скачать книгу бесплатно
Подняться. Встать. Ровно, уверенно, несмотря на боль. Прищурить глаза, чтобы суметь посмотреть увидеть. Увидеть свет.
Я могу видеть свет. Я могу видеть отступающую тьму. Я могу видеть небо. И свои руки, исцарапанные, в засохшей крови, с обломанными ногтями.
Я могу видеть. И чувствовать. И стоять. И это уже много. И мне хорошо от этого.
Я знаю, что такое хорошо. И что такое больно. Я знаю, что такое знать.
Слова приходят сами собой, по мере того как я чувствую, или вижу, или слышу. И я удивляюсь тому, что знаю, что значит то или иное слово. И тому, что знаю, что такое слова.
Я слышу. Шорох и шёпот травы под неуверенными шагами. Шум ветра. Тихий хриплый стон – чей? Неужели мой?
– — Мой? – произношу через силу, выталкивая слово из сухих, непослушных губ, второе имя которым – боль. Больно.
Удивляюсь звуку голоса. Неужели этот голос – мой?
– Мой? – повторяю снова. Через боль. Через удивление. Через страх.
Страх? Новое слово. Что это? Слушаю себя. Пробую на вкус слово, чувство.
Вкус? Да, у меня есть ещё и вкус. Странный, неприятный, но необъяснимо притягательный, кажущийся знакомым и… Просится новое слово – «родным». Не понимаю, но как только произношу его вслух, значение приходит само собой.
Что это за вкус? Родство. Жизнь. Близость.
Кровь. Моя кровь. Губы разбиты, оттого и кровь.
Поднимаю лицо к свету. Облизываю губы сухим языком. Боль. Но за ней чувствую ещё что-то.
Слова! Мне очень нужны слова! Что я чувствую?
Ветер в лицо. Прохлада. Облегчение. Боль стихает. И приходят слова.
Надежда. Вера. Сила. Движение. Жажда.
Жажда движения?
Иду навстречу солнцу, ветру, надежде.
А внутри бьётся и бьётся звук, вкус, чувство. Жизнь.
Сердце.
Я постепенно узнаю себя и то, что вокруг меня. Через слова. Через чувства. Через движение. Через боль.
Я не знаю, кто я. Но я есть, и пока этого достаточно. Остальное придёт, я знаю это. Чувствую.
Для начала – просто быть.
Одиночество
Серое многослойное небо, опустившееся на город, давит своей массой так, что трудно дышать. Промозглая сырость обволакивает со всех сторон пародией на теплый уютный плед, кутает, пробирает до самых внутренностей. Холодно. Мерзко. Противно.
И очень одиноко.
Иду, продираясь сквозь серость и сырость, с ощущением того, что нет никого больше в этом мире, только я и смутные тени, бродящие где-то рядом, в клубящемся ничто, так близко, что можно дотянуться рукой. Но рука хватает пустоту, усугубляя гнетущее чувство одиночества.
Прячу сомнения под капюшон куртки, поднимаю драпировки снуда до самых глаз. Согреться. Спрятаться. Не дать серости проникнуть внутрь. Дойти. Попросить о помощи. В кармане – «вечная» записная книжка с номерами телефонов и прозвищами вместо имён. Они все у меня записаны под прозвищами. Я называю их по именам только лично, наедине. Так повелось.
Мне очень нужна помощь. Я запуталась, потерялась в серой бушующей пустоте. Мне не выстоять одной. Мне очень нужна тёплая рука, острое слово, уверенный взгляд, твёрдое плечо и пара рюмок водки. И мощный пинок в нужную сторону. Я не могу понять, где она, эта сторона. Я заблудилась.
Телефонная будка. Горсть жетонов. Отгородиться от наступающей серой мглы собственной спиной. Уткнуться носом в записную книжку. Близоруко щурясь, найти нужный номер, набрать холодными пальцами комбинацию цифр на видавшем виды телефонном аппарате. Жетон звякает о металлические внутренности. И почти сразу – ответ в трубке. Но не тот, которого я ждала.
