скачать книгу бесплатно
– Могу сказать, что это не проводка. Он бухал?
– И бухал, и другого много чего делал! Он же инвалид, на Тамаркиной шее сидел. Наркоман!
Приятно слышать, что Петя тоже сидел на чьей-то шее.
– Сто раз вам говорят, предупреждают! А вам все по хер! Мог бы еще жить! А все потому, что нельзя с утра пить, а потом курить в постели! В результате на втором этаже весь паркет на замену. Водой подвал залили и теперь комарье у вас будет всю зиму! – констатировал пожарник.
Мы вошли внутрь квартиры. Последствия пожара меня озадачили. Я был уверен, что если Петр погиб, то от квартиры ничего не осталось, а меж тем кухня почти не пострадала. Единственное, что разочаровало, – отвратительный едкий запах гари и залитый пол. Было очень любопытно разглядывать последствия своего гнева. Комната вся стала черной от копоти, и на месте кровати был ярко выражен очаг возгорания. Вот оно, то самое место, куда я воткнул сигарету. Тела, разумеется, уже не было, а вот эмалированная утка так и стояла под кроватью почти как новая. Значит, продавец не обманул – действительно хорошее качество.
И тут Тамара взвыла! Она толкнула меня в красный угол комнаты, и я обомлел: среди почерневшего интерьера висела нетронутая огнем полка с иконами, и лампадка горела как ни в чем не бывало. Святые снова смотрели на меня широко открытыми глазами, но уже с осуждением. Что это? Я перекрестился и, поклонившись, увидел в углу те самые четки. Очевидно, они были сюда отброшены Петром в минуту финального отчаяния. Я не мог отказать себе в удовольствии и решил сохранить эту вещицу на добрую память.
Тамара стояла на коленях в воде и дурным голосом выкрикивала текст молитвы. Со стороны это походило на собачье тявканье. Становилось жутковато. Я автоматически кивал, крестился и никак не мог понять: отчего она так убивается? Можно подумать, что из жизни ушел добрый и светлый человек! Да, квартира пострадала, но облегчение, которое наступило, того стоило! Я самостоятельно перекрасил черную полосу нашей с ней жизни в белый цвет! Сколько бы лет еще продлилось это мучение? Петр ненавидел меня, убил Маркиза, торговал наркотиками! Рано или поздно он бы извел ее окончательно, а меня бы снова отправил в детский дом! Я выполнил труднейшую работу! Меня бы стоило похвалить! Уверен, что за этот поступок даже (теперь уже) покойный Петр Николаевич зауважал бы меня и крепко пожал руку! Ведь теперь я никого не боюсь и могу за себя постоять, а значит, в его понимании я могу смело называть себя мужчиной. Круто!
* * *
Потом были утомительные похороны, причитания, прощания. Лично я до этого никогда не сталкивался со смертью, и похороны мне представлялись чем-то вроде праздника. В моем воображении все это обязано быть ярче, сочнее! Ведь это последнее свидание с умершим, а тут? Дежурные фразы, надуманная скорбь, кремация и грустная органная музыка на аудиокассете. Не впечатлило.
Затем последовали неизбежная тяжба с ЖЭКом и калькуляция ущерба в страховой компании. Тамара оказалась на удивление неглупой дамой и предусмотрительно застраховала квартиру еще осенью. Видимо, она что-то предчувствовала, иначе куковали бы мы с ней в какой-нибудь коммуналке, а так появились перспективы!
Во время беседы со следователем я вел себя спокойно и уверенно. Про дядю Петю рассказывал только хорошее и даже смешное, ни у кого не возникало сомнений: Петра погубило курение в постели! Я подписал протокол: «С моих слов записано верно». Поставил размашистую Z на пустых строчках и, ликуя, вышел на улицу!
Но на этом белая полоса не закончилась! Через неделю к Тамаре приехал молодой риэлтор и убедил ее продать квартиру под нежилой фонд. Перспектива предстоящего ремонта на меня наводила ужас, и поэтому я был в восторге от идеи начать все с чистого листа!
На радостях я пришел в студию. Меня не было там несколько дней, и Ольга Робертовна встретила меня в несколько необычном настроении. Она взяла мою руку и молча отвела в кабинет, поставила на стол вазу шоколадных конфет и налила чаю. Складывалось ощущение, что она хочет сообщить мне что-то приятное. Я взял чашку и приготовился слушать.
