скачать книгу бесплатно
Паша досчитал до пятнадцати, потом его визави пожал плечами. Наверное, это означало, что точное число дней он указать затрудняется.
Сосед снова принялся рычать и биться… И тут… Погас свет!
Тьма накрыла их.
И вдруг… Музыка!
Паша не особо разбирался в классике, но ему подумалось, что это Бах. Звук сначала был просто громким, потом стал нарастать, нарастать, нарастать… Пока не стал оглушительным. Музыка терзала барабанные перепонки. Казалось, она вгрызается во внутренности, и каждый аккорд был как смертельный укус.
Паша закричал. Но его голос утонул в звоне литавр.
…Музыка стихла так же неожиданно, как и зазвучала. И теперь тишина стала давить на уши. Но к ней Паша привык быстрее.
Включился свет. Но не тот, яркий, что горел раньше. Тусклая лампочка, болтающаяся над дверью, обшитой железом. Ни лампочку, ни дверь Паша раньше не заметил. Наверное, потому, что они находились за его спиной, а он не успел обернуться. Теперь же он это сделал, потому что услышал шумное дыхание.
Между дверью и его стулом стоял человек. Выглядел он странно и страшно…
Впрочем, кто еще мог войти в эту комнату с черным потолком?
Одет человек был в костюм химзащиты цвета хаки. Капюшон натянут на голову. А на лице противогаз. Поэтому дыхание казалось столь шумным.
«А вот и король Артур, – неуместно пошутил про себя Паша. – С мечом…»
Под мечом он подразумевал нож, что вытащил страшный человек из одного из многочисленных карманов комбинезона. Медленно, останавливаясь после каждого шага, он обошел по кругу комнату. Передвигался за спинами своих пленников, задерживаясь у каждого стула на одну-две минуты, дыша им в затылки.
«Да нет, он не Артур, он Дарт Вейдер![1 - Главный герой киноэпопеи «Звездные войны».]» – снова сострил Паша.
Это была его привычка: шутить, когда очень страшно. Так пошло со времен борьбы с фобией. Юмором он отвлекал себя. А потом и других, чтобы не поняли, в каком состоянии он пребывает. Среди гонщиков он слыл первым острословом. А сколькими шутками засыпал шейха, когда они на джипе посреди пустыни перевернулись и сутки ждали помощи! После чего тот его к себе на работу и позвал.
Но тогда, конечно, Павел испытывал не такой ужас, как сейчас. Поэтому быстро иссяк. И вместо очередной остроты его мозг выдал вой, похожий на волчий. А все потому, что человек с ножом, сделав полный круг, вновь вернулся на исходную позицию.
«Значит, я буду первым, кого прирежет этот маньяк, – прервав вой, сказал себе Паша. – И рот мне не заклеили, чтобы все слышали, как я ору, умирая…»
– Ну что застыл, Дарт Вейдер? – хрипло прокаркал он. – Мочи давай. Только лучше световым мечом, а не этой зубочисткой…
Блондинка, сидящая напротив, посмотрела на него с ужасом. Паша подмигнул ей.
«А ведь мог умереть красиво! Разбиться на машине или сорваться со скалы! – На Балканах он едва не погиб, взбираясь к заброшенному монастырю. – Да лучше б в пустыне от жажды умер, чем тут… вот так… на потеху какому-то маньяку!»
Но человек с ножом сдвинулся с места и возобновил свой обход. Теперь он останавливался около каждого пленника не просто так, а чтобы сорвать кусок пластыря с его губ. Когда очередь дошла до мужчины с залысинами, он исторг изо рта поток брани. Ругался так остервенело, что слюна, брызжущая изо рта, долетала до Павла.
А маньяк тем временем пошел на третий круг. Добрался до блондина с многократно обгаженными брюками. Взял его за волосы рукой в резиновой перчатке. Взял не грубо, а ласково. Так треплют по волосам родители своих малышей. Только этот жест не успокоил блондина, а заставил задрожать.
