скачать книгу бесплатно
Кеслан внимательно смотрел то на Тавни, то на Гроулиса, а те не могли выдавить из себя и слова.
– Знаете, тогда все были уверены, что король по собственной глупости якшается с чужаками-Срединными, и много кто тоже строил планы мести, но так далеко еще никто не заходил. Позже Стормаре рассказали, что все время за этим стояла сестра короля, которую Срединные обещали сделать владелицей всего Севера. Римрил же в это время собирал сопротивление, чтобы одним мощным ударом прогнать чужаков со своей земли, но когда украли его детей, он впал в смертельную тоску, пал духом и проиграл в своей войне. Его объявили помешанным, бросили в темницу, как умалишенного, и на трон села Ареата. А Стормара продал корабль, купил вас, раздал нам все свои награбленные сокровища и ушел в глубь острова воспитывать вас и свои сады и никогда больше не вспоминать о том, как он развалил Аллурию.
Градоправитель снова сделал несколько щедрых глотков из кувшина.
– А зачем он…
– Я сначала думал, что история эта – полная чушь, но ведь наследники правда исчезли, их искали по всей стране, но так и не нашли. – Кеслан так распалился, что перебить его было уже невозможно. – Потом я начал думать, что вы и есть наследники. Но те были двойняшками, а у вас разница в возрасте. Те были голубоглазые блондины, а ты черноволосая. Да и непонятно, как вышло, что принц Блоддуэд полуоборотень, извини конечно…
– Это другое. Я не оборотень, – возмутился Гроулис, убрав лапу со стола.
– Главное, что ты не принц, – поморщился Кеслан. – Вашего воспитателя просто загрызла совесть за свое глупое злодейство. И он вел себя очень хорошо до этого дня…
– Почему он так взъелся на Грифа?
– Потому что Гриф знает эту историю, а Стормара жутко боится, что все это станет известно кому-то кроме меня! Гриф очень талантливый молодой человек, он рассