скачать книгу бесплатно
Капкан Луки Войновича
Элла Войта
RED. Детективы и триллеры
Преуспевающий адвокат Лука Войнович добился в жизни немалых высот, и лишь одно не дает ему покоя: он мечтает выкупить развалины замка, где его предки прожили триста лет. И вдруг на его пути становится дальняя родственница, Эмма, которая покупает развалины и строит на их месте дом. С появлением Эммы жизнь Луки Войновича полностью меняется, она обретает вкус, которого раньше была лишена. Только Эмма возникла не случайно. Что делать, когда капкан захлопнется?
Комментарий Редакции: Завлекательный сюжет, помещенный в изысканно-нетривиальные декорации, которые манят своей странной загадкой, – крепкий хребет для мрачного детектива. А любовный конфликт, перевязанный странными нитями, только добавляет в это аппетитное блюдо еще больше жгучей остроты.
Элла Войта
Капкан Луки Войновича
Посвящается памяти родителей
Мне скучно, бес.
Что делать, Фауст?
А.С. Пушкин
Мама назвала его Лу?кой, именно так, с ударением на первом слоге, на итальянский манер. Она вообще обожала Италию. И там же, на берегах озера Гарда, она и умерла.
Больше никогда не приснятся кошмары Луке Войновичу. Больше никогда не потревожат его беспокойные образы; никогда не придет к нему война с ее раскаленным добела металлом, оглушительным грохотом и вечным песком, белозубыми улыбками товарищей на черных от копоти лицах, и раскиданными повсюду кровавыми кусками, еще минуту назад бывшими живыми людьми. Война в прошлом, как и все остальное. Никогда больше не придут к нему тени, и не услышит он тоненький, испуганный голосок Филиппа: «Ты хочешь убить ее, Лука? Скажи, ты хочешь убить ее?» И не раздастся среди ночных шорохов ее приглушенный, возбужденный смех, а в ответ мужской голос… Все развеялось, как дым, разметалось горными ветрами и унеслось куда-то в эфирные дали, не оставив на земле и следа.
История Луки Войновича теперь в прошлом.
Глава 1
Сучья и мелкие камешки хрустели под копытами Синьоры. Лука ехал шагом, привычно уклоняясь от веток, то и дело норовящих хлестнуть по лицу. Август выдался жарким, влажным и лишь теперь, ранним утром, когда среди деревьев стелился сумеречный туман, а солнце только-только выглядывало из-за далеких хребтов, в воздухе было свежо.
Путь пролегал через светлый буковый лес. Высокие ели выглядывали тут и там, будто хмурые сторожа. Тропа то поднималась на веселые взгорки, то опускалась в молочные ложбины, где туман стелился особенно густо. В отличие от Синьоры, ее хозяин любил ранние прогулки. Гнедая кобыла была стара и с некоторых пор предпочитала сырым туманным заводям тепло родного стойла, но Лука был непреклонен – он очень ценил это волшебное время суток. Лес, как мир в день сотворения, девственно пуст, и голова ясная настолько, что теряется ощущение времени. Кажется, что ты одновременно в настоящем, прошлом, и будущем; словно скользишь по кромке бытия, не погружаясь в него. Приятно воспользоваться этой невесомостью и обдумать какую-нибудь непростую задачку, подкинутую сэром Найджелом. Поскрипывает седло, тебя окутывают ароматы леса. И каждый раз он удивлялся, что решение, над которым в городе приходилось ломать голову, изводя пропасть кофе и сигарет, здесь находилось легко и быстро. А если интересной задачи на повестке дня не стояло, можно просто вспомнить что-нибудь отрадное из недавно прочитанного или увиденного. Правда, с годами делать это становилось все сложнее; читать и смотреть он стал больше, а вот отрадного находил все меньше. Видимо, сказывается возраст, все-таки сегодня сорок восемь. Не мальчик уже, хотя сэр Найджел по-прежнему так его и называет – мой мальчик.
Он выключил телефон еще вчера ночью, чтобы сегодня никто его не беспокоил. Он не любил свой день рождения. Времена острого голода давно миновали, а вместе с ними улетучились и надежды; он достиг практически всего, к чему когда-то стремился. Жизнь вошла в гладкую, спокойную колею, а это много стоит. И не страшно, если порой ему кажется, что теперь только и остается, что оглядываться назад. Это ощущение подстерегает всех, кто достигает устойчивого жизненного плато, расположенного чуть выше, чем у большинства.
