скачать книгу бесплатно
***
В зале, как говорят в Стране Сибирь – шишке кедровой негде упасть.
В первых рядах в полицейской форме, с медалями и при погонах – сидели волки. За волками толкались, визжали и сквернословили полсотни кабанов. По углам, в проходах и на галёрке ютилась пресса – в массе своей собачье племя. На скамье обвиняемых, за решёткой – двое гибридов: рыжий кот и улыбчивый однолапый барсук. Место судьи ещё не занято, но все знали, что расстрельное дело ведёт пожилой человек, по фамилии Черепанов.
В кабинете судьи шло совещание. На нём присутствовали только два человека.
Судье Черепанову было восемьдесят два года. Ему бы на покой, к внукам, а он всё сажал антропоморфных преступников и сажал: кого на малый срок в лагеря, кого на каторгу отправлял, а иных приговаривал и к «высшей мере».
Вторым посетителем кабинета был Парамон Лизнёв, представляющий интересы княжеского двора.
– Много дел у Витольда, очень много дел. Потому я тороплюсь, господин Черепанов, очень тороплюсь. Так что не будем тянуть котов за хвосты, сделаем всё как велено Высочайшей особой и разойдёмся по своим углам. Сегодня, кстати, на обед корейку обещали. Вот хочу успеть во дворец, чтобы тоже досталось. А то знаете, как бывает… подходишь последним к столу, а там только кости горой, – рассмеялся старший советник Парамон.
Сегодня дело простенькое – и разбирать нечего, поскольку пришло прямое указание от князя Витольда: судить шпионов по всей строгости сибирского закона, приговорив обоих к смертной казни без права на обжалование и амнистию. Князь настаивал с решением не тянуть, передав свои пожелания через господина Лизнёва.
Судье Черепанову и в голову не пришло спорить с государем. Работу свою он любил, антропоморфных граждан никогда не любил – потому расстрел, казался, справедливым вердиктом. И почему он должен спорить?
Парамон встал из-за стола, пожал дряхлую руку судьи и вышел из кабинета. Ему ещё предстояло пройти через неровный строй гибридных солдат и сборище голосистых журналистов. Советник не тушевался, расталкивая локтями кабанов. Он наигранно прятал лицо рукой от фотовспышек, скалящихся антропоморфных репортёров.
Пробив себе дорогу сквозь толпу, на выходе из зала Парамон встретился лицом к лицу с капитаном Зубовым. Подойдя близко к Стасу, он мимоходом бросил всего три предложения, состоящих исключительно из глаголов: «Договорились. Обменяем. Забей».
***
Судья Черепанов четырежды призывал соблюдать порядок в зале. После четвёртого предупреждения освободилось с десяток мест. Самых активных крикунов попросили покинуть помещение. Но даже на морозной улице, под стенами суда рьяные поборники справедливости скандировали заготовленные речёвки. Они отчаянно вопили: «И только Сибирь, и только Якутск», «Смерть шпионам – давай шампиньонов», а также знаменитый девиз солдат-первогодков – «Дайте-дайте сухарей». Они так и кричали: «Дайте-дайте сухарей! Дайте-дайте сухарей!» – пока не прибыл наряд полиции и силой не разогнал митингующих. А охране в здании суда пришлось захлопнуть все форточки, чтобы крики, плач и мат полицейских не мешал спокойному течению судебных разбирательств.
Когда в зале всё-таки наступила тишина, судья дал слово прокурору.
Гибрид северного оленя в синем мундире, застёгнутом на все пуговицы и погонами в золотой бахроме, никогда не носил головного убора, потому что из антропоморфного черепа росли приличных размеров рога: не слишком ветвистые, чашеобразные, высотой не более полуметра. Многие олени подпиливали своё природное украшение. Кто-то стругал лишь верхушки, иные рубили под корешок. Но прокурор Солёный предпочитал натуральную стать. Потому никогда не пользовался общественным транспортом и был узнаваем издалека – на страх своих многочисленных врагов.
Прокурор выступал страстно, зажигательно, напористо. Надавив лапами на трибуну, он тряс рогатой башкой, дважды пил солёную воду и неистово требовал расправы над московскими шпионами. Он так горячился, что любому в зале стало явственно видно, как преданно и фанатично гибридный олень любит свою сибирскую родину.
