скачать книгу бесплатно
– Что вы? – удивленно шепнул Бэтээр. – Любочку со мной оставить боитесь? Никогда не поверю… Идите, досыпайте спокойно. Я в любом случае сам справлюсь, вы не беспокойтесь. Мне не привыкать.
– Я знаю, – шепнула она в ответ, низко наклоняясь к нему. – Я не боюсь, как вы могли подумать, бог с вами… Я подожду, когда она проснется, и унесу ее к себе. Вам же тоже поспать надо. Она уже скоро проснется, минут через пять.
– Откуда вы знаете? – шепнул Бэтээр совсем уже едва слышно, чтобы она наклонилась еще ниже.
Она наклонилась и зашептала ему почти в самое ухо:
– Каждый раз так. К пяти просыпается, несколько минут бродит, ищет, к кому прижаться, потом засыпает. Минут десять спит, потом опять просыпается. Убедится, что все в порядке, – и опять засыпает… Ее отец обычно часам к пяти утра очухивался и начинал опохмелку искать. Пока мать жива была, она Любочку из дома уносила – хоть куда, хоть к соседям, хоть на чердаке прятала… А когда погибла, Любочка сама научилась просыпаться и прятаться. Вот так до сих пор и не отвыкла.
Она замолчала, глядя поверх него на Любочку, и он молчал, глядя на нее сквозь полумрак, и думал, что хорошо бы поговорить с ней о чем-нибудь веселом. Поговорить очень долго, обстоятельно, вдумчиво, о чем-нибудь очень веселом, хорошем, или даже о чем-нибудь дурацком, врать что-нибудь дурацкое с умным лицом, и смотреть в ее круглые честные глаза, и слушать, как она врет что-нибудь дурацкое с честными глазами, а ямочки на ее пунцовых щеках выдают ее – то появляются, то исчезают, то появляются, то исчезают… По две ямочки с каждой стороны, особенно когда она краснеет как маков цвет, и в это время складывает полные, яркие, вырезные губы утиным клювиком. Пулька, когда была маленькая, точно так же складывала губы утиным клювиком, когда собиралась сказать что-то особо значительное. Необыкновенно забавно. Только Пулька всю жизнь если краснеет – то как вареный рак, а эта тетя Наташа – как маков цвет. Тоже забавно.
– А что это у вас на бумажке было написано? – вспомнил он еще один вопрос, который собирался ей задать еще там, в розовых зарослях.
– На какой бумажке? – удивленно шепнула она почти у самого его уха.
– Которая на носу была. Там было написано «хрен-тире-двойка-с». Что это значит?
Она отодвинулась от него, удивленно потаращилась, повспоминала, потрогала пальцем нос и обрадовалась, вспомнив:
– А! Это, наверное, я от рецепта кусок оторвала. Мне одна родительница посоветовала хорошее средство от кашля у детей. Хрен, мед, соль, растительное масло… Что-то еще, не помню. Хрен – две столовые ложки, это точно. Компресс. Только надо спинку сначала вазелином смазать или марлей закрыть, а то раздражение будет. Хороший рецепт. Я потом его весь найду и для вас перепишу, на всякий случай. Если кашель будет – вы попробуйте, очень советую.
– Спасибо, – шепнул Бэтээр. – Я обязательно попробую, если кашель будет.
Кажется, кашель у него будет прямо сейчас. Ему невыносимо хотелось смеяться.
Любочка шевельнулась у него под боком, он осторожно повернул голову, глянул ей в лицо – глаза у нее были открыты.
– Бэтээр, ты хорошо пахнешь, – тихо сказала Любочка, помолчав и поглядев ему в лицо. – Очень хорошо.
– Чем? – с любопытством спросил он. У него даже дезодоранта никакого не было.
– Собой, – подумав, ответила Любочка, завозилась, высвобождаясь из его футболки, и стала неловко подниматься. – Тетя Наташа, извините меня, пожалуйста… Я заблудилась, а вы опять не спите из-за меня. Вот ведь беда какая…
– Какая такая беда? Никакой беды, что ты говоришь такое, Любочка?.. Я не сплю, потому что по тебе соскучилась… Где же, думаю, Любовь моя ходит? Пойду-ка, думаю, поищу ее в этих царских хоромах… А она вот где! Спит себе спокойненько! Забыла про меня, бедную, несчастную и одинокую!.. Ну, иди ко мне… Та к босиком и ходила? Ладно, ничего, полы здесь теплые, ковры здесь мягкие, окна здесь закрытые, кондиционеры здесь выключенные…
Она приговаривала что-то тихонько, и это было похоже на колыбельную, и все движения ее были похожи на колыбельную, когда она брала Любочку из рук Бэтээра, и как-то очень ловко, правильно и уютно устраивала ее у себя на руках, и поднималась из кресла – плавно и сильно, как большая пушистая кошка, и направлялась к двери с Любочкой на руках, целеустремленно, осторожно и не оглядываясь, как большая пушистая кошка, уносящая своего котенка в гнездо. Или в нору. В общем, к себе домой, в тепло, покой и безопасность. И все время что-то мурлыкала на ходу, все время мурлыкала, чтобы ее котенок даже сквозь сон слышал, что она здесь, рядом, согревает и сторожит, так что можно еще поспать… Мурлыканье смолкло, Бэтээр спохватился, вскочил и открыл перед ней дверь, а когда она выходила, не удержался и сказал:
– У вас очень красивая ночная рубашка.
– У вас тоже, – вежливо ответила она и вышла, опять потихоньку замурлыкав в коридоре и укачивая Любочку на руках.
Бэтээр постоял в дверях, посмотрел немножко ей вслед – она не оглянулась. Но он мог бы поспорить на свою часть их с Васькой нового представительского джипа, что щеки ее сейчас полыхают как маков цвет.
Вот такое интересное оказалось первое утро его новой жизни, в которой в одночасье появилось очень много новых людей, очень много новых забот, очень много новых вещей, привычек, слов, песен, криков и смеха. И невероятное количество банок с вареньем. Очень много всего нового появилось в их с Пулькой огромной квартире, и квартира сразу оказалась не такой уж огромной. Это стало заметно в первый же день его новой жизни. Первый день был тоже очень интересным.
Он все-таки уснул, когда эта наливная яблочная кошка унесла от него Любочку, и проспал почти до семи часов, а когда проснулся – по привычке заторопился, прикидывая в уме, что бы такое приготовить побыстрее, но чтобы съедобное. Чтобы и время на ерунду не тратить – и чтобы Пулька потом над его кулинарными способностями не смеялась. Тетя Варя всегда готовила сама, потому что мужчин должны кормить женщины. А его учила готовить, потому что детей должны кормить старшие. Тетя Варя старалась научить его всему необходимому до того, как ее не будет. Потому что если ничего не умеешь, то с ребенком очень трудно. Он многому научился, но разве от этого с Пулькой было легко? Одно то, что она постоянно издевалась над его кашами и макаронами по-флотски… И время от времени вспоминала теть Варины беляши и гуся с капустой… Бессовестный ребенок. Помнила бы чего, она ж тогда совсем маленькая была. А вот наварит-ка он сейчас овсянки, чтобы знала, морда ленивая, как дрыхнуть до полудня, да еще и ждать, чтобы ей в клюв беляш сунули…
Заранее раздражаясь от необходимости выполнять собственное дурацкое решение – овсянку он и сам не любил – и на ходу натягивая футболку, из которой наливная яблочная кошка вынула Любочку перед тем, как унести, Бэтээр заторопился в кухню.