Из-за деревьев показалась Кроличья Балка – лесной овраг и перекинутый через него старинный каменный мост. Когда-то мост вел к замку-крепости, от которого теперь остались одни воспоминания. Заросший лещиной холм венчала разрушенная крепостная стена. Иногда у отрогов Карпат встречаются такие потаенные живописные места, подернутые дымкой прошумевших времен. Люди любили селиться в предгорьях, но отчего-то даже обжитые места казались нетронутыми: замки на склонах дряхлели и рушились, городки и села робко жались в долинах, а сами горы, покрытые дикими лесами, безмятежно высились над всем этим. Люди и все, что с ними связано, были для гор явлением временным, незначительным.
У моста Синьора всхрапнула и дернулась в сторону. Из-под копыт выскочил заяц и исчез в редеющем тумане. Лука подобрал повод, успокаивая кобылу. Как знать, может быть, триста лет назад всадники так же придерживали своих лошадей, проезжая по этому мосту. Из самых корней Кроличьей Балки, из ее глубины произрастал густой вековечный покой. Время тут растягивалось, как резиновое, и тень зайца, метнувшаяся из одного островка тумана в другой, словно проскочила из семнадцатого столетия в двадцать первое. Лука машинально коснулся висящей на поясе кобуры. Синьоре передалась уверенность всадника, и она успокоилась.
Они благополучно миновали мост и оказались среди развалин. Это и была конечная цель их маршрута. От замка осталась только стена и остов башни-донжона. Каждый раз Луку брала досада, которая тоже стала своего рода прогулочным ритуалом: прошло столько времени, а он до сих пор не стал хозяином Кроличьей Балки! Многие десятилетия замок рушился, находясь в запустении. Когда-то в нем рождались и умирали Оранские князья, а теперь Лука Войнович, прямой их потомок, прогуливался среди развалин родового гнезда, пиная камни. Портулак и крапива штурмовали башню-донжон, амброзия укоризненно покачивала белыми зонтиками. Лебеда стояла стеной в человеческий рост, твердо решив не пускать к замку посторонних. Да, Лука Войнович не особенно торопился заявить о своих правах.
Иногда он думал, что будь у него семья, он давно решил бы проблемы и выкупил Кроличью Балку. Будь у него сын, он, как и его отец, наверняка захотел бы, чтобы тот рос князем Оранским. Он возродил бы замок, перевернул бы небо и землю, но добился своего. Однако ни семьи, ни сына не было. Зато была мечта, которая пока оставалась мечтой, и может быть, именно в этом заключалась ее прелесть.
Он помнил – до того отчетливо, как будто это было вчера – как отец впервые привез их с мамой сюда. С тех пор здесь почти ничего не изменилось, только лес еще больше ополчился на развалины.
– Вот здесь, сын, твои предки прожили триста лет, – сказал отец, когда они взобрались на гребень осыпающейся стены.
Развалины Оранского замка не произвели на юного Луку никакого впечатления. Он был полон надежд на будущее, и ему не хотелось копаться в прошлом. Тут и не было на что смотреть: уцелела только часть толстенной стены и башня-донжон без крыши – серая, страшная, оскаленная. Вокруг высился непролазный лес, и недаром Кроличья Балка считалась в народе нехорошим местом.
Конечно, иметь звучную фамилию приятно. Знать, что твои предки владели замками и землями лестно для самолюбия, но не более. Мир утратил интерес к происхождению, благородную кровь заменили другие ценности, и на виду остались лишь музейные экспонаты, вроде английской королевской семьи. Общество не стало более справедливым, однако его горизонты существенно расширились. Естественно, что происхождение не особенно трогало юного Луку. Ему было далеко до отца, историка и собирателя утраченных ценностей.
