Эльф

скачать книгу бесплатно


– Не забивай, пожалуйста, ребёнку голову всякими ужасами, – с улыбкой попросила меня жена.

– Я не трус, мне не страшно, мы с Арсей лягушку ели, – неожиданно заявил Женька, а затем, сделав секундную паузу, добавил: – Жареную.

Пока мы с женой, огорошенные, смотрели друг на друга, Женька поспешил добить нас окончательно:

– Как французы. Мы её за домом на костре жарили.

– А ещё муравьёв ели, – невозмутимо добавил Арся. – Они кисленькие и вкусненькие. Только один попался невкусный. Прошлогодний, наверное.

Я думал, что умру от смеха, лопнув и разлетевшись крохотными кусочками по кухне, но нет, выжил. В метре от меня выжила от смеха моя жена…

По подиуму, сооружённому в честь победы Цезаря над Лохматой Галлией, предстояло пройти трём легионам, численность каковых составляла без малого одиннадцать тысяч человек. Чтобы подиум не двигался вперёд-назад на той мягкой опоре, что представляли собой человеческие тела, находившиеся под ним, по концам пандусов в землю были вбиты толстые буковые колья. Тем не менее, когда четыре лошади первыми взошли на подиум, таща за собой квадригу со стоявшим на ней Юлием Цезарем, он просел и подался вперёд, сдвинувшись совсем незначительно, всего лишь около пяти сантиметров, но именно этой мелочи хватило, чтобы вес колесницы мгновенно выдавил из лёгких первых четырёх человек весь воздух. Больше вздохнуть они не смогли, потому что на помост, вслед за квадригой маршем взошли солдаты.

Некоторые пленники пытались облегчить себе дыхание, приподняв помост над грудной клеткой руками. Они лежали, упершись ладонями в грубые сырые доски, а локтями в каменную брусчатку. Под весом тяжёлой квадриги лучевые кости предплечий не выдержали и сломались с треском, словно сухие ветки. Под помостом раздались вопли, потонувшие в криках толпы, приветствующей своих победителей. Но и эти вопли мгновенно стихли, ведь кричавшие выдохнув на крике, уже не смогли вобрать в себя ни капли воздуха. С каждой новой шеренгой солдат, входивших на этот подиум, звуки под подиумом становились всё тише и тише, переходя в неясные предсмертные хрипы, полностью заглушённые орущими горожанами. Когда шествие выдавило из грудных клеток сотни пленников последние остатки воздуха, под настилом наступила относительная тишина, так как треска сломанных рёбер и раздавленных черепов не смог бы услышать даже самый внимательный зритель, стоявший в вопящей толпе.

Арс слышал каждый звук, рождавшийся под настилом, но был спокоен. Он готовился умереть в этом мире и полностью перейти в следующий. Мысли, что тот, другой мир является плодом сновидений и фантазий, он не допускал. Любой психиатр будущего, опросив его, поставил бы диагноз начинающегося эскейпизма и оказался бы неправ, потому что расстройства психики у Арса не было. Его состояние было вызвано редким, необычным для мира, в котором Арс жил, свойством человеческой психики. Со временем таких людей будет рождаться всё больше, но это со временем. А сейчас Арс, возможно, единственный человек с такими уникальными психическими свойствами, лежал под настилом и слушал звуки смерти, приближавшиеся к нему. Звуки смерти с каждой секундой становились всё явственнее, всё отчётливее. Они были заглушены топотом маршировавших римских солдат, каждый удар ног которых по доскам, гулко отдавался под настилом. Арс всё же сумел выделить в этом шуме стоны, издаваемые умирающими людьми, треск костей и слышал только их. Это так же было свойством его психики – уметь слышать то, что большинству людей недоступно. Смерть, шагавшая в строю римских солдат, надвигалась неотвратимо.

Настил с мёртвых галлов сняли только после захода солнца. Плотники при свете факелов и в полной тишине таскали окровавленные доски, складывая их на повозки. Причудливые тени, рождаемые языками факельного пламени, были похожи на гротескных чудовищ, выбравшихся из бесконечных глубин мрака, чтобы охотиться за улетающими душами галлов. Лишь изредка тишину нарушала брань очередного неудачника, поскользнувшегося из-за собственной оплошности в луже свернувшейся крови.

