Встречный ветер прошлого

скачать книгу бесплатно


– Вы меня извините за этот спектакль, – проговорил седой своим приятным хрипловатым голосом. – Ситуация выходила из-под контроля. Отчасти, вы сами в этом виноваты… – Он медленно развел руками.

– Да пустяки. Я уже забыл. – Сергей достал сигарету из пачки и стал мять ее в пальцах.

– Вы много курите, – заметил седой. – Бросайте это дело. Слышите, бросайте, – добавил он, как показалось Сергею, с отеческой заботой.

– Не получается, – признался Сергей и грустно улыбнулся.

Они поглядывали друг на друга беглыми скользящими взглядами, проникаясь взаимным расположением и смущаясь один другого. Седой смотрел сквозь дымчатые очки, Сергей открытыми ничем не замаскированными глазами. Оба отводили взгляды и смотрели то на девушку, которая оживленно беседовала с Костей, то на Эдика, с недовольным видом возившегося возле поднятого капота машины.

– Стоит, надулся, – сказал седой, взирая на Эдика. – Дуется, между прочим, на нас обоих. – Он повернул к Сергею улыбающееся лицо.

– Уж не прикажите ли вы мне извиниться перед… Эдиком, кажется, так его зовут?

– Вы хотели сказать: «перед вашим холуем».

– Ничего я не хотел.

– Вижу, что хотели.

– Да хоть бы и так.

– Что вы еще умеете делать?

– В смысле?

– В смысле, кроме как спорить с клиентами и презирать холуев?

– В смысле?

– В смысле работы.

– Могу быть никем или кем угодно.

– Простите, не понял.

– Моя бабушка в молодости была горничной. Когда она подыскивала работу, то давала объявления: «могу быть горничной или вообще кем угодно». А я наоборот: никем или кем угодно.

– Горная местность, удивительным образом, располагает ко всякого рода измышлениям, – заметил седой и обвел взглядом окрестности. – Жаль, что не смогу побыть здесь в ближайшее время. Насладиться чистым воздухом и тишиной. Зато у вас, я полагаю, этого будет в достатке?

– Насчет тишины сомневаюсь. Пригонят миксер, трактор. Шум, гам, грохот…

– Да, да. А ваш компаньон не промах, – седой поглядел на Костю и девушку, которые спускались с вершины горы. Костя подавал девушке руку, поддерживая ее на крутых, загроможденных камнями уступах. – Разговорил мою сотрудницу. Она сегодня с утра не в духе. Не выспалась, на всех шипит. А с вашим дружком любезничает.

– Он у меня общительный.

– Да, да, и осмотрительный. Не лезет на рожон как вы. – Он обратил к Сергею лицо и приветливо улыбнулся. – Ну, всего доброго. Руки не подам. Эдика это доконает, а мне с ним еще вместе работать.

– Вам всего доброго, до свиданья.

Седой неторопливо направился вниз к джипу. Отойдя на несколько шагов, он остановился, будто что-то забыл, повернул голову.

– Да, одно наблюдение, – сказал он, – не тот зверь страшен, что свирепо рычит, а тот, что неподвижен. – Кончиками пальцев он постучал себя по лбу. – Ей богу, не знаю, зачем я вам это говорю… – Он продолжил спуск к подножию горы.

Сергей смотрел ему вслед, наблюдая, как он своей вальяжной походкой переступает через каменные россыпи, огибает мощные глыбы, спускаясь вниз. «Наблюдатель, – подумал Сергей, – любитель ассоциаций, знаток зверинца». Сергей поморщился. Ему не понравился «прощальный поклон» седого. Он снова уселся на краешек гранитной глыбы, продолжая мять в пальцах сигарету. Костя стоял от него метрах в десяти, оглядывал гору и что-то сосредоточенно набрасывал карандашом в блокноте. Девушка спускалась вниз по склону. Она робко, осторожно и как-то кокетливо перешагивала через каменные осыпи, опасаясь споткнуться. В ее движениях была некоторая напряженность, на губах играла смущенная улыбка. Девушка чувствовала на себе пристальный взгляд Сергея.

– Здравствуйте, еще раз, – сказала она приятным чуть-чуть хрипловатым голосом, останавливаясь вблизи Сергея.

– Здравствуйте, – произнес Сергей.

– Стало быть, вы и есть лучшие архитекторы в городе? – с улыбкой спросила девушка.

– Точно, лучше нас не сыщешь, – улыбнулся Сергей.

– С вашим другом я уже познакомилась. Теперь хочу познакомиться с вами.

– Буду очень рад. – Сергей привстал с камня.

Словно оценив этот жест по достоинству, девушка в ответ сняла свои темные очки. Взору Сергея открылись большие темно-карие глаза, смотревшие на него из-под пушистых, иссиня-черных ресниц. Ее крылатые дуги бровей были густо подведены черным карандашом, а под бровями лежали умело нанесенные фиолетовые тени. Эта комбинация черного и фиолетового тонов делала ее глаза удивительно длинными и притягательными и вместе с тем лишенными нежности и теплоты, полными опасного таинственного очарования. На крашенных перламутровой помадой губах девушки играла насмешливая улыбка. Видя, что Сергей пристально смотрит в ее глаза, долго скрытые под темными очками, девушка непринужденно улыбнулась, точнее, преподнесла Сергею свою улыбку, показав верхний ряд ровных и безупречных зубов.

– Меня зовут Катя, – сказала девушка, пряча улыбку.

– Очень приятно, Сергей.

– Значит, вы будете возводить это… – Она окинула взглядом местность и широко развела руками, словно хотела заключить в объятия огромное пространство.

– Этот замок, – подсказал Сергей.

– Точно, замок, – согласилась девушка.

– Мы.

– Будем иногда видеться. Артем предложил мне курировать эту стройку. Я с радостью согласилась.

– Вам? – удивленно спросил Сергей.

– Мне, – улыбнулась девушка.

«Похоже, строительство будет долгим», – с горечью подумал Сергей.

– А Артем, это кто? – спросил он.

– Как?! Вы же только что с ним беседовали. Он что, не назвался по имени?

– Нет.

– Странно.

– Может быть, забыл, или не посчитал нужным.

– Да нет, на него это не похоже.

Девушка была в каком-то замешательстве. Казалось, ей стало неудобно за своего шефа. Сергей это почувствовал.

– Значит, говорите, будете курировать стройку?

– Буду. А вы что-то имеете против?

– Нет, что вы. Буду только рад такой начальнице.

Девушка улыбнулась.

– Извините, а вы что-нибудь смыслите в строительстве? – как можно более мягко и проникновенно спросил он.

– Ничего не смыслю. – Она покачала головой.

– Как же вы будете курировать?

– А никак. Просто буду приезжать, и смотреть, кипит работа или простаивает. К тому же мне здесь нравится.

– А-а, понимаю.

– Знаете, а я рада, что вы поладили с Артемом. Это не каждому удается.

– Вот как?

– Да. Вы ему чем-то понравились.

– Правда?

– Правда. Иначе бы он не стал заключать с вами этот договор.

– Что ж, ваш шеф просто добрый Гарун-аль-Рашид.

– Кто, кто?

– Халиф такой был в Багдаде.

– В таком случае, кто же такая я? – Девушка с улыбкой и ожиданием смотрела на Сергея.

– А вы просто добрая фея.

– Я уже заметила, что вы можете быть и любезны и несговорчивы…

– Когда это я был несговорчив?

Раздался протяжный звуковой сигнал автомобиля. Девушку поторапливали.

– Ну, пока, проектанты, – громко сказала она и поглядела на Костю, который стоял неподалеку и по-прежнему что-то набрасывал карандашом в блокноте. Костя поднял голову и улыбнулся девушке. – До встречи. – Она снова перевела взгляд на Сергея. – Не вздумайте опаздывать на объект. Шкуру сдеру. – Она улыбнулась еще раз напоследок и бодрым шагом направилась вниз к подножию горы, где ее поджидала машина. Сергей смотрел ей вслед. К нему подошел Костя. На его добродушном лице играла довольная улыбка.

– Ну, как тебе это чудовище? – спросил он.

– Занятная девка. Я бы с такой не отказался провести уик-энд…

– А остальные?

– Славная компания.

– Что, и этот бычара?

– А что, приятный парень. Ты не знаешь, с какими жлобами нам приходилось иметь дело. Этот Эдик просто ангел в сравнении с ними.

– Ангел, только что не летает. Лихо ему седой подсек крылышки.

– Да уж, спас меня от трепки.

– Ну что, пора домой? – Костя поглядел на часы.