– Ларион! Я могу у себя оставить вашу работу? – Ольга Робертовна еще никогда не была настолько серьезной и предупредительной.
– Какую? – удивился я. Черт! Я совсем забыл про картину: интересно, что я там намалевал?
Она показала на картину, висящую на стене. Это был портрет женщины средних лет. У нее были огромные глаза, не то печальные, не то наполненные ужасом… Сзади на общем плане бушевали стихии. Ураган когтистыми клешнями гнул деревья до самой земли, огонь вихрем поджигал ее волосы, а океан поглощал все это иссиня-черными волнами. Я отдавал себе отчет в том, что не могу иметь к подобной работе никакого отношения. Моих навыков элементарно не хватало бы для картины подобного уровня, но Ольга Робертовна настаивала:
– Вы закончили эту картину и рухнули без сознания.
– Я не помню.
– Когда я зашла, вы лежали под мольбертом, а ваши пальцы, рукава и вся одежда были в красках.
– Вероятно. – Я оглядел свои чистые руки и пытался что-то припомнить.
– Как вы назвали работу?
– Я понятия не имею.
– А кто на ней изображен?
– Даже не знаю, что ответить. Это случайно. Я не вкладывал в это смысла. Если это действительно моя работа.
В соседней комнате зазвонил телефон, и она вышла. Я подошел к картине и вгляделся в лицо нарисованной женщины. Ее иконописные очи отрешенно глядели куда-то в сторону, но в тоже время прямо на меня. Казалось, что женщина смотрит в самую глубь моей души, словно Богородица, но мне не хотелось об этом думать. Ужас холодком пробежал по всему телу, к горлу подступил комок горечи, и меня стало корежить. Я зарыдал беззвучными слезами, зажмурился, вцепился в ручку дивана и начал считать до ста, чтобы хоть как-то успокоиться. Я сбивался, продолжал, путался и начинал считать снова. Когда я довел счет до седьмого десятка, на мою голову легла сухая ладонь Ольги Робертовны.
– Удивительная работа. Вы прекрасно чувствуете цвет.
* * *
Основной плюс переезда в район массовой застройки заключается в том, что почти все люди там незнакомы друг с другом и поэтому никому нет дела до скелетов в вашем шкафу. Семьи съезжаются отовсюду, чтобы начать новую главу в своей биографии, и стараются быть чуточку лучше, чем есть на самом деле. Они активно сажают деревья, красят лавочки, играют в волейбол и проводят собрания жильцов – красота! Именно поэтому так радовался переезду в Северное Бутово. Я был уверен, что своим поступком направил свою судьбу в правильное русло и уж теперь-то все будет зависеть исключительно от моего целеполагания.
И действительно, поначалу, как только мы переехали, жизнь заиграла новыми красками! В квартире уже имелся приличный муниципальный ремонт, в подъезде присутствовал консьерж, соседи не бухали, и на этаже было всего четыре квартиры – мечта! Тамара, после смерти Петра заметно смягчилась ко мне, оставила наркотики и выпивала в одиночестве, но не больше бутылки вина за вечер. Это был прогресс! Теперь она просила называть ее мамой и стала очень сговорчивой. Работу она нашла в торговом центре и стала зарабатывать даже больше, чем прежде. В своей комнате я оборудовал художественную мастерскую, и мольберт теперь имел постоянное место. Денег за страховку мы получили достаточно для того, чтобы приодеться, купить новую мебель и массу необходимого инструмента для живописи. Здесь даже церковь была в шаговой доступности, и теперь дорога на службу занимала всего 15 минут.
В школе, несмотря на новый коллектив и переходный возраст, я сразу почувствовал себя комфортно. Кроме меня там было много новеньких, и я не выглядел белой вороной. Теперь я не стеснялся демонстрировать свои навыки рисования и развлекал одноклассников дружескими шаржами. Директор школы заметил меня и поручил разработать эскизы художественного оформления школы. Это было вершиной признания. Но сколько не вейся веревочка, а концу быть! А чему быть, того не миновать! Белая полоса моей жизни затянулась непозволительно долго.