Отец вообще был необычным человеком, даже странноватым в своей увлеченности. В самые тяжелые времена, когда прокормить семью было проблемой, он ни на минуту не забывал о том, кто он такой. Прошло более ста лет, как померкла слава польских князей Войнович-Оранских, но для отца это не имело значения. Для него двадцатый век начался только вчера, а тогда в этих краях трудно было найти более уважаемый род. Бурное столетие разметало не только богатство гордых поляков, но и привычный уклад жизни целой страны. Рухнул не только Оранский замок, рухнул весь прежний мир и на его обломках вырос новый, дивный. Этот мир был жаден до перемен и пульсировал, как расширяющаяся вселенная. Слово «благородство» забылось и основательно припало пылью. Не стало места для права по рождению, но порой кровь играет с людьми странные шутки. Память о славном прошлом предков накрепко засела в голове отца. Он отличался от всех, даже от собственного отца, старого пана Войновича, который еще застал эпоху богатства и процветания.
Дед Луки хоть и родился князем, был человеком практичным во всех отношениях. Когда родовые богатства порядком истощились и спесь потонула в море закладных, он на последние деньги приобрел пусть не сверхприбыльный, но стабильный бизнес – аптеку во Львове. Перед войной аптеку, разумеется, отобрали, но семье неожиданно повезло. Им оставили их собственную трехкомнатную квартиру над аптекой, которую приобрел когда-то старый пан Войнович. В этой квартире он и умер, в ней жили родители, в ней же родился и Лука Войнович.
Уже потом, когда времена изменились, отец начал печатать за границей труды по археологии. У родителей появились деньги, на которые они купили дачу в Тернаве, чтобы быть ближе к милым отцовскому сердцу останкам родового гнезда. Дача была сущей развалюхой, зато в окружении прекрасного яблоневого сада. Отец не жалел сил и средств на ее перестройку, и вскоре вместо развалюхи вырос кирпичный коттедж, гордость села, на который приходили поглазеть.
И уже давно этот коттедж принадлежал самому Луке.
Да, все-таки странное дело кровь. Понемногу, постепенно, у отца получилось вызвать в сыне интерес к истории рода. Может быть, сыграла свою роль дача, где они проводили много времени, а может быть что-то еще, какие-то замысловатые токи, повелевающие океаном внутри нас. Лука рассматривал генеалогическое древо и представлял, как на вершине башни-донжона стоит его предок Витольд Оранский, а ветер с поймы развевает его белые волосы. Опускаются сумерки, рука крепко сжимает меч с филигранной рукоятью, и Витольд смотрит, как вдоль толстой крепостной стены идут часовые с собаками. Громким голосом он отдает кому-то приказания, и без страха вглядывается в надвигающуюся ночь.
«У меня есть семья, у меня есть история, у меня есть, чем гордиться, – думал тогда Лука, – неплохой фундамент, на котором можно многое построить». Эти мальчишеские мечты тешили его самолюбие и дразнили тщеславие. Было приятно думать о том, что когда-нибудь и его назовут князем Оранским.
Лука улыбнулся, ведя в поводу осторожно ступающую Синьору. Как давно это было, каким счастливым и наивным мальчишкой он был! Много воды утекло с тех пор. Изменилась ситуация, изменился он сам, но мысль выкупить развалины и отстроить замок заново никогда не оставляла Луку. Конечно, он не слишком торопился. Возможность у него появилась давно, но лишь два года назад он сделал первую попытку, которая не увенчалась успехом. Бюрократических и юридических сложностей оказалось предостаточно, и тогда он не стал форсировать события, а занял выжидательную позицию, забросив крючки-наживки куда только можно. Он с затаенной нежностью берег эту мечту в душе, все оставляя на потом, намеренно оттягивая исполнение заветного желания. Эти мечтания долгие годы были отрадой его жизни, самыми излюбленными и лелеемыми мыслями, к которым он не уставал возвращаться. Он не думал о том, как замысел должен воплотиться в реальность, не желая осквернять мальчишескую мечту. Он сознательно не переводил свои грезы в практическую плоскость, где сразу же встанет множество непростых вопросов. Он наслаждался и не искал ответов, не знал, ни что надо строить, ни сколько на это понадобится денег и как осуществить подобный проект в существующих условиях. Просто хотел на старости лет, когда сможет позволить себе не работать, поселиться в Кроличьей Балке навсегда.