«Я не смогу помочь тебе, прости. Я женюсь. Она не хочет, чтобы я с тобой общался». Умник.
«Ты же знаешь, ты сильнее меня. От меня тебе не будет пользы». Третий.
«Он переехал. Навсегда. Не звоните сюда больше». По номеру Варяга.
«Прости, малыш. Я сам во тьме. Нам не встретиться». Горец.
«Я уезжаю. Через час в аэропорту. Давай на будущей неделе, когда вернусь. Позвони, ладно?» Медведь.
Помощи нет. Нет. Нет. Нет…
Записная книжка подходит к концу. И отовсюду – нет… Все они, бывшие такими близкими, разные, непохожие друг на друга, но сильные и верные, становятся вдруг в какой-то миг чужими, далёкими, неприступными и холодными.
И одиночество подкрадывается ближе, протягивает холодную, словно у мертвеца, руку, гладит по щеке, замораживая одинокую слезу, неторопливо сползающую к тоскливо опущенному уголку рта. Одна. Одна в этом сером влажном тумане. Одна в этой серой туманной жизни. Одна.
Подожди… А как же Стрелок? Судорожно листаю книжку раз, второй, по алфавиту, с начала, с конца… Его там нет. Нет даже намёка на его существование. Но я же помню! Помню его! Как?
Прижимаюсь лбом к холодной, исписанной неприличными словами стенке кабинки. Вспоминаю. Стрелка никогда не было в моей жизни. Он только приснился мне. Мечта. Сон. Где-то там, в других измерениях, не в этой жизни.
Одна.
Одна в наступающей отовсюду серой страшной субстанции, притворяющейся туманом.
И так жутко, грустно, больно, что больше не сдерживаю рвущегося из груди стона.
…
Просыпаюсь. Ночь. Тихо. Крепкая рука рядом. Тёплое плечо. Ровное дыхание. Ты не приснился мне, Стрелок. Ты есть. А значит, я никогда больше не буду одна.
Дело о мозгоправе
Я вообще случайно наткнулся на эту историю. Старый приятель позвонил, попросил о встрече. Ну знаешь, из тех, с кем на соседних горшках сидели в детском саду, потом в футбол за одну дворовую команду играли, за девчонок дрались. Когда повзрослели, дорожки разошлись немного. Он в бизнес подался, хорошо у него получилось, а я вот, сам видишь… Судмедэкспертиза – наше всё.
В общем, попросил он прощупать одну странную смерть. Ну, как странную – смерть как смерть, самоубийство, если точнее. Женщина в речку с моста сиганула. А на дворе март – не самое лучшее время купаться. Любой скажет – самоубийство. Дамочку муж бросил, переживала тяжело, даже к психологу стала ходить – ну, знаешь, как оно у них бывает. А вот не помог, получается, психолог…
Ну, кажется, ясно всё. Депрессия накрыла, один выход – самоубиться. И мне поначалу так казалось. Только не мог я отказать приятелю, сестра это его, понимаешь? Не хотел он верить в то, что всё так просто… И, как оказалось, прав был.
*
– Добрый день. Проходите, присаживайтесь.
Анатолий Маркович радушным жестом указал на удобное кресло напротив, на котором до этой женщины сидели десятки его прежних пациентов. От их тел – тяжёлых и невесомых, высоких и миниатюрных, молодых и пожилых – на окрашенной в тёмный, почти чёрный оттенок коже образовались уютные складочки и потёртости, вызывающие почти у всех посетителей ощущение спокойствия и доверия.
Это было кстати, облегчало ему работу – почти всегда. И сейчас, кажется, тоже – визитёрша, неуверенно отводя глаза, скользнула в кресло, уселась с прямой спиной, но от его взгляда не скрылось то, как она неосознанно стала искать более удобное положение. И пяти минут не пройдёт – расслабит спину, обопрётся на мягкую спинку кресла и будет рассказывать. Впрочем, он мог бы ручаться, что знает, о чём именно.