Во время выступления прокурора судья Черепанов развлекал себя размышлениями о житейских мелочах.
Натянув на морщинистый лоб квадратную шапочку, старик вспоминал – полил ли он сегодня или не полил фикус на подоконнике; а ещё интересовал новый утюг в кладовке, который позавчера куплен в магазине бытовой техники. Судья точно не помнил, в какую сторону надо повернуть кругляшок, чтобы прибор включился на полную мощность.
Когда гибридный олень закончил свою пламенную речь, судья вспомнил, что колёсико поворачивается направо, где стояли три чёрные точки. Черепанов обрадовался этому открытию и хлёстко стукнул молотком по столу, предоставляя слово адвокату.
В зале снова поднялся гул, потому что адвокат отсутствовал, что впрочем, делом было привычным для подобных процессов. Если бы судили вороватого соболя или крутого авторитета из росомах, то, несомненно, адвокаты, которыми в своём большинстве работали гибридные лисы, шуршали бы бумагами, постоянно тявкали и бесконечно требовали, перенести заседание на попозже или, вообще, на завтрашний день.
Сегодня место адвоката пустовало, а значит, обвиняемые защищали себя сами.
– Подсудимые, у вас есть, что сказать суду? – спросил Черепанов.
Рыжий даже голову не поднял.
Барсук замотал улыбчивой мордой, подтверждая, что он сегодня за адвоката и ему есть чем поделиться с судом.
– Слово предоставляется защите, – с сожалением объявил Черепанов, надеясь, что речь зверюшки будет немногословной.
За решёткой в полосатых пижамах обвиняемые выглядели непрезентабельно. Барс походил на больного чахоткой каторжника, дни которого сочтены, а вот покалеченный медведем Марат, излучал безмерное счастье, переходящее в сумасшедший восторг. У него не было одной лапы, но барсук источал надежду, как упрямо выпрямляется весенняя, стойкая травинка под кабаньим копытом. Потому что Марат знал что-то особенное о громком процессе, больше напоминающем судилище или незамысловатую игру в поддавки.
– Меня зовут Марат Хотьковский! – громко сказал барсук. – Мне перед вами скрывать нечего. Да, я шпион! Да, я агент Москвы – и не жалею о своём выборе! Мой рыжий друг тоже служит Москве. И можете не сомневаться, и знайте все!.. мы делали свою работу лучше других шпионов. Мы принесли много пользы своей стране. Нам просто не повезло в тот день…
Черепанов заметно удивился. Обычно во время выступления обвиняемых – кабаны в зале топали башмаками, пихали в пасть толстые пальцы и свистели, словно на свинохоккее. Сегодня же было непривычно тихо, потому что барсук и не думал юлить, оправдывая себя. Он сознался так быстро, что свиньям стало вообще неинтересно переживать за тех, кого по утру кокнут, пустив пулю в лоб. Многим кабанам хотелось ещё послушать свидетелей и попытаться разгадать шпионскую загадку, тем более что в зале находилась одна примечательная свидетельница.
Формы её виделись кабанам – грандиозными. Она сидела где-то в середине зала. Её сарафан с блестящей медалью на лямке сообщал зрителям, что Шалайя готова сказать такое, какое не знает никто в холодной стране – и в жаркой державе, между прочим, тоже.
Сегодняшний суд казался бледным и скучным. Но как бы судья не спешил закончить заседание точно к полднику – потому что уже заказал у кондитера пышные пирожные с варёной сгущёнкой, – он всё-таки вызвал важного свидетеля, и на трибуну взобрался волк Гомвуль.
По залу пробежал трепетный шёпот. Первые ряды елозили по лавкам, видя, как одет их коллега в звании старшего лейтенанта.
Костюм Гомвуля пошит портными из людей, потому лацканы пиджака были ровными, острыми и отглаженными как у порядочного человека, а начищенные до блеска туфли ослепляли лощёными формами, зачаровывали прошивкой добротной нити и тонкими шнурками из настоящей кожи. Таких туфель не было ни у одного волка в Сибири, только у Гомвуля. Волк шёл к трибуне, сверкая золотыми запонками, словно он не полицейский, а зажиточный фабрикант. Чёрную шляпу он элегантно держал на уровне живота. Выше из-под расстёгнутой белоснежной рубахи сексуально выглядывал волчий мех. Если бы в зале сидели антропоморфные волчицы, они завыли бы от вспыхнувшей страсти. Вид брутального красавца мог свести с ума самую изысканную красотку волчьего племени.