Вдруг ему захотелось взобраться на полуразвалившуюся крепостную стену. Порывы были не в его характере, но Лука все же перекинул повод через голову лошади, и Синьора недоуменно покосилась на него. Это не входило в привычный прогулочный ритуал. Он не стал привязывать ее, зная, что умная кобыла никуда не денется, и просто закрепил повод под стременами. Подошел к стене, выбрал подходящее место, глубоко вздохнул, сделал тренировочный взмах руками и полез наверх. Глубокие выбоины в кирпичной кладке облегчали задачу и вскоре стали видны верхушки деревьев, убегающие вниз. Еще через несколько кирпичных рядов перед ним открылся вид на пойму реки, спрятанную в толстоногих ивах. Заливные луга перемежались с островами полей, разделенных лесополосами. Справа за лесом белели хатки Тернавы, а далеко впереди дыбились лиловыми громадами Карпаты.
Лука взобрался на осыпающийся гребень и выпрямился, подставив лицо невысокому, но уже ощутимому солнцу. Не успел он насладиться теплыми прикосновениями, как что-то сдавило в груди. Дыхание перехватило, и он замер в тревожном ожидании, боясь пошевелиться. «Неужели сердце?» мелькнула мысль. И дальше подумалось растяжимо и бесстрастно: потерять сознание, упасть с высоты в этом заброшенном месте… В лучшем случае он переломает ноги, в худшем – шею. Синьора рано или поздно вернется домой, но одному богу известно, сколько его будут искать… Мысли текли, неповоротливые, словно реки времени, но каменная рука, сдавившая сердце, уже отпустила его. Болезненные ощущения в груди исчезли, оставив после себя странное предчувствие.
Случилось что-то непоправимое.
Да, именно так. Что-то случилось или должно случиться, вертелось в голове, ударяясь о холодные стенки. Нет, что-то уже произошло, обрушилось, как извержение вулкана, полного раскаленной лавы, или как цунами, несущее к берегу смерть и разрушение. В душе поселилась уверенность, тонкая и прочная, как леска, и накатила тоска, такая тоска… Он попытался отбросить предчувствие, как привык отбрасывать непродуктивные ненужные мысли, и с удивлением обнаружил, что это невозможно. Леска была продета в иглу, которая ныла под ключицей, и Луку охватило муторное, липкое беспокойство. Случилось что-то нехорошее – теперь он был абсолютно уверен в этом. Тоска сменилась чувством опасности, этим проклятым ветерком, что проносится над ухом и заставляет мозг отдавать приказы в обход сознания. Особенность улавливать подобные токи развилась у него еще на войне, и не раз спасала в непростых ситуациях. Те, кто не обладал такой способностью, как правило возвращались домой в свинцовых ящиках.
Он прислушивался к себе, пока тревожный ветер не стих. В животе застыл холодный ком. Утро утратило свою прелесть, и прогулка была безнадежно испорчена. Лука осторожно спустился со стены, сел в седло и повернул назад. Тропа уводила их с Синьорой прочь от развалин, от моста, и вскоре Кроличья Балка скрылась из виду. Лука оглянулся: верхушка стены еще маячила среди стволов зазубренным краем, постепенно растворяясь среди дымки леса. Туман почти рассеялся, лишь отдельные белесые полосы стелились по сочным зеленым ложбинам. По обе стороны высились покатые спины холмов, сплошь заросшие буком и елями. Тропа петляла, и вдруг с очередного взгорка показалась Тернава.
Село уютно, как в детской ладошке, устроилось в урочище между двумя предгорными грядами. Высокие цепи, еще не совсем горы, но уже и не холмы, заросли дивными светлыми лесами. Кое-где на поверхность выглядывали отверстые зевы гранитных разломов, следы древней морены. Внизу змеилась полоска шоссе, а по обе стороны от нее краснели черепичные крыши домов.
Лука неторопливо спустился в урочище. Копыта зацокали по асфальту единственной улицы и вскоре они с Синьорой свернули на засыпанную гравием дорожку, что вела к коттеджу. Ворота были распахнуты, Ежик их ждал. Как только хозяин спешился, он молча принял кобылу, тряся головой и роняя капельки слюны. Он невнятно забормотал себе под нос и повел свою подопечную в конюшню.
Когда-то с подачи пани Брониславы Лука приютил бедного сельского идиота. С тех пор Ежик жил при конюшне и заботился о Синьоре. Он был умственно отсталым от рождения, но отвращения не внушал. Вместо интеллекта Господь бог наградил его любовью к животным. Он чувствовал, что им нужно, а они отвечали ему привязанностью. Решение оказалось верным со всех точек зрения: Лука обеспечил Синьоре отличный уход и подтвердил репутацию хорошего хозяина.
