скачать книгу бесплатно
– Тоже мне, настоятельница в монастыре, – ворчал Аркадьев, – и побалагурить с девчонкой нельзя.
Вскоре девушек-снайперов перевели на участок другой дивизии, стоящей в обороне в 150 километрах от 171-й. Почти год, до тех пор не началось общее наступление армии, Аркадьев мотался вдоль фронта на участок, где расположились девушки. В самом начале наступления командир роты старший лейтенант Аркадьев был тяжело ранен, отправлен в тыл и там скончался на операционном столе.
Спустя тридцать лет после Победы, на встрече ветеранов 3-ей ударной армии в Центральном доме Советской армии в Москве, присутствовала группа бывших девушек-снайперов. Теперь это были уже солидные женщины, у многих на груди сияли Золотые Звёзды Героев. В том далёком сорок третьем году, когда Илью назначили в девятую роту, он уже не застал их в дивизии. Поэтому тихонько поинтересовался у распорядителя:
– Можно узнать, присутствует ли здесь снайпер Марина?
Через некоторое время к Илье подвели немолодую уже женщину с Золотой Звездой на груди.
– Вы хотели меня видеть? – спросила она.
– Да, я хотел узнать, вы не были знакомы в сорок втором году со старшим лейтенантом Николаем Аркадьевым?
Женщина широко открытыми глазами смотрела на Илью. Наконец, она произнесла:
– Да, я знала его…, – губы её дрожали, – что с ним случилось тогда?
– Он был тяжело ранен и умер в госпитале.
Женщина закрыла лицо ладонями и долго молчала.
– Нас перебросили на другой фронт, с Колей мы встретиться не могли… – видно было, что эти воспоминания давались ей с трудом, – вскоре я познакомилась с прекрасным человеком, который стал моим мужем. Теперь у нас уже внуки.
И, как бы в оправдание, добавила:
– На войне, вы ведь знаете, как бывает… жизнь коротка.
Зима уже лютовала, повалил снег, ударили морозы. И хотя разговоры о скором наступлении ходили в частях, фронт стабилизировался. Только в начале февраля сорок третьего был получен приказ о передислокации дивизии. Совершив стокилометровый марш полки прибыли в район Старой Руссы. Началась усиленная подготовка к наступлению: подтягивалась артиллерия, подвозились боеприпасы, разворачивались санитарные роты и медсанбаты. В батальонах, куда прибывало пополнение, изучали оружие, «штурмовали» укрепления врага, имитировали атаку.
Илья занимался привычной уже работой политрука: подбирал и инструктировал агитаторов, знакомил бойцов из пополнения с историей и традициями дивизии, проводил беседы и полит информацию. Здесь впервые мнения Ильи и командира роты по ведению политработы разошлись. Когда Илья заговорил с ротным о людях, об их думах и чаяниях, командир роты старший лейтенант Аркадьев отрезал:
– Давай договоримся сразу, всё, что касается настроений, личных переживаний и прочего в том же духе – по твоей части. Моё дело командовать, учить воевать, а твоё – воспитывать.
– Но нельзя, же противопоставлять одно другому, – возразил Илья, – человек не бездушный автомат. Тебя ведь не надо убеждать, что от его морального духа зависит то, как он будет вести себя в бою, не спрячется, не побежит, а будет исполнять приказ.
– Вот, каков приказ, его точность и ясность, таковы должны быть и действия солдата. А приказ всегда строг и жесток. И боец должен быть готов выполнить любой приказ. Хватит спорить на эту тему, я командир, и моё слово решающее, – заключил Аркадьев.
Вскоре Илье пришлось убедиться в требовательности командира роты к подчинённым. Он не щадил их ни в больших делах, ни в малых, но также был беспощаден и к себе. Следствием этого была высокая дисциплина в подразделении. Неоднократно пытался Илья убедить Аркадьева, что солдаты ждут от него теплоты и участия, душевного слова. Ведь, стань он хоть чуточку мягче, не задумываясь, пойдут за ним в огонь и воду.
– Я командир, а не барышня, которая должна заботиться о любви и уважении к себе, – отвечал он, усмехаясь.