– Пожалуйста, – прошептал он, крепко зажмурившись. – Пожалуйста, не надо…
Пальцы резко сжались. Взяв волосы в горсть, маньяк запрокинул голову блондина и полоснул по его шее лезвием. Кровь брызнула из раны. Попала не только на руку убийцы и на грудь жертвы, но и на пол, и на лицо сидящей рядом девушки с аллергией. Она вскрикнула, потом зарыдала и, кажется, потеряла сознание.
Еще один взмах ножа. Теперь лезвие вонзилось в грудную клетку жертвы. Раз, другой, третий!
Кровь так и летела во все стороны, а крики свидетелей убийства наполнили комнату. Паша не сразу понял, что в хоре общих голосов звучит и его собственный.
Когда тело блондина перестало дергаться, маньяк снова погладил его по волосам и двинулся к двери. Нож так и остался торчать в груди жертвы. И теперь стало видно, что его рукоятка выполнена в форме тела льва, приготовившегося к прыжку. Ее венчала оскаленная пасть.
Убийца передвигался не так медленно, как ранее, но и не быстро. Он снова сунул руку в карман и на сей раз вынул из него опасную бритву. Поигрывая ею, он направился к двери. Когда он зашел за спину Паши, тот почувствовал, как волосы на его затылке встают дыбом. Напряжение было настолько велико, что его вырвало. Едва не захлебнувшись собственной блевотиной, Павел подумал о том, что впервые ему на ум не идет ни одна острота. Потому что так страшно ему еще никогда в жизни не было…
Он видел смерть. И не раз. Его хороший знакомый разбился на его глазах. Во Вьетнаме утонул в бурной речке ребенок. А в Конго какой-то ненормальный изрешетил пулями хозяина лавки, в которой Паша покупал овощи себе на ужин.
Он видел смерть…
Но то, что произошло на его глазах минуту назад… Это было совершенно другое.
Кадр из фильма ужасов, в который Паша попал…
И скоро наступит эпизод, когда жертвой будет ОН!
Паша весь окаменел, ожидая прикосновения маньяка. Раз вынута бритва, значит, ею будет перерезано еще чье-то горло. Но убийца, постояв некоторое время за его спиной, двинулся к брюнету с залысинами. В приглушенном свете лампы тускло блеснуло острое лезвие. Это маньяк взмахнул им, чтобы…
Нет, не убить еще одного пленника, а вырезать на его шее какой-то рисунок. Паша видел, как он жестом художника, уверенными «мазками» наносит его на человеческую кожу. Брюнет кричал от боли, но не дергался, потому что боялся, что лезвие войдет глубже, и тогда…
Маньяк быстро закончил и без промедления вышел за дверь. Она закрылась тихо, хотя Паша почему-то думал, что послышится скрип.
Секунду в помещении стояла гробовая тишина. Но потом в нем раздались звуки похоронного марша.
Глава 2
Когда траурный марш отыграл, погас свет, но лишь мгновение в комнате было темно. Сразу же зажглась огромная лампочка, наверное, для того, чтобы пленники лучше рассмотрели труп.
– Почему нам опять не заклеили рты? – спросила хрупкая русоволосая девушка тонким голоском.
– Значит, сейчас будут кормить или поить, – отозвался «бесноватый». Лида так прозвала мужчину с черными редкими волосами, которого минуту назад порезал убийца.
– Кормят и поят обычно без света, – подал голос красивый парень в рубашке от «Армани». У последнего Лидиного «козлика» была точно такая же, но сидела она на нем хуже.
– А тут еще и кормят? Да я в санаторий попал, оказывается, – хмыкнул остряк, обозвавший их похитителя Дартом Вейдером. Он кривил рот в усмешке, а у самого глаза были как у коровы, которую ведут на бойню. Лида знала, какие они у них бывают. Работала на мясокомбинате. Врут, что животные ничего не чувствуют. Чувствуют, и еще как. И столько в их глазах ужаса и тоски, когда их ведут на смерть…
– Чтобы не загнулись раньше времени, – ответил красавчик.
