скачать книгу бесплатно
– Только после приезда скорой помощи.
– Пожалуйста, не нужно никого вызывать. Я украла еду из магазина. Сама виновата, – голос дрожал и вибрировал от вранья, пастырства и страха. – Я бывший врач. Не нужно никуда звонить.
– Хорошо. Мы вас подвезем.
Входная дверь отворилась, и ветер занес уличную прохладу в темную прихожую. Женщина протянула сыну яблоко, еле сдерживая слезы.
– Не включай свет, глаза устали. Как будет готов ужин, я позову тебя.
Вкусно перекусив в одиночестве за прочтением книги, Джек отправился в свою комнату, расположенную в мансарде, продолжать писать картину огромного мегаполиса, пытаясь не забыть изобразить каждый штрих толпы, транспорта, рекламных баннеров, животных, цветов, ярких птиц на деревьях в каменных клумбах. В городе Цитадель он был один раз с отцом и безмерно был впечатлен интенсивностью движения магистралей, многополосных улиц, плотностью толпы людей на остановках и в пешеходных переходах. Под светом настольной лампы мальчик заснул с карандашами в руках, а мать проплакала в подушку, не смыкая до утра глаз, в обнимку с семейной фотографией.
Изменение
Обычное утро необычного дня положило начало изменению многих жизней. Ким не пошел на выпускной вечер, а Джек не пригласил свою подружку на танец. Ким получил аттестат об образовании в местах, где не спят надзорные вышки и не греют холодные стены, а Джек получил неоднократную порцию таблеток от ума и навсегда исчез из пригорода.
Коррупционные связи подонков сделали свой безоговорочный ход наперекор справедливости. Из-за так называемой неуспеваемости Джека перевели в коррекционный класс, а в последующем коллегиальным решением родительского комитета и комиссионным заключением организации по делам несовершеннолетних перевели в школу для слабоумных, по причине психологической недостаточности и отставания в развитии. Потом и вовсе его передали на попечение в частную клинику под государственным контролем, лишив мать родительских прав из-за отсутствия у нее официальной работы и неспособности полноценно содержать и воспитывать ребенка. По рассказам жителей пригорода, она, как волчица перед ружьем охотника, разрывала одежду на державших ее надзирателях и умоляла в истерике оставить их в покое, несмотря на введенное дважды успокоительное средство. Ее вены расширились от надрыва сорванных связок и расползлись, как трещины на тонком льду, вдоль несмолкаемого горла, по лбу, скрываясь в основаниях длинных черных волос.
Джек, замкнутый, холодный, бледный и больной, медленно шел в распростертые объятия равнодушного санитара, что нагло сорвал рюкзак с его плеча и небрежно бросил в салон автомобиля. Из сломанной молнии кармана сумки выпали угольки с цветными карандашами различной мягкости и разлетелись по металлическому полу, закатывая под сиденья свои яркие восьмиугольные грани. Микроавтобус с Джеком и людьми в белых халатах таял в поле видимости, отдаляясь все дальше и дальше по взлетной полосе Зеленой аллеи с насаждениями диких роз и пышных хвойных деревьев между фонарными столбами. Разбитая и пустая, женщина просидела на крыльце весь день, не пошевелившись, до наступления холодных сумерек. Не менее удрученная, сознательная Вильета, преодолевая свои потаенные страхи, завела ее в дом, развеяв представления о жутких подвалах и призрачных комнатах пристанища семьи Мединсонов. В доме было чисто, много цветов, без лишних деталей декора и мебели, только все самое необходимое. Как в проявочной комнате, торшер осветил спальню багряным мягким светом красного спектра. Вильета спустила руку женщины с плеча, и, коснувшись кровати, она заснула. На старом комоде стояли семейные фотографии, где Мединсоны были запечатлены в жизнерадостных, непривычных образах, но на углу портрета улыбающегося мужчины с гермошлемом под мышкой на фоне огромного самолета тянулась широкая черная лента. Вильета осторожно осмотрела фотокарточку, тихо читая вслух надпись на обратной стороне: «Любимой и единственной…», и почувствовала за спиной пронзительный взгляд, сверлящий затылок. Она резко обернулась. Ее пронзали опустошенные, впавшие, заплаканные, дикие глаза, залитые омутом красных капилляров, укрытые не по годам морщинами и черными пятнами под ними. Сухие губы женщины задрожали, а голос срезонировал из груди сопением сорванных голосовых связок:
– Уходите!