– Да надо бы, еще до электрички переть.

– Я бы не прочь отметить сделку.

– Давай отметим. Думаю, по пути нам попадется какой-нибудь сельмаг.

В вагоне пригородной электрички они сидели молча. Костя дремал. Сергей неотрывно смотрел в окно, за которым мелькали столбы и сплошной березовый лес. От встречи на объекте у него остался неприятный осадок. Он думал о том, что ему уже двадцать восемь, что многое в жизни упущено, и что ему вряд ли когда-нибудь удастся сделать карьеру ни в этом проектном бюро, ни в каком другом. Что пройдет еще лет пять, а он все так же будет мотаться по окраинам, по пригородам, заключать соглашения, торговаться с заказчиками. Но на смену одних артемов и эдиков придут другие, еще более наглые, молодые, хищные в своих стремлениях, ненасытные в приобретениях. А он останется прежним, таким, какой есть, и когда ему перевалит за тридцать, он с прискорбием обнаружит, что время станет его злейшим врагом. Время станет врагом, а жизнь может показаться пустой, бессмысленной, а главное и самое огорчительное – длинной, и ему придется лишь коротать свои дни до смерти. Он подумал о том, что ни деньги, ни высокий чин, будь у него и то и другое, вряд ли бы его спасли от безысходного отчаяния, которое порой его охватывало, не смогли бы наполнить его жизнь смыслом и содержанием. Впрочем, подумал он, деньги наверное для того и служат, чтобы с их помощью забывать о всяком смысле существования, лишь бы не приходить в «сознание».

Когда-то после института он был молодым, подающим надежды, честолюбивым архитектором, в своих мечтах устремленный в будущее, в завтрашний день. Он верил, что рано или поздно создаст нечто свое, на века, что принесет ему успех и деньги, будь это здание какого-нибудь респектабельного отеля, стадиона или торгового центра. Время шло, а он завяз в повседневной рутинной работе, выполняя более чем скромные заказы, оформляя кондитерские, бани, кафе, фасады домов. Однажды он решил взбунтоваться против своего удела, круто изменить свою судьбу, поймать птицу удачи за хвост. Прочитав газетную заметку о том, что в городе объявлен конкурс на лучший архитектурный проект года – сооружение высотной фешенебельной гостиницы для иностранцев, он решил попытать счастья. В приемной комиссии Сергей узнал требования, предъявляемые к будущему гранд-отелю, взял в своей фирме отпуск, проникся замыслом, засел за работу. Днями и ночами он набрасывал эскизы, расчерчивал листы ватмана. Он не знал, есть ли у него талант зодчего, да и это было для него не столь важно. Он что-то не припоминал, чтобы его духовные наставники Ницше, Ибсен, Штирнер хоть раз, хоть где-нибудь упоминали слово талант. Воля – да. Сила – да. Хотение – сколько угодно. А талант – нет. Оно отсутствовало как никчемное в их богатейших лексиконах. Туманное, зыбкое слово – талант, Ледягин заменил для себя понятием Воля. Ночи напролет, расчерчивая картон с верой в свою скорую победу, он считал себя даже не архитектором, а воином, бойцом. Его поле битвы был чертежный стол. Его оружие – карандаш, листы ватмана, его мысль, его фантазия, его воля. Его союзники – тихая безмятежная ночь и звездное небо за окном. Его резервы – крепкий кофе, сигареты, водка и еще что-нибудь взбадривающие, прогонявшее усталость и сомнения. Его тылы? Вот тыла-то надежного у него никогда не было. Нехватка денег, их добывание, нужда и забота о хлебе насущном не давали ему возможности целиком отдаться любимому занятию – сотворению серьезных архитектурных вещей. К чему, во всяком случае, он стремился. Как бы там ни было, тогда, за месяц затворничества и упорного кропотливого труда он закончил проект гостиницы. Своему творению и потенциальному детищу он дал рабочее название «Ева». Имечко вполне европейское и вполне подходящее, чтобы назвать им отель для заезжих иностранных туристов. Когда-то он пережил бурный роман с одной особой, нареченной этим древним библейским именем, закончившийся для Сергея весьма грустно. Девица попросту собрала шмотки и, оставив прискорбную прощальную записку на комоде, когда Сергея не было дома, ушла от него. Сергей недолго горевал, а потом не то в насмешку, не то в память о Еве решил назвать ее чудным именем проект своей вполне возможной в будущем гостиницы. Он не хотел, чтобы его воспоминания о Еве увяли, поникли, он решил воскресить их и воплотить сначала на листах ватмана, а в дальнейшем, бог даст, запечатлеть, увековечить в стекле, мраморе и бетоне. К тому же его бывшая любовница имела некоторое отдаленное сходство с небоскребом, который представлял в своем воображении и проектировал Сергей. Гибкая и изворотливая в постели, Ева была высокой, стройной сногсшибательной стюардессой, в юности занимавшейся баскетболом. Набрасывая контур высотного здания, вспоминая Еву, он видел композицию окон и витражей, цветовую гамму балконов и террас фасада здания в форме гигантской женской фигуры, возвышающейся над хаосом улиц, поражающей взор своей леденящей, отсвечивающей наготой в дневное время, страстной, пылающей огнями, в вечернее. Работая над этим проектом, он как бы заново пережил свой оборвавшийся роман с Евой. От власти одного образа, постепенно рассеивающего в его воображении, он переходил во власть другого, выдуманного, облаченного в конкретные формы на листах бумаги. Он, автор проекта, любил свою созданную Еву какой-то «пигмалионовской» любовью. Ева, рожденная его воображением, стала для него словно живая, реально существующая. Закончив работу над проектом, он отправил ее на испытание в приемную комиссию по строительству гранд-отеля. Месяц спустя, после долгого томительного ожидания, почтальон принес ему огромный пакет, в котором создателю вернули его «Еву», не нашедшую приют, с сопровождающими отказ трогательными проникновенными словами сочувствия и сожаления. Эти проявления соболезнования Сергей находил изощреннейшим цинизмом. Он порвал эпитафию в клочья. Сергей с грустью смотрел на свое отверженное творение. У него было такое чувство, будто его «Еву», такую живую и неповторимую, похабно изнасиловали члены конкурсного жюри, цинично надругались и вернули, как ни в чем не бывало. Сергею пришла в голову безумная мысль искупать «Еву» (48 расчерченных листов ватмана) в ванной, дабы отмыть от мерзких рук членов комиссии, к ней прикасавшихся. Остаток того дня он в ярости, неугомонно метался по квартире, не желая мириться с поражением. Наметавшись вдоволь, он повалился на диван, понимая, что эту схватку с жизнью он проиграл и тут уже ничего не поделаешь. После этого фиаско он надолго утратил веру в себя, а когда обрел ее вновь, то было уже поздно. Его созидательный пыл остыл, жажда свершений иссякла, а честолюбие ушло в отставку. С той поры он уже не был устремлен в «завтра», а жил одним сегодняшним днем.