И тут его ждал первый удар. В кухне плавали, плескались, струились и резвились запахи. Много запахов, не овсянка какая-нибудь. И булькали, шкворчали, хрустели и шипели звуки. Много звуков, и все негромкие, уютные, вкусные, как-то очень соответствующие этим запахам, вплетающиеся в них и дополняющие их, и все вместе это вызывало ощущение праздника. Более того – посреди этой праздничной симфонии жили ее творцы, композиторы и дирижеры – эта яблочная кошка и его Пулька. Обе что-то ловко и почти бесшумно делали, резали, размешивали, добавляли, солили, переворачивали, смотрели на свет и пробовали на вкус, переглядывались, кивали друг другу, передавали друг другу ложки и ножи, забирали друг у друга прихватки и полотенца… Похоже, эта симфония была хорошо отрепетирована и исполнялась уже далеко не в первый раз.
Пулька заметила его первой, и выражение его лица заметила, постаралась скрыть просто распирающую ее гордость и сказала так, как будто ничего особенного не происходит:
– Бэтээр, извини, у нас еще не совсем готово. Еще минут пять – и позовем. Да, тетя Наташа?
Эта тетя Наташа обернулась от стола, приветливо посмотрела на него и тоже сказала так, как будто ничего особенного не происходит:
– Доброе утро. Выспались? Вот и хорошо… Да, минут пять еще… Вы как раз успеете умыться, побриться, одеться… Не торопитесь, собирайтесь спокойно, если задержитесь – мы вас подождем.
И Бэтээр тут же понял, что задерживаться не следует. Что задерживаться – это просто неприлично. Да ему и не хотелось задерживаться. Ему сразу очень сильно захотелось умыться, побриться, а главное – одеться. А то они обе вон и в платьицах, и в фартуках, и в одинаково повязанных белых косынках, а он в трусах и в мятой футболке. Немытый и небритый.
– Я сейчас, – с энтузиазмом сказал Бэтээр, стараясь одернуть футболку пониже, потому что трусы у него были сатиновые, клетчатые и широкие – в общем, ничего хорошего, прошлый век. – Пять минут – это я уложусь. С добрым утром.
Он, пятясь, выбрался из кухни, из ее запахов и звуков, прикрыл дверь и торопливо пошлепал в ванную, прикидывая по пути, в чем теперь выходить по утрам из своей комнаты. Во всяком случае – в каких-нибудь штанах. Не так много у него штанов, чтобы дома их затаскивать… В спортивном костюме? Один спортивный костюм он угваздал на работе, когда пришлось подключаться к тому очень выгодному, но очень срочному заказу. Другой спортивный костюм он ни разу не надевал, и не собирался надевать, и до сих пор не понимал, как мог позволить Пульке уговорить себя купить белый спортивный костюм. Белый! Это при его-то образе жизни! Допустим, образ жизни на данном этапе изменился, так что можно было бы и белый надеть. Но он к тому же еще и зимний. Ладно, пусть полежит до зимы… Еще халат есть. Роскошный велюровый домашний халат, аристократичный, как королевский лимузин, и примерно такой же тяжелый. Этот халат Васька ему подарил на тридцатилетие и с намеком на предстоящую семейную жизнь. Васька тогда еще не знал, что как раз накануне третья гипотетическая жена сбежала от Бэтээра в красных пятнах, в слезах и в ярости, крича на ходу, что его сестру надо было утопить еще при рождении. А Пулька всего-то и спросила, почем нынче пластические операции. И опять ничего такого не имела в виду, просто тогда она была очень недовольна своей внешностью и мечтала о другом носе. Или о других ушах? Бэтээр уже забыл. Надо с Пулькой посоветоваться, в чем ему выходить утром из своей комнаты, не в этом же королевском лимузине, в самом-то деле. В нем до ванной дойти – и то семь потов сойдет.
И тут его ждал второй удар. Дверь его ванной распахнулась ему навстречу, и из нее выскочила Вера – или Надя, – одетая только в полотенце и в распущенные шалашом волосы.
