скачать книгу бесплатно
Некоторые рецензенты презрительно замечали, что язык Воннегута – чересчур простой. Джон Ирвинг, в свою очередь, раскритиковал критиков, написав, что, по мнению последних, «если литературное произведение мучительно изломано и требует жутких усилий для своего прочтения, то оно наверняка являет собой нечто серьезное». А вот «если текст ясен, четок и сюжет в нем течет как вода, то нам следует заподозрить эту вещь в упрощенчестве, в пушиночной легковесности и нехватке серьезности. Но это, конечно, чересчур упрощенная критика, хотя заниматься ею очень легко.
Почему “читабельность” полагают сегодня таким уж недостатком?» Некоторым «даже приятно продираться через текст, чтобы извлечь из него смысл… Но мне чаще бывает приятно, если писатель осознал, какие колоссальные усилия нужны, чтобы сделать текст ясным, и поступил соответственно»[37 - Jill Krementz, ed., Happy Birthday, Kurt Vonnegut: A Festschrift for Kurt Vonnegut on His Sixtieth Birthday (New York, Delacorte Press, 1982), 49.].
Воннегут тоже критиковал литкритиков. Как он однажды заметил, их писанина – это какая-то «грызня в стиле рококо»[38 - Kurt Vonnegut, “Fluctuations Between Good and Ill Fortune in Simple Tales (unpublished proposed master’s thesis, University of Chicago, 19 65),” 23, Kurt Vonnegut Papers, Lilly Library, Indiana University, Bloomington, IN.].
~
Как воздерживаться от многословия? Как «писать просто»? Вот вам четвертый совет Воннегута: «Имейте смелость вымарывать лишнее».
Не исключено, что и вы способны создавать сверкающие ожерелья для Клеопатры. Но изящество вашего языка должно быть слугой идей в вашей голове. Общее правило следующее: если фраза, пусть и очень удачная, не представляет тему в новом, интересном свете, вычеркиваем[39 - Vonnegut, “How to Write with Style.”].
Если вы склонны болтать, украшать текст или увлекаться деталями, один из способов справиться с такими импульсами – поддаться им. Валяйте – бормочите, расцвечивайте, сверкайте. Вместо того чтобы в зародыше душить эти тенденции, обуздывая творческий поток и вместе с ним саму возможность отыскать в нем бриллианты, вычеркивайте избыточное уже после того, как появится ваш первый черновик, полный отвлечений и красивостей.
~
Вот совет, который я сама дала бы всем, кто пишет (неважно что): отделяйте процесс сочинительства от процесса редактуры. Вначале пишите во всю прыть, без оглядки, не изучая написанное. Потом на какое-то время отложите текст. А уж потом прочтите его свежим взглядом, отредактируйте, внесите правку и т. п. Повторяйте этот процесс еще и еще (в случае надобности – почти до бесконечности), пока вы не будете удовлетворены результатом, то есть пока не сочтете, что перед вами по-настоящему законченная вещь.
Этот метод стал одним из стандартных инструментов преподавателей писательского мастерства. «Свободное письмо» – общепринятое выражение[40 - Все началось с книги «Писать без учителей» – Peter Elbow, Writing Without Teachers, Oxford University Press, 1973. Эта простая книга произвела настоящий переворот на факультете английского языка и литературы, где я тогда преподавала. Ее название оказалось созвучно нашим чувствам, взращенным в 1960-е гг.]. Его знают даже ученики начальных классов. Но оно подразумевает и наличие письма другого рода, совсем не свободного: ограничивающее и сдерживающее действие редактуры.
~
Много лет назад никто и слыхом не слыхивал о свободном письме. Мы строили схемы предложений. Это была скучноватая, но по-своему увлекательная игра. Таким образом мы изучали структуру языка в ее замечательной геометричности.
Помню, как мне преподавали структуру эссе. Мы шутили, что она должна быть такой: скажите, о чем вы собираетесь сказать, затем скажите это, затем скажите, что вы это сказали. Мне казалось, что эссе тоже что-то вроде геометрической фигуры.
Предложение формируется на основе подлежащего, сказуемого, дополнения. Абзац состоит из предложений: за тезисом следуют предложения, которые разъясняют или развивают его, а завершающее предложение подытоживает или подчеркивает сказанное. Эссе составлено из идущих друг за другом абзацев. Соберите их вместе, и – фанфары! – ваше эссе готово!
~
Преподавая в айовской Писательской мастерской, Курт никогда не говорил об отделении процесса собственно писания от процесса редактирования. Потому что сам он писал не так. Вероятно, он не так учился писать для школьной газеты или для своих учителей в Шортриджской школе.
