скачать книгу бесплатно
Он замочил в тазу брюки и вчерашние носки. Стиральный порошок опять кончился – как всегда, в самый неподходящий момент. Чиж всегда забывал вовремя покупать всякие хозяйственные мелочи наподобие стирального порошка или туалетной бумаги. Он поискал хозяйственное мыло, но оно, как назло, куда-то запропастилось. Потом он вспомнил, что мыло он израсходовал во время предыдущей стирки. Чиж плюнул и обильно полил плававшие в тазу брюки импортным шампунем против перхоти.
Покончив с утренним туалетом, Чиж двинулся на кухню. Ему по-прежнему становилось муторно при одной мысли о том, чтобы что-нибудь съесть. Организм принимался бурно протестовать, но нужно было хотя бы выпить кофе. Он слишком хорошо себя знал, чтобы пустить борьбу с похмельем на самотек: стоило дать организму волю, и все закончилось бы очередным провалом в памяти. Тем более что на дворе стояло воскресное утро. Воскресений Чиж не любил, особенно с тех пор, как его жена стала генеральшей не то в Ростове, не то в Нижнем, – где именно, он точно не помнил.
На кухонном столе красовался совсем неаппетитный натюрморт, который состоял из нескольких кусков запачканной маслом и черным нагаром ветоши, скомканной, насквозь пропитанной все тем же оружейным маслом газеты и опрокинутой жестянки, в которой это масло хранилось. Содержимое жестянки, не попавшее ни на ветошь, ни на газету, ни на брюки Чижа, которые плавали сейчас в тазу, буквально купаясь в экстрактах шалфея и ромашки, было неаккуратно размазано по крышке стола.
«Чудил, – снова подумал Чиж, – ой чудил!» Под ложечкой возникло неприятное ощущение, кончики пальцев на руках и ногах сделались холодными и влажными. Он услышал какое-то отдаленное глухое буханье и удивился тому, что кто-то рвет пупок, забивая сваи в воскресный день, но тут до него дошло, что это стучит его собственный пульс. «Ну дела! – подумал он. – Это как же надо было чудить, чтобы, придя домой, запереться на все замки и вместо того, чтобы завалиться в кровать, сразу же, даже не переодевшись, сесть за стол и чистить пистолет? Что же это я сотворил, граждане? С кем воевал? Ох, не к добру это. Надо бы на рынок выйти, что ли. Я ведь, помнится, Рафке-Татарину обещал когда-нибудь башку отстрелить. Неужто и вправду отстрелил? Допрыгался, Чиж. Вот уж действительно: чижик-пыжик, где ты был? По Москве татар мочил.»
Пока панические мысли, сталкиваясь и налезая друг на друга, метались у него в голове, руки действовали сами по себе. Чиж выбрал кусок ветоши побольше и почище, тщательно вытер стол, отнес жестянку на полку в туалете, где она всегда стояла, отправил газету вместе с ветошью в мусорное ведро, пустил горячую воду и вымыл стол моющим средством. После этого он смотался к мусоропроводу, выбросил мусор, до скрипа отмыл руки и с замирающим сердцем вернулся в спальню.
Пистолет по-прежнему валялся на письменном столе. Чиж отстегнул язычок кобуры и вынул увесистый «макаров». Толстый ствол маслянисто поблескивал: пьяный Чиж, судя по всему, не жалел смазки. Майор понюхал ствол, который не пах ничем, кроме оружейного масла, и тревожно выщелкнул обойму.
Патроны были на месте – все до единого. Запасная обойма тоже оказалась полной. Чиж вспомнил о своей находке и полез в шкаф. Коробка с патронами была полупустой. До того как она потерялась среди подштанников и фуфаек, Чиж несколько раз брал из нее патроны – по одному, по два. Он попытался припомнить, сколько «маслят» должно было оставаться в коробке, но не смог.