Электропоезд с ревом ворвался в темный, тоннель. Костя открыл глаза, но сообразив в чем дело, снова сомкнул их, погрузившись в дремоту. Сергей неотрывно смотрел сквозь стекло в непроницаемую тьму тоннеля. Сейчас, два года спустя, он с ностальгической тоской вспоминал тот безумный фантастический месяц его творческой страсти. Он знал, что теперь у него уже не хватит ни дерзновения, ни отваги, ни безрассудства, ни даже отчаяния на подобный повторный порыв.

Поезд вырвался из мрака тоннеля и мчался среди просторных, скошенных полей. На неубранных прошлогодних стогах сена сидели грачи. Вдали, поближе к лесу, теснились скопления дачных домиков. Оцинкованная крыша одного из них, тускло блестела в неярких лучах апрельского солнца.

Чтобы унять одолевавшую его тоску по прошлому и несбывшейся мечте, Сергей стал думать о житейском, будничном, малоприятном, что всегда вытравливало в нем творческие порывы, «приземляло» его. Он отвел взгляд от окна и поглядел на часы. Половина четвертого. «Надо бы забежать в магазин, купить рыбы коту». Кот был единственным живым существом, которое проживало у Сергея и ждало его. Он представил, как кот встретит его у порога, будет урчать, мяукать, тереться возле его ног, проситься на руки. Сергей улыбнулся. Мысли о коте его успокоили, прогнали меланхолию, вернули прежнее бодрое настроение.