Начальник стражи Нумерий Гней, в поисках малейших признаков жизни, с факелом в руке внимательно осматривал каждого раздавленного галла, чтобы собственным мечом даровать мученику спасительную смерть. Когда сняли первый настил, по состоянию трупов он понял, что живых искать нет смысла, но обязанности свои Нумерий выполнял добросовестно, поэтому подходил к каждому мертвецу. Если обманчивый свет танцующего пламени вводил его в заблуждение, он доставал из сумки зеркальце и, присев на корточки, подносил отполированную сталь к губам мертвеца. Но в этой импровизированной чудовищной давильне никто не выжил.

Каково было его удивление, когда в последней паре один из двух, связанных за щиколотки галлов оказался жив. Галл был в сознании и лежал, не издав ни одного звука, несмотря на обе переломанные руки. Он был одним из тех, кто решил облегчить себе дыхание, упершись ладонями в настил. Из правого предплечья торчали обломки лучевых костей, а из разорванных острыми сколами вен ещё текла густая кровь. Левая рука так же была сломана в предплечье, но открытых ран не было. Зато был раздроблен локоть. На его счастье, получив эти травмы, он тут же потерял сознание и очнулся только после того, как с его груди сняли настил. Он смотрел на начальника стражи безучастно, как смертельно раненный зверь смотрит смиренно на своего убийцу.

Нумерий Гней внимательно оглядел землю вокруг галла и сразу понял причину его чудесного спасения. Буковые колья, вбитые в землю в конце пандуса для удержания настила на месте, сыграли свою роль в тот момент, когда под натиском колесницы, первой въехавшей на подиум, помост подался вперёд, тем самым увеличив высоту между досками и грудью этого человека. Если бы не буковые колья, пандус также сместился бы вперёд, и после спуска колесницы с настила тело несчастного, несомненно, выглядело бы так же плачевно, как и тела первых раздавленных галлов. Своим спасением это галл был обязан двум толстым буковым кольям.

Нумерий повернулся к другому пленнику, лежавшему в паре с выжившим. Он опустил факел пониже и осветил его. Удивлённо вскинув брови, начальник стражи дал команду трем своим подчинённым, стоявшим неподалёку и безучастно наблюдавшим за работой плотников, подойти к нему.

Четыре римлянина при свете своих факелов широко раскрытыми глазами смотрели на Арса. Арс спал, положив голову набок. В тот момент, когда стихли предсмертные звуки под досками, а вслед за этим исчезло давление римских солдат на настил, он, осознав, что остался жив, мгновенно заснул. Заснул от бесконечной усталости. Этот сон был защитной реакцией подростка на стресс. Арс спал, не смотря на то, что его лицо было в ссадинах, а грудь в крови и синяках, оставленными досками, когда те вибрировали в такт шагам маршировавших солдат.

– Этого поднять и в тюрьму. Если до рассвета выживет, пусть кто-нибудь другой, а не я, решает его судьбу, – Нумерий решил снять с себя ответственность за жизнь этого чудом выжившего человека.

– А с тем что делать? – стражник показал острием копья на второго выжившего галла. – Он вряд ли оклемается с такими ранами, а если оклемается, то останется калекой, а куда его, калеку, потом девать?

Нумерий Гней подошёл к раненому. При свете чадящего факела взглянул пленнику в лицо и достал меч из ножен. Раненый галл всё понял. Он, закрыв глаза, сделал медленный выдох, и в этот момент начальник стражи профессиональным движением опытного бойца перерубил ему шею, отделив горемычную голову от бренного тела.

3

Когда двое солдат подняли его с колен и по велению Цезаря повели прочь, Ген подумал, что его решили убить отдельно от остальных, как недостойного находиться вместе с прославленными и опытными воинами. Но он ошибся. Его поместили в просторную палатку, в которой не было ничего, кроме большой кучи соломы. Один из солдат остался у входа, а второй куда-то ушёл. Через некоторое время он принёс Гену миску густой похлёбки с мясом и овощами, а также большой ломоть свежей лепёшки. Ген, не съевший за день ни крошки, наелся до отвала. Разомлев от сытости, он улёгся на солому. Как только он расслабился и закрыл глаза, сон мгновенно сморил его.

Утром всё те же двое легионеров отвели Гена в палатку Цезаря.

– Я хочу, чтобы этого мальчишку как можно быстрее подготовили к учёбе в начальной школе! – Цезарь ткнул пальцем в стоявшего у входа Гена. – Обучить мальчишку языку и дать ему все необходимые для начальной школы знания.

– Не понимаю, зачем тебе это нужно, Гай, – Тит Лабиен недоумённо развёл руками. – В начальную школу дети идут с семи лет, а этому зверёнышу на вид лет десять-двенадцать, и, я уверен, полное отсутствие элементарных знаний.

– Нужно попробовать, – мягко сказал Цезарь, – и я очень надеюсь на твою помощь, Тит.

– Хорошо, давай же, не мешкая, приступим к его обучению. Ко времени прибытия в Рим будет ясно, годен он на что-либо или нет. У меня есть человек, знающий галльский. К тому же он владеет знаниями, необходимыми для подготовки к обучению в начальной школе.

– Есть ещё одна просьба, мой друг. Я не хочу, чтобы всё происходящее здесь афишировалось в Риме, – Цезарь внимательно посмотрел на Гена. – Выяснили, как зовут мальчишку?

– Галлы утверждают, что его зовут Ген. Кстати, среди пленных есть его старший брат. Несмотря на то, что он ещё очень юн, остальные галлы относятся к нему с большим уважением. Его тоже надо куда-нибудь пристроить? Пройдя обучение, он мог бы стать прекрасным телохранителем собственного брата.

– Нет, брат мне не нужен. Я очень надеюсь, что те галлы, которые, по твоим словам, почитают его, выпустят ему кишки на арене в первый же день гладиаторских игр. Его присутствие в этом мире может серьёзно нарушить мои планы на его младшего брата. Как, ты сказал, зовут мальчугана?

– Ген, – Лабиен снова повторил имя мальчишки, и тот, услышав его, зыркнул на легата взглядом затравленного волчонка.

– Ген, Ген, Ген, – Цезарь словно пробовал имя на вкус, – Ген, Ген. С этого дня зовите его Гай.

– Ты хочешь дать ему своё имя? – Тит Лабиен театрально вскинул руки вверх, закатил глаза и произнёс громким шёпотом: – Небеса! Куда же тебя несёт, Цезарь?

Цезарь в ответ только усмехнулся.

– Гаев предостаточно на просторах Республики. Мальчишку необходимо переодеть, вымыть, постричь, звать только Гаем, привить манеры, и через полгода я представлю его в Риме как своего родственника из глубокой забитой провинции, – Цезарь довольно хлопнул себя по бёдрам и встал со стула. – Насчет глубокой забитой провинции я даже никого не обману. И смотрите, чтобы он не убежал.

Ген убегать не собирался, ведь он считал, что где-то рядом находится его брат. Он не знал, что пленных галлов и часть обоза уже отправили в Рим.

Утром следующего дня Гена было трудно отличить от обычного римского подростка. Происходившие с ним метаморфозы Ген посчитал экзекуцией, но вынес их безропотно. Даже стрижку, в процессе которой, цирюльник, стригший самого Цезаря, наградил его короткой причёской, Ген, возмущённый до глубины души, перенёс спокойно. Затем два легионера сопроводили его к учителю Спурию. С этого момента учитель и ученик проводили всё время вместе, словно отец и сын. Обучение проходило почти круглосуточно, даже во время трапезы, и только короткий сон давал Гену возможность отдохнуть от свалившейся на него умственной нагрузки. Спурий оказался добряком, с первого взгляда разобравшимся, в каком душевном состоянии находится доверенный ему мальчишка. Когда к нему привели Гена, он целый час разговаривал с ним на языке галлов и к концу разговора знал про мальчишку почти всё.

Первое время, когда началось обучение, Ген с хмурым видом отмалчивался. Спурий же, тараторил, не умолкая ни на минуту. Наконец-то Спурию попался не просто благодарный слушатель, а слушатель, в обязанности которого входило внимать ему беспрекословно.

– Лес, – показывал ему Спурий на медленно проплывавший мимо повозки лес, тут же переводя это слово на понятный для мальчишки язык.

– Дорога, – Спурий тыкал пальцем себе под ноги и называл галльский вариант.

Его совершенно не смущало молчание Гена. Не ожидая ответа, он называл Гену предметы, части тела и явления, тут же переводя все слова. Ген, внешне безразличный, впитывал всё как губка. Так прошли три дня. По истечении третьего дня, уже засыпая, Ген задал Спурию вопрос на языке римлян:

– Где мой брат?

Спурий слегка опешил. Он знал про существование брата из первоначального разговора с мальчишкой, но судьбой его и остальных пленных галлов не интересовался.

– Не знаю, но завтра утром, когда ты проснёшься, я тебе скажу, – ответил он растерянно.