Прокурор Солёный сыпал вопросами, пытался подловить Гомвуля, и всё расспрашивал: знаком ли полицейский с Маратом, а если знаком, то на какие темы он с ним общался? Его интересовало мнение волка: заметил ли он что-нибудь подозрительное, когда вместе с рыжим Барсом выполнял дипломатическую миссию в Стране Китай? И каково его личное мнение в отношении судебного вердикта: надобно ли шпионов расстрелять из пулемёта или усадить на электрический стул?
Весь зал боялся прокурора. Свиньи потирали вспотевшие ладони, волки энергично хмурились, а Гомвуль отвечал с расстановкой и говорил, что с первой встречи не доверял рыжему коту, заподозрив в нём скрытого врага. Также нелицеприятно он отозвался и о Марате, назвав барсука негодяем и проходимцем… Волк вовсе не выгораживал Барса, и это могло показаться странным, поскольку Гомвуль обещал кошачьей братве спасти их незадачливого друга.
Прокурор Солёный самодовольно сложил лапы на груди, когда судья вызвал следующего свидетеля.
Зал снова затаился, оттого что на трибуну взобралась Шалайя в своём неподражаемом сарафане. Кто-то из хряков знал эту даму лично, некоторые только по слухам, но на суде присутствовал один кабан, который был близок с матерью-героиней и даже проживал с ней гражданским браком.
Капитан Ахлес полюбил её за прямоту и за какую-то редкую, не кабанью силу духа. Шалайя слыла настоящим лидером. Когда она говорила свои речи, а говорить она любила, особенно когда выпивала – то Ахлес, не отрывая глаз от её бородки и самобытной причудливости усов, вслушивался её в резкие слова о подлых людях и глупых свиньях. Капитан Ахлес влюбился в могучую женщину, отчётливо осознавая, почему отец выбрал именно её на роль верного революционного товарища.
Боевой кабан сидел в зале с друзьями. Недавно он познакомился с майором Чуки и капитаном Сычом. Парни оказались боевитыми и опытными офицерами. К тому же эти кабаны принимали участие в неудачном штурме дворца и выжили после трагедии. Сегодня они все вместе пришли поддержать выдающуюся женщину, а по совместительству новую любовницу капитана Ахлеса.
Шалайя обвиняла рыжего кота в бунте. Она уверяла, что точно знает, кто науськивал отставного генерала Репо поднять восстание… А рыжий только шевелил ушами, понимая, что суд будет непреклонен. Хотя какой из него шпион? То ли дело Марат, который замыслил прикончить самого императора Сибири.
Но почему-то Роберта Варакина даже не вспоминали. Все, включая Гомвуля, несли какую-то чушь о мятеже в Якутске и о проблемах на фронте. Свидетели будто специально лепили из обвиняемых злодейских преступников. Но разве Барс и Марат готовили восстание кабанов? Марат во время бунта квасил капусту в Алдане, а рыжий – так тот вообще со Шмалем спасал императора.
«Интересно знать, а где сейчас чёрный босс?» – вспомнил о друге Барс.
***
В сумке что-то тревожно пищало. Абрамяу причмокнул, пряча морду в подмышке. Валяться в снегу на морозном воздухе в минус тридцать пять – занятие, не приносящее огромной радости, а царапающий душу звук рации, мешал наслаждаться свободной минуткой.
Но вдруг Абрамяу подскочил и нервно сунул лапу в сумку. Пошарив там, наткнулся на контейнер с сосисками, потом поправил термос с чаем и лишь затем достал рацию.
– Сокол у аппарата! Приём! – выкрикнул Абрамяу, демонстрируя бодреньким голосом, что он и не думал спать… а не думал, значит, и не спал.
– Тьфу ты, бля! Думал, что ты уже сдох! – возмущался на той стороне Шмаль. – Это быстрый мустанг у аппарата. Как у тебя дела, сокол? Что нового, сокол? Приём…
Абрамяу приложил к глазам бинокль, всмотрелся вниз.
Два автозака стояли на прежнем месте. Рядом пристроился грузовик с будкой, тот, что привёз Барса и Марата. Кабаны в форме по прежнему крутились возле машин, курили и что-то пили из фляги.