Чиж загнал пистолет в кобуру и убрал его с глаз долой в шкаф. Попытка дедуктивным методом выяснить, чем он занимался вчера вечером, как и следовало ожидать, ни к чему не привела. Чиж снова вздохнул: эта неудача служила наилучшим подтверждением того, что дедуктивный метод хорош на экране телевизора и на страницах старых детективов в стиле Агаты Кристи или Артура Конан Дойла. На деле же Чиж стоял перед неприятным выбором: заняться опросом возможных свидетелей его, с позволения сказать, чудачеств или оставить все как есть. В конце концов он предпочел второй вариант. Желание почистить оружие могло возникнуть у него просто так, без всякой видимой причины. А если причина все-таки была и от его чудачеств кто-нибудь пострадал, то он скоро об этом узнает. Все подробности ему любезно сообщат коллеги, когда придут его арестовывать.
Пульт дистанционного управления новеньким музыкальным центром, который Чиж купил уже после развода, обнаружился почему-то под кроватью. Майор включил радио, но по всем каналам передавали то, что Чиж непочтительно именовал малопонятным словечком «лабуда». Немного поиграв кнопками, он махнул рукой и выдвинул из-под стола большой картонный ящик с кассетами. Здесь были ранние записи «Секрета», несколько альбомов Гребенщикова – опять же, раннего, – десяток кассет с русскоязычным роком, но основную массу этого бренчащего богатства составляли незабвенные «Битлз». Здесь было все, когда-либо написанное и исполненное ливерпульской четверкой. Самые первые из приобретенных Чижом кассет были еще металлическими. Записи на них почти размагнитились, но майор хранил их как память.
Он выбрал кассету наугад, затолкал ее в приемный отсек похожего на НЛО японского стереокомбайна, врубил громкость на всю катушку и под бодрые звуки «Желтой субмарины», от которых ритмично вздрагивали оконные стекла во всей квартире, отправился на кухню варить кофе.
Кофе Чижу всегда удавался хорошо, поскольку при его приготовлении майор неизменно пользовался рецептом, почерпнутым из бородатого анекдота: «Евреи, не жалейте заварки!». Получавшаяся в результате его манипуляций с медной джезвой термоядерная смесь могла бы, наверное, поднять на ноги покойника. Когда кофе закипел и был перелит в объемистую фаянсовую кружку, майор, немного подумав, полез в холодильник и вынул оттуда заветные полбутылки коньяку. Коньяк стоял в холодильнике уже добрых три месяца и извлекался оттуда только в особых случаях. Жидкости, к расслабляющему воздействию которых майор прибегал регулярно, хранились в гораздо более укромных местах, чем полка холодильника, – например, в шкафу с одеждой. На то имелись веские причины, но для сохранения душевного равновесия Чиж старался об этих причинах не думать.
Неумело подпевая Полу Маккартни, майор добавил в кофе изрядную порцию коньяку и предусмотрительно убрал бутылку обратно в холодильник. Сделав первый осторожный глоток, он откинул голову и блаженно зажмурился. Это было чудесно. Это было бы просто божественно, если бы не кофе и сахар. Кофе и сахар оказались лишними – во всяком случае, в данный момент.
Слегка разбавленный горячим кофе коньяк и музыка ливерпульской четверки оказали на нервную систему Чижа свое целительное воздействие. Майор перестал вздрагивать, поминутно коситься на дверь и терзаться предположениями. Как раз в тот момент, когда он окончательно убедил себя, что вчера вечером решил почистить табельное оружие просто от нечего делать и в силу присущей ему аккуратности, и уже начал подумывать о том, не соорудить ли ему еще одну чашечку кофе – на сей раз с хорошим бутербродом, – в реве музыки наступила пауза, и в эту паузу вклинилось настойчивое дзиньканье дверного звонка.
Чиж уронил на стол пачку, из которой как раз собирался вытащить первую за это утро сигарету, и медленно встал с мягкого табурета. Ноги у него на какое-то мгновение сделались ватными, но он тут же взял себя в руки. Иногда, пребывая в разговорчивом настроении, майор Чиж любил повторять своим коллегам и даже кое-кому из задержанных, что свобода личности подразумевает необходимость отвечать за свои действия. Иными словами, бери все, что захочешь, но не забудь заплатить. Майор был горячим приверженцем этой точки зрения и теперь, когда настала его очередь платить по счетам, колебался лишь долю секунды.