Спурий прекрасно понимал, что значит для мальчишки потеря брата. Он сам потерял младшего брата, погибшего в одном из боёв при покорении Лохматой Галлии, и боль от этой потери всё ещё сидела занозой в его груди. Когда воспоминания о брате набегали сильней, чем обычно, эта боль проявлялась лёгкой дрожью в голосе. Точно такую же дрожь он услышал в словах Гена, когда тот задал вопрос о своём брате, и воспринял её как собственную.

Спурий поднялся с рассветом, но всё равно оказался не первым из проснувшихся этим утром. Лагерь оживал, готовясь к очередному переходу. Кто-то раздувал уголья, пытаясь оживить костёр, кто-то уже разогревал себе еду, а некоторые успели сложить походные палатки на повозки и запрячь в них мулов. Узнав о судьбе пленных галлов, Спурий вернулся к Гену. Тот к этому времени выполнил все работы из тех, что по утрам делал Спурий в то время, пока Ген ещё спал. Эти работы были ему знакомы, ведь именно ими он занимался в галльской армии. К приходу Спурия Ген сложил все вещи на повозку, оставив только складные стул и столик, раздул костёр и разогрел еду. Не дожидаясь возвращения Спурия, Ген поел и тщательно вымыл свою оловянную миску. Миску с едой для Спурия он заботливо накрыл собственной и придвинул к огню, чтобы содержимое не остыло.

– Спасибо за заботу, – Спурий поднял свою миску. Он поставил её на походный столик, удобно умостился на складном стуле, достал из сумки ложку и приступил к еде.

Ген ждал молча. Когда Спурий поел и помыл посуду, они вместе, по-прежнему не произнося ни слова, убрали оставшиеся пожитки на повозку и погасили костёр. Наконец, когда все было сложено и уложено, лошадь запряжена, а они сами уселись в повозку, ожидая команды к началу движения, Спурий начал рассказ:

– Я узнал, где находится твой брат. Пленных галлов и твоего брата в их числе в ускоренном темпе отправили в Рим. Если ты хочешь найти его в Риме, тебе необходимо хорошо знать наш язык, чтобы в тебе видели не варвара, а римлянина. А для этого нужно старательно учиться. Ты, Гай, мальчик смышленый, у тебя получится.

Спурий впервые назвал Гена новым именем.

– Меня зовут Ген, – спокойно и почти без акцента поправил его Ген.

– Без сомнений, это так, – серьёзно ответил Спурий.

С тех пор Спурий ни разу не назвал своего ученика Гаем. Находясь с ним наедине, он именовал его Геном, а если рядом был кто-то из посторонних, обращался к нему безлико: «мальчишка», «парень», или «дружище».

Учеба давалась Гену легко, да и учился Ген с видимым удовольствием. К тому же, к немалому удивлению Спурия, этот юный варвар не так уж и мало знал. Оказалось, что римские дети не обладали таким набором знаний, какой был за плечами его подопечного. В начальных школах Рима детей с семи лет обучали чтению, письму и арифметике. Ген же разбирался в камнях и металлах. В свои десять лет он ведал, как их обрабатывать и как по цвету разогретого металла определять его готовность к ковке, распознавал виды деревьев, какая древесина для каких целей годится. Он неплохо для своего возраста владел мечом, стрелял из лука и ловко сидел на лошади, как в седле, так и без седла. Но больше всего Спурия поразило то, что Ген хорошо знал арифметику и астрономию, великолепно разбирался в звёздном небе и свободно ориентировался на местности.

Каждый вечер вдвоём они являлись в палатку Цезаря, где Спурий обстоятельно докладывал Гаю Юлию об успехах своего ученика. Он делал это с гордостью, ведь такие успехи могли заставить гордиться любого учителя. Цезарь в свою очередь проводил с Геном короткий импровизированный экзамен. Затем он акцентировал внимание Спурия на области знаний, которые, по его мнению, необходимо было подтянуть мальчишке, чтобы в Римской начальной школе он не отличался от сверстников.

Сложнее всего давалось Гену письмо. Тем не менее, за два с небольшим хвостиком месяца, проведённые мальчишкой в путешествии из Алезии в Рим, он сумел научиться писать под диктовку практически без ошибок. Правда, подчерк его по-прежнему оставлял желать лучшего.

