Шахматный партнер или психология пешки

Павел Волченко

Шахматный партнер или психология пешки

Играла тихая неспешная музыка, Фрэнк Синатра нежно пел о любви. В кубрике, перед красивой, из настоящего дерева, шахматной доской сидел капитан корабля, напротив сидел один из роботов обслуживающего персонала. Робот терпеливо ждал, а капитан хмурился, он задумчиво переводил взгляд то на шахматную доску, то на робота. Его рука в черной пульсирующей перчатке медленно поплыла над доской, над белыми фигурами, выстроенными в два ряда, остановилась над полированной круглой головкой пешки, замерла.

– Е2-Е4, может быть? – усмехнулся капитан. – А знаешь, была такая книга, «Двенадцать стульев», читал?

– Нет, в базе данных нет информации о данной книге.

– Жаль. – капитан вздохнул, улыбнулся, откинулся на спинку кресла, так и не сходив. – Между прочим – замечательная книга. Я ею просто зачитывался. Вот только финал… Да, финал там вышел некрасивым. Там был такой герой, основной – Остап Бендер, он, ну такой, как тебе объяснить…

– Капитан, время. – напомнил робот.

– Время? – капитан посмотрел на наручный индикатор, тот сократился до совсем уж коротенького обрубочка в сантиметр длинной, и поменял окраску на пунцово красную, и горько хмыкнул, иронично заметив, – Время… Да у нас с тобой целый состав времени, и эшелон на подходе. Давай я тебе лучше про Остапа расскажу. – но он всё же передвинул пешку с клетки Е2 на Е4. – Так вот, Остап тот…

Партия шла неспешно. Робот, управляемый центральным информационным ядром корабля, делал почтительную паузу перед каждым ходом – ровно две минуты двадцать секунд, именно такая периодичность, согласно анализа в наибольшей степени способствовала покою капитана, а капитан же в эти две минуты с копейками неторопливо рассказывал о злоключениях великого комбинатора. К тому времени, как отрезок на запястье капитана сократился до узенькой полоски, они успели сделать шесть ходов. Робот выдвинул коня по левому флангу, по правому открыл дорогу офицеру, но тут индикатор пискнул пришибленной мышью и погас.

– Время. – капитан вздохнул, и стал с интересом разглядывать доску. А через минуту, страшно выпучив глаза, судорожно пытался ухватить хотя бы глоток воздуха, пальцы его кривились в страшных корчах, а еще через минуту он обмяк, индикатор на груди поменял окраску на синий цвет – кома. Робот ждал. Прошло еще немного времени, и окраска индикатора изменилась на черный – капитан умер.

Робот встал, легко поднял обмякшее тело на руки, подошёл к мембране мусоросборника, закинул тело туда, после чего вернулся на свое место за столом, сел и стал ждать. Песня закончилась, послышался щелчок отключения музыкального проигрывателя, наступила тишина.

Робот ждал.

В кубрик постучали, из-за створок двери послышался приглушенный голос:

– Ты уже прибрался?

– Да.

Дверь открылась, за ней стоял капитан. Он прошел и сел на свое место, откуда совсем недавно убрали его мертвое тело, спросил:

– Так, на чем мы остановились?

                  *            *            *

Предполетная пресс-конференция. Команда астронавтов в полетных костюмах за длинным столом. Перед каждым членом экипажа по микрофону, по бокам, черными воронами, сидят запакованные в деловые костюмы специалисты связи и предполетной подготовки, техники, руководители проекта, рядом, за кафедрой, стоит специалист по связям с общественностью. Вспышки фотоаппаратов, многоголосье шепотков из зала, шуршание, скрип стульев, блики камер. Шум стихает, представители СМИ расселись, ждут. Пресс-секретарь, блеснув идеально отрепетированной улыбкой, произносит свою вызубренную речь. Его слушают с предельным вниманием. Диктофоны, поднятые вверх, ловят каждое слово, объективы камер пристально следят за чёткой артикуляцией и изящными жестами его ухоженных белых рук.