По истечении этой незаметной паузы он спокойно вынул из пачки сигарету, сунул ее в зубы и, на ходу чиркая зажигалкой, отправился открывать. По дороге он заглянул в спальню и приглушил музыку.
Он распахнул дверь, почти уверенный, что за ней обнаружится группа захвата, но на пороге, шаркая по протертому половичку обутыми в новенькие фирменные кроссовки ногами, стоял полузнакомый парень с фигурой находящегося на пике карьеры тяжелоатлета и синеватой от проступающей щетины нижней челюстью, которая тяжело выдавалась вперед. Аккуратно подстриженная голова этого субъекта казалась непропорционально маленькой по сравнению с широченными плечами и бычьим загривком, а глубоко посаженные темные глаза смотрели исподлобья с выражением угрюмой насмешливости.
– Не узнал, майор? – осведомился гость. – Вижу, что не узнал. Зачем же тогда дверь открываешь? А вдруг бандиты по твою душу пришли?
– А ты что, сменил профессию? – спросил Чиж. Теперь он вспомнил, кто перед ним, и терялся в догадках, пытаясь понять, что привело этого человека на порог его жилища, где ему было абсолютно нечего делать. Между делом майор подумал, что группа захвата была бы предпочтительнее.
– Ага, – сказал гость. – Значит, узнал все-таки. Профессиональная, значит, память. А я, грешным делом, надеялся, что ты мою фотокарточку забыл.
– Зря надеялся, – сказал Чиж. – Помнишь, песня такая была про первую любовь: первая любовь, снег на проводах. что-то там такое. не забывается такое никогда. Валерий Соколов, кликуха Сапсан. Тебя еще не посадили?
– Как видишь, – ответил Сапсан. – А тебя?
– Гм, – откашлялся Чиж. – Ты по делу или как?
– Ав дом ты меня не пригласишь? – поинтересовался Сапсан.
– Лично мне и здесь неплохо, – довольно сухо ответил майор.
– Это тебе только кажется, – сообщил ему Сапсан и полез в карман.
Джинсы на нем были узкие, и он довольно долго копался в кармане, выковыривая то, что там лежало. Чиж наблюдал за ним без видимого интереса, хотя этот неожиданный визит вызывал у него тревогу. Находясь в беспамятстве, он мог натворить черт знает чего, в том числе и объявить войну на уничтожение местной братве. Если дело обстояло именно таким образом, шансов выжить у него было мало.
Сапсан наконец разобрался со своим карманом, с видимым усилием вынул оттуда руку и показал Чижу какой-то маленький предмет неправильной формы, держа его между большим и указательным пальцами. Майор с большой неохотой вгляделся в этот предмет, тяжело вздохнул и посторонился, пропуская бандита в квартиру.
Сапсан сразу прошел в гостиную и без приглашения уселся в глубокое кожаное кресло у окна. Предмет, который был у него в руке, он положил перед собой на журнальный столик со стеклянной крышкой. При этом раздался короткий отчетливый стук, словно на стекло уронили железную гайку или камешек.
Чиж нашел на полке пепельницу, поставил ее на стол и сел в свободное кресло. Когда он приблизился, Сапсан весьма проворно накрыл лежавший на столе предмет широкой, как лопата, ладонью.
– Ну-ну, – сказал ему Чиж. – Что ты как маленький. Не суетись. Говори, зачем пришел.
– Посоветоваться, – с ленцой в голосе ответил Сапсан. – Вот нашел эту штуковину и не знаю, что с ней делать: то ли в речку выбросить, то ли в ментовку снести. На баллистическую, значит, экспертизу.
– Пустые хлопоты, – равнодушно сказал Чиж. – Можно подумать, там хранятся образцы пуль из всех стволов на свете.
– А если им намекнуть, на какой ствол обратить внимание? – глядя по сторонам, сказал Сапсан. – Придет, скажем, свидетель – пожилой, солидный человек, персональный пенсионер. А?
Чиж раздавил в пепельнице окурок и сразу же полез за новой сигаретой. Ему не хотелось выдавать свое волнение, но это уже не имело значения: он целиком зависел от этого неандертальца, и они оба об этом знали.
– Откуда пуля? – спросил он, с преувеличенной старательностью раскуривая сигарету.
– Да так, – лениво ответил Сапсан. – Вышла вчера вечером одна старая коза прогулять свою собачку. А тут, как в песне поется, пуля пролетела – и ага. Собачке хоть бы что, а бабка даже вякнуть не успела. Ну, не бледней, не бледней, майор! Шучу я, слышишь? Это шутки у меня такие.
– Какой сам, такие и шутки, – переводя дыхание, сказал Чиж. – Откуда пуля, шутник?
– Глупая история вышла, – ответил Сапсан. – Ты же в курсе, что все ларечники, лоточники и прочая мелкая шушера в нашем районе живут под моей крышей. Вот приходит ко мне сегодня ни свет ни заря один такой фраер и говорит: помоги, мол, Валера, беда у меня. Какой-то хрен с бугра вчера вечером у меня перед носом стволом крутил, водки требовал. А я, говорит, водкой не торгую, лицензии у меня, типа, нету. Так он, говорит, мне стенку прострелил – в смысле, в киоске. Навылет. Пуля, говорит, в сантиметре от головы прошла. Ну, это он, пожалуй, приврал, но в остальном история поганая. Чего, говорит, мне делать? Я ему базарю: иди, типа, в ментовку, пускай разбираются. А он мне знаешь что молотит? Это же, говорит, и был мент. Майор из МУРа. Удостоверение, типа, показывал. Где же, говорит, правду искать? Ну я подъехал к его киоску, пулю выковырял, гильзу наши пацаны тоже нашли. Коммерсанту этому я пообещал, что разберусь. Там еще свидетель был – такой, знаешь, въедливый старый хрен, с головы до ног в орденских планках. Пришлось ему бабок отстегнуть, чтобы не верещал. Короче, пока все тихо. А как дальше будет – тебе решать.
– А я-то здесь при чем? – глядя в стол и отчаянно дымя сигаретой, спросил Чиж. – Действовал ты, в общем, грамотно. по-хозяйски, можно сказать. Не пойму только, чего ты от меня хочешь.
– Так говорю же – посоветоваться зашел! – воскликнул Сапсан. – Дело-то нешуточное: огнестрельное оружие, несанкционированное применение, то-се. Вооруженное нападение, блин! Но это так, к слову. Я помочь тебе пришел, майор. Кто такой Абзац, знаешь?
Чиж удивленно вскинул голову и посмотрел на Сапсана. Маловыразительное лицо бандита сохраняло серьезное выражение: похоже было, что он не шутил.
– Знаю, – осторожно сказал майор. – Киллер-одиночка. Только он, говорят, просто легенда. Никто его не видел, никто его не щупал.
– Вот я и хочу, чтобы ты его пощупал, – сказал Сапсан. – Это тебе от меня подарок. А насчет этого, – он покатал пальцем лежавшую на столе расплющенную, деформированную пистолетную пулю, – насчет этого не беспокойся. Это мы уладим в два счета без гнилого базара.
– Что-то я тебя не пойму, – сказал Чиж, перегибаясь через стол и осторожно отнимая у Сапсана пулю. Сапсан не возражал. – Ты же вроде весь из себя правильный. Живешь по понятиям, авторитет зарабатываешь, и вдруг – на тебе! – Абзаца он, видите ли, решил сдать. Непонятно. В сексоты метишь?
– Полегче на поворотах, майор, – сказал Сапсан. – Как говорится, фильтруй базар. Просто у меня есть возможность помочь сразу двум деловым мужикам – тебе и еще одному. Тому, которого заказали Абзацу. Ни за что пропадает человек. Попал, понимаешь, на бабки, счетчик вертится, а отдавать нечем. Вот его и заказали. Кто заказал – не твое дело. Но работать будет Абзац. Абзац этот мне до фонаря. Он не наш. Он вообще ничей – гуляет, блин, как кошка, сам по себе. Так что, если ты его повяжешь, никто на тебя не обидится. Мне за помощь от клиента чуток бабок перепадет, да и тебе кой-чего обломится. Квартирку ты обставил неплохо, но совершенству, как известно, предела нет.