Несмотря на эти разногласия, Илья жил в одной землянке с командиром, и они делились друг с другом последним сухарём и куском сахара. И трудно было понять, как совмещались в одном человеке такая беспощадная сухость с истинно русской размашистостью и добродушием. Создавалось такое впечатление, что Аркадьев пытался соответствовать какому-то, только ему известному и выстраданному образу военачальника.
Раз в месяц старшина доставлял в роту дополнительный паёк, положенный командному составу: килограмм печенья, две банки консервов, сливочное масло, несколько пачек табака. Аркадьев, который не курил, тут же звал ординарца:
– Раздать табак бойцам на каждый взвод, – приказывал командир.
Тут же организовывалось застолье, Аркадьев и Илья выкладывали все припасы, которые получали.
– Телефонисты, связные, хозяйственный взвод и все, кто поблизости, пусть заходят к нам угоститься, – с одобрения Аркадьева приглашал Илья.
Командир с радостью наблюдал, как в мгновение ока уничтожается еда, лицо его светилось счастьем от того, что он может доставить удовольствие людям. Но, как только застолье заканчивалось, Аркадьев снова становился суровым и требовательным.
В природе всегда существует некий баланс, чтобы уравновесить крайности и предупредить однобокость. Такой баланс внимательный наблюдатель может заметить в любом сообществе и на войне тоже.
Двадцатилетний командир взвода лейтенант Александр Полозков был прямой противоположностью Аркадьеву.
– Василий Лукич, – обращался он тихим голосом к бойцу, который был не намного старше его, – пожалуйста, углубите окоп, хотя бы сантиметров на двадцать. Понимаете, если начнётся миномётный обстрел, в глубоком окопе больше шансов, что осколки вас не заденут.
– Ты что, Полозков, – распекал его Аркадьев, – ведёшь себя как в институте благородных девиц, приказывать надо, командовать.
– А я ко-командую, – слегка заикаясь, отвечал Полозков, и краснел, – у ка-каждого свой ме-метод.
– Ме-е-тод, – передразнивал Александра командир, – навоюем мы с твоими методами.
– Уговаривать не бойцов надо, дорогой Саша, а девушек, – поддерживал ротного командир первого взвода Винницкий. – Вот у тебя, например, была девушка? – задавал он хитрый вопрос.
– Почему была? Есть.
– О, расскажи про неё, какая она?
– Хватит, товарищи офицеры, – обрывал молодых взводных Аркадьев, – идите в своё расположение и лучше проверьте службу, чем тратить время на лирические отступления.
Двадцать второго февраля 1943 года дивизия получила приказ: с наступлением темноты выдвинуться к переднему краю, сменить части одиннадцатой армии и утром двадцать третьего перейти в наступление.
Рота вышла к переднему краю, когда окончательно стемнело. Старший лейтенант, командир роты, которую предстояло сменить, рассказывал, водя жёлтым от табака пальцем по изрядно потрёпанной карте:
– Мы находимся вот на этом выступе, до немцев порядка двухсот метров. Их оборона хорошо укреплена, много дзотов и укрытий. Много глубоких блиндажей, не выкуришь и артиллерией. Вся ничейная полоса хорошо пристреляна. Так что когда пойдёте в наступление, старайтесь преодолеть её одним броском. Замешкаетесь, всем крышка, перебьют, как кутят.
Аркадьев принимал участок, а Илья решил пройтись, посмотреть, как устроились бойцы. Ночь стояла холодная, морозная, безветренная тускло мерцали звёзды. Противник нервничал, непрерывно пускал ракеты, кое-где раздавались пулемётные очереди, даже разорвался снаряд.
– О чём задумался, брат-славянин? – раздалось сзади.
Илья обернулся и увидел командира батальона и заместителя по политчасти.
– Здравия желаю, товарищ капитан.
– А где ротный, в землянке? Собирай офицеров, есть дело.
Через пять минут собрались офицеры роты, командир пулемётной роты и командир артиллерийской батареи.