Пани Бронислава уже встала и хлопотала на кухне, Лука увидел ее силуэт через окно. Сейчас он войдет, и она накинется на него шквалом сердечных поздравлений. Значит, придется быть любезным, что-то отвечать, и уж конечно она усядется с ним завтракать. Обыкновенно она накрывала для хозяина стол в гостиной – собственно, столовой, как таковой, в коттедже не было – и удалялась восвояси. Но сегодня она не преминет воспользоваться их почти родственными отношениями, и ни за что не позволит Луке завтракать в одиночестве. Вечно этот день рождения не вовремя. Ему не хотелось никого видеть, но скрыться от пани Брониславы в такой день нечего было и думать. Он сделал обреченную на провал попытку проскользнуть через прихожую, но она тут же прокричала из кухни:
– О, Лука, вы вернулись? Иду-иду, уже все готово!
Стол в гостиной сиял белой скатертью. Разнообразные кушанья на маминых тарелках, а в средине ваза с желтыми розами. Среди прочего Лука заметил свои любимые пирожки с фасолью, холодный ростбиф, фаршированные яйца, тминный кекс и конечно роскошный именинный торт. Торт украшали свечи: белые четверка и восьмерка, обведенные бордовой траурной каймой, которая, вероятно, отвечала чувству пани Брониславы о прекрасном. Только ей могла прийти в голову мысль украсить торт свечами, будто он ребенок. Зачем вообще нужен этот торт? Могла бы обойтись тминным кексом. Впрочем, удивляться тут не приходится: для нее он и есть своего рода ребенок, подопечный, который мгновенно захиреет без заботы и внимания.
Пани Бронислава вышла из кухни, торопливо вытирая руки о фартук и улыбаясь, как начищенная монета. Недолго думая, она схватила Луку и принялась тискать его в медвежьих объятьях, хотя ростом едва доставала ему до плеча.
– С днем рождения, дорогой мой Лука! С днем рождения! – восклицала она, подзадоривая саму себя. – Желаю вам здоровья! Счастья! Дорогой вы мой, крепкого вам здоровья! Счастья, огромного! И здоровья!
Когда излияния, наконец, иссякли, они вдвоем уселись за стол. Лука разлил по крошечным рюмкам самодельную наливку – экономка свято верила, что для праздника нет более подходящего напитка – и пригубил за самого себя. Он не любил эту наливку, она была слишком приторной, но сегодня приходилось терпеть, и хотелось верить, что пани Бронислава это оценила.
Шустрая старушка отличалась отменным зрением, и Лука давно уяснил, что от ее острого глаза невозможно скрыться никому и ничему. Она знала всех жителей округи поголовно, и была в курсе всех сплетен на много километров от Тернавы: кто куда и зачем уехал, кто на ком женился, кто родился, умер, заболел, развелся, купил машину и так далее. Но ее любимым коньком было холостяцкое положение хозяина. Она неустанно сокрушалась, что такой красивый и солидный мужчина до сих пор не осчастливил какую-нибудь достойную женщину. Пару лет назад его угораздило привезти сюда Жанну, и пани Бронислава до сих пор не забыла «ту чудесную деточку», которая показалась на небосклоне, будто звездочка, а потом куда-то пропала. Отбиваясь от расспросов и намеков, он сожалел о допущенной ошибке и больше ее не повторял. Лучше пусть считает его безнадежным бобылем, чем питает иллюзии относительно женитьбы. Пусть даже думает, что у него какие-нибудь отклонения по этой части – лишь бы не пыталась устроить его личную жизнь.
Он мужественно выдержал завтрак, и пани Бронислава осталась довольна. Все прошло именно так, как она себе представляла, а для нее это было важнее всего. В конце трапезы Лука преподнес ей изящную серебряную брошку. Экономка прослезилась: она просто обожала украшения. За годы их совместной жизни таких брошек у нее накопилось немало, но каждый раз, когда Лука делал ей традиционный подарок на свой день рождения, она была счастлива, как дитя.