– Дядя Тимур, – испуганно сказала она, с опаской оглядываясь назад. – Она не такая! Вечером она совсем другая была!
В ее голосе слышалась почти паника, и Бэтээр тоже чего-то испугался.
– Что случилось? – всполошился он. – Кто там не такой? Какая не такая?
– Ванная не такая! – трагическим голосом сказала Вера – или Надя – и нервно затянула полотенце вокруг себя потуже. – Вчера розовая была! А сегодня серая и в пятнах! Дядя Тимур, у меня дальтонизм, да?
– Нет, – сердито сказал Бэтээр, стесняясь своего внезапного испуга. – Ванная другая. Эта – моя, розовая – Пулькина. За угол налево, потом по коридору, потом прямо до перекрестка и за угол направо. Там найдешь, там всего три двери.
– Не дальтонизм! – обрадовалась Вера – или Надя, – повернулась и шустро побежала искать Пулькину ванную.
Бэтээр еще добриться не успел, как дверь ванной распахнулась и на пороге нарисовалась та же Вера – или Надя, – обернутая в то же полотенце и укрытая тем же шалашом распущенных волос.
– Она не такая! – с ужасом сказала Вера – или Надя, – обводя стены взглядом и не обращая внимания на Бэтээра. – Вечером она совсем другая была! У меня дальтонизм!
– Это моя ванная, – скороговоркой объяснил Бэтээр, не отрываясь от бритья. – Пулькина за углом налево, по коридору прямо, потом за угол направо, там всего три двери, найдешь.
– Не дальтонизм! – обрадовалась она и исчезла.
Неужели правда бывают такие одинаковые? Во всем, от внешности до одинаковых слов в случайной ситуации… До ссадины на той же коленке… До того же скола на том же зубе… Окружающие медленно, но верно сходят с ума. И даже не сказать, чтобы уж очень медленно. Или вот сейчас они его все-таки разыграли? Голову морочат, как пытались заморочить голову своей тете Наташе там, рядом с домом номер двенадцать? Вот интересно – как эта тетя Наташа их все-таки различает? Надо потом спросить…
Он уложился в отведенные ему пять минут и вошел в кухню вымытый, выбритый и одетый, очень гордясь собой и втайне ожидая, что вот сейчас ему скажут, что немножко не успели, еще каких-нибудь пять минут – и все будет готово, так что пусть он пока пойдет и почистит ботинки, помоет пол и починит телевизор.
И здесь его настиг третий удар. В кухне царили тишина, покой и порядок, а за выдвинутым на середину большим рабочим столом, сейчас накрытым незнакомой ему клетчатой скатертью, сидели уже все – с таким видом, будто ждут его как минимум со вчерашнего вечера, причем ждут смирно, покорно, без раздражения, но и без особой надежды, что когда-нибудь дождутся.
– Доброе утро, – растерянно сказал Бэтээр, глядя на большой ратрепанный букет пионов в прямоугольной вазе зеленого стекла, стоящей в центре почти по-праздничному сервированного стола. – Я опоздал, да?
– Доброе утро, – радостно мурлыкнули котята хором.
А наливная яблочная кошка уставилась на него круглыми честными глазами и объяснила:
– Вы не опоздали, это мы поторопились, чтобы вас нечаянно не задержать. Вам же сейчас на работу, опаздывать же нельзя, ну вот мы и постарались… Нам-то какая разница, когда завтракать? Мы-то все безработные, мы все сейчас бездельничаем, мы в отпусках и на каникулах… Правильно?
– И в санаториях, – подсказала Любочка, выглядывая из-за букета пионов и понимающе и снисходительно улыбаясь.
– Ну да, – недоверчиво откликнулся Бэтээр, садясь за стол и с интересом наблюдая, как Пулька и Вера-Надя тут же принялись привычно и умело хозяйничать, раскладывая по тарелкам что-то разное, изобильное, красивое и праздничное. – И во сколько же вы встаете по утрам, безработные бездельницы?
– Когда как, – с готовностью ответила тетя Наташа. – Как просыпаемся – так и встаем. Когда погода хорошая – тогда, конечно, пораньше. А если дождь, или даже просто пасмурно, вот как сегодня, – тогда долго спим. Особенно зимой, зимой иногда даже почти до семи. Правда, по летнему времени… Но все равно…
Бэтээр очень гордился своей способностью вставать рано. Надо не надо, но в семь – как штык. И успевал поднять Пульку, накормить ее, проводить в школу, а потом сам на работу собирался. Все успевал, потому что умел вставать рано, аж в семь часов. А эти, выходит, долго сегодня спали, потому что погода пасмурная. Спали долго, а завтрак приготовили к семи. Он подозрительно пригляделся к яблочной кошке, которая смотрела честными глазами, склоняла голову к плечу и складывала губы утиным клювиком, собираясь сказать что-то особо значительное.
– Вообще-то мы можем изменить наш режим в соответствии с вашими привычками, – деловито предложила яблочная кошка, показала на миг ямочки на щеках и склонила голову на другое плечо. – Мы и пораньше можем вставать, и готовить, например, к шести… Вы ведь человек деловой, вам время терять нельзя.
– Не, к шести не надо! – Бэтээр сделал испуганное лицо и даже вилкой помахал. – Завтракать в шесть! Это что же – к семи уже на работу?! И что я буду один там делать? До девяти часов? Нет, лучше завтрак в восемь и… что-нибудь попроще, не такое вкусное. А то я так растолстею, с такой кормежкой… Сроду такого не ел. Как это называется?
– Не знаю, – сказала яблочная кошка и опять на миг показала ямочки на щеках. – Это Полина приготовила. Мы название еще не придумали.
Это был еще один удар. Прямо под дых. Пулька, оказывается, вон чего умеет, а он и не догадывался. А они все делают вид, что и ничего особенного. А сами ждут, как он удивится, родной брат, который о родной сестре даже таких простых вещей не знает, и что он сейчас скажет…
– Я так и думал, – с удовлетворением сказал Бэтээр, краем глаза заметив, что Пулька покраснела. Как вареный рак. – У моей сестры Полины, чтоб вы знали, необыкновенный талант в этом деле. Другие таланты тоже есть, но в этом – необыкновенный.
– Обедать сегодня приезжай, – приказала важная до невозможности Пулька. – На обед я правда что-нибудь вкусное сделаю. Дядю Васю тоже привози, а то он вечно всухомятку. К часу… К тринадцати ноль-ноль.
– Есть! – Бэтээр козырнул вилкой и сделал военное лицо. – Слушаюсь, мой генерал! Дядя Вася будет счастлив. А сейчас мне быстренько дадут чайку с вишневым вареньем, и я буду готов работать грубой физической силой в течение… например, тридцати пяти минут. Или даже сорока. Времени у меня сегодня утром оказалось много, спасибо вам за это большое, и я могу его с чистой совестью потратить на благоустройство наших гостей. Вы же вчера не все разложили, передвинули и переставили, правильно я понимаю? Ну вот, полчаса можете командовать мной как новобранцем.
– Сорок минут, – тут же обнаглела Пулька. – Ты сам сказал.
– Нет-нет, что вы, мы сами справимся, – торопливо сказала яблочная кошка и, наверное, сделала какой-то знак Пульке, потому что та сразу согласно закивала. – Мы все сами, вы не беспокойтесь. Нам и раскладывать особо нечего. Только вот Любочку надо бы ко мне переселить. Диванчик ее… Вы не против? Мы сами перенесем, вам совершенно незачем время терять! И диванчик легкий совсем.