– Задача роте: ворваться в траншеи противника, а затем силами двух взводов ударить во фланги гитлеровцам. Тем обеспечить наступление других рот батальона.
После ухода командования батальона, Илья собрал в командирской землянке коммунистов и комсомольцев.
– В роте много новеньких необстрелянных солдат, необходимо воодушевить их личным примером, когда начнётся атака. А до этого необходимо поговорить с каждым бойцом, подбодрить, помочь подготовиться к бою.
В эту ночь в роте никто не спал. Бойцы готовили в снежном насте проходы и ступеньки, расчищали площадки для пулемётов.
Илья смог поговорить почти с каждым солдатом роты, настроение у всех было немного проподнято-нервное, как бывает обычно перед боем.
Переговаривались, курили «козьи ножки», вспоминали о доме, о родных. Скорее бы окончилось это ожидание, томящая неизвестность. Илья пошёл на правый фланг, в расположение первого взвода, где ему по договорённости с командиром роты надлежало быть во время атаки.
– Вот, полюбуйтесь, товарищ младший лейтенант, – указал Илье в сторону один из бойцов, – совсем раскис. Держался, держался, и на тебе…
На ящике из-под патронов сидел молоденький парень с отрешённым лицом. Илья подошёл к нему, тот повернул голову и виновато улыбнулся.
– Что, страшновато?
– Страшновато, – с детской непосредственностью отозвался боец.
– А ты не думай о смерти, вспоминай хорошее, весёлое, что было в жизни. Сам-то откуда?
– Ярославский я.
– О, ярославские дерутся геройски, смело. А смелого пуля боится, и штык не берёт. Вот и не подведи земляков, на тебя надеются…
– Постараюсь, товарищ младший лейтенант. А в случае чего… тут у меня письмо к маме, один я у неё остался, двух моих братьев под Сталинградом…
– О смерти думать запрещаю, – как можно строже проговорил Илья, – а письмо маме отправишь завтра. Сам.
Боец по-детски шмыгнул носом и смущённо улыбнулся.
Илья прошёл дальше по траншее и подумал, что он старше этого парня всего-то на год-два. Почему же у него нет никакого сомнения, никакой боязни, а только уверенность и твёрдость? Может быть, в этом сказывается высокое чувство ответственности? Он не может испугаться, не может унизить себя трусостью, не может выглядеть в глазах бойцов и тех, кто доверил ему такую ответственную работу за души людей этаким хлюпиком, размазнёй, которого и уважать-то не за что, а слушать, и тем более.
Задумавшись, неожиданно увидел в конце траншеи знакомого ещё по времени формирования дивизии на Урале основательного, по-деревенски неторопливого Евсея Петрова, который положив на сапёрную лопатку лист бумаги, писал что-то карандашом, подсвечивая себе цигаркой. Евсей отслужил срочную ещё до войны. Он был в бою хладнокровен и смел, никогда не терял выдержки и самообладания, ему можно было поручить любое задание с уверенностью, что оно будет выполнено.
– Что, Евсей Иванович, о предстоящем бое, наверное, домой сообщаешь.
Евсей неторопливо затянулся, выпустил дым и ответил:
– А чего о нём писать-то, о бое, расстраивать только домашних. Чай, не впервой идти, обойдётся как-нибудь. Там в селе и так несладко, весь колхоз на бабах, да на мальцах остался. Ничего, тянутся… Сами на жмыху, да на мёрзлой картохе, а фронт снабжают.
– Вот хочу тебя попросить, посмотреть за молодым, как бы не струсил парень. Земляк твой, ярославский.
Илья рассказал Евсею о раскисшем пареньке. Тот сразу засобирался:
– Пойду, пожалуй, оставлять с такими думами наедине парнишку не следует. А ты, Борисыч, за него не волнуйся, пойдёт в атаку вместе со мной.
Илья с чувством пожал руку Евсею:
– Спасибо тебе, Иваныч!
– Да полно, за что спасибо-то!