Чиж промолчал. Разговоры о деньгах – это еще не деньги. Когда речь пойдет о конкретных суммах, тогда и настанет пора обломать этому наглецу рога. Деньги он предлагает. Но какова история! Неужели правда? Если правда, то я в дерьме по самые уши, и эта милая беседа – только начало неприятностей.
– Ну так как? – спросил Сапсан. – Поможешь, гражданин майор?
– Слушай, – сказал Чиж, задумчиво подбрасывая на ладони пулю, – а где гарантия, что эта штуковина вылетела именно из моего ствола? Может быть, ты все это придумал?
– Какие гарантии, майор, – лениво проговорил Сапсан. – Какие тебе нужны гарантии, если ты даже не помнишь, где вчера был и что делал? Если хочешь, сходи в лабораторию, проверь свою волыну.
– Допустим, – сказал Чиж. – А если я пошлю тебя подальше?
– Не пошлешь, – все так же лениво возразил Сапсан. – Во-первых, откуда тебе знать, сколько их было, этих пуль? И где. А во-вторых, зачем тебе это надо – посылать меня? Да ты мне должен макушку в кровь расцеловать за такую наводку. Даже западло, ей-богу. Абзац мне никто, но и ментовке помогать. как-то непривычно. А тебе от этого дела прямая выгода. Знаю, что денег ты у меня не возьмешь. Так ведь, во-первых, платить буду не я, а клиент, а он – солидный бобер, вполне легальный. И потом, возьмешь Абзаца – честь тебе и слава! Медаль дадут, премию выпишут. Может, даже по службе продвинут. За ним много громких мокрух числится. Даже больше, чем ты думаешь. А главное, никто не узнает, как ты по вечерам развлекаешься.
– Черт, – сказал Чиж. – Ты извини, брат, но я как-то не привык дерьмо жрать. Да еще из рук таких, как ты.
– Привыкай, – спокойно сказал Сапсан. – Я, что ли, виноват?
– Да, – со вздохом согласился Чиж, – виноват не ты. Но от этого не легче.
– Ладно, – легко вставая из глубокого кресла, сказал Сапсан. – Ты пока подумай, свыкнись с этой мыслью. Не пойму, чем ты недоволен. Такой шанс вашему брату раз в жизни выпадает. Взять легендарного убийцу! Это тебе не фуфлыжники, которые вдвоем молотят в упор из автоматов по бабе и мужику, и при этом мужик остается в живых и уже через неделю дает показания. Это профессионал! А ты его повяжешь тепленьким – с винтарем в руках, прямо на огневой позиции. Мечта! Песня!
Когда бандит наконец ушел, напоследок вручив Чижу стреляную гильзу от «макарова», майор тщательно запер за ним дверь и, не удержавшись, с размаху саданул кулаком по стене. Кулак сразу онемел, но на душе стало чуть-чуть легче. Было время, когда Чиж думал, что не сможет жить, если каким-нибудь образом попадет в зависимость от уголовников. Теперь, когда это произошло, оказалось, что он вовсе не умер. Наоборот, в мозгу, против его воли, начали формироваться некие заманчивые видения, о которых полунасмешливо упоминал Сапсан. Жена была права: он действительно засиделся в старших оперуполномоченных. Да и не в карьере дело! И тем более не в деньгах. Но взять с поличным киллера, да еще такого знаменитого профи, как легендарный и неуловимый Абзац, было бы очень даже неплохо!
Потирая ушибленную кисть, Чиж прошел в ванную и, не включая свет, присел на корточки перед умывальником. Запустив руку в узкое пространство под ванной, он пошуровал там и выволок на свет божий заткнутую полиэтиленовой пробкой запыленную бутылку. Он вытащил зубами пробку, выплюнул ее в ладонь и, обтерев рукавом горлышко, жадно отхлебнул из бутылки. О возможном визите подполковника Лаптева он в данный момент думал меньше всего.