Марина схватилась за рамку фотографии и без сознания с грохотом рухнула на пол. Суеверная и мнительная Вильета застыла как статуя, пытаясь вдохнуть воздух сквозь сжатые внутренности груди. Проглотив воды из крана, она умылась трясущимися ладонями. Потом набрала воды в стакан и уверенно поднялась на второй этаж, в спальню. На полу лежала раненая, обездвиженная, истерзанная побоями и психологическими переживаниями молодая, но состарившаяся женщина. Соседка аккуратно ее приподняла и подтянула к себе на колени, заставив сделать несколько глотков воды. После чего помогла лечь на кровать. С того дня Мединсонов больше никто не видел, а дом их был продан коллекторами за долги. Со временем пригород опустел и приобрел статус загородных летних дач.
Программа «Здоровье»
Цитадель поддерживала программу клиники имени Дига Брауна. Ведь она предлагала оздоровительные курсы санаторно-восстановительного обучения для лиц, отстающих в развитии, а также лиц, лишенных родительского попечения. Руководители обещали вкладчикам душ вылечить или добиться положительной динамики заболевания любого обратившегося за помощью и устранить психологические барьеры, ограничивающие самовыражение больного, а также скорректировать восприятие окружающей реальности, заверяя о том, что произойдет колоссальное перерождение личности. Однако в этиологию болезни никто не вникал. Никаких финансовых вложений, никаких оплат лекарств и медицинских услуг. Цель и лозунг волонтерского движения клиники – это «Жизнь для безжизненных», с небольшой поправкой внизу контракта об использовании инновационной фармакологии, имеющей летальные последствия. Простодушные жители периферии не вникали в суть юридических бумаг в ожидании чуда исцеления. Учреждение обещало постановку каждого пациента на пищевое, вещевое довольствие до полного выздоровления, но взамен требовалось добровольное согласие на передачу опекунства и родительских прав, что было предусмотрено на законодательном уровне, но обыграно не в пользу страдающих. Тем самым в поисках надежды брошенные и душевнобольные становились заложниками коррупционной системы, а точнее – ее подопытными. В целом это была огромная легальная клиника с нелегальными махинациями для душевнобольных и брошенных человечков. Экс-целители называли свою деятельность процессом длительной коллаборации лучших профессоров, но финансируемая деятельность клиники не приносила желаемого результата.
Органы Цитадели жадно употребляли остатки из природных ресурсов на завтрак, обед и ужин, плотно сидя на нефтяной игле и всячески отрекаясь, отрицая, игнорируя социальные проблемы, поддерживали подобные коммерческие программы похожих организаций, снимая с себя все обязанности по протекции незащищенных слоев населения. По всем каналам СМИ, радиоэфирам подставные марионетки показательно рассказывали о защищаемых правах и проводимых реформах, направленных на укрепление фундаментального строя крепкой семьи и здоровой единицы общества. Тем самым под театральный занавес выделялись большие средства на финансирование данных программ, что успешно шло в карманы целителям и их покровителям. В ротации активно продвигалась пиар-кампания, где рассказывались душещипательные истории о выходцах клиники Брауна. Безнадежные пациенты якобы излечили недуги по передовым методам биоинженерии, став в будущем банкирами, юристами, певцами, политиками. Также они без труда осваивали и иные профессии. Мегаполис светился рекламными вывесками на прожекторах светодиодных огней, картинки незаметно менялись одна за другой. Вот некий мальчик Даймон, лицо холдинга, на уличном ярком мониторе разводит руками и рассказывает, что страдал дисфункцией памяти, а сейчас он главный менеджер крупной промышленной корпорации: «Благодаря клинике „Луч“ я преобразил концентрированную энергию в направляющую стрелу для борьбы…» Его мягкий искусственный голос, смонтированный на студии для убаюкивания и затуманивания слуха, звучал из всех динамиков станций метро, музеев, магазинов и радио. Также под логотипом «Луч» ежегодно патентовались кибернетические инновации, готовые не конфликтовать с организмом на клеточном уровне. Биомеханика быстро развивалась и набирала популярность. Спектр услуг и цен был обширен. Вниманию предлагались встроенные в брови и скулы солнцезащитные системы с дополнениями инфракрасного остекления, светящиеся татуировки, различные интим-декоры и множество иных доступных для приобретения всевозможных мелких девайсов; бинарные коды доступа на запястьях активировали работу денежных счетов, позволяя расплачиваться без денег и их электронных носителей. Различные экзоскелеты увеличивали функции силы и выносливости, термальные и компрессионные костюмы помогали при работе в условиях низких и высоких температур, но патенты были купленными, а инновации давали сбои в работе, как любая техника, требующая квалифицированного сервиса и обслуживания, которого не было.
Доступная медицина не оказывала оперативного лечения населению. Обследования и наблюдения в известных клиниках Цитадели требовали баснословных затрат. Поэтому все больше жителей города обращались за помощью в клинику «Луч», где законно лишались всех прав опекунства до полного выздоровления больного. Однажды неизвестный, дряблый, седой старик пытался вернуть своего родственника домой, но бюрократическая машина крепко сдерживала пациента в стенах клиники без права на любые коммуникации. Инстанция за инстанцией, он выдержанно выстаивал очереди в жарких норах муравейника до самого закрытия бумажных контор. Он возвращался утром чтобы занять новую очередь и преданно ждать, а когда попадал на прием к обиженному на свою жизнь специалисту, то в оказании помощи получал хладнокровный отказ или грубую рекомендацию проследовать в другую организацию по защите прав и свобод далеко несвободных граждан. Однажды старик не откликнулся на свою фамилию: «Уснул и не слышит», сказал кто-то из толпы. Только уснул он уже навсегда и следом за талоном электронной очереди из рук выпало рукописное заявление о незаконном удержании сына в клинике «Луч». Данная информация заинтересовала рядом сидящего репортера. После чего в силу общественного резонанса дело по разоблачению деятельности Дига Брауна получило широкую огласку.
Лечебница «Луч» была быстро расформирована министерством здравоохранения в связи с применением на пациентах шоковой электротерапии и несертифицированных лекарственных препаратов, не прошедших клинические испытания. Как стало известно позже, на пациентах тестировали новые технологии компании. Далее поставки товаров шли на нелегальный рынок, в военную промышленность и розничную торговлю. Подопытные не выдерживали издевательств и замолкали навечно, кремируемые в печах красных подвалов. Тех, кто предпринимал попытки к бегству, задерживали, истязали электричеством и побоями. Посетителей пускали редко, а после вообще запретили встречи, сетуя на изменение распорядка дня в связи с карантинным режимом.
Проведенная массовая специальная операция по задержанию представителей закрытого учреждения открыла пригороду глаза на жестокие издевательства над пациентами в стенах обители Брауна. Узурпаторы хранили в архивах кадры истязаний подвешенных за ноги, за руки пациентов. В отношении медицинского персонала, выступающего в качестве палачей и безумных директоров, стоявших у основания появления больницы, прошло не одно расследование, получившее нетрадиционный для спокойного пригорода Цитадели общественный резонанс, и во всеуслышание по всем телеканалам имя Диг Браун было заточено в клетку на пожизненное заключение. В интернет-сети клиника не имела юридического адреса, реквизитов постановки на учет и числилась, как ООО «Луч», директор Диг Браун, заслуженный психолог, а в других источниках патологоанатом.
Ким
После отбытия наказания и освобождения Ким устроился в автомастерскую Южного Сквера, где в свободное время собирал свой старый мотоцикл «Стрит файтер» с объемом двигателя в полтора кубических сантиметра. Вечерами подрабатывал на складе в порту, разгружая рыболовные корабли, а на выходных уезжал в город на фейс-контроль ночного клуба «Стелс» с вместимостью свыше одной тысячи посетителей за ночь. В новой взрослой осени произошли решающие коррективы в видении мнения окружающих. Ким отпраздновал двадцатисемилетие и планировал перебраться в Цитадель, где разводились мосты, шумели скоростные магистрали, мерцали огни небоскребов, где ждала новая жизнь. К тому времени Зеленая аллея частично опустела и обветшала. Большинство домов использовались хозяевами в качестве загородных и посещались только на открытие теплого сезона, но завсегдатаи, старые домоседы, привыкшие к умеренной тишине, категорично отказывались от переезда и отнекивались от уговоров повзрослевших детей покинуть пригород, продолжали наслаждаться удовольствием теплого камина и свежестью фруктов с собственного огорода.
Зеленая аллея не горела, как раньше, в палитре ярких красок цветов из клумб, фонари погасли, палисадники у домов заселяли армии серых сорняков, по улице не бегала детвора, сладкий аромат акации больше не разносили теплые ветра, а можжевельники торчали как соломенные прутья из сухого веника. Школа больше не финансировалась за счет средств госбюджета и превратилась в частную. Многие объекты инфраструктуры закрылись за отсутствием спроса редеющего местного населения, а сельских жителей, что уехали покорять мегаполис, поглотила система неуправляемым ритмом жизни и потеряла их в паутине случайных интересов. Все куда-то бежали и боялись опоздать. Ким уже не был тем юнцом со школьной скамьи, он возмужал, окреп и морально повзрослел. Мысли обгоняли действия, а поступки порой были на грани допустимых.
Соседи и друзья в один голос заверяли, что Джека забрали в клинику «Луч». Отдав сомнительному посреднику из детективной фирмы деньги, вырученные с продажи мотоцикла, Ким получил от коррумпированного сотрудника Криминального бюро конверт с частичными копиями прекращенного дела нашумевшей клиники. Там были фото персонала, директоров, анкеты с персональными данными, допросы участников преступного сообщества и выписки из личных дел душевнобольных, но список, разумеется, был исчерпывающим. Характер расследования затянулся, лица, уполномоченные на его проведение, в силу текучести кадрового резерва неустанно менялись. Диг Браун и садисты-приспешники дали признательные показания, после чего дело было закрыто и сдано в архив. Пациенты были расселены по различным клиникам большого города. С кем-то Киму удалось поговорить, но пациенты не видели и не знали Джека. Многие потерпевшие и их родственники были запуганы, а многие просто были неспособны на диалог. Было ясно, что доктор Браун организовал подпольное ведомство по проведению опытов над людьми, пуская их в расход, как лабораторных крыс. Ему удалось сделать некий прорыв в медицине, но какой ценой.
Экспансия киберпространства медленно, но уверенно поселялась в сознании общества, расширяя возможности человека для выживания и получения максимума удовольствия и большего комфорта от использования бионических дополнений в организме. Однако девайсы в биологической основе давно перестали интересовать профессора, теперь первоочередная задача была направлена на создание машино-человеческого гибрида с искусственными органами и интеллектом. Подопытные доноры не переживали нагрузок, сокращая фактуру для исследований. Чужеродные органоиды все чаще конфликтовали с реципиентами, и клетки умирали. Тем самым работа замедлялась, а количество жертв увеличивалось. Иногда доктор приходил к выводу, что функционирование мозга основано исключительно на контроле органов чувств и эту связь невозможно заменить механической инженерией, но мечта была слишком явной, чтобы от нее отказываться, а возможности только приумножались с появлением новых вкладчиков в идею всеобщей кибернетизации. Под негласной эгидой полного выздоровления тех, кому медицина бессильна помочь, до своего задержания Браун осваивал экспериментальные навыки, совмещая различные металлы в живом организме. Доктор закончил два высших медицинских института с отличием. Неоднократно награждался почетными грамотами, написал диссертацию на тему «Обмен веществ и путь к регенерации», защитил кандидатскую работу по психологии, длительное время преподавал в университете на кафедре анатомии, а на пике карьеры пропал из поля зрения науки, а позже загремел на пожизненный срок. Ким внимательно рассматривал фотографии, но среди предложенных для изучения анкет имени Джек Мединсон не оказалось. По адресу фактического местонахождения клиники теперь располагался оптовый склад популярного гипермаркета.
Движение транспорта, как хронический бронхит, затрудняло дыхание города. Пробки, выхлопы, никотин, конфликты участников дорожного движения распирали негативной энергией внутренности Цитадели. На подъезде к центру мегаполиса на холме величественно возвышался медицинский институт высшего образования. «Так вот где твоя научная обитель, Диг», – усмехнулся Ким, прислонившись лбом к запотевшему от дыхания стеклу укачивающего автобуса. В приемной ректора сидела вежливая секретарша скромной внешности.
– Сейчас идет совещание и прием посетителей невозможен.
– Я готов подождать, путь из пригорода неблизкий.
– Если вы по поводу обучения, то лучше пройдите в деканат.
– Нет, я по личному вопросу.
– Тогда вы должны понимать, что диалог с руководителем может не состояться ввиду загруженности рабочего дня. Вы записывались на прием?
– Нет, но у меня очень серьезный и личный разговор.
– Я могу вас записать на завтра.
– Не стоит. Мне хватит пары минут.
– Тогда присаживайтесь, я о вас сообщу, – женщина указала на кожаное, большое, комфортное, мягкое белое кресло, но Ким отказался и вышел в длинный коридор. На стенде с фотографиями выдающихся ученых и успешных выпускников института также красовался профессор Браун. Ким сверил имеющееся фото из анкеты копий уголовного дела и сомнительно повел бровью. Прошел час. Преподавательский состав, что-то обсуждая, вышел из кабинета.
– Проходите, ректор ожидает вас, – сообщила секретарша парню, увлеченному чтением информационной доски.
– Я вас слушаю, молодой человек, если вопросы в части поступления, то обратитесь в юридический отдел для абитуриентов, – произнес седой мужчина, не отвлекаясь от разбора документации.
– Нет, – замешкался Ким. – Я родственник Дига Брауна.
– Интересно. Он вел затворническую жизнь, насколько мне известно, и не имел родственников.
– Но я по линии его двоюродного брата.
– Я вас слушаю.
– Дело в том, что я собираю положительно характеризующие справки на него для изменения меры пресечения на более гуманный срок. Согласитесь, что человек, сделавший большой прорыв в биоинженерии, недостоин расплачиваться ценой пожизненного заточения.
– А разве его связей не хватит для решения этого вопроса? – неохотно спросил ректор.
– Думаю, лишним не будет.
– Подготовьте письменный запрос и оставьте моей помощнице. Мы рассмотрим его в течение десяти дней.
– Извините, дядя не особо рассказывал про свою деятельность. Были ли у клиники «Луч» дочерние лечебницы?
– Предсказуемая легенда, молодой человек, но с такими вопросами вам лучше обратиться в Криминальное Бюро, – сказал мужчина, выпроваживая гостя за дверь, и добавил: – Браун был заслуженным мастером своего дела, а все остальное меня не касается.
Ким достал фотографию из анкеты.
– Вам знаком этот человек?
Ректор внимательно осмотрел фотокарточку, пододвигая указательным пальцем дугу квадратных очков к переносице.
– Вы отнимаете мое драгоценное время, молодой человек. Вероятнее всего, вы ошиблись. Я работал с Брауном, а этого старика вижу впервые. Освежите свою память на доске почетных сотрудников в коридоре.
Дверь захлопнулась.
– Выходит, в тюрьме сейчас не тот Браун, – проговорил Ким.
– Я вам могу еще чем-то помочь? – спросила девушка, встав из-за стойки ресепшена.
Ким повел на нее тяжелым взглядом.
– Нет, спасибо, я уже ухожу.
Томас Марколо
В списке остался последний пациент – Томас Марколо, находящийся в настоящее время на амбулаторном лечении. К нему и наведался Ким. Он представился репортером. Томас проживал со стариками-родителями, которые приветливо встретили гостя и охотно рассказали, как полгода назад к ним приехал взрослый мужчина, якобы по рекомендации бывших лечащих врачей, и, на удивление родителей, доктор поведал, что заболевание их мальчика можно вылечить по инновационной методике.
– Мы сначала не поверили, но он был не один. С ним приехал молодой крепкий парень, который поведал в видеофильме свои симптомы болезни маниакальной депрессии и панической атаки с паранойей.
– Мальчик Даймон из рекламы?
– Да, точно!
– Хорошо, продолжайте.
– В этом фильме они решали тесты, подобранные по индивидуальным особенностям заболевания. Также проводили восстановительные процедуры и шоковую терапию, после чего он стал самим собой.
– А что им делали?
– Да сейчас разве вспомнишь. Курс за курсом дорогостоящих препаратов за их счет, стимулирование частей мозга нейронным аппаратом «Луч», различные тренинги и физиотерапия. После того как нашему мальчику диагностировали переход болезни в неизлечимую форму, это был наш единственный шанс, понимаете? Что же мы наделали? – Глаза матери затряслись и налились слезами, но не заплакали.
– А можно мне поговорить с Томасом?
– Это бесполезно, он практически не разговаривает, но если вы настаиваете…
Держась за поясницу, отец Томаса закашлял и вышел в другую комнату, а спустя пару минут завел в гостиную парня невысокого роста без признаков самостоятельности. Томасу было тридцать пять лет от роду, но вел он себя как маленький ребенок, каждый раз удивленно, круглыми глазами рассматривал окружающих. После того как Ким протянул в его сторону руку в знак приветствия, он коснулся пальцев, а потом неразборчиво замычал, глядя на старую мать.