Речь окончена, время вопросов.

Поднимается полный, в мятом бостоновом костюме, корреспондент, громко и уверенно задаёт свой важный, как и он сам, вопрос:

– Соответствует ли уровень подготовки экипажа заданию? Я так понимаю – это не штатный полет будет? – неприятный вопрос, неприятная улыбка толстых, в окантовке седой щетины, губ. Он стоит, не садится, ждет.

К микрофону наклоняется один из членов экипажа – доктор-психолог, точнее сказать ксенопсихолог, по совместительству ответственный за подбор экипажа. Его движения, взгляд – всё говорит о твёрдой уверенности. Иначе просто и быть не может.

– Садитесь. – начинает он, не менее уверенным голосом не много смущая корреспондента, видимо не привыкшего к такой приказной манере общения, – Да, вы правильно понимаете. Подбор команды осуществлялся тщательно. Те, кого вы сейчас видите, были отобраны из более чем двух тысяч претендентов. – корреспондент предпринял попытку подняться с новым вопросом, но психолог опередил его, продолжив ответ, – Уверяю вас, они не менее компетентны на своих местах, чем вы на своем. Спасибо. Следующий вопрос.

Дальше все пошло своим чередом: стандартные вопросы, на которые ответы были едва ли не отрепетированы:

– Какова цель полета?

– Вторая планета солнечной системы Альфа-7, где, теоретически, должны иметься подходящие условия для жизни.

– Полетное время.

– Восемьдесят один месяц.

– Сколько?

– Шесть лет и девять месяцев.

– Я так понимаю, экипаж будет в состоянии анабиоза?

– Конечно! Но за исключением нештатных ситуаций, тогда из анабиоза будет выведен капитан корабля, Андрей Михайлович Григорьев, и далее он уже будет действовать по обстоятельствам.

– Что будет с семьями астронавтов? – конечно же, женщина, конечно же, молодая, конечно же, ультра сексуальный облегающий деловой костюм.

– Согласно контракта, заработок членов экипажа будет поступать на указанные ими счета. – ответил специалист по связям с общественностью и, с улыбкой, добавил, – Я уверен, что жены будут вполне удовлетворены этими суммами, и эти выплаты скрасят их тоску и одиночество.

– Сколько времени займет установка врат?

– От месяца до трех.

– В виду важности проекта хотелось бы узнать, каковы гарантии безопасности экипажа на случай экстренной ситуации? – ещё один корреспондент. Лицо строгое, уверенное, человек дела.

– Система безопасности на корабле применена революционная! – радостно ответил специалист по связям с общественностью, ожидавший этого вопроса с самого начала. – Корабль оснащен блоком мгновенного пост-клонирования. Все члены экипажа прошли генетическое сканирование и будут восстановлены после своей… так сказать… физической смерти. Именно поэтому всем членам экипажа вживлен модуль передачи информации, восстановленный специалист будет помнить все, вплоть до последнего момента своей э… в общем, все, что произошло с ним до.

– А если… – хотела задать ещё один вопрос, та самая девушка, что спрашивала о семьях.

– Простите, я не договорил. – специалист обворожительно улыбнулся, девушка не удержалась и улыбнулась в ответ. – На случай, если условия в корабле будут не соответствовать комфортному самочувствию экипажа, в системе клонирования имеется маленькое нововведение: восстановленные будут находиться в цельно биологических костюмах защиты! Мы их назвали «Спаскостюмами»!

– А как, простите, снимать эти костюмы? – подал голос тот самый, первый корреспондент, что задал неудачный вопрос о квалификации экипажа.

– О, тут все просто! Понимаете, это даже не столько защитный костюм сколько симбионт. По прошествии периода своей жизни он просто отомрет и сойдет как кожа со змеи.

– А какой период жизни костюма?

– Максимально – шесть часов, плюс-минус минуты. – специалист по связям с общественностью еще раз обаятельно улыбнулся. Зал оживился. Вопросы сыпались один за другим. "Как так?", "Это вообще возможно?" "Неужели наступила эра бессмертия?".