Дело было под Новый год. Наш дом заселен был частично, и как минимум раз в неделю перед подъездом парковалась «Газель» с дряхлой мебелью переселенцев. Из фургончика потные грузчики сначала вытаскивали, потом затаскивали, затем впихивали, а после выпихивали житейский скарб, а старожилы мучительно раздражались утомительным действом и матерились шепотом в ожидании лифта. Так было и в этот раз. Обычно я вместе со всеми чертыхался и обреченно нажимал кнопку вызова лифта, но в тот вечер мебели было так много, что я тут же решился на пеший подъем.
Без определенной подготовки добежать до шестнадцатого этажа – дело непростое, у меня быстро закололо в боку, свело икры, и я решил присесть на ступеньку, дабы передохнуть. Сквозь замызганное стекло я стал всматриваться в декабрьские сумерки, но меня внезапно окликнул девичий голос:
– Сигаретки не будет?
Можно ли описать этот миг одним словом? Молния? Гром? Укол? Извержение вулкана? Любое слово годится. Потому что этот момент – естественная химическая реакция, которая неподвластна разуму. Было ощущение, что ангел-хранитель присел ко мне на плечо, аккуратно сложил крылышки и сочувственно произнес: «Тебе пиздец, Ларик».
Я остолбенел, она осветила меня прожекторами зеленого цвета и повторила вопрос. Вот только этого мне не хватало! Зеленоглазая, миниатюрная, сбитая фигурка, да еще и рыжая! Лучше бы меня сбил грузовик! Честное слово!
– Нет!
– А хочешь? – Она засмеялась.
– Вообще, здесь не курят. – Моя онемевшая челюсть хоть что-то смогла промолвить.
– Раньше не курили, а теперь здесь я! – Она снова рассмеялась, обнажив ряд жемчужных зубов. Потом она спустилась на восемь ступенек и хлопнула меня по плечу: – Это мы лифт перегрузили! Отец припер пианино, думает, что я начну снова играть, но мне его желания до фонаря, так что все это мартышкин труд.
– Ты пианистка?
– Шесть лет занималась, но это – не мое. Родители настаивали, чтобы я стала пианисткой, а я хотела голубей гонять и курить папиросы, а ты?
– А я… – Я не знал, что ответить. Она была настолько красива, от нее так потрясающе пахло чем-то цветочно-сладким, что я смотрел на нее как баран на новые ворота и не знал, куда деть руки.
– Я решила познакомиться с жильцами. Экспресс-методом. Кстати, ты – первый! – Она протянула миниатюрную ручку с бесцветным лаком: – Аня! – И она заговорщицки подмигнула: – Отцу не говори, что я курю! Ок?
– Конечно. Ни за что!
– Если он появится за моей спиной, то выхвати у меня сигарету и скажи, что она твоя! Договорились?
– Взять огонь на себя? – Я пытался настроиться на ее волну.
– Точно! – Она прикурила новую сигарету и протянула мне: – Для надежности! Делай вид, что ты тоже куряга.
Я взял сигарету, затянулся полными легкими и мне стало дурно. Аня захохотала, а у меня перед глазами заплясали светлячки. Ее голос бабахал в висках и эхом раскатывался по всему организму. Она была совершенством! Кто я такой, чтобы разговаривать с нею? Она смотрела на меня, улыбалась, и я на этот миг перестал чувствовать себя уродом. Ее взгляд поднял меня в небо за самые высокие облака, но эти же глаза могли в одно мгновение дать батарейный залп по моему самолетику счастья, и он бы штопором рухнул на землю, ревя всеми двигателями, оставляя на голубом небе чернильное облако гари.
Конечно, она давно разглядела мой бракованный глаз, но при этом не фыркала. Расплавленные ступени бетона под моими ногами постепенно вновь обретали твердость, и я чувствовал, что Аня протянула мне руку помощи и взяла все риски первого знакомства на себя.
– Очнись, дружище! Мы знакомимся? Руку давай! – Она вложила мою руку в свою ладонь.
– Ларик! В смысле Ларион. Это мое полное имя, но все зовут по-разному! – Я отрекомендовался и понял, что плохо помыл руки от краски. – Прости, не хочу тебя испачкать! Масляные краски сложно оттираются.
Сигарета мне ужасно мешала. Она засмеялась, снова обнажая ослепительные зубы!