Утром началась артиллерийская подготовка. От грохота снарядов закладывало уши, вражеские позиции накрыло взрывами. Снег почернел. Через сорок томительных напряжённых минут ожидания, артиллеристы перенесли огонь вглубь обороны немцев. Наконец-то взвилась зелёная ракета сигнал к атаке. В один миг, словно какая-то сила вытолкнула Илью на бруствер:
– Быстрей ребята, вперёд… За Родину!
Бежать трудно, наст не выдерживает, оседает и крошится под ногами. Эти двести метров кажутся такими долгими… Осталось половина, ещё одно усилие, один рывок, ну, поднажмём, ребята.
И вдруг перед бегущими бойцами стеной взметнулась земля. «Огневой миномётный заслон» – сразу понял Илья, пристрелянный заранее рубеж.
Одновременно ударили не подавленные артиллерией пулемёты. Свист пуль и осколков, грохот разрывав, стоны раненых, крики слились в один чудовищный адовый гул. Бойцы залегли, среди лежащих на снегу тел заплясали разрывы.
Живы ли, убиты? Слишком много неподавленных огневых точек, рота попала в западню, в огневой мешок. Лихорадочные мысли теснились в голове: надо срочно поднимать людей и рывком вперёд выводить из-под огня. Каждая минута промедления стоит чьей-то жизни.
Илья увидел, что невдалеке лежит командир взвода лейтенант Полозков. Закричал ему:
– Саша! Выводи взвод броском вперёд! И тут же услышал команду Полозкова:
– Приготовиться к атаке!
Лежащий неподалёку боец продублировал команду, Илья узнал в нём того самого парня, с которым беседовал накануне. Убедился, что растерянности у того нет.
– Вперёд! – закричал, вскакивая, Илья, и краем глаза увидел, как поднялись бойцы. Их немного, едва треть прежнего состава, остальные неподвижно остались лежать на снегу. Всё слышнее треск пулемётов, всё больше воронок от снарядов на пути. Но падали люди, редела цепь. Метров сорок всего оставалось до вражеских траншей.
Неожиданно какая-то сила рванула за ноги и бросила в снег.
Оглянулся, справа и слева валились бойцы. В пылу боя осознал, что налетели на малозаметное препятствие (МЗП), за которым виднелись проволочные заграждения перед немецкими траншеями. И тут Илья с горечью понял, что к траншеям уже не пробиться, не пройти с оставшимися людьми до такой близкой цели.
Ввалился в оказавшуюся поблизости воронку и упал рядом с лежащим там бойцом.
– Жив?
– Кажись, жив.
Боец разровнял перед собой ещё тёплую землю, аккуратно уложил перед собой обоймы с патронами, гранаты, протёр карабин. Илья последовал его примеру: разложил гранаты, сменил обойму в пистолете.
Стрельба постепенно стихла, стал слышен даже шум ветра и бухающих вдалеке орудий. Но вдруг снова вздрогнула земля от разрывов, зататакали пулемёты.
– Фрицы! – прохрипел боец, – в контратаку пошли, сволочи.
Фашисты бежали цепью, стреляя из автоматов, у проходов в проволочных заграждениях заметались, сбились в кучи.
– Ну, что, давай по одной, – предложил Илья, он ещё в ОСОВИАХИМЕ отличался не только меткой стрельбой, но и умением далеко кидать гранаты.
– Давай!
Взрывы возникли среди сбившихся в кучу немцев неожиданно, одни застыли на месте, другие попадали в снег. И тут среди гущи врагов ещё взметнулись взрывы, «ага, значит, живы ребятки» мелькнула мысль.
– Так их, так их, гадов! – закричал боец и, высунувшись по пояс из воронки, стал стрелять из карабина.
Эх, сейчас бы в атаку, прекрасный момент, но где рота, сколько осталось в живых?
Вскоре всё стихло, после грохота боя в уши ударила пронзительная тишина. Справа санитары собирали раненых, волочили их по снегу. Немцы открыли по ним огонь из автоматов. В ответ захлопали винтовочные выстрелы из воронок. Илья попытался засечь, из каких воронок стреляют, но понять, сколько людей ведёт огонь так и не смог.
– Товарищ младший лейтенант, вы здесь? – послышался голос связного Ильи Андрея Соломкина.