– И давно ты тут? – спросил остряк.
– Неделю, может, чуть меньше или больше на день-два. Точно не знаю. Часы с меня сняли. Один раз мне давали кашу. Ел с руки, как собака. Жрать-то хочется…
– Меня не кормили ни разу, – решила принять участие в беседе Лида.
– Ты здесь недавно. Как и он, – красавчик кивнул на остряка. – Дольше всех покойник. За ним появился он. – Подбородок дернулся в сторону «бесноватого». – То есть когда я очутился здесь, эти двое уже сидели на стульях. Но меня раньше в другом помещении держали. Там я один был.
– Меня тоже, – подхватил «бесноватый». – Неделю, не меньше. Но там хоть горшок был, и я не ссал себе в штаны, как бомжара… – И снова мат.
– И там не опаивали снотворным, – слабо проговорила блондинка с устрашающими красными пятнами на лице и груди. – А тут всякий раз нам его добавляют в воду. Мы засыпаем, а когда просыпаемся, в комнате появляется еще один пленник.
– Откуда ты знаешь про снотворное? – поинтересовалась Лида.
– У меня на него аллергия.
– Что с нами будет? – прошептала русоволосая, подняв свои огромные, полные слез глаза и обводя ими лица пленников. – Нас всех перережут, как Жору?
– Ты знала покойника? – встрепенулся остряк.
– Мы жили в соседних домах когда-то. Детьми вместе играли. Можно сказать, дружили. Потом потерялись… И вот… через столько лет тут… – Она не смогла договорить, расплакалась. Но сразу же вернулась к вопросу, который задала в самом начале. – Почему нам не заклеили рты?
– Маньяк хочет послушать, о чем мы разговариваем? – выдал очередное предположение красавчик в «Армани».
– Ты думаешь, тут есть микрофоны?
– Возможно.
– Скорее, камеры, – подала голос блондинка.
– Нет, камер нет, – покачал головой «бесноватый». – Я уже изучил помещение.
– Может, скрытые? – предположил остряк.
– А смысл их устанавливать?
– Чтоб мы думали, что их нет.
– Не знаю, возможно…
– Если нет камер, – продолжал стоять на своем остряк, – то какой смысл устраивать спектакли? С музыкой и постановочными сценами в стиле «саспенс»…
– Каком стиле? – не понял «бесноватый».
– Саспенс – неопределенность, тревога, напряженное ожидание, если с английского перевести, – пояснил красавчик. – Любимый стиль Хичкока. В его фильмах всегда нагнетался ужас чуть ли не до самого финала.
– При чем тут Хичкок и его картины? – возмутилась Лида. – Наш режиссер ставит сцены в стиле «саспенс» не для зрителя, а для себя. Он наслаждается увиденным вживую, а не на экране.
– И все же, думаю, камеры есть, – гнул свою линию остряк. – Причем все записывается и пересматривается…
– Боже, слышали бы вы себя! – с надрывом произнесла «птичка». Русоволосая барышня с тонким голоском напоминала Лиде воробушка. И масть та же – серенькая. И голосок «чирик-чирик». Даже сейчас, когда он срывается. – Перед вами труп, а вы про Хичкока! Еще обсудите «Камеди клаб». Вон у вас и резидент есть!
Все поняли, о ком она. А вот ее агрессию – нет. К тому же претензия была необоснованной – пленники пытались разобраться в происходящем. А что немного отвлеклись, так это нормальное течение разговора…
Пусть и при трупе!
– Кто-нибудь видит, что у меня на шее? – спросил «бесноватый» после того, как обозвал русоволосую истеричкой. Естественно присовокупив к существительному матерное прилагательное.
– Я пытался рассмотреть, – откликнулся «резидент Камеди». – Но не получилось.
– Больно, – поморщился «бесноватый».
И тут снова заиграла музыка. На сей раз лирическая. Лида узнала ее. «Лунную сонату» Бетховена. Она обожала ее. Даже научилась играть на фортепиано. Пела прекрасно, а вот музыкальными инструментами не владела.