4

Арс после жертвоприношения восстанавливался быстро. Через четыре дня, когда за ним пришли, он, несмотря на ещё не сошедшие до конца кровоподтёки и не полностью зажившие ссадины, чувствовал себя готовым достойно встретить любое испытание. Сопровождаемый двумя римскими солдатами во главе с офицером, он был доставлен к дому Тита Лабиена. Легату не только было любопытно взглянуть на выжившего после такой казни галла, но и предстояло вынести решение о его дальнейшей судьбе. Для себя Тит Лабиен уже решил наградить галла свободой, но, когда выжившего привели, легат неимоверно расстроился. В человеке, которому он хотел даровать свободное существование, Тит мгновенно признал брата того мальчишки, что под видом родственника жил в доме Цезаря. Теперь о том, чтобы отпустить удачливого юношу, не посоветовавшись с Цезарем, не могло быть и речи, ведь Тит хорошо запомнил слова своего друга о том, что лучшим исходом в ситуации с двумя братьями-галлами станет смерть старшего брата.

К удивлению Тита Лабиена, мальчишка, которого Цезарь и всё его окружение теперь звали Гаем, оказался очень способным и даже одарённым ребёнком. Его успехи в учёбе невероятно радовали Цезаря, поэтому, зная происходящее, Тит Лабиен немедленно послал гонца к Гаю Юлию с приглашением посетить его дом в самое кратчайшее время. Эту срочность он объяснил неотложными и очень важными для самого Цезаря обстоятельствами.

Цезарь явился незамедлительно. Взглянув на Арса, он сразу понял, почему Тит Лабиен вызвал его к себе, а не пришёл сам. Было недопустимо, чтобы его Гай увидел брата, которого считал погибшим, так как вести о казни галлов давно достигли его ушей. В то же время тайно казнить выжившего пленника Цезарю было не по нутру. Видя одолевавшие Цезаря эмоции, Тит Лабиен обратился к нему с советом:

– Послушай, Гай, что я посоветую тебе. Этого парня нужно отдать в гладиаторскую школу Кезона с условием, что тот, не откладывая всё в долгий ящик, начнёт выставлять его на самые тяжёлые бои, а твоему приёмышу запретить присутствовать на боях с участием брата. Поручи это тем, кто опекает юного Гая, а также строго накажи им, что нарушение данного правила будет караться самым жестоким образом. Я же, в свою очередь, распоряжусь, чтобы Кезон предупреждал опекунов Гая о предстоящих боях с участием этого варвара.

– Хорошо, – взвесив слова легата, ответил Цезарь. – Пусть будет так, как ты сказал. Только с одним небольшим уточнением: опекунов в этот вопрос не втягивать, а доклады должны идти через меня. Утряси все вопросы с Кезоном как можно быстрее. Бои на арене, как ни крути, тоже казнь, но в этом случае мы все-таки даём ему какой-то шанс продлить себе жизнь. К тому же, судя по всему, парень просто счастливчик. Я очень надеюсь, что его счастье оборвётся в ближайшие дни на арене.

Когда Арса привели в гладиаторскую школу Кезона, тот вызвал лекаря. Вдвоём они тщательно осмотрели новичка на наличие видимых симптомов заболеваний и паразитов. Осмотром Кезон остался доволен, ведь юноша, попавший к нему, оказался здоров и крепок. Получить в гладиаторы ещё одного галла было совсем неплохо, так как он из собственного опыта знал, что бойцы из них зачастую выходили просто отменные. У него в школе и сейчас имелись два галла, сильные, рослые и выносливые. Правда, не такого высокого роста, как это молодой варвар.

Кезон велел помощнику позвать любимца публики и лучшего гладиатора школы Кастула, чьё имя неоднократно скандировали зрители, а также галла Казоира в качестве переводчика. Кастул был римлянином. В гладиаторскую школу он попал за долги, но, тем не менее, полностью оправдывал смысл, вложенный в его имя, «разрушительный». Его тело бугрилось мышцами, однако, не смотря на некоторую массивность, Кастул был ловким и стремительным воином, способным разрушить любую оборону противника, а не только собственную жизнь. Казоир ни в чём не уступал Кастулу внешне и, хотя они никогда не сражались друг с другом, в душе был уверен, что, если судьба сведёт его в поединке с Кастулом, победа будет за ним. Но сейчас они были друзьями.

– Поговори с ним, Казоир, – Кезон указал Казоиру на Арса. – Это твой соотечественник. Он единственный, кто выжил в недавнем жертвоприношении в честь триумфа Цезаря.

Казоир уже несколько лет жил в Риме и, несмотря на то, что был обыкновенным рабом-гладиатором, в душе считал себя римлянином. Он надеялся обрести на арене свободу и окончательно поселиться в Риме, потому упоминание о соотечественнике его совсем не тронуло.

