.
Неприкосновенность ваших земельных угодий, приобретенных военными трудами, заслугами и кровью ваших предков.
Если боевые обстоятельства временно не допустят вас на земли предков ваших, то мы устроим вашу казачью жизнь на востоке Европы под зашитой фюрера, снабдив вас землей и всем необходимым для вашей самобытности.
Мы убеждены, что вы верно и послушно вольетесь в общую работу с Германией и другими народами для устроения новой Европы и создания в ней порядка.
Да поможет вам Всемогущий!