Это было именно то, чего ему не хватало все утро, особенно во время разговора с Сапсаном. Чиж уселся на ажурный резиновый коврик, привалился спиной к стенке ванны и подтянул колени к подбородку – вернее, попытался подтянуть, но ему в этом помешал живот. Майор сделал еще один глоток и неторопливо, со вкусом закурил. Да, рыбе случается порой попасть на крючок. Но даже безмозглая, в общем-то, рыба всегда борется до последнего, и сплошь и рядом ей удается перехитрить рыболова и сорваться с крючка. Конечно, крючок ранит, но небольшое увечье и потеря некоторого количества крови – это не смерть и даже не поражение, а цена, которую необходимо заплатить за победу. За победу всегда приходится платить, а в итоге рано или поздно все равно приходишь к неутешительному выводу, что все твои победы яйца выеденного не стоят. Уж лучше бы их и вовсе не было, этих побед.
Чиж в последний раз приложился к бутылке и загнал в горлышко пробку, сильно хлопнув по ней ладонью. С кряхтеньем затолкав бутылку на прежнее место, он еще немного посидел на полу в ванной, прислушиваясь к тому, как действует алкоголь, прогоняя апатию и раскрашивая серый мир во все цвета радуги. Когда сигарета догорела до фильтра, он бросил ее в унитаз, с трудом поднялся на ноги и пошел обуваться: было начало двенадцатого, и пивной бар на углу открылся уже больше часа назад.
Глава 4. Вечер трудного дня
У нее была великолепная фигура, завидный темперамент и уютная однокомнатная квартирка в Медведково. Волосы она стригла коротко, «под мальчика», и красила в платиновый цвет. В сочетании с глазами глубокого орехового оттенка и пухлыми, красиво очерченными губами это выглядело весьма эффектно. К ее недостаткам можно было отнести излишнюю, на взгляд Абзаца, романтичность, которая странным образом сочеталась в ней с расчетливым прагматизмом. В течение первых трех месяцев знакомства Шкабров постоянно ломал голову, пытаясь понять, какое из этих двух качеств дано ей от природы, а какое – просто маска, которую она надевала, находясь на людях.
Они встречались уже полгода, и Абзацу стоило неимоверных усилий сохранять необходимую дистанцию: для супружеской жизни он еще не созрел, да и какая может быть супружеская жизнь при его «специальности»? Говорить и даже думать о любви в подобной ситуации было просто неловко, но партнерша Абзаца, похоже, придерживалась на этот счет иного мнения. Они никогда не обсуждали этот вопрос, но Шкабров чувствовал, что такой разговор неотвратимо приближается, и не имел ни малейшего понятия, как быть, когда он все-таки состоится.
Ее звали Ликой. Абзацу всегда казалось, что это странное имя больше подходит кошке, чем взрослой женщине, но оно удивительно сочеталось со всем обликом и стилем поведения его подруги. Да она и была кошкой в большинстве своих проявлений – в хорошем смысле слова, разумеется. Абзац относился к ней очень тепло, хотя и старался по мере возможности это скрывать.
Она любила кататься по городу и могла предаваться этому занятию часами, сидя на переднем сиденье автомобиля и просто глазея по сторонам. Эта любовь к пассивному наблюдению за бурным кипением городской жизни тоже напоминала Абзацу кошек. Когда-то у него была кошка тайской породы, которая обожала сидеть на подоконнике и наблюдать за проезжающими мимо автомобилями. В свободные дни, которые у него случались частенько, а у Лики – значительно реже, Абзац с удовольствием потакал ее маленькой слабости, подолгу кружа городскими улицами. Во время таких поездок они разговаривали мало: процесс езды и смена городских пейзажей за окнами автомобиля завораживали Лику, целиком поглощая ее внимание. Она была странной женщиной, и Абзац неоднократно ей об этом говорил, получая в ответ лишь загадочную полуулыбку, столь же неопределенную, как улыбка Джоконды, но еще более красивую.
Сегодняшняя поездка была незапланированной: контору, в которой работала Лика, сразу после обеденного перерыва в экстренном порядке эвакуировали. Был получен сигнал, что в здании заложено взрывное устройство. В том, что это очередная выходка телефонных хулиганов, никто не сомневался, но людей на всякий случай эвакуировали, и было ясно, что поиски несуществующей бомбы в огромном девятиэтажном здании сталинской постройки продлятся до конца рабочего дня.
Звонок Лики застал Шкаброва за рулем машины. Это было чертовски несвоевременно, но, подумав, Абзац решил, что такой поворот событий ему даже на руку: красивая женщина во все времена служила отличным прикрытием.