Музыка стала усиливаться. Но до ломоты в ушах не дошло. Соната звучала просто громко. И пленники перестали разговаривать. Тем более потух свет, и они не видели друг друга…
Лида откинула голову на высокую спинку стула и погрузилась в воспоминания.
…Все маленькие девочки мечтают быть принцессами. Лида не была исключением. Она представляла себя с короной, в пышном платье со шлейфом, вышагивающей по огромному залу, залитому светом множества свечей. Или сидящей на троне в мантии, обязательно с меховой оторочкой, благосклонно принимающей дары послов разных держав. А чаще – танцующей с принцем неземной красоты, то с лицом комиссара Катани из «Спрута», то Юры Шатунова. То похожим на Арамиса из «Трех мушкетеров», то на принца из «Трех орешков для Золушки». То на Ваньку Чкалова, ее соседа по парте, то на Серегу Поцака, десятиклассника, который был почти как Шатунов, только лучше.
Перед тем как уснуть, Лида рисовала в воображении эти картины. И очень радовалась, если видела их, когда Морфей заключал ее в свои объятия. Вот только просыпаться ей не хотелось! Ведь в реальной жизни никакой принцессой она не была. Лида родилась в семье шлюховатой скотницы и пьющего пастуха. Они ютились в половине деревянного дома, выделенной им колхозом. Отец всю свою зарплату спускал на выпивку, так что питались и одевались они втроем (чуть позже вчетвером, когда у Лиды сестра появилась) на мамину. Ее, конечно, не хватало. Спасало хозяйство. Овощи с огорода, яйца из-под несушки, молочко коровье, сальце свиное, требуха (мясо сдавали). Не голодали, в общем. Разве что иногда, когда у отца зарплата кончалась. В этих случаях он брал из дома все, что можно продать, и тащил на автотрассу, чтобы толкнуть проезжающим по ней за копейки.
Когда мама родила сестру, все заботы об огороде и скотине легли на хрупкие плечи шестилетней Лиды. За день она так уставала, что еле добредала до кровати. Но уснуть сразу не получалось. Потому что никакого покоя не было. Орет пьяный отец, мать на него ругается, плачет сестра. И запах в доме такой… Что б-р-р-р-р… Перегар, пот, моча и… дух скотного двора. Он не оставлял их жилище. Его приносили с собой все: мать, отец и Лида, много времени проводящая в хлеву. Зарывшись в одеяло, чтоб не слышать и не обонять, девочка закрывала глаза и представляла себя принцессой. В платье со шлейфом, в короне, мантии…
Вышагивавшей по дворцу, сидящей на троне, танцующей с принцем…
О том, что младшая дочь не от него, отец догадался сразу, как только ее увидел. Девочка не походила ни на него, ни на мать. Зато сильно смахивала на механизатора Кузина. А уж как подрастать начала, так сходство только усилилось. И папашка устроил супруге допрос с пристрастием. То есть пьяный бил ее до тех пор, пока она не призналась. После этого батя допил остатки водки и ушел. Куда, никому не сказал. Да это и не волновало ни жену, ни дочек. Убрался, и ладно. Волноваться они стали, когда глава семьи не появился ни на второй, ни на третий день. Пошли по деревне его искать. Не нашли. К участковому хотели уже обратиться, заявление написать, да мать обнаружила, что пропали отцовский паспорт и деньги, отложенные на покупку зимней обуви для девочек. Значит, сбежал он от них. Куда, неведомо.
Без папашки, по мнению Лиды, им зажилось гораздо лучше. Денег и помощи от него все равно никакой. Одни проблемы. Но мама расстраивалась. Плакала, утирая свои подбитые супругом глаза. Считала себя брошенкой. Однако это не помешало ей через две недели привести в дом другого мужчину – механизатора Кузина.
Вскоре Лида пошла в школу. Отучилась четверть, когда ее решили отправить к тетке в город. Мешала она матери и ее новому сожителю. У них была общая дочка. Еще ребенок на подходе. А тетка одинокая. Больная, хоть и не старая. Ей помощь нужна. А Лида девочка работящая, ответственная…
Сама работящая и ответственная девочка была не прочь переехать. Ей очень хотелось пожить в городе. Он представлялся ей сказочным, почти таким, как в ее снах. Дворцы там совершенно точно есть. Не то что в их деревне, где самым красивым строением являлся клуб, бывшей некогда дачей обнищавшего помещика.
И Лида поехала в город!
Тетка встретила ее на вокзале. Тощая, желтая, страшная. На вид лет шестьдесят, хотя на самом деле – сорок четыре.
До дома тетки они ехали на автобусе. Лида смотрела в окно и ахала. Ей все нравилось! Хотя городок был небольшой, но по сравнению с их деревней – огромный. А дома в нем большие. Три девятиэтажки даже имелись. Не говоря уже о пятиэтажках. А на главной площади – настоящий дворец. Пусть и не старинный, построенный в сталинские времена (тетка просветила), зато со статуями, колоннами и белоснежной лестницей, по которой Лида, даже будучи принцессой, не побрезговала бы подняться.
Квартира тетки оказалась тоже неплохой. Улучшенной планировки, на пятом этаже. С балкона вид на площадь. Смотри на дворец и представляй себя в платье со шлейфом, который, как водопад, ниспадает вниз, струясь по ступенькам.
В городке было две школы, не считая специальной, с английским уклоном, куда обычных детей не брали, только блатных. Ее отдали в ту, что ближе к дому. И находилась она через дорогу. Лида диву давалась. Как это так? В школу не надо ехать на чем-то. Вышел из дома, можно даже без одежды, сделал пару десятков шагов, и вот ты уже в холле.
Одноклассники, после того, как Лида рассказала им о себе, ее высмеяли. Оказалось, она говорит «окая». И одета ужасно. А еще ее руки все в цыпках и лицо обветрено. «Колхозница» – так прозвали Лиду одноклассники. И дразнили ее так до конца года. Но после летних каникул… О! Как все изменилось!
Лида выиграла песенный конкурс и в качестве приза получила путевку в детский и юношеский лагерь «Артек». Впервые съездила на море. Научилась плавать. Познакомилась с детьми из разных городов и даже стран. Загорела до черноты. Выменяла у девочки из Польши футболку с надписью «Голливуд» и кучу ярких заколок (взамен та получила матрешку и книжку про Буратино – все равно Лида не любила читать), остригла волосы под каре (вожатая отлично владела ножницами) и высветлила челку. Краска для этого не понадобилась. Просто отваром ромашки мочила волосы, подставляла их солнцу, и они выгорали.
Вернулась Лида в городок такой модницей, что ни у кого язык не повернулся ее «колхозницей» назвать. В нее тут же повлюблялись все мальчики класса. И даже несколько пацанов, что учились в третьем. Девочки возжелали с Лидой дружить, и все у нее наладилось.
Но это только в школе. А вот дома!.. С теткой Лида плохо ладила с самого начала, чем дальше, тем хуже. Женщиной тетка оказалась невыносимо капризной. И крайне мнительной. Лиде даже казалось, что все болячки она себе придумала, поверила в них, и организм стал пошаливать под воздействием обратного эффекта плацебо. Племянница вынуждена была слушать постоянное нытье, придирки и выполнять всю работу по дому. Она ощущала себя Золушкой, только без крестной феи. Но все равно обратно в деревню категорически не хотела. Даже в гости ездила через силу. Впрочем, ее не так часто и звали. Разве что на лето, чтобы в огороде помогала. Но Лида, вкусившая радость «культурного» отдыха в «Артеке», решила, что каникулы будет проводить не на грядках, а у моря или хотя бы у речки. Так как тетка на загородные лагеря раскошеливаться не собиралась, то Лида записалась в разные кружки и секции. А еще в ансамбль народных танцев. Лучших участников часто поощряли путевками. А танцоров на целый месяц всем составом вывозили на турбазу «Озерная». В итоге Лида выезжала в лагеря регулярно. Вот только времени ни на что не хватало. Особенно на учебу. Так что, кроме троек, в табеле у Лиды были пятерки только по музыке и физкультуре.