– Как зовут тебя? – Казоиру понравилось, что Арс держался уверенно, не метал взгляды по сторонам, смотрел только перед собой, будучи безразличным к окружавшей его обстановке, а, услышав вопрос, мгновенно переключился на спросившего.

– Арс, – коротко ответил молодой галл.

– Арс – это имя, данное тебе матерью?

– Да.

– Какое имя тебе дало племя?

– Оилилл.

– Меня зовут Казоир. Уверен, ты знаешь, что это означает «воин». Нашего хозяина зовут Кезон.

Казоир повернулся к Кезону:

– Его зовут Эльфо. Думаю, это всё, что вам нужно о нём знать, – Казоир умышленно перевёл имя юноши на язык римлян, хотя его самого именовали только по-галльски.

– Он действительно похож на эльфа-переростка, – Кезон рассмеялся и вслед за ним рассмеялись все присутствующие. – С этого момента мы все зовём его Эльфо. Запомнили? Этого парня зовут Эльфо! – он повысил голос, чтобы его услышали остальные гладиаторы школы, собравшиеся к этому времени поглазеть на происходящее.

– Да, хозяин, – раздался в ответ нестройный гул безразличных голосов. Похоже, что никого из гладиаторов не интересовало имя новичка. И впрямь, какой смысл утруждать свою память хранением новой информации, ведь вполне возможно, что уже завтра новичок умрёт на арене.

– Спроси его, владеет ли он мечом, – Кезон снова переключился на Казоира.

– Все галлы владеют мечом, – напыщенно произнёс Казоир.

– Я же велел спросить его, – Кезон недовольно нахмурил брови.

Никто из окружающих не понял, что спросил Казоир у новичка, но вопрос развеселил молодого галла. Не сдерживая улыбки, Арс что-то ответил Казоиру. Тот рассмеялся в полный голос. Он явно был доволен ответом земляка.

– Он сказал, что даже деревянным мечом вскроет любое железное ведро, надеваемое римскими солдатами на себя в качестве доспехов.

Ответ жутко разозлил Кезона. Он побагровел, но от брани удержался.

– Я предоставлю ему такую возможность. Завтра. Ты слышал, Кастул, как отозвался о римлянах этот сопляк? Завтра главный бой на арене ты проведёшь с ним. В полной экипировке римского легионера. И пускай тебя не смущает, что у щенка в руке будет только деревянный меч. Эльфы бессмертны. Вот пусть и докажет, что он действительно эльф, – Кезон злорадно хохотнул.

– Я понял тебя, хозяин, – Кастул лениво развернулся и неторопливой походкой направился в гладиаторскую казарму.

– Устрой его на ночь и подготовь к завтрашнему представлению, – бросил Кезон через плечо своему помощнику и ушёл с тренировочной площадки…

Вся семья сидела на кухне.

– Ты в курсе, что твои дети чуть не сожгли сарай, в котором хранятся дрова для камина? – жена внешне была спокойной, но всё же я видел, какие бури резвятся в её душе. – Они же могли сами сгореть!

Я только что приехал с работы, а жена минутами раньше вернулась с рынка. Это значит, что дети два часа бедокурили без присмотра. Думаю, что жена успела высказать им всё, что было необходимо и неотложную помощь оказать тоже. Я посмотрел на детей. Арсений нисколько не чувствовал себя виноватым, а вот Евгений сидел понурив голову, с перевязанной рукой и заплаканным лицом со следами сажи.

– Вообще-то, это ты виноват, – заявила мне жена. Ей хотелось до конца выплеснуть свои эмоции и лучшей мишени для этого, чем я быть не могло.

– Я?

– Ты, ты! Это с помощью твоей ветоши они пытались сделать поджог.

– Каким образом? – во мне проснулось любопытство.

– А ты у них спроси.

– Слушаю вас, молодые люди, – обратился я к детям.

– Я уже говорил и повторяю ещё раз, что я ни в чём не виноват. Я был наверху и рисовал, – возмущённо заявил Арся.

– Ты старший и в наше отсутствие отвечаешь за младшего брата, а также за его поступки. Мы вроде об этом уже говорили? – погасила его возмущение жена.

Я уселся за стол напротив Женьки.

– Рассказывай, приятель.

– Тряпка висела на гвозде и сама загорелась, – пробубнил мой младший сын.

– А гвоздь где был? В стене?

– Ага.