Он подобрал ее в двух кварталах от конторы. Она сидела за столиком уличного кафе и была, как всегда, ослепительно красива. С отрешенным видом пригубливая кофе, она смотрела куда-то вдаль остановившимся, обращенным в себя взглядом, и Абзац не мог понять, думает она о чем-то важном или просто дремлет с открытыми глазами.
Он заглушил двигатель «ягуара» и немного посидел в машине, неторопливо покуривая и наблюдая за Ликой. Смотреть на нее было приятно, словно перед Абзацем была совершенная во всех отношениях скульптура, от созерцания которой он получал чистое, ничем не омраченное эстетическое наслаждение. На какое-то мгновение он даже пожалел о том, что вскоре ему придется подойти к ней и разрушить эту иллюзию, заставив прекрасную статую ожить, превратившись в женщину из плоти и крови, не менее прекрасную, но уже совсем другую, чем та, что неподвижно сидела сейчас под красным тентом придорожной забегаловки.
Пока Абзац эстетствовал, сидя за рулем «ягуара» с сигаретой в зубах, какой-то тип лет пятидесяти с ухватками стареющего уличного ловеласа склонился над столиком, за которым сидела Лика. Он что-то говорил, плавно и вальяжно жестикулируя руками. В течение нескольких минут Лика вообще не реагировала на его присутствие, а потом с видимой неохотой перевела на него взгляд и что-то коротко произнесла – Абзацу показалось, что это было слово «нет». Изнывающий без женского общества любитель уличных знакомств, ободренный тем, что его наконец заметили, предпринял новую атаку, но тут Лика увидела замерший у обочины «ягуар».
Ее лицо мгновенно осветилось, как будто внутри него включили мощную лампу. Она поднялась с пластикового стула и двинулась к выходу. Стареющий ловелас все еще стоял у нее на пути, и она обогнула его, как огибают загораживающий дорогу неодушевленный предмет – легко, непринужденно и даже не посмотрев в его сторону.
Шкабров вышел из машины и открыл перед Ликой дверцу. Она уселась на переднее сиденье, по дороге легко коснувшись губами его щеки. От нее исходил тонкий аромат духов и едва уловимый запах кофе. Абзац мягко захлопнул дверцу и обошел машину. Перед тем как сесть за руль, он посмотрел на кафе. Незадачливый ухажер все еще стоял рядом с покинутым Ликой столиком, глазея ей вслед. Поймав взгляд Шкаброва, он демонстративно вздохнул и слегка развел руками: мол, что поделаешь? Абзац равнодушно отвернулся, сел за руль и захлопнул дверцу.
Впереди по ходу движения вспыхивали и гасли красно-синие огни милицейских мигалок и оранжевые проблесковые маячки спецавтомобилей, на которых, вероятно, прибыли саперы.
– Ну что, жертва международного терроризма, – шутливо сказал Абзац, запуская двигатель, – куда путь держим?
– Тебе смешно, – напевно, очень по-московски произнесла Лика, кладя ногу на ногу и оправляя съехавший с колена подол просторной юбки. – А на самом деле это доставляет массу волнений. Все знают, что никакой бомбы нет, и все равно бегут, толкаются. Я видела, как мужчины выталкивали из лифта женщин, чтобы поскорее выбраться из здания. Ты знаешь, это страшно. Я пошла по лестнице. Шла и думала: взорвется или не взорвется? Успею я что-нибудь почувствовать или нет? Хуже всего, если завалит кирпичами, и придется умирать медленно.
Она щелкнула замком сумочки и нервным движением вынула из плоской пачки длинную сигарету с золотым ободком. Шкабров молча дал ей прикурить, бросил зажигалку на приборную панель и легонько дотронулся тыльной стороной ладони до щеки Лики. Она на мгновение сильно прижалась щекой к его руке, потерлась о нее, как кошка, и сейчас же отстранилась.
– Не понимаю, зачем это нужно, – непримиримо сказала она.
– Что – «это»? – спросил Шкабров.
– Убивать друг друга, – ответила Лика. – Неужели без этого нельзя обойтись?
– Можно, наверное, – неохотно ответил он. – Только никто пока не знает, как это сделать. Ты не хочешь поговорить о чем-нибудь другом?