Отвечая в 1974 г. на вопрос «Не могли бы вы немного рассказать о вашем творческом методе – о том, как вы переписываете страницы по одной?», Воннегут заявил:
Есть те, кто пишет залпом, одним махом, с налету, как ястребы, а есть черепахи, и я – из числа черепах, так уж получилось. То есть вы ползете, кропотливо трудясь над текстом, колотитесь башкой в стенку, пока не прорветесь на вторую страницу, потом – на третью и так далее[41 - Термины «ястреб» и «черепаха» разъясняются в главе 35 романа «Времетрясение» (перевод Т. Покидаевой). См. главу 19 книги С. М.]. Масса народу пишет как бог на душу положит. Я вот, например, совершенно не пользуюсь электрической машинкой. До сих пор не могу понять, зачем вообще изобрели эту чертову штуковину. Но у ястребов другой метод, и я им тоже завидую, потому что это наверняка очень воодушевляет: они пишут книгу как придется, это занимает у них, скажем, месяц, они шарахают ее в один прием, а потом снова по ней проходятся – и снова, и снова, и снова. Я так никогда не мог. Я близко подобрался к этому, когда писал «Сирен». «Сирены» – это почти автоматическое письмо. Это не книга черепахи: я просто сел и написал ее[42 - Joe David Bellamy and John Casey, “Kurt Vonnegut Jr.,” in Conversations, 158.].
«Сирены Титана» он написал «с налету» на длинных полосах бумаги – в духе Керуака. Он печатал на них, а потом соединял их скрепками – конец предыдущей полосы с началом следующей. В архиве воннегутовских работ, хранящемся в Университете Индианы, эти черновики лежат свернутыми в рулоны, как древние манускрипты.
~
Эссе «Как писать хорошим стилем», конечно, тоже подвергалось редакторской правке. Вот некоторые ее примеры. Пожалуйста, имейте в виду: в квадратных скобках и курсивом даются те слова, которые вычеркнул редактор.
Первый пример – из вступления, занимающего пять абзацев[43 - Любопытно отметить: приводя в «Вербном воскресенье» эти несколько выдержек из данного эссе, Воннегут восстановил всё некогда вычеркнутое редактором.]:
[Выстраивая слова в строки, помните – ] Самое порочное качество, что вы только можете явить читателю, есть непонимание, что интересно, а что нет. Ведь вы же сами решаете, нравится вам писатель или нет, по тому, что писатель решает вам показать или о чем он заставляет вас задуматься. Разве вы станете читать пустоголового писаку только за цветистость его языка? Нет.
Редактор был прав, когда вычеркнул первую фразу Воннегута, не так ли? Повествовательное предложение звучит сильнее. Это обычное свойство повествовательных предложений[44 - Повествовательное предложение – то, которое просто марширует вперед и с помощью подлежащего, сказуемого и дополнения повествует о чем-то или что-то утверждает. Оно свободно от придаточных предложений – оговорок, которые начинаются с «если», «когда», «хотя» и т. п., указывая, что одна часть мысли, высказанной в предложении, зависит от другой.]. Знание о том, что интересно, а что нет, не имеет никакого отношения к «Выстраивая слова…», а «помните» подразумевает «должны помнить», но ведь никому не хочется, чтобы его поучали. В общем, фраза «Выстраивая слова в строки, помните…» не «представляет тему в новом, интересном свете».
~
Во вступлении к своему эссе Воннегут замечает: «Газетные репортеры и писатели-технари обучены составлять тексты так, чтобы не оставлять там ничего от их собственного “я”», однако все остальные писатели «готовы многое поведать читателю о себе».
[Нас как читателей] Эти откровения [завораживают. Они] рассказывают нам, с каким человеком мы проводим время. Невежда наш автор или мудрец, [нормальный он или давно свихнулся,] глуп или умен, честен или лжив, весел или траурно-серьезен…
Редактор убрал сообщение о том, что откровения «завораживают» (а также третье упоминание о «читателях») и предпочел сразу же перейти к делу: «Эти откровения рассказывают нам, с каким человеком…» Также вычеркнуто «нормальный он или давно свихнулся». Слишком уж много всего тут перечислялось, верно? Мысль понятна и так.
~
А вот два предложения, которые редактор выкинул из раздела «Имейте смелость вымарывать лишнее»:
[Если бы преподаватели были единственными, кто требует от современных писателей придерживаться художественного стиля прошлых лет, мы с полным правом могли бы их игнорировать. Но читатели требуют того же самого. Они] хотят, чтобы наши страницы были похожи на страницы, которые они видели раньше.
Вот окончательный вариант:
Читатели хотят, чтобы наши страницы были похожи на страницы, которые они видели раньше.
~
Зачем набираться смелости и вымарывать лишнее? Чтобы текст становился сильнее. Если он не загроможден всякой чепухой, которая только отвлекает, удельная энергия воздействия оставшихся слов выше (конечно, если они точны).
~
Пятый совет Воннегута: «Говорите собственным голосом».
Ваш самый естественный стиль письма обязательно будет отражать манеру речи, которую вы усвоили ребенком. Счастлив писатель, который рос в Ирландии: тамошний английский очень приятен и музыкален. Сам я рос в Индианаполисе, где обычная речь звучит словно жестянка, разрезаемая ленточной пилой, а языковой словарь так же богато изукрашен, как разводной ключ.
Все… разновидности речи прекрасны, как прекрасны все разновидности бабочек. Каким бы ни был ваш первый язык, его нужно холить и лелеять всю вашу жизнь. И если он отличается от общепринятого английского, просвечивает, когда вы пишете на «усредненном» английском, результат, как правило, замечательный. Как прекрасная девушка, у которой один глаз голубой, а другой зеленый[45 - Vonnegut, “How to Write with Style.”].
~
Вот вам целый спектр разных голосов – в подтверждение тезиса Курта. Все эти фразы служат началом того или иного рассказа. Ни один из этих голосов не похож на воннегутовский. И все они – разные. Да, в чем-то они похожи, но не больше, чем отпечатки пальцев разных людей или снежинки. Не подсматривайте в примечаниях, откуда эти цитаты. Просто прочтите вслух и как следует впитайте в себя эти слова:
Вы бы тогда наверняка с радостью познакомились со мною. Я была дама, умевшая ценить юность. Да-да, всё это счастливое время я отнюдь не походила на некоторых. Оно вовсе не пронеслось близ меня, подобно мимолетной грезе. Вторники и среды были для меня столь же веселы, как и субботние вечера[46 - Grace Paley, “Distance,” in Enormous Changes at the Last Minute (New York: Farrar, Straus and Giroux, 1985), 13.].
Дверь закусочной Генри отворилась. Вошли двое и сели у стойки[47 - Перевод Е. Калашниковой.][48 - Ernest Hemingway, “The Killers,” in The Snows of Kilimanjaro and Other Stories (New York: Charles Scribner’s Sons, 1927), 71.].
Слепые, они вечно мурлычут чего-то себе под нос, прислушайтесь-ка. Вам живо станет понятно, почему так, коли вам доведется побыть рядом с таким. Вы мигом начнете по-особому смотреть на людей, и вам в первый же раз покажется нежданно-негаданно, что вы снова где-нибудь в церкви, среди толстогрудых дамочек и старых господинчиков, которые все негромко что-то такое гудят горлом, подпевают тому, что там толкует поп[49 - Toni Cade Bambara, “My Man Bovanne,” in Gorilla, My Love (New York: Random House, 1972), 3.].
Ему приснилось, что сотню садов по дороге к приморской деревне вдруг объяло пламя и что все безветренные дневные часы эти языки огня пробивались сквозь цветение[50 - Dylan Thomas, “The Orchards,” in Adventures in the Skin Trade (Cambridge: New Directions, 1969), 137.].
~
Правда, замечательные фрагменты? Но при этом такие разные, верно?
~
Да, Воннегут порицал свою речь, характерную для уроженца Среднего Запада. Но как насчет хотя бы вот этих его точных и музыкальных фраз, где звучание вторит смыслу и определяется функцией?
…Где обычная речь звучит словно жестянка, разрезаемая ленточной пилой…
Только вот обещаний плотской радости исходило от нее не больше, чем от ломберного столика ее бабушки[51 - Здесь и далее «Рецидивист» цитируется в переводе Р. Райт-Ковалевой и А. Зверева.][52 - Kurt Vonnegut, Jailbird (New York: Delacorte Press, 1979), chap. 9.].
Поверхность Земли шевелилась и вздымалась, не зная покоя от плодящейся жизни[53 - Здесь и далее «Сирены Титана» цитируются в переводе М. Ковалевой.][54 - Kurt Vonnegut, The Sirens of Titan (New York: Delacorte Press, 1959), chap. 10.].
…Слово «шизофрения». ‹…› Мне оно виделось и звучало для меня так, будто человек отфыркивается в завихрении мыльных хлопьев[55 - Здесь и далее «Завтрак для чемпионов» цитируется в переводе Р. Райт-Ковалевой.][56 - Kurt Vonnegut, Breakfast of Champions (New York: Delacorte Press, 1973), chap. 18.].
~
«Я заметил, – продолжает Воннегут в том же эссе, – что читатели, в том числе я сам, больше доверяют моим текстам, если я предстаю в них уроженцем Индианаполиса, то есть самим собой. А какой у меня выбор? Есть вариант, который яростно пропагандируют преподаватели и к которому, я уверен, пытались склонить и вас: писать как утонченный англичанин прошлого или позапрошлого века».
Думаю, сейчас преподаватели уже этого не требуют – в отличие от тех времен, когда учился он сам. Зато они требуют многого другого. Возможно, не менее губительного для души.
~
Смотрите, как остроумно Воннегут вышучивает эти проблемы в «Завтраке для чемпионов»:
– Наверно, это не то слово, – сказала Патти. Она привыкла извиняться за неверное употребление слов. Ее к этому приучили в школе. Многие белые люди в Мидленд-Сити говорили очень неуверенно и потому старались ограничиваться короткими фразами и простыми словами, чтобы поменьше попадать впросак. Двейн, конечно, тоже говорил так. И Патти, конечно, тоже так говорила.
А выходило это потому, что их учительницы английского языка морщились, затыкали уши и ставили им плохие отметки, когда они не умели разговаривать как английские аристократы перед Первой мировой войной. Кроме того, эти учительницы внушали им, что они недостойны писать или разговаривать на своем родном языке, если они не любят и не понимают замысловатые романы, и стихи, и пьесы про давнишних людей из дальних стран вроде «Айвенго».
Чернокожие, однако, никак не желали с этим мириться. Они говорили по-английски как бог на душу положит. Они отказывались читать непонятные книжки, потому что они их не понимали. И вопросы они задавали дерзкие: «С чего это я буду читать всякую такую “Повесть о двух городах”? На фиг мне это надо?»
Патти Кин провалилась по английскому языку в тот семестр, когда ей было положено читать и ценить «Айвенго» – такой роман про людей в железных доспехах и про женщин, которые их любили. И ее перевели в дополнительную группу, где заставили читать «Добрую землю»[57 - «Добрая земля» (1931) – роман американской писательницы Пёрл Бак (1892–1973), лауреата Нобелевской премии (1938). Бак много лет прожила в Китае.] – книжку про китайцев[58 - Vonnegut, Breakfast, chap. 15.].
~
Воннегут не всегда доверял и собственному голосу уроженца Индианы:
Помню, однажды мы разговорились с продюсером Хилли Элкинсом. Он тогда как раз только что купил права на экранизацию «Колыбели для кошки», и я пытался проявить себя как настоящий светский человек. Я отпустил кое-какие любезные светские замечания, но Хилли покачал головой и заявил: «Нет-нет-нет. Нет. Нет. Лучше подражайте Уиллу Роджерсу[59 - Уилл Роджерс (1879–1935) – американский комический актер.], а не Гэри Гранту».
Этот разговор имел место в середине 1960-х, как раз когда К. В. преподавал в Айове. Курт поведал нам о нем сразу же, прямо на занятиях. До сих пор помню его покаянный хохот.
У меня сохранились особенно яркие воспоминания об этом, потому что как раз на той неделе меня навестила сестра и я взяла ее с собой на семинар, чтобы она почувствовала его атмосферу, а главное – воочию увидела Воннегута. Но Курта в тот день не было – он ненадолго уехал в Нью-Йорк. Вместо него занятия вел Ричард Йейтс[60 - Ричард Йейтс (1926–1992) – американский романист. При жизни не пользовался большой популярностью у читателей, хотя его произведения очень хвалили многие критики и коллеги (в том числе Воннегут).]. (Вот это замена!)
В это время Воннегут наконец начал добиваться успеха. Перед ним внезапно стали повсюду распахиваться двери – взять хотя бы эту продажу прав на экранизацию «Колыбели для кошки». Он начинал обретать нужный баланс.
«Я то терял, то снова обретал равновесие, а это основной элемент сюжета всякой популярной прозы. Ведь и я сам – прозаическое произведение», – предваряет он эту историю в предисловии к одной из своих книг[61 - Kurt Vonnegut, preface to Wampeters, Foma & Granfalloons (New York: Delacorte Press, 1974).].
~
«Теперь я понимаю, что все эти антикварные этюды и рассказы, на которые я должен был ориентироваться, были великолепны не своей ветхостью и экзотикой заграницы. Просто в них текст передавал именно то, что автор хотел сказать», – объясняет Курт в своем совете номер шесть – «Говорите то, что хотите сказать».
И далее:
Мои учителя пытались научить меня писать точно, всегда подбирать самые действенные слова и связывать их друг с другом жестко, прочно, как детали механизма. Мои учителя не желали превратить меня в англичанина. Они надеялись, что я буду понятен – а следовательно, понят.
‹…› Если я нарушу все правила пунктуации, назначу словам новые значения по своей прихоти и нанижу их вперемешку, я просто не буду понят.
Поэтому Воннегут советует и другим избегать такого – «если вам, конечно, есть что сказать и вы желаете быть понятыми»[62 - Vonnegut, “How to Write with Style.”].
~
Рабо Карабекьян, художник из «Завтрака для чемпионов», пишущий в жанре абстрактного экспрессионизма, продает одну из своих работ Центру искусств Мидленд-Сити. Ширина картины – двадцать футов, высота – шестнадцать. Фон загрунтован «зеленой масляной краской», купленной в обычном хозяйственном магазине. «Вертикальная полоса представляла собой наклейку из оранжевой флуоресцентной ленты».
«Просто стыдно сказать, сколько стоила эта картина». (Пятьдесят тысяч долларов.) «Весь Мидленд-Сити был возмущен».
В коктейль-баре при гостинице, где остановились многие из «почетных гостей фестиваля искусств», Рабо Карабекьян просит Бонни Мак-Магон, мидлендскую официантку, рассказать ему что-нибудь о юной королеве фестиваля искусств, чье изображение («в белом купальном костюме, с олимпийской золотой медалью на шее») украшает собой обложку программы.
Это была единственная мировая знаменитость во всем Мидленд-Сити – Мэри-Элис Миллер, чемпионка мира среди женщин по плаванию брассом на двести метров. Ей всего пятнадцать лет, объяснила Бонни.
‹…› Отец Мэри-Элис, один из инспекторов в Шепердстауне, стал учить Мэри-Элис плавать, когда ей было всего восемь месяцев, и… заставлял ее плавать не меньше четырех часов с того дня, как ей исполнилось три года.
Рабо Карабекьян подумал и вдруг сказал нарочито громким голосом, чтобы все его слышали:
– Что же это за человек, который собственную дочку превращает в подвесной мотор?
‹…› И Бонни Мак-Магон взорвалась. ‹…›
– Ах, так? – сказала она. – Ах, так?
‹…›
– Значит, вы плохого мнения о Мэри-Элис Миллер? – сказала Бонни. – А вот мы плохого мнения о вашей картине. Пятилетние дети и то лучше рисуют – сама видела[63 - Vonnegut, Breakfast, chap. 19.].
~
Если вы не имели удовольствия читать «Завтрак для чемпионов», я не стану раскрывать вам то, что повествователь именует психологической развязкой этой книги, и не буду приводить тот спич, который его персонаж Карабекьян обращает к посетителям бара, объясняя, что нарисовал. Но он, поверьте, объясняет, притом весьма красноречиво.
В начале одной из следующих глав сообщается:
Речь Карабекьяна была принята с энтузиазмом. Теперь все согласились, что Мидленд-Сити владеет одним из величайших полотен в мире.
– Вы давно должны были нам объяснить, – сказала Бонни Мак-Магон. – Теперь я все поняла.
– А я-то думал, чего там объяснять, – сказал с изумлением Карло Маритимо, жулик-строитель. – Оказалось, что надо, ей-богу!
Эйб Коэн, ювелир, сказал Карабекьяну:
– Если бы художники побольше объясняли, так люди побольше любили бы искусство. Вы меня поняли?[64 - Vonnegut, Breakfast, chap. 20–21.]
~
Как-то раз один интервьюер поинтересовался у Эрнеста Хемингуэя, много ли он занимается переписыванием и отделкой своих текстов. Тот ответил, что бывает по-разному: «Вот, например, “Прощай, оружие!”. Я переписывал финал, последнюю страницу этой вещи, тридцать девять раз, прежде чем наконец удовлетворился тем, что у меня получилось».
«Что же вам так мешало?» – осведомился журналист.
«Необходимость подобрать правильные слова»[65 - Ernest Hemingway, “The Art of Fiction No. 21,” interview by George Plimpton, Paris Review, no. 18 (Spring 1958).].
~