Абрамяу нажал кнопку на рации. Посмотрел на часы. На часах было без четверти два.
– Ничего особенного не происходит, быстрый мустанг. Пока тишина. Приём…
– Сокол, ты тама не зевай. Знаю я тебя, – послышался строгий голос Шмаля. – Герман мне звонил. Сказал, что скоро уже приговор огласят.
Абрамяу понимающе кивнул, будто чёрный мог его видеть. Порой зажиточному коту казалось, что Шмаль всегда присутствует рядом. Он будто делит с ним яичницу по утрам и вместе считает выручку по ночам. Достал уже этот Шмаль!
– Понял я, – мякнул Абрамяу, а выключив рацию, негромко добавил: – Сам не зевай, балбес! То же мне, командир нашёлся…
***
В морском бушлате и в шапке-ушанке за рулём сидел Жюль. На пассажирском сиденье суетился вдохновитель грандиозного замысла гражданин Шмаль. Он был весь в чёрном.
– Ничего доверить нельзя этому Абраше. Я ему в рацию алло, а он еле мямлит.
– Резину он тянет. Так это называется, – подсказал Жюль, поглаживая лапой мягкую обивку руля; так и хотелось вцепиться в неё когтями, особенно когда скорость превышала сто километров в час.
– Безответственный он. Одно слово – спекулянт! – оскалился сломанным клыком чёрный.
Машина стояла в переулке, готовая выскочить на дорогу, которая пролегала от здания суда точно к городской тюрьме. План освобождения Барса был прост и, как всегда, гениален!
Шмаль на Гомвуля вовсе не надеялся. Волк обещал доставить рыжего в кабак «Молоко» – и чтобы никаких кандалов, как говорится, с чистой совестью и паспортом без штампа о судимости. Но верить полицейскому, даже с которым пережиты невероятно опасные деньки, не позволяла блатная сущность кота. Шмаль – он в законе, а кто такой Гомвуль? Гомвуль, это служивый пёс – и только-то. Дали ему приказ разогнать шайку котов – он всех к стенке поставит – можно не сомневаться.
На кольцевой развязке у моста, переодетые в форму дорожных рабочих, поджидали тюремную машину три лысых официанта, во главе с Рамзесом. Чёрный немного переживал, как снесут трескучий мороз парни, которые только и умеют, что нолики в счетах подрисовывать… По приказу Шмаля, под позывным «быстрый мустанг», сфинксы должны полосатыми конусами перекрыть дорогу, направив тюремный грузовик в тупик. Остальное уже сделает сам чёрный босс – и, конечно, его дерзкие друзья.
Обезоружить двух кабанов охраны дело плёвое, – и вот она волюшка-вольная, а там уже и Страна Крым на горизонте светит фонарями на чистой набережной.
Шмаль закрывал глаза и видел себя на огромном колесе обозрения в парке развлечений. Внизу ходили только красивые кошечки и все махали ему куда-то вверх белыми платочками. Он сидел в оранжевой жилетке на удобном сиденье, а в лапе у него мороженое и букет для той единственной, что достойна его внимания.
Чёрный размечтался и задремал.
– Герман тебе звонит! Не спать! – толкнул в плечо босса Жюль.
Шмаль вздрогнул, вернувшись к делам насущным, и принял вызов.
– Чего тебе надо, зёма? – нахмурился чёрный.
– Повиси, братан… – коротко ответил Герман, предлагая обождать минутку-другую.
В это время крыс находился в зале суда. Сидел он скромно в дальнем углу. Рядом работала пресса: два журналиста-спаниеля. Их мохнатые уши каждый раз глухо хлопали по усатым мордам, как только гибридные псы вскакивали с мест, пытаясь разглядеть и расслышать, что же говорит человек по фамилии Черепанов.
Судья придержал квадратную шапочку, цепляя к уху микрофон, чтобы его слышали все в этом зале. Он, не спеша, возился с гарнитурой, потом поправил конфедератку и зачитал приговор. Говорил судья старческим голосом – негромко, но торжественно.
– Именем Великого князя, Верховный суд Страны Сибирь в открытом процессе под предводительством судьи Черепанова, с участием генерального прокурора Солёного – постановил! Признать обвиняемого Марата и обвиняемого Барса виновными по статье «измена Родине»… и назначить им высшую меру наказания: расстрел…
Зал встал. Зал лапоплескал!