Беспокойство никак не оставляло его. Тягостное, муторное и липкое, оно копошилось в сердце целый день. Лука внимательно проанализировал последние события на работе, но нигде не мелькнуло ни малейшей зацепки, ни малейшего повода для такого странного состояния. Он был уверен, что не пропустил предупредительный звонок; все шло гладко, как по маслу. Днем бродил по саду, держа руки в карманах, вдыхал запахи угасающего лета, потом сел за ноутбук, чтобы поработать, но вскоре бросил эту затею, и еще до обеда уехал во Львов.
Вечером Лука собирался ужинать один и поэтому телефон так и не включил. Сэр Найджел поймет, он прекрасно знает особенности своего адвоката, и поздравит его завтра утром. Жанна тоже потерпит. Даже если она и рассчитывала на приглашение и обиделась, то виду не подаст, а ничего другого от нее и не требуется. Все остальные тем более могут подождать. Сегодня он решительно не хотел никого видеть и не собирался ни о чем переживать.
Только что это за непонятное беспокойство овладело им в Кроличьей Балке? Он не мог припомнить ничего подобного, и мучился, не находя себе места. Снова и снова анализировал вероятные причины и, не находя их, начал сомневаться, уж не сдают ли на старости лет нервы. В конце концов усилия возымели результаты; тупая игла нашла себе более комфортное положение, но так и не выскочила из сердца.
К вечеру в квартире стало совсем тесно и душно. Он привел себя в порядок и посмотрел в зеркало. Сегодня ему исполнилось сорок восемь лет. Ровно столько, сколько было маме, когда она умерла.
Он вздохнул и пристальнее всмотрелся в свое отражение. Загорелое породистое лицо, продуманная небритость. Морщины есть, но они не портят его, а выглядят как и должны, следами испытаний и раздумий. Седины многовато, но и она к месту. Лука не любил короткие стрижки и носил волосы, лежащие на шее крупными серебристыми кольцами. Осмотр в целом его удовлетворил, он поправил дорогой галстук, прошлогодний подарок сэра Найджела, и пешком отправился в ресторан.
Лука, как заправский холостяк, холил и лелеял свои привычки. В этом ресторане он бывал еще с родителями. С тех пор само заведение очень изменилось, а вот атмосфера в нем осталась прежней. Может быть, так казалось только ему, и все же он продолжал ходить сюда. На летней террасе под полосатым тентом не оказалось ни одного свободного столика. Знакомый официант заметил его и увел вовнутрь, под прохладу кондиционера.
– Вы сегодня один, пан Войнович? – вежливо спросил он.
– Да, Марк, никого не жду.
Официант кивнул, подал меню и отошел.
Есть как-то не хотелось. Проклятое беспокойство точило сердце и для начала Лука попросил бутылку вина. Потом вспомнил, что не обедал, и все же заказал стейк с кровью. В ожидании пил вино маленькими глотками, смотрел на публику за стеклом и вспоминал, как приходил сюда с родителями в их последний год. Летней террасы тогда еще не было, они сидели в шумном зале, и на столиках горели лампы. Сновали официанты с подносами, в углу наигрывал джаз усталый пианист. Ему вдруг представилось, что они оба, отец и мама, просто отлучились. Через минуту они вернутся, усядутся за столик, заговорят, и мама знакомым жестом поправит волосы. Отец начнет рассказывать что-то смешное, а мама будет улыбаться в ответ. Будет ласково смотреть на них обоих, и отпивать по маленькому глоточку из бокала. Мама любила кьянти, и отец всегда заказывал для нее это вино. Она говорила, что нет ничего вкуснее сочетания сыра и вина, а из сыров предпочитала горгонзолу с медом и грецкими орехами. Мама вообще обожала Италию: сама готовила итальянские блюда, неплохо знала язык и могла служить ходячим путеводителем по Апеннинскому полуострову. Она знала наизусть все песни любимого ею Тото Кутуньо и громко распевала их на кухне, когда была одна.
А потом там же, в Италии, на берегах озера Гарда она и умерла.
Когда он был совсем маленьким, родители ночью тайком приходили в его комнату и любовались им. Он был красивым ребенком, но они никогда не упоминали об этом днем, а ночью приходили любоваться. Весь в синяках и порезах, он крепко спал, зарывшись в разметавшиеся кудри, и не мог знать, что они на него смотрят. И все же каким-то образом он чувствовал их тайное присутствие. Оно окружало его такой безграничной любовью, что мощнее защиты нельзя было и придумать. Мальчишкой он вечно рвался в бой, был смел до безрассудства, а их любовь служила убежищем, в котором он набирался сил. И свято верил в то, что так будет всегда.