– Познакомься, это Ким, и он пришел с тобой поздороваться, – спокойно проговорила женщина. Томас осторожно протянул руку с ломающимися в неуправляемой судороге пальцами.
– Томас, можно я тебе задам один вопрос?
Бедняга расширил еще больше свои круглые, как будто удивленные, глаза и прикусил губу, всасывая ее внутрь горла.
– Поможешь мне? – спросил Ким, и в ответ мальчик кивнул веснушками на щеках, это было как чудесный знак верного пути. Старуха замерла в ожидании.
– Томас, это будет сложный вопрос, но ты не должен бояться, ведь все позади и ты дома в безопасности.
Парень вдавился в кресло, соединяя колени и локти, пытаясь защититься.
– Я тебя не трону. Скажи, ты знаешь парня по имени Джек? Джек Мединсон? – Томас раскрыл защитный панцирь и посмотрел на женщину с седыми волосами, но она в ответ не проронила ни звука, предоставляя право самостоятельного выбора рыжему мальчишке. Глаза Томаса опустились вниз следом за широкой лобной костью.
– Нет, – вырвалось из его сжатых пухлых губ.
– Не беда, зато мы с тобой познакомились, – Ким разочарованно улыбнулся и похлопал парня по плечу.
– Она видела ангела.
– Кого?
– Ангела, – грустно повторил парень.
– Расскажи подробнее.
– Длинные рукава! Плохо! Нельзя!
Его руки сомкнулись, путая между собой длинные пальцы.
– Успокойся Томас.
– Эрика знает! Эрика! Эрика! – закричал Томас.
– Он часто называет это имя, – перебила женщина.
– А кто это?
В разговор вмешался отец Томаса:
– Вы разве не видите, что он болен! Мы и сами хотели бы знать половину того, что он говорит, только общается с вами сейчас не Томас, а его болезнь.
– Браун! Браун! Браун! – закричал Томас еще громче, как будто залаял. Спинка кресла завалилась назад и он как каскадер, с грохотом свалился напол. Мужчина подбежал к нему, а женщина осторожно взяла Кима за руку и вежливо вывела в прихожую комнату.
– Послушайте, вам нужно уйти.
– Последний вопрос. Вы сказали, что партнеры предприятия «Луч» приехали по рекомендации бывших лечащих врачей. Где до этого Томас проходил лечение?
– В клинике имени Оцвела. Нам не нужны проблемы. Уходите!
За стенами ветхого дома было слышно, как Томас ясно проговаривал: «Разделочная», а потом опять залаял: «Браун! Браун! Браун!» В автобусе окно запотело, так же как и мысли в сонной голове. Взгляд провожал яркие небоскребы. «Томас знал, что доктор увозил пациентов из клиники „Луч“ в особое место под названием „Разделочная“. Я в этом уверен, но нет никаких доказательств моих предположений. Одни мысли и слова бедняги. Эрика, кто она?» Дома Ким повторно изучил имеющиеся в своем распоряжении документы расследования дела «Луч», но упоминаний имени Эрика в них не нашлось.
Клиника Имени Оцвела
Клиника имени Оцвела укрывалась на задворках пригорода Цитадели, добраться до нее не составило труда. На входе на территорию заведения замерли две гигантские белые статуи, метающие диск, как символ свободы души. Посередине двора шумел фонтан из серого мрамора, как образ долголетия и здоровья. Вокруг прогуливались люди в кипельнно-белых выглаженных халатах. Ким поднялся по широкой лестнице и попал в просторный холл с высокими колоннами под потолок. Впереди стояла стойка с информации, а рядом за столом сидела не молодая женщина, которая, заприметив парня, издали спросила:
– К кому пожаловали?
– Скажите, я хотел повидаться с другом, его зовут Томас Марколо, только не знаю, в каком он отделении.
– Вы записывались на прием?
– Нет, я тут проездом.
– У нас встречи с пациентами строго по записи и по согласованию с директором клиники, а также с письменного соглашения родственников.
– Но если бы вы могли сделать исключение, я был бы очень вам признателен, – прошептал Ким и протянул свернутую в квадрат денежную купюру незначительного номинала, опуская ее в затертый халат вахтерши. Женщина нахмурила брови и открыла журнал посещений. Она долго листала тонкие страницы, потом переспросила фамилию еще раз и неохотно ответила:
