banner banner banner
300 дней и вся оставшаяся жизнь
300 дней и вся оставшаяся жизнь
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

300 дней и вся оставшаяся жизнь

скачать книгу бесплатно


Что за раздражающая привычка подкрадываться! Со спины. Ей вдруг стало ужасно весело: как будто можно подкрадываться прямо в лицо! Инночка еле удержалась от смеха.

– И не будем скрывать, – продолжил он своим уже сто раз обсужденным в курилке «гламурным» и «бархатным» голосом, – я очень доволен. И качеством работы, и наличием креатива в ваших, дамы, очаровательных головках, и скоростью.

Чего это он сегодня весь довольный такой? И кокетливый. Довольно-кокетливый. И непонятно почему Инночка решила подыграть:

– Что ж вы так официально тогда, Виталий Валентинович? Рабовладельцу и капитану галеры не стоит корчить из себя порядочного работодателя! Скорость его, видите ли, устраивает… Смотри, Наталка, добрый какой!

Наталка молча таращила глаза на исключительно тактичную и всегда вежливую начальницу, а Инночку уже несла волна какой-то студенческой дурашливости:

– Зовите уж просто Инкой. И Наткой. Да, Наташ, не возражаешь? Или просто: «Эй, ты, поди сюда, туда и обратно!» Ах, простите, барин, крестьянскую девку Анфиску, месяц-то испытательный еще и не кончился. Может, еще буклет какой, а? Страниц на шестьдесят? Очень, господин мой, для фигуры пользительно – на одном завтраке до девяти вечера трудиться…

– Это серьезно?

– Что? Что пахали, как лошади бенгальские?

– Нет, что мне можно называть вас просто по имени?

– Можно. Можно даже на «ты». Маленькая собачка до веку щенок.

– Тогда еще раз – это серьезно?

– Народная мудрость-то?

– Нет, о полезности галер для фигуры вообще и для общего тонуса в частности?

– Скажем прямо, моей фигуре в состоянии повредить только асфальтовый каток. А вот Наталка вам, Виталий Валентинович, за пару-тройку сожженных килограммов безусловно благодарна…

Наташа и Терпила заговорили одновременно:

– Инночка, я правда похудела? Ты уверена? Нет, правда? Я согласна на второй бешеный буклет!

– Категорически протестую против Виталия Валентиновича!

– Да? – подняв брови, удивилась Инночка. – И как же вас звать-величать прикажете, экселенц? Так, как вся контора, согласно присвоенной кличке?

– Оп-па! У меня за две с половиной недели уже и кличка появилась?

Инночка вдруг сразу поняла, что вступила на скользкую поверхность: Валентиныч не дурак, и кличку свою уже наверняка знает. Ведь есть же у него в конторе стукач, ведь досье-то на всех-всех-всех у него в первый день фигурировали, значит, кто-то их написал?! А получил он «Терпилу» себе на бейджик благодаря одной ситуации. А кто у нас там в главной роли фигурировал, Брюс Ли ты недоделанное?

Правильно, меняем тон:

– Видите ли, если честно, терпеть не могу имя Виталий, ведь если я вас правильно поняла, цель протестов, лозунгов и демонстраций – это обоюдный переход на «ты», эфенди?

– Зови Виктором. Или Витом. Для краткости.

– Вит… Еще скажите Витас… – И тут Инночка опять, как тогда, в «Грации», сначала сделала – вернее, в данном случае не сделала, а брякнула, – а потом подумала:

– Нет уж, монсеньор! Исключительно согласно старинной русской традиции – через брудершафт. А пока вы будете бегать за шампанским для нас с Наталкой, я подумаю, как трансформировать ваше имечко во что-нибудь приемлемое.

– А что, кличка совсем неприличная?

– Не-ет, норма… – начала было Наташа, и Инночка тут же замяла опасную тему:

– Ужасная! Совершенно вам не подходит!

– В таком случае бутылкой шампанского, ты, Инка, не отделаешься, – сказал Терпила. – С меня кабак. Решай: сегодня или завтра?

– А Наталка? – растерялась Инночка.

– А Наталья заработала только коробку конфет, бутылку шампанского и десятипроцентную прибавку к жалованию. А ты – двадцатипроцентную. И кабак. Ради брудершафта. Исключительно. Так сегодня или завтра?

– Все-таки завтра, пожалуй…

– А почему? – он нахмурился, явно недовольный, вздохнул, почесал нос. Тускло сверкнула печатка.

– Потому, что сегодня мне надо домой. А до этого – в «Билайн».

Шутовское настроение исчезло.

Она воткнулась в монитор, давая понять, что разговор окончен. Он так же бесшумно, как пришел, удалился из кабинета.

Хорошо бы хоть раз передохнуть, чтобы быть молодой, худой и почти красивой. Хоть бы письмо пришло, что ли…

Было совсем поздно, и писать дневник не хотелось. И получалось совсем глупо:

«Нет, вот сдался тебе, дура старая, этот мальчишка, а? Чего ты сердце рвешь? Ухаживает (ну явно ухаживает) за тобой мужчина твоей мечты – и выкинь ты из головы то, чему не суждено сбыться. Что хоть завтра в этот кабак дурацкий напялить?.. Владикавказ, Владикавказ… По-моему, хоть и называется вполне погано, это уже точно безопасно. Храни тебя Господь, татуировщик ты мой кельтский!»

Глава 10

Тигру звали Олесей, и со вчерашнего вечера (Владикавказ, Владикавказ, на девяносто процентов!) Инночка готова была если уж не танцевать от счастья, то напевать – и тихо, про себя, периодически напевала. С Олесей они сегодня встречались в обеденный перерыв, в том же самом «Погребке». Вечером толком им поговорить не удалось – по офису толкались какие-то лощеные типы в придурочно-ярких галстуках, и Тигра с совершенно каменной мордашкой – какое дикое словосочетание пришло в голову, но ведь именно мордашка, жутко симпатичная, к слову, и именно каменная от наличия типов с их галстуками, – так вот, вчера вечером Тигра успела шепнуть:

– Звонок был сделан из Владикавказа, вероятность девяносто процентов…

– У тебя перерыв во сколько? С двух до трех? Встречаемся завтра в «Погребке», знаешь? – тихо сказала Инночка, глядя в сторону. – Угощаю…

…И вот теперь они с Олеськой сидели на темных лавках «под дуб» за однопородным широченным столом и шептались как заговорщицы, сблизив почти одинаково русо-рыжие головы:

– Меня бы не просто уволили, – нервно, торопливо и почти беззвучно шептала Тигра-Олеська. – Меня бы расстреляли! А потом съели. А потом долго бы над косточками глумились… Это хорошо еще, что я компьютерно грамотная и, кажется, грамотно замела все следы. Вообще-то аналогичные процедуры возможны лишь согласно постановлению суда… Ну, рассказывай, кто он тебе? Муж?

А действительно, кто он ей? Сопляк и извращенец, который по недоразумению затащил ее к себе в постель. И уехал на войну. И мотает ей нервы. По километру в день. То своими шальными письмами, то черной и тягучей, как смола, неизвестностью.

– Наверное, правильно сказать – любимый… – отважилась наконец сказать Инночка.

– Офицер? И хорошо он зарабатывает в своих трупоездочках? – Олеське явно понравилось словечко.

– Да нет, солдат.

– Контрактник? Слушай, они же все чокнутые на своей войне, просто повернутые. Ты такая, вся гламурная, на фиг он тебе нужен?!

Инночка поняла, что Тигра-Олеська – настоящая тигра в душе, и что она просто так не отстанет. А еще Олеська совершила ради абсолютно незнакомой Инночки должностное преступление, карающееся расстрелом с последующим глумлением. А еще она устала без конца ковыряться в себе и своих чувствах, устала от припадков то острой тоски, то не менее острого раздражения, то уж совсем острой щенячьей радости…

Синдром поезда? Почему бы и нет, не с мамой же всей этой историей делиться, пусть уж зэков костерит… Незаслуженно.

– Тебе сколько лет, Олеська?