– Аня, можно я брошу сигарету?
– Ой, какой ты смешной! – Она настырно тряханула мою руку три раза. – Значит, ты художник?
– Хочу стать художником.
– Что рисуешь?
– Что задают, то и рисую. Только правильно говорить «пишу»!
– Пишут письма! А рисунки рисуют! Меня нарисовать сможешь?
– Когда?
– Да когда угодно, но только не сегодня. Папаша сегодня прибухнет конкретно, и мне придется его укладывать. У тебя мобильный есть?
– Был. Потерял, – соврал я. – Хочу новый купить.
– Обойдемся! Ты на каком этаже?
– На шестнадцатом.
– А я этажом выше. У вас двушка?
– Ага. Из общей двери налево.
– Каждый мужчина имеет право налево! – Она снова расхохоталась собственному настроению. – Ты шампанское пьешь?
– По праздникам, а так – нет. Хотя я не то чтобы люблю это дело…
– Короче! Отец уедет в командировку через неделю. С тебя портрет, с меня – шампанское! – Она еще раз посмотрела так, что ступени под моими ногами вновь стали гулять волнами. – Пока, художник! Сигарету можешь выкинуть! Отбой! Только затуши ее сначала, а то дом спалишь, и мне придется жить на улице. – Она хохотнула себе под нос и упорхнула на семнадцатый этаж, не придержав общую дверь.
Я взглянул на тлеющий окурок, и мне почудилось, что вместо стрелы Амура в мое сердце воткнули раскаленный прикуриватель, и теперь лишь вопрос времени, как скоро мой главный мотор сгорит и превратится в обугленный орган. Черная полоса в жизни может начаться по-разному. У меня она началась с романтического знакомства.
* * *
Лучше подхватить корь, чем неразделенную любовь, особенно в юности! Если ты заболел гриппом, то все, что тебе нужно, – соблюдать рекомендации врача. Лежишь в постели, пьешь аскорбинку, ставишь компрессы, и через пару недель ты здоров. С любовью все хуже, особенно если ты мнителен и у тебя богатое воображение. Бессмысленные страдания тебе гарантированы, а спасительной таблетки не существует, даже если ты в нее веришь и упорно визуализируешь «ваше светлое будущее».
Это в романтических комедиях все забавно начинается, продолжается, а после надуманных перипетий влюбленные притераются характерами, осознают свою значимость друг для друга и остаются вместе, чтобы прожить долгую и плодотворную жизнь, на радость зрителям. На практике все иначе. Один теряет голову, волю, а другой упивается властью над партнером и ставит эксперименты над тем, кто раскрыл душу. В общем, на самом деле вся эта романтика скорее напоминает BDSM, но никак не валентинки на 14 февраля.
Самое неприятное заключалось в том, что, осознавая свое бедственное положение, я не мог ничего с ним поделать. Я понимал, что даже если подарю ей миллион алых роз или выброшусь с крыши, то не получу взамен ничего. Мы – не пара, и это было очевидно, но мое глупое сердце надеялось на чудо.
Я ворочался до утра, перед глазами стоял образ Ани, и я горел желанием написать ее портрет, но потом усталость взяла верх, и я уснул, а когда проснулся, то ее образ снова возник перед глазами, мое сердце заныло и треснуло пополам. Почему я некрасивый? Почему я нищий? Почему слабый? Конечно, я молил Бога о помощи, но что-то мне подсказывало, что здесь мне Господь не помощник. Нужно было выкарабкиваться самостоятельно.
Я умылся и без аппетита съел шоколадные хлопья; за окном, в кромешной тьме, завывала метель, и ощущение безысходности давило все сильнее. Я меланхолично жевал вареное яйцо и думал о ней: что дальше? Она сразу отправит меня на тот свет или сначала воткнет в сердце нож и для удовольствия несколько раз провернет его для наслаждения? Или мы будем «дружить», как школьники в советских фильмах, где мальчик носит за девочкой портфель. Нет, это мазохизм, к которому душа совершенно не лежала. К черту! Буду делать вид, что ничего не произошло. Главное – держать себя в руках и не подавать вида!
– Вот он! – энергично констатировал за моей спиной голос Тамары.
Я поднял голову по направлению к дверному проему. Передо мной стояла Аня, которая выглядела просто божественно. «Доброе утро, королева моих снов!» – произнес я мысленно.