В четырнадцать она стала девушкой. Поздновато. У других уже в двенадцать месячные пришли, а у одной девочки из их класса аж в десять. Лида же запоздала. Зато расцвела быстро и так пышно, что ею восторгались не только парни, но и мужчины. А девушки и женщины – завидовали. Тетка в том числе. Она всегда была неказистой. А по словам матери, страшной, как смертный грех. Поэтому никто ее замуж и не взял. И от неудовлетворенности (мать употребляла другое слово, позабористее) у ее сестры развилась неврастения и куча других заболеваний. А еще стойкая зависть к более привлекательным представительницам своего пола. Лида не очень-то матери верила, пока сама с этим не столкнулась. Когда они с теткой за покупками ходили, на Лиду мужчины заглядывались. А кто и заигрывал, и познакомиться пытался. Так тетка чуть не с кулаками на них бросалась. А потом для племянницы находила такую кучу дел, чтоб у той на личную жизни ни секундочки не оставалось.
Совсем заела Лиду старая дева. И тут произошло чудо! Объявилась… крестная фея! А вернее, фей. Ее отец. Все думали, что умер он давно. Погиб в пьяной драке или траванулся чем-то. А оказалось, он жив-здоров. Бомжевал долгое время, таскался черт знает где. Пока не прибился к одной вдове. Она дачу на лето снимала. А он в ее сарае уснул, пьяный да сильно побитый. Женщина пожалела его, выходила, накормила и оставила у себя жить. Не в доме, конечно. В сарае. За постой заставляла платить. Не деньгами, их у него не было, услугами. Просила огород полить, забор выправить, дров нарубить. Именно просила, не требовала! Но одно условие поставила: живет он у нее до тех пор, пока трезвость сохраняет. Как напьется, вон пойдет. Потому что у нее сын-подросток. Ему дурные примеры ни к чему.
Пару раз отец не сдержался. Принял на грудь. Но дозы были небольшие, и хозяюшка не заметила этого. Или сделала вид. Зато в одну ночь, когда сын с товарищами в поход ушел, так его отлюбила, что у мужика будто второе дыхание открылось. Захотелось совсем других радостей. Плотских. Да не абы с кем, а со своей хозяюшкой. По нраву она пришлась ему. Всегда о такой мечтал. Чтоб дородная, с огромной грудью, полными, ласковыми руками и маленькой ножкой тридцать пятого размера. Жена другой была. Стройной, жилистой, с крупными конечностями. Модель настоящая. И, бесспорно, красавица. Но не его. Да еще и дура. И шлюха. И хабалка. А хозяюшка – женщина спокойная, образованная, интеллигентная. Завуч в школе. А сколько в ней любви нерастраченной. Муж-то ее бросил давным-давно. Она постарше отца была…
Осенью, когда каникулы кончились, они все втроем в город уехали. Стали вместе жить. Отца пристроили в школу слесарем. А кроме этого, он еще и подрабатывал. Как бухать перестал, так силы в нем скопилось немерено. Фуры и вагоны разгружал. А потом хозяюшку свою до утра любил. За это она ему прощала редкие пьянки. Совсем не мог он от них отказаться. Душа требовала иногда отрыва. Но папашка не грубил. Пару дней пил, потом все, шел в завязку.
Несколько лет прожили они с хозяюшкой, пока не надоумила она его отыскать дочку. Других-то детей уже не будет. Сама она рожать более не собиралась. Вот и отправила гражданского супруга в родную деревню. Думала, Лида там, с матерью. Отец, когда приехал, выяснил, что нет ее, к тетке в город сослана. Зато у жены новый хахаль. Не Кузин, другой уже. И детей, кроме Лиды, трое. Все девочки.