– Двадцать два! Скоро будет…

– Тогда ты меня вряд ли поймешь.

– Почему?

– Потому, что мне тридцать три, – тут Олеськины глаза и рот моментально округлились, – у меня четырнадцатилетний сын, мама-пенсионерка и еще куча проблем. Он, видите ли, меня любит! Придурок малолетний.

– Почему малолетний?

– Потому, что я на десять лет старше. Потому, что мы проработали почти два года за соседними столами, а я ни черта о нем не знаю, кроме того, что он классный, просто потрясающе талантливый компьютерщик. И он меня любит. И еще у него невообразимое чувство композиции. И еще просто невероятно потрясающе целуется. И я не могу – вот уже четыре месяца – выкинуть все это из головы. А он мне пишет. По письму в день. Иногда по два. И я устала смеяться и плакать над этими чертовыми письмами!

Инночка задумчиво стряхнула пепел. Что-то курить она стала, как портовый грузчик. Или пьяный лесоруб. Скоро мама начнет задавать ненужные вопросы. Поднять глаза на Олеську было не то чтобы стыдно, а так, как будто ее стошнило на виду у всех, например в трамвае.

– И-инка, как я тебе завидую! Вот бы мне такую любовь! С письмами. И чтобы ждать, и чтобы опасно! Где хоть ты его выкопала такого?

– Не знаю. Наверное, это он меня выкопал… Точно, я – ископаемое.

На этой минорной ноте новоиспеченные подружки и расстались, обменявшись телефонами.

Инночка отправилась домой: во-первых, переодеться перед ужином с Терпилой. Надо и вправду определиться, как его называть, дернул же черт за язык с этим дурацким брудершафтом. Во-вторых… Во-вторых, ей надо было, как бы это сказать, подзарядиться что ли? Плевать, что новых писем нет, старые ее вполне устраивают. Ведь с ним все в порядке, она знает точно. А письмо… Любое письмо с любого места.

«С тобой удивительно хорошо работать. Это потому, что приятно просто находиться рядом. Больше всего я люблю авралы. Нетрудно догадаться, почему: к позднему вечеру ты устаешь, начинаешь ходить по кабинету, смотреть в монитор из-за моей спины. Близко-близко. Я чувствую твои духи, а иногда и тепло. И тогда я впадаю в ступор. А ты думаешь, что я устал и выгоняешь меня из-за компа на перекур. Обидно!..»

Глава 11

Как же его все-таки называть? Вполне, между прочим, нормальный мужик, приказ о повышении жалованья Светка ей с утра подсунула – на ознакомление и подписание. Двадцать процентов, как и обещал. Может, у мамы спросить, все-таки русский язык и литература… Да нет, глупости, конечно.

– Вот, Инна Алексеевна, приказ о вашей зарплате. И чем это вы так нашего нового шефа зацепили? – Нотки в Светкином голосе звучали обиженные.

Очень хот елось сказать что-нибудь вроде: «Да тем, что работаю, как лошадь, а не юбки каждую неделю на пять сантиметров подрезаю!» Но реплика настолько отдавала совершенно конкретной Полиной Георгиевной, что Инночка с трудом сдержала смешок:

– Ничего, Светочка, лиха беда начало, какие твои годы! Зато выглядишь замечательно.

Это была чистая правда, Светке было девятнадцать, и вся она была свежая, юная и блестящая. Правда, привычка носить на работу вечерние туалеты утомляла, но сегодня Инночке страсть как хотелось оказаться в Светкином гардеробе, ведь предстоял вечер…

Договорились, что он за ней заедет. Не к подъезду, а к небольшой булочной, с незапамятных времен ютившейся на углу в их доме. Инночка тоскливо инспектировала содержимое шкафа: всю ее сознательную жизнь мама наставляла: покупай дорогие, неброские вещи, коричневые, бежевые, умбра, «топленое молоко», охра, в крайнем случае терракот. Эти цвета отлично сочетаются между собой, хорошо подходят к твоей светлой коже и русо-рыжим волосам. Не носи белое – непрактично, не носи черное – с твоим ростом и комплекцией ты будешь похожа на муравья. Никакого красного, это цвет шлюх и пожарных машин. «И помидоров! – кричала Инночка и лезла к матери ласкаться. – Ты ужасно старомодная педагогиня!» Но материнскому завету всегда следовала, не позволяя себе даже любимое зеленое.