Члены экипажа межзвездного корабля «Альфа-7» старательно улыбались, как их учили, изредка кивали и с нетерпением ждали, когда же вся эта суматоха, наконец, закончится.

                  *            *            *

Сначала пришел холод, страшный, нечеловеческий, невозможный. Он глушил всё, даже имени своего вспомнить не удавалось, а потом холод стал понемногу отступать, и пришли мысли, воспоминания. Он – капитан межзвездного корабля «Альфа-7», он должен быть в состоянии анабиоза до момента прибытия на орбиту планеты, но что-то, по ощущениям, на то, что они уже прибыли это не похоже… или если… только не произошла нештатная ситуация.

Он открыл глаза, яркий свет, обжигающе белые пятна, какие-то плохо различимые темные силуэты, все расплывчато, смазано. Снова закрыл глаза, досчитал до шестидесяти, открыл – зрение вернулось. Тут же, не выходя из анабиозной камеры, нажал на кнопку связи: «Отчет».

– Аварийная ситуация. – размеренный голос из динамика, – нарушение работы воздушнорегенарционной системы.

– Ясно… – Андрей нехотя повернул голову из стороны в сторону, шея болела немилосердно. Затек. Выбираясь из анабиозной камеры он тихонько ругался под нос, кляня все и вся, потому как эта самая воздушнорегенерационная система экипажу в состоянии анабиоза, что собаке пятая нога – без надобности.

Но все же, первым делом, он вскрыл мембрану герметично запакованного скафандра, проверил кислородные баллоны, как то было предписано инструкцией, облачился во всю эту сбрую с многочисленными ремешками, утяжками, молниями, и прочим барахлом, взял шлем подмышку и приложил ладонь к сенсорной панели на выходе из отсека. Переборки с легким шипением распахнулись и Андрей замер на пороге длиннющего черного коридора, впереди одна за другой с щелчками зажигались лампы.

Андрей вдохнул воздух полной грудью, хмыкнул. Вроде бы всё нормально, во всяком случае сейчас ничего не чувствуется.

– Какие показатели? Соответствие состава воздушной среды?

– Массовый показатель кислорода двадцать три процента ровно, остальные показатели в норме.

Он попытался вспомнить, сколько там должно быть, но в голову лезли именно эти самые двадцать три процента, так что по всему выходило, что разбудили его из-за каких то десятых долей.

– Насколько отклонение?

– Тридцать пять сотых.

– Н-да… – Андрей вздохнул, и неспешно отправился в рубку. Там он, как и было предписано документацией, проверил все системы, прочитал автоотчеты в бортовом журнале, посмотрел на дату. Выходило так, что пролетели они всего ничего – шестнадцать месяцев, впереди еще пять с половиной лет полета. Из наиболее значимых происшествий, произошедших за период его сна, была одна магнитная аномалия, да попадание в сектор с содержанием то ли космической пыли, то ли мелкого крошева, которое даже из чувства уважения метеоритным роем не назовешь – энергетический щит корабля должен был справиться с этой проблемой на раз. С кислородом тоже все казалось вроде бы более-менее нормально.

Причина была в сбитых настройках подачи отработанного углекислого газа в зону регенерации, где обитали генномодифицированные водоросли, во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Нарушение же настроек Андрей списал на ту самую магнитную аномалию. Он скоренько откорректировал подачу отработанных газов в зону регенерации, так, чтобы режим был ускоренным, недовольно скривился, когда компьютер выдал сообщение об ошибке в корректировке, повторно подтвердил команду и поудобнее уселся в кресло перед центральным пультом управления. После выхода из анабиоза он чувствовал постоянную слабость, тело болело, ныло, руки-ноги двигались нехотя, будто были не из плоти и крови, а из резины. Андрей сам не заметил, как глаза его закрылись, как он растекся по сидению одной блаженной лужей, как тихонечко захрапел…