2

Артем Борисович Штайнер в восьмидесятые годы удачливый «цеховик» и «теневик», а в начале девяностых видный представитель «белой» мафии, солидный бизнесмен, президент торговой компании «Кассандра», весьма процветающей, торговавшей от бижутерии до бензина, жил хоть и роскошно, но как на вулкане. В феврале девяносто первого он получил контракт на бензозаправочные станции города. Артем Борисович уже потирал руки, предвкушая барыши от этой золотоносной жилы. Но не тут-то было. На него «наехали» местные информированные «корлеоне», решив поумерить его аппетит. Штайнеру предложили поделиться – он повел себя скупо. Ему пригрозили – он нанял четырех охранников. У него угнали машину – он погоревал и заявил куда следует. Наконец, на него «наехали» в жестком варианте. Штайнера подкараулили и средь бела дня ударили прутом по голове. К счастью обошлось без трепанации черепа и тяжелых последствий. На больничной койке Артем Борисович отлежался, пришел в себя, поумнел, стал рассудительней и сговорчивей. Он отстегнул «оголтелым» пару АЗС в престижном районе города под смехотворным предлогом нерентабельности, а взамен ему вернули машину, его взяли под «крышу», он заручился поддержкой влиятельных мира сего. А главное, его оставили в покое. Раздумывая над превратностями судьбы, Штайнер считал, что ему еще крупно повезло. Он оставался доволен жизнью, да и жить умел красиво.

Ограда пригородного дома Артема была отделана молочно-белым декоративным камнем и своей невинностью и белизной приятно выделялась на фоне соседских построек выложенных красным кирпичом. На территории дома раскинулся сад с теплицами и беседкой-перголой, увитой в летнее время обильной зеленью. Асфальтированная дорожка вела к двухэтажному каменному дому, фасад которого явно не был лишен определенных изысков. В декоре нижнего этажа все так и дышало рафинированной устарелой элегантностью прежних веков. Внушительные белые колонны поддерживали фронтон здания, а огромная стеклянная входная дверь напоминала арочный свод. Все это свидетельствовало о том, что хозяин особняка не лишен вкуса и любитель старины. Добрую половину первого этажа занимал просторный холл. Винтовая деревянная лестница с балюстрадой вела из холла на второй уровень, где располагалась спальня, кабинет и круговая терраса. Наиболее шикарным местечком в доме была спальня. Ее интерьер хозяин дома присмотрел в одном из зарубежных люксов и почти в точности воспроизвел у себя на вилле. Одна кровать чего стоила! Эта кровать из массива латуни огромных габаритов, застеленная постельным бельем из египетского хлопка, не кровать, а трон, словно была предназначена для тонких ценителей сновидческих изысков и ночных оргий. Предпочтение все же отдавалось оргиям. Об этом свидетельствовал красно-желтый цвет спальни. Слегка возбуждающий, с некоторым согревающим эффектом. Огромное дугообразное окно с видом на сад шло от самого пола и напоминало гигантский иллюминатор. Мысли о корабле и подводной фауне наводил и громадный трехтонный аквариум с морской водой, экзотичными водорослями, живыми кораллами, актиниями, морскими ежами, звездами и двумя чудовищами – метровыми черноморскими катранами. Близкое присутствие этих свирепых существ, питавшихся исключительно сырым мясом, повышало адреналин в крови Артема, вгоняло в трепет гостей спальни и щекотало их нервишки. Пару лет назад, Артем Борисович выстроил этот роскошный дворец. Первое время в нем хозяйничала его теща, женщина простецкая, приехавшая из сельской местности. Она разводила на даче курочек, кроликов и даже нутрий, превратив усадьбу в настоящий зверинец. Зять до поры до времени терпел ее провинциальные выходки, но однажды не выдержал и прикрыл зоопарк. А тещу попросил убраться с усадьбы. На то были и другие причины, более деликатные. Артем, вполне порядочный семьянин, верный муж, заботливый отец, сорвался со всех тормозов, решил наверстать упущенное, предаваясь утехам, протащил через свою широкую постель череду женщин, устраивал сущий Содом, мстя своей стареющей сварливой жене за долгую ей верность, подобную отречению и опостылевшему долгу. Ставший необузданным стареющий развратник брал реванш у жизни за свою бесцветную, протекшую в заботе о близких, непогрешимую молодость. Имя каждой особы, побывавшей в его постели по легкомыслию, по глупости, за деньги или, что почти не бывало – по любви, он заносил в блокнот, пополняя свой внушительный «список Шиндлера» любовных побед, чтобы на склоне лет, а быть может на смертном одре, листая блокнот, – вспомнить все, распустить нюни сентиментальности, предаваясь сладчайшим воспоминаниям о не напрасно прожитых годах. Постепенно, однако ж, он угомонился, пресытился, почувствовал стыд, близкий к раскаянию, да и распутство убивает удовольствие. Не то чтобы старевший кобель стал праведным, но теперь жизнь вел уже куда более умеренную: заботясь о семье, в достатке ее, содержа и пылая искренними страстными чувствами к любовнице. Эта красотка, ворвавшаяся в его жизнь, обладала южным темпераментом и в постели устраивала бурю страстей. Словом, жизнь бурлила, плоть играла, под кожей пылал жар, и все вокруг плыло, кружилось, уносилось в момент соития двух тел.