– Привет, Да Винчи! – Она подмигнула, надула жевательный пузырь и лопнула его. – Чего ты телишься? Или ты первый урок прогуливаешь?
Я сделал глоток чая и наконец-то заглотил ненавистное яйцо:
– Иду!
Я почувствовал запах ее волос и оглох от эмоционального перевозбуждения. Я встал из-за стола и принялся суетливо что-то перекладывать в холодильнике до тех пор, пока не выронил на пол масленку. Аня рассмеялась и подала мне упавшее масло, а меня потряхивало от волнения. «Если это и есть любовь, то не пошла бы она в задницу? Никаких нервов не напасешься», – во мне кто-то бубнил, словно старый дед. Возможно, именно таким голосом со мной говорил мой ангел-хранитель.
– Кстати, пока не знаю, в какой класс меня примут. Возможно, нам повезет и мы будем сидеть за одной партой! (Этого еще не хватало.) Мне сказали, что лучше после Нового года перейти, но я сдохну дома от скуки. Решила не терять времени. К тому же папаша вчера вышел на «орбиту». Так что я готова сидеть по восемь уроков и еще ходить на кружок «Веснянка», лишь бы прийти домой, когда он уже дрыхнет.
– Да, у нас есть в школе факультативные занятия. В основном там спорт. Волейбол, кажется, и еще что-то связанное с легкой атлетикой.
«Боже! Неужели мне удалось произнести это без запинок?»
Я посмотрел на ее полусапожки и тонкий пуховик:
– Ты не замерзнешь ТАК?
– Если замерзну, то попрошу согреть меня! Ты готов?!
«Да она еще издевается! Одним окурком в сердце здесь не обойдется. Очевидно, меня ждет мучительная смерть».
Мы зашли в лифт! Он тащился со скоростью старой телеги и противно поскрипывал дешевой механикой. Это было прекрасно! Через каждый этаж нашу повозку встряхивала остановка, двери лениво отворялись, люди втискивались в тесное пространство, и я вынужденно прижимался к Ане все плотнее. Аромат ее кожи пьянил по полной программе, и если бы я подогнул ноги, то так и остался бы висеть в воздухе от счастья. Я чувствовал на физическом уровне, что в тот момент за моей спиной выросли белые крылышки.
– Папаша вчера музон врубал. В серванте аж посуда плясала. Он тебя не разбудил? – Она взглянула в упор на меня.
– Нет. С чего?
«Зачем она так близко от меня? Почему смотрит на меня? Я хочу провалиться сквозь землю. Остановите этот чертов лифт! Я больше так не могу!»
– Я была уверена, что кто-нибудь милицию вызовет. В три часа ночи «Битлз»… При всем уважении…
– Он меломан? – Я пытался усмирить сумасшествие пульса, поддерживая банальный соседский треп.
– Ага! Меломан! После второй бутылки. Как заведет один диск, так на целый день. Он как-то летом «наступил на стакан», так я после этого The Doors на дух не переношу. Как только слышу Джима Моррисона, так меня передергивает.
– А я обожаю Стинга.
– Стинга мы тоже проходили. По-моему, два года назад, но отец под «этим делом» любит более энергичные танцы! Так что «битлы» – это еще цветочки.
Лифт дернулся в конвульсии, и все пассажиры облегченно выдохнули. Наконец-то мы доехали до первого этажа. Аня прошла вперед, а мои штаны оттопырила беспощадная эрекция.
К зданию школы мы шли по сверкающему снегу. Он аппетитно хрустел под ногами, и я чувствовал, что Аня намеренно сжимает мой тощий бицепс. Был ли я счастлив? Конечно нет, но у меня появилась муза, и я решил, что отныне буду жить и делать все ради нее!
В то время я убеждал себя, что если она станет свидетельницей моего преображения, то обязательно проникнется уважением ко мне и у меня появятся реальные шансы на завоевание ее сердца. Я решил полностью изменить себя: повесить дома турник, купить гантели, придумать стильную стрижку, подобрать туалетную воду. Но на всю эту свистопляску были необходимы деньги. И немалые. Действовать надо было незамедлительно, и после уроков я пошел колесить по Северному Бутово, предлагая на каждом углу услуги художника-оформителя!