– Здравствуйте… – Голос женщины был неуверенным, тихим. – Мне Вас посоветовали… Моя подруга ходила к Вам, и ей стало лучше… Она Вас очень хвалила… Ну, и я… вот…
– Не волнуйтесь. – Анатолий Маркович добавил в собственный голос мягкости и доверительности. – Нет ничего страшного в посещении психолога. На Западе сейчас все так делают. И я рад, что к нам тоже это веяние добралось, и всё больше людей идут со своими проблемами туда, где им смогут помочь. К специалистам.
– Вы поможете мне? – Глаза у женщины оказались светло-карими, с крапинками зелени.
– Конечно, помогу, – кивнул мужчина. – Я для того здесь и нахожусь, чтобы Вам помочь. Расскажите, что у Вас произошло… – Он заглянул в только что заведённую папку, где пока была только одна сиротливая распечатка. – Ирина. Что тревожит Вас?
*
Я воспользовался служебным положением, конечно. И отчёт о вскрытии посмотрел, причём несколько раз, – ничего необычного там не было. Как и следовало ожидать, свело мышцы судорогой от холода и пошла наша дамочка на дно, а уже там захлебнулась. Всё. Никаких наркотиков в крови, на удивление чисто всё было. Даже не выпила перед прыжком для храбрости. Видимо, сильно прижало бедолагу.
Вполне логично было поговорить с её психологом, что мы и сделали. Ну, не сам я, конечно, ходил, попросил приятелей из оперов ещё раз пообщаться. Тот вроде пошёл навстречу. Рассказал, что ходила она к нему пару месяцев более-менее регулярно, иногда на неделю пропадала, когда хуже становилось, потом приходила снова, работали… Короче, ничего интересного. Плохо было ей, одним словом. То ли так она любила этого своего бывшего, то ли просто слабой очень была – непонятно.
И ещё психолог сказал, что с самого начала видно было, что она в любой момент может или из окна шагнуть, или в петлю. А он сделал всё, что мог, чтобы этого не произошло, но оказался не в силах помочь.
Я тогда не очень понял, что меня насторожило. Только пару дней спустя до меня дошло. Приятель мой, брат жертвы, говорил про её ребёнка, мальчишку, которого она, по его словам, очень любила и ради которого согласилась пойти к специалисту, привести нервы в порядок.
И что получается, очень любила и бросила в итоге одного? Может быть и так, конечно, всё бывает, но вряд ли она уже была за шаг до суицида, когда пришла на консультацию в первый раз. А мужик-то известный в городе спец, он не мог так лохануться с диагнозом. Значит, соврал? А зачем?
*
Ирина была теперь его любимой клиенткой. Анатолий Маркович готовился к каждому визиту женщины тщательно, продумывая вопросы, которые будет ей задавать, набрасывая схемы, просчитывая варианты развития беседы. От каждого приёма он ждал совершенно определённых результатов, и почти всегда получал их. Психика Ирины оказалась удивительно податливой, она отзывалась на его ходы, и психолог был уверен, что итогом их совместной работы будет именно то, что он задумал.
Он с большим удовольствием вёл записи – и официальные, которые уже сделали файл пациентки симпатично пухленьким, и личные, для себя, настоящие, где он описывал абсолютно всё, что касалось женщины. И эти записи были для него интереснее и увлекательнее любого детектива – он считал, что до такого ни один, даже самый талантливый, писатель никогда не додумался бы. Никто не мог быть так же гениален, как он сам.
*
Знаешь, что его подвело в итоге? Я тебе отвечу. Нетерпение. Или он просто не смог совладать с собой. Хотя наши спецы-мозгоправы говорят, что он сам хотел, чтобы его поймали. Может, и правы они, чёрт его знает. Но то, что он поспешил, – факт.