Бэтээр строго посмотрел в ее честные глаза, сделал суровое и мужественное лицо, постучал пальцем по столу и почти прикрикнул:
– Это не женское дело – таскать мебель! Женское дело – это умело и тактично руководить мужчинами, которые все равно ничего больше не умеют! Кроме как таскать!.. Хотя вообще-то никакой необходимости в этом нет. В шкафу Пулькина кроватка стоит, разобранная. Она из нее лет пять как выросла. Хорошая кровать, очень удобная, новая совсем. Пулька на ней, кажется, недели две и спала-то всего, а потом выросла. Как вам этот вариант? Собрать – раз плюнуть. Ну, руководите уже скорей, время-то идет.
И эта яблочная кошка наконец-то засмеялась. И котята ее засмеялись хором, и Любочка потихоньку засмеялась, выбралась из-за стола, потопала к нему, деловито полезла на колени, устроилась, запрокинула личико и с надеждой спросила:
– А ты меня на шее покатаешь? Как Полю. Она мне рассказывала, что ты ее все время на шее катал, когда она была маленькая.
– А как же, – согласился Бэтээр, не удержался и тронул губами ее заплывшую уже желтеющим синяком переносицу. – Зачем же у мужиков шеи? Только затем, чтобы на них женщины ездили…
И опять весь кошачий прайд захохотал, а Любочка потянулась к нему, обняла за шею тоненькими своими ручками и очень серьезно сказала:
– Бэтээр, ты тоже у меня есть. Ладно?
И прижалась личиком к его щеке, замерла так на пару секунд, отодвинулась и на случай, если кто-то не понял, объяснила:
– Это я тебя поцеловала.
– Спасибо, – растроганно поблагодарил он. – Ты бы знала, как давно меня никто не целовал…
Он же не думал, что его нечаянные слова будут иметь далеко идущие последствия.
За полчаса он под активным руководством Пульки, Веры-Нади и Любочки вынул из стенного шкафа, распаковал из пленки и собрал детскую кровать – действительно совершенно новую и очень удобную, он правильно помнил. И установил ее в комнате, в которой поселилась тетя Наташа – бывшей тети Вариной, самой маленькой, но зато с балконом. Пулькину комнату тетя Наташа занимать не захотела категорически. Под вздорным предлогом, что незачем Пульке свои вещи туда-сюда таскать. Хотя невооруженным глазом видно, что Пулькины вещи таскать туда-сюда и незачем, они и так везде. Бэтээр собирал кроватку, делал послушное лицо на руководящие указания девочек, а сам все время пытался услышать, о чем там говорит тетя Наташа по телефону. Очень деловым голосом. С кем это можно говорить деловым голосом в восемь утра? И к тому же – в отпуске?.. Сначала ей позвонили на сотовый, и он страшно удивился, что у нее есть сотовый, да еще такой навороченный – несколько воспитательских зарплат. Мало того – она и говорила по нему, совершенно не вспоминая о времени. Долго слушала, потом о чем-то подробно выспрашивала, потом опять долго слушала, а потом сказала, что все узнает и перезвонит. И собралась сама кому-то звонить – по сотовому же. Бэтээр не выдержал и пресек это безобразие.
– Женщины! – сказал он ворчливо. – Никакого понятия об экономии. Как дорвутся до телефона – так и ну деньги на ветер бросать. Вон же на тумбочке нормальный телефон, хоть обзвонитесь. И все задарма.
– А? Ой, вот спасибо, – обрадовалась яблочная кошка и сунула свой сотовый за пазуху. А он думал, что это у нее на шее амулет какой-нибудь на веревочке, или, может, крестик. – Вы знаете, мне действительно много говорить сегодня придется. Входящие – пусть, а если самой звонить – это очень дорого… А можно номер вашего телефона нескольким родителям дать?
– Вашим родителям? – заинтересовался он. – А почему – нескольким?
– Не моим родителям, а родителям моих детей.
– И много у вас детей? – ошеломленно спросил он, представляя шеренгу отцов-одиночек, воспитывающих ее детей.
– Сейчас или вообще? – уточнила она.
Но тут Любочка потребовала завершения монтажных работ, а то уже пора на шее кататься, и он пошел докручивать болты и затягивать гайки. Вот и не мог ничего услышать, с кем там и о чем беспрерывно говорит по телефону эта тетя Наташа. Болтает и болтает. Женщины…
А перед уходом он немножко покатал Любочку на шее, и она опять прижалась личиком к его щеке – поцеловала на прощание. И Вера-Надя, вышедшие в прихожую провожать его на работу, совершенно неожиданно одновременно чмокнули его в щеки с двух сторон. И Пулька чмокнула, но перед этим успела прошипеть прямо в ухо:
– Деньги давай.
Он уже хотел возмутиться – она же вчера у него две сотни вынула! Жжет она их, что ли? – но тут же сообразил, что Пульке нужно на хозяйство. В доме-то гости. Черт, как же он раньше не подумал, неудобно даже.
Бэтээр вытаращил глаза, хлопнул себя ладонью по лбу и испуганно сказал:
– Пулька! Ты была права – у меня склероз. На хозяйство-то я тебе вчера не оставил. А ты не напомнила.
Вытащил из кошелька две тысячные бумажки и небрежно сунул их Пульке в руку. Как будто так и надо. И эта бесстыжая морда сцапала их, как будто так и надо. И опять быстро чмокнула его в щеку. И тогда он тоже чмокнул ее в щеку, но перед этим успел шепнуть в ухо:
– Не на ерунду.
И собрался уходить, но тут Вера-Надя подлезли со своими щеками, подставив их совершенно одинаково, и он чмокнул и эти две одинаковые щеки. И Любочка, сидящая уже на руках у яблочной кошки, потянулась к нему и подставила для поцелуя свою худенькую щечку в сине-желтых разводах, и он чмокнул и Любочкину щечку тоже. А поскольку гладкая и румяная щека яблочной кошки оказалась совсем рядом, он чмокнул заодно и ее. Прямо в то место, где все время возникают и пропадают две ямочки. Особенно когда она краснеет как маков цвет. Во, возникли. А круглые честные глаза стали еще круглее и еще честнее. Ой, ну до чего ж забавная…
– До свидания, женщины, – строго сказал он. – Ждать меня верно и преданно. Со спичками не баловаться. Двери террористам, эксклюзивным дистрибьюторам и свидетелям Иеговы не открывать. Вишневое варенье экономить. Варить обед и вести себя прилично. Задания всем ясны? Выполняйте.
– Ну, ты вообще, – проворчала Пулька недовольным голосом, но сияя глазами, и закрыла за ним дверь.
За дверью хором засмеялись, и Вера-Надя в один голос восторженно мурлыкнули:
– Дядя Тимур классный! Да, тетя Наташа?
Мнения тети Наташи он, к сожалению, не услышал.
И до самого обеда все время об этом думал.
…Васька действительно обрадовался приглашению на обед – не так из-за самого обеда, как из-за возможности поглядеть на эту тетю Наташу со всем ее выводком. Бэтээр вчера вечером кое-что рассказал ему по телефону, Васька ничего не понял и поэтому был заинтригован. А сегодня на работе разговоры разговаривать было особо некогда, и Бэтээр вчерашний свой рассказ уже в машине по дороге домой дополнил кое-какими подробностями. Например, про охотничье ружье и про шрамы на ноге и под ключицей у тети Наташи. И про отца Любочки рассказал, и насчет самой Любочки предупредил, чтобы поосторожней. А то Васька мужик нормальный, но очень уж шумный. И бесцеремонный, хотя сам думает, что это он просто такой откровенный.
Васька подробности выслушал, обдумал и сделал предварительный вывод:
– А ведь классная тетка! Не хотел бы я с ней встретиться на узенькой дорожке.