Пытаясь разобраться в своих чувствах, Артем не мог понять, то ли он впервые в жизни познал настоящую любовь, пусть и запоздавшую, то ли реанимировал подобное, давно забытое чувство двадцатипятилетней давности. Как бы там ни было, Артем чувствовал себя счастливым, насколько счастливым может быть мужчина содержащий жену и любовницу, баловень судьбы, герой-любовник, Дон Жуан, объект зависти других мужчин, изворотливый, изощрённый, изолгавшийся конспиратор, умеющий тайком срывать удовольствия, измученный двуличностью, а в сущности – жалкий. Артему нравилось в своей подруге то, что она вела себя не в пример прежним любовницам. Не чувствовала себя ущемленной и обиженной от пребывания на вторых ролях, не хныкала, что ее с кем-то делят, не требовала от него бросить жену и сойтись с ней, а лишь колко надсмехалась над его затруднительным, в некотором смысле, семейном положением. Девица была дерзка, кокетлива как демон, заносчива, вспыльчива и порой непочтительна к Артему. Тем она возможно и стала ему желанней.

Артем лежал на своей роскошной кровати, прикрывшись простынью, и следил взглядом за девушкой, дамой его сердца и помощницей, секретарем-делопроизводителем его торговой компании, которая в данный момент лениво раздевалась, снимая с себя остатки своего белоснежного кружевного белья. Он похотливо глядел на ее гладкое загорелое ухоженное тело, испытывая какую-то противоречивую терзающую его смесь чувств: приятное волнующее возбуждение; легкий мандраж от ее ослепительной головокружительной наготы; томление по ее телу; сожаление, что он старше ее на двадцать с лишним лет; и дикое желание ее придушить. К этим чувствам примешивалось еще одно – грусть. Законная жена Артема знала о похождениях муженька «налево», долго, мучительно терпела и недавно заявила: «выбирай: или – или». С чуткостью понимающей женщины, хранительницы семейного очага, она дала неверному супругу срок – одну неделю, для принятия окончательного решения. Неделя подходила к концу, отсрочка истекала. Артем грустил. В глубине души он понимал, что сделает сентиментальный выбор в пользу семьи, оставит девушку. Пытаясь прогнать мучительную тоску, навеянную этой невеселой мыслью, он решил завести себя, разозлить, стал думать о девушке плохо, преувеличивая все ее недостатки, чтобы хоть как-то оправдать свой предстоящий выбор. «Моя дочь моложе ее, – думал он, – мается от лишнего веса. Ходит на аэробику, сидит на диетах, лакает какие-то таблетки от похудания. И при моих-то средствах я не могу купить ей идеальную фигуру! А у этой сучки тело хоть куда. Гладкое как бумага, упругое как резина и никакие диеты ей не нужны. Жрет все подряд. Куда в нее только влазит? Вдобавок такую стерву еще поискать». Ему вспомнилась ее привычка часами разгуливать по его дому голой, таская телефонный аппарат, трепаться по нему, не обращая внимания на домработницу, не стыдясь охранника, а может даже нарочно, чтобы подразнить его, да к тому же еще умудряться ему делать замечания. «Нет, другой такой уникальной стервы не сыщешь», – думал Артем, восторженно, с лихорадочным блеском в глазах, глядя на нагую девушку, которая, стоя перед зеркалом, лениво поправляла волосы, словно нарочно дразнила любовника, оттягивала желанные минуты блаженства, испытывала его терпение.