Я всё ещё вяленько ковырялся в этом деле, где не было ничего, кроме растрёпанных чувств приятеля и моего желания сделать для него хоть что-нибудь. Что там найдёшь? Мои подозрения? Неверие брата в слабость сестры? Ну, навёл справки про этого мужика, поспрашивал людей. Ну, нашёл случаи суицида среди его пациентов. Но ведь это не преступление. Значит, у людей серьёзные проблемы были, не помогли им походы к психологу, бывает…
Только вот моё внимание к его делам сыграло нам на руку. Пару месяцев спустя ещё одна из его клиенток погибла. И её смерть тоже оказалась связана с водой. Поехала с мужем отдыхать и утонула в бассейне. Крику, конечно, поднялось, шуму, визгу. Но состава преступления опять не нашли – списали на несчастный случай. Плавала плохо, ну и не справилась. Никто ж её насильно не топил.
Знаешь, что меня в этой смерти ещё больше насторожило? Типаж. Она была такой же невысокой шатенкой за тридцать с карими глазами и проблемами в личной жизни, как и предыдущая. Они и с мужем-то на отдых поехали, чтобы побыть вдвоём и попытаться всё наладить. И опять гибель в воде. Что говоришь? Подозрительно? Вот и я так подумал.
Ну, и начал копать.
*
Последний визит Ирины был распланирован до мелочей. Она уже не владела собой. За эти месяцы их общения она стала не человеком – марионеткой в его руках. Она уже готова была выполнить всё, абсолютно всё, что он приказал бы ей. Но он действовал по-прежнему тонко, изящно, получая удовольствие от каждого хода в этой страшной и прекрасной игре.
Анатолий Маркович смотрел на исхудавшую бледную женщину, сидящую в уютном кожаном кресле, и видел в её карих глазах близкую смерть. Большего наслаждения сложно было представить, разве что находиться рядом, когда она сведёт счёты с жизнью. Но это нельзя – слишком опасно. Как бы ни была прекрасна смерть жертвы, рисковать из-за неё собственной жизнью он не был готов.
– Спасибо Вам, Анатолий Маркович, – заученно произнесла она, поднимаясь. – Будьте здоровы.
– — Прощайте, Ирина, – холодно сказал он, движением руки отпуская её и замирая в предвкушении, словно жених у брачного ложа.
Когда в местных новостях рассказали о прыгнувшей с моста женщине и даже показали запись с чьего-то мобильного телефона, волна удовольствия пронзила его с головы до ног.
– Хорошая девочка, – пробормотал он, вытирая слёзы, выступившие на глазах. – Послушная девочка.
*
Столько интересного мы с коллегами нарыли на этого психолога, что сами уже были не рады. Знаешь, сколько всего находится, если знать, где искать, куда смотреть? А потом оглядываешься и думаешь: ну как можно быть таким слепым? Оно же всё практически на поверхности лежало, только руку протяни и бери.
Психолог-то наш прекрасный оказался маньяком. Самым натуральным. Только среди его пациентов мы насчитали двенадцать эпизодов серии. Оно и понятно: пара суицидов в год среди пациентов уважаемого специалиста, через кабинет которого проходят десятки человек, а потом и сотни, – разве это статистика? Кто на это внимание обратит?
Вот и не обращали. А между тем с собой кончали почему-то только кареглазые шатенки за тридцать, которые приходили к нему с проблемами в личной жизни. И умирали все только через воду.