Свиньи топали, волки кивали, соглашаясь с вердиктом, и никто уже не слышал судью, который продолжал бормотать в микрофон дальнейшую часть приговора.
Черепанов поднял глаза, видя, как толпятся на выходе кабаны, словно всем и сразу приспичило выйти в буфет. Волки в первых рядах пожимали друг другу лапы – некоторые целовались, будто их всех повысили в звании и выдали тринадцатую зарплату.
– Ну, народ… – выдохнул Черепанов, закрыв папку с бумагами.
…Шмаль продолжал ждать верного слова от Германа. По его морде скользнула ухмылка. Он знал, что верить волкам нельзя.
– Всё как ты сказал, босс: хотят завалить нашего Барса. Расстрел дали и не поморщились! – выпалили в трубку крыс. – Я к машине бегу. Держи связь с «соколом». Пора, пацаны! Пора!
Чёрный быстро спрятал телефон, включил рацию.
– Сокол-сокол, я быстрый мустанг, приём! – тревожно заговорил Шмаль.
– Я сокол. Слушаю тебя, мустанг! – ответила бодреньким голосом рация.
– Ты, сокол, тама смотри в оба лупатых и базар фильтруй: я не мустанг, я быстрый мустанг – мокрый вискас тебе в карман! Как понял меня? Приём…
Рация смолкла, потому что Абрамяу дул щёки.
Тогда Жюль постучал пальцами по рулю.
– Не дави на него, брат. Не время сейчас ругаться, – предупредил морской кот.
Шмаль шевельнул бровью, в глубине плутовской души соглашаясь с другом.
– Ладно, сокол… не обижайся на меня. Я погорячился. Бывает… – снова вызывал Шмаль дозорного Абрамяу. – Ты только тачку не упусти. Как выведут Барса, сразу сообщи мне.
Жюль по-дружески толкнул в плечо чёрного и подмигнул, а рация сразу благодарно ответила.
– В нашем меню только свежие блюда, братишка! Всё сделаю в лучшем виде, быстрый мустанг. Отбой…
Абрамяу бросил рацию в сумку, приложил бинокль к переносице, хотя и без дальнозоркой оптики мог разглядеть, что автозаки не сдвинулись с места, а тюремный грузовик всё так же стоял под охраной двух приметных хряков в бело-синей камуфляжной форме. Кабаны болтались возле машин, ожидая дальнейших распоряжений.
– Блин, я есть хочу, – простонал Абрамяу, завалившись на спину.
Ему уже надоело следить за машинами. В животе страшно булькало. Сейчас бы в кабак. Там всегда можно перекусить беспричинно, а здесь – прям, сука, тоска голодная.
Абрамяу улыбнулся, подумав, что можно было бы заказать на крышу доставку пиццы. Вот бы курьер удивился, увидев зажиточного горожанина с биноклем и на снегу. Он спросил бы у Абрамяу: «Вы, поди, недвижимость присмотрели?.. дом хотите приобрести?» – а хозяин кабака ответил бы ему: «Не твоё дело, прыщ безродный!» – а потом открыл бы коробку с пиццей – и кусочек за кусочком… кусочек за кусочком…
Абрамяу так замечтался, что сон похитил его разум, погрузив на кабацкую кухню, где пахло петушиной колбаской, шкварчащей на сковородочке, – и «Княжеская» на столе оттаивает…
Послышалось негромкое посапывание. Абрамяу зевнул…
Лапа медленно сползла с груди, уцепившись когтем за сумку. Сумка свалилась с живота, ударилась о снежную крышу и в ней, что-то брякнуло.
– Ёптя, лысый ты хвост! – подскочил Абрамяу. – Я термос разбил, что ли?
Он завертелся, вспомнив, что находится в дозоре. Абраша кинул взгляд вниз и увидел, как отъезжает от здания суда грузовик с будкой. Хозяин «Молока» выхватил из сумки рацию и заорал во всю глотку.
– Как тебя там, конь педальный! Короче, тачка отчалила, тачка отчалила! Приём!
Из рации послышался скорый ответ Шмаля, который даже не обиделся на «педального коня».
– Герман ждёт тебя. Лети, сокол! И лети быстрее, как уговаривались!