– Разговор на эту тему портит нервную систему, – грустно констатировала Лика.
– И поэтому не стоит огорчаться, – подхватил Абзац. – Зато эти мрачные личности подарили нам целых полдня. Неплохо для понедельника, как ты полагаешь?
– Было бы еще лучше, если бы эти мрачные личности сделали за меня мою работу, – сказала Лика. – А то потом придется всю неделю наверстывать упущенное. Ненавижу нагонять то, что упущено не по моей вине.
– Да, – согласился Абзац, перед внутренним взором которого, словно наяву, промелькнул сверкающий черный «мерседес» в подвижной колышущейся рамке из сосновых ветвей. – Нет ничего хуже, чем ждать и догонять.
Он развернул машину, чтобы не проезжать мимо оцепления, и повел ее вдоль проспекта, лавируя в густом транспортном потоке с неосознаваемой врожденной ловкостью коренного горожанина. На перекрестке он свернул направо.
– Там, впереди, пробка, – ответил он на вопросительный взгляд Лики. – Я видел ее, когда ехал за тобой. Кроме того, мне нужно заскочить в одно местечко. Не волнуйся, это буквально на две минуты.
– А я и не волнуюсь, – безмятежно сказала Лика, и по ее голосу Шкабров понял, что она действительно успела успокоиться. – Только, если можно, я подожду тебя в машине. Терпеть не могу присутствовать при деловых разговорах мужчин. Не люблю чувствовать себя лишней.
– Не возражаю, – сказал Шкабров, которого такое положение вещей устраивало. – Только откуда ты знаешь, что это будет деловой разговор между двумя мужчинами? А вдруг меня дожидается женщина?
– Тогда мне и подавно нечего там делать, – ответила Лика. – Я принципиально против драк между женщинами, но боюсь, что не смогу сдержаться.
– Извини, – сказал Шкабров, так и не понявший, была ее последняя реплика шуткой или предостережением. – Никаких женщин. Это действительно сугубо мужской и очень деловой разговор. И очень скучный вдобавок. Я постараюсь закончить его как можно быстрее.
Лика в ответ лишь пожала плечом, давая понять, что это само собой разумеется, и отвернулась к боковому окну, разглядывая проносившийся мимо тротуар, запруженный пестрой толпой пешеходов.
Шкабров увидел впереди стоявший двумя колесами на тротуаре милицейский «уазик» и предусмотрительно снизил скорость, не желая без нужды дразнить гусей. Его предосторожность оказалась тщетной: из-за сине-белой коробки «лунохода» на проезжую часть неторопливо шагнула неуклюжая фигура в бронежилете, с головы до ног разрисованная камуфляжными разводами, и повелительно взмахнула полосатым жезлом, приказывая остановиться. Под мышкой у милиционера был зажат короткоствольный автомат, а глаза смотрели из-под стальной каски с плохо скрытой неприязнью.
Шкабров дисциплинированно включил указатель поворота, миновал «уазик» и остановился, притерев машину колесами к бордюрному камню. Четыре вооруженных омоновца взяли автомобиль в кольцо, недвусмысленно держа наготове автоматы. Старший наклонился к опущенному стеклу, придерживая на боку автомат.
– Операция «Антитеррор», – сказал он. – Предъявите документы.
Шкабров протянул ему документы.
– Выйдите из машины, – потребовал омоновец.
Повернувшись к Лике, Шкабров развел руками и выбрался из-за руля.
– Вам тоже придется выйти, – немного смягчив тон, обратился омоновец к Лике.
Та независимо пожала плечами и молча вышла из машины.
Обыскав автомобиль и самого Шкаброва, омоновцы вернули ему документы и пожелали счастливого пути. Лику обыскивать не стали, ограничившись тем, что заглянули в ее сумочку. Заводя двигатель, Абзац был спокоен, но Лика досадливо морщилась, ерзая на сиденье и поправляя сбившуюся юбку.
– Опять настроение испортили, – пожаловалась она, когда милицейская машина осталась позади. – Ну что это такое? Живем, как в осажденном городе: патрули с автоматами, обыски, проверки… Когда это кончится?