Жуть? Вот и я говорю – жуть жуткая. Мужик-то профессионал оказался, каких поискать. Тоненько так, постепенно мозги промывал клиенткам. Доводил до суицида профессионально, стопроцентно. Тебе такой гарантии ни одна бабка на приворот не даст, а этот на смерть давал, гад. Таких бы профессионалов в тыл врага забрасывать – и открытой войны не надо. Всех бы довёл до ручки, мать его ети…
Кстати, про мать. Угадай, откуда ноги росли, как оказалось? Ага, именно оттуда. Покопались мы в его личном деле – и всё на свои места встало. Он когда совсем пацаном был, от них отец ушёл. И ладно бы просто ушёл, так удрал с какой-то молодухой, даже не попрощался. Оставил мальца с матерью. А мать очень тяжело всё переживала, истерила всё время, на пацана орала, била, когда плакал… Потом обнимала, прощения просила. А когда накатывало – опять истерики, крики. Пить начала. Ну а ты знаешь, как оно бывает, когда баба пьёт…
А потом утонула пьяная в ванне. Пацана в детский дом. Там много чего прошёл, конечно, – никому такого не пожелаешь.
Да, ты правильно понимаешь. Не сама мать утонула. Он помог. И все эти годы помогал – то одной, то другой. Оттуда и типаж его жертв. Каждый раз в их лице маманю топил. Псих, чтоб его.
Интересно, что с ним дальше случилось? Ничего хорошего. Экспертиза признала вменяемым, так что в дурке отсидеться не вышло.
*
Сокамерники подняли тревогу только поутру, когда тело уже окончательно остыло. Анатолий Маркович лежал на полу в неестественной позе, выдающей боль и мучения. Рубашка на груди была влажной. Позже судмедэксперт констатировал смерть от утопления. Кружки оказалось достаточно. Говорят, при нужной сноровке утонуть можно даже в ложке.
*
Так что вот. Закрыли тогда это дело за смертью обвиняемого. А я тебе так скажу: не верю я этим мозгоправам. Раньше не верил, а после того дела так и вовсе перестал. И если сделают нам, как грозятся, обязательными ежемесячные походы к психологам, я лучше рапорт напишу и на пенсию, чем позволю кому-то у себя в голове копаться. Я ж не баба с проблемами в личной жизни, верно?
Атлант
«Так больше не может продолжаться. Это нужно прекратить. Раз и навсегда», – думала она, сидя рядом с ним на корточках в мерцающей полутьме городской ночи. Он был совсем рядом, только руку протяни, – привычный, знакомый каждой своей черточкой, каждой линией, каждой тенью и звуком. Такой знакомый, что она даже с закрытыми глазами и в полной мгле нашла бы дорогу к нему – казалось, к нему ведут все дороги мира.
Любила ли она его? Скорее нет, чем да. Её чувство было чем-то иным, не любовью. Нечто пахнувшее зависимостью и болезнью, сиявшее неоновыми сполохами порока. Нечто вязкое и тягучее, затягивающее и опутывающее сотней гибких щупалец. Нет, не любовь. Даже и близко не любовь. Но она погрязла в этих отношениях, провалилась по самую шею, и сейчас чувствовала, как ее засасывает ещё глубже – туда, откуда вырваться уже будет невозможно.
Любил ли он её? Точно нет. С его стороны это было… А что это было с его стороны? Он никогда бы не признался, даже если бы она спросила. Она и не спрашивала его, но в последнее время всё чаще задавала этот вопрос самой себе. Наверное, это было в его природе – тянуть к себе таких, как она. Он, казалось, был создан именно для этого. Именно таким девушкам он был желаннее всего, милее, притягательнее. Такой безупречный тандем: искуситель и жертва. Он зовёт, она не может ускользнуть. Он просто не мог быть другим. Он был собой и этим медленно, сладострастно и тягуче убивал её.
И она это понимала.
Это понимание не возникло сразу, в одно мгновение. Оно росло, и крепло, и занимало всё больше места в её сознании. «Так больше нельзя. Это зашло слишком далеко. С этим нужно что-то делать», – без конца пульсировало в её мыслях вот уже несколько недель. Но он был всё таким же притягательным, таким же желанным. Он так манил, что она не могла, просто не могла отказаться от ещё одного свидания, уговаривая себя, что оно последнее, и больше такого не будет. Никогда. Ни за что. Ни-ни. В конце концов, хозяйка она своему слову или нет?
Но потом было ещё одно, и ещё, и ещё…