Податься, что ли, к Томке. У нее все шмотки «неправильных» цветов. Глупо как-то. И неудобно… Но выпендриться хотелось. Даже не ради Валентиныча, а ради себя. Нашел же в ней что-то классный (и сопливый… ладно, юный) компьютерщик Генка? Может, не такое уж она и ископаемое?

– Сашка, Шурятина, ты дома?! – заорала на всю квартиру Инночка.

Невнятное «ага» донеслось из комнаты сына.

– Слушай, ребенок…

Сашка был выше своей матери на вполне приличные восемь сантиметров, вполне законно этим гордился и на «ребенка», опять же вполне привычно, поморщился.

– Дай штаны кожаные на прокат, а? Всего на один вечер. Честное слово!

– Ма, они тебе велики будут, они растянулись чуть-чуть. – Голос Сашки ломался давно, но периодически еще соскальзывал в дискант.

– А ты мне поможешь шнуровку на боках подтянуть…

– Ладно. Два вопроса: что ты сверху оденешь…

– Наденешь! – вмешалась в разговор бабушка с порога. – Одеть можно куклу или ребенка.

– Или пугало! – заржал Сашка басом и без паузы продолжил: – И куда ты вообще в таком экстриме собираешься?

– Собираюсь я на деловую встречу, а «одену», как вы изволили выразиться, бабушкин похоронный прикид.

«Похоронным прикидом» в семье величали глухой черный свитер с высоким горлом.

– Что это, интересно, за деловая встреча такая, куда молодая и красивая женщина собирается в кожаных штанах сына и бабушкином похоронном прикиде, а? – вконец обнаглел ребенок.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – рассмеялась Инночка. – Молодость и красота часто мешают женщинам во время деловых встреч.

Так, сапоги на каблучищах (каблучищи мы любим, это потому, что ростом не вышли, метр шестьдесят пять – это вообще несерьезно), короткая черная же кожаная куртка.

– Нуся, ты вырядилась, как гангстер из дешевого боевика. Или как гробовщик. Может, украшение какое-нибудь, брошечку, цепочку?

– Перебьются, – неопределенно возразила Инночка и выдернула из волос шпильки.

Не слишком длинная, но тяжеленная грива хлынула по узким прямым плечам. Вот такая она сегодня загадочная, пусть как хочет, так и понимает.

Она не помнила, какая у него машина, она, собственно, вообще в автомобилях не разбиралась. Что-то низкое, с плывущими, текучими какими-то контурами замигало фарами, потом посигналило. Инночка растерялась, боясь попасть в дурацкую ситуацию: а вдруг это вовсе не Терпилина машина, и ее, Инночку, просто банально «снимает» какой-то идиот? Наконец дверца открылась:

– Ну, что же ты, садись! Если бы я не был в курсе, что ты, как дисциплинированный сотрудник, появишься на этом перекрестке в двадцать ноль-ноль, я бы тоже тебя не узнал. В этом имидже ты – как факел.

– А вы, видимо, Прометей. И сейчас понесете меня людям из общепита. В рамках общечеловеческого прогресса. – Она почему-то сразу переходила, вот уже во второй раз, в разговорах с ним в этот тон постоянной пикировки.

В машине было тепло. И уютно, несмотря на очень низкую посадку. Шеф откровенно рассматривал ее. Инночка решила держать паузу – хотя бы ради разнообразия. Последнее время она часто ловила себя на том, что сначала говорит, а потом думает.

– Нет, меня точно посадят. Без права переписки. Или вообще – в зиндан… – пробормотал Терпила, включая двигатель.

– Это еще почему?

– Не «почему», а «за что». За развращение малолетних подчиненных.

– А ты меня развращаешь? – изумилась она от таких откровенных авансов.

– Ха, с нашей первой встречи!