Беда заключалась в том, что он был единственным поздним ребенком, и они слишком приручили его. Мама часто говорила, что он должен быть сильным, но истинный смысл ее слов он понял много позже. Наверное, она предчувствовала, что ей придется скоро покинуть своего мальчика. Оставить его одного, когда он меньше всего будет к этому готов. Она знала и хотела предупредить, что в один прекрасный день убежище рухнет, словно карточный домик, и позади не останется ничего.
После их смерти сил едва хватило. Он чуть не сломался и был рад, что она не видит его в таком состоянии. Бродил, ослепленный горем, по львовской квартире, наполненной их вещами и их запахом и не понимал, что происходит. Сидел один в коттедже в Тернаве и смотрел на вазу с жухлыми розами, сорванными ее рукой. Одиночество набросилось на него из-за угла и застало врасплох.
Он был не готов к тому, что горе окажется таким огромным. Он пытался вместить его себе в голову, причесать, припудрить, примириться с ним, но оно никак не хотело держаться в рамках и выпирало, как дрожжевое тесто. А потом подлыми лазутчиками закрались мысли: а вдруг это была не случайность? Вдруг он не знает главного? Когда оформлялись необходимые документы, он узнал от медсестры из поликлиники, что у отца был неоперабельный рак печени. Жить ему оставалось не более полугода. Они не сказали ему об этом ни слова. Родители не сказали ему ничего. Ни словом, ни намеком не выдали тайны.
Вдруг машина не случайно протаранила ограждение и упала в воду? Что могло случиться с отцом, прекрасным водителем с многолетним стажем? Да, болезнь закралась, но силы еще не оставили его, если даже любящий сын ничего не заметил! Экспертиза подтвердила, что отец был трезв, доля алкоголя в крови не превышала допустимой.
Он сам затравил себя предположениями и загнал в угол. В тот момент Лука отдал бы все на свете, чтобы понять, что случилось с родителями. Он бесконечное количество раз представлял себе, как они сидят в придорожном ресторанчике на склоне холма и смотрят на водную гладь. На озеро Гарда опускается вечер, и солнце играет на спинах волн. Они чокаются перед тем, как выпить свое последнее вино, и не сводят с друг друга глаз. Садятся в машину, едут до намеченной планом точки, и мама берет отца за запястье. Пора. И тогда он крепко сжимает руль и со всей силы давит на газ.
Неужели они могли так с ним поступить? Неужели решили уйти вместе, оставив его одного?
Ответа не было ни тогда, ни теперь.
Лука так погрузился в свои мысли, что не услышал, о чем спрашивает Марк.
– Что-нибудь еще желаете, пан Войнович?
Он посмотрел на официанта и покачал головой:
– Спасибо, Марк. Принеси счет, я не буду кофе.
Проклятые нервы! Похоже, адвокат Войнович не в форме. С того ужасного лета прошла добрая четверть века, все давно перегорело, и зола спрессовалась в монолитную корку. К чему изводить себя ненужными воспоминаниями? Родителей давно пора удалить с игрового поля, им место на скамейке запасных, в самом дальнем углу. Трагедии необходимо оставлять в прошлом, иначе они имеют свойство отравлять настоящее.
Хотелось бы знать, отчего они так зачастили в последнее время. Очень хотелось бы знать.
Лука расплатился и вышел на воздух.
Глава 2
Утром он сидел в своем офисе, пил кофе и рассеянно перебирал бумаги. На краю стола стояла распакованная коробка с подарком Жанны, шейным платком от Балдессарини. Платок был роскошный, шелковый и слишком дорогой. Не смогла удержаться, ведь знает, что он любит такие вещи. Из приемной не доносилось ни звука, и его раздражала эта тишина. Лука понимал, что Жанна расстроена и разочарована; в глубине души она ждала приглашения если не вчера, то хотя бы сегодня, а когда и его не последовало, совсем сникла.
Он посмотрел на часы и отметил про себя, что сегодня нужно поехать к сэру Найджелу пораньше. В те дни, которые тот проводил во Львове, они встречались ежедневно около одиннадцати; работали с бумагами и обсуждали текущую ситуацию, а потом вместе обедали.
Этот звонок раздался, как гром среди ясного неба.
Впоследствии он часто думал, что именно с того дня, с того ясного августовского утра его жизнь разделилась на до и после.
На до Эммы и после Эммы.
Он вздрогнул, когда зазвонил телефон, хотя это был не первый и не последний звонок за утро. Ему звонили постоянно, тем более сегодня, когда вчера многие не дозвонились, чтобы поздравить его с днем рождения. Но Лука почему-то вздрогнул, как от удара, и сам себе удивился.
Звонил юрист из Земельного Комитета. Он иногда помогал Луке в решении тонких вопросов, и они поддерживали деловые отношения. Не приятельствовали, но вполне комфортно общались. Юрист пригласил его вместе пообедать. От обеда Лука отказался, сославшись на запланированную встречу, и они сошлись на кофе во второй половине дня.
Лука собрался, ободряюще кивнул Жанне и поехал в офис инвестиционного фонда Гэлакси. Собственно, можно было преспокойно дойти и пешком, не больше десяти минут, но зачем, если в салоне машины, еще пахнувшем новой кожей, так прохладно и приятно? Конечно, темно-фиолетовый цвет был перебором, но когда он увидел машину в салоне, решение было принято мгновенно. Мерседес СLS класса был апофеозом немецкого автомобилестроения и обошелся в приличную сумму. И все же он ни минуты не жалел о потраченных деньгах.
Двигатель урчал настолько неслышно, что порой приходилось взглянуть на приборы, чтобы понять, работает ли он. Безусловно, для поездок в Тернаву такая машина была слишком нежной, и сэр Найджел не раз укорял его за непрактичность, но Лука ничего не мог с собой поделать. Мерседесы были его слабостью, и он не видел причин отказывать себе в таких мелочах.
Он прошел через длинный офис с панорамными окнами до кабинета босса, на ходу принимая поздравления. Сэр Найджел встал навстречу и приобнял вчерашнего именинника.
– Ну что ж, с днем рождения, мой мальчик! – сказал он, роясь в ящике стола и извлекая оттуда маленький плоский футляр.
Лука открыл его и увидел изящную заколку для галстука со сверкающим камнем.
– Подожди, это ведь не то, о чем я думаю? – поднял он глаза на сэра Найджела.
– Камень? Ты думаешь, что это бриллиант? О нет, всего лишь топаз, но очень хороший. Ты же не девушка, чтобы дарить тебе бриллианты, правда? – в голубых глазах патрона светились веселые искорки. – Ох, Лука, ты до сих пор не разбираешься в драгоценностях! Как можно спутать топаз с бриллиантом? Погляди, известная фирма, между прочим.
Лука улыбнулся, обошел стол и еще раз обнял старого друга. Сэр Найджел не скрывал, что наслаждается благодарностью. В который раз Лука подумал, что нет на свете человека, который так бы походил на Санта-Клауса. Голову сэра Найджела окутывал ореол мелких белоснежных кудряшек, а румяные, как у мальчика, щеки, светились, как два наливных яблочка. Умные добрые глаза поглядывали на Луку поверх узких очков в тонюсенькой золотой оправе.
– Вчера ты опять отшельничал? – спросил он. – Я звонил.
– А… – отмахнулся Лука. – Не люблю я эту суету.
– Ты не любишь, но если люди хотят тебя поздравить, ты должен дать им эту возможность. Ведешь себя, как мальчишка. Нехорошо.
– Избавь меня от нотаций.
– Я не читаю тебе нотации, а пытаюсь учить, как сына.
– Вот учи лучше Джона. Это более благодарное занятие.
– И Джона учу, и тебя. Кстати, смею заметить, порой Джон ведет себя разумнее тебя.
– Так возьми его на работу вместо меня.
Лука хотел доставить сэру Найджелу удовольствие и поддержать эту игру в дочки-матери. Маленькому Джону, сыну сэра Найджела, было шесть лет отроду.
– Нет, как адвокат ты ведешь себя достаточно профессионально, но я не об этом. Я говорю о том, что касается лично Джона, его внутреннего мира. Он куда строже к своим поступкам. Душа не зависит от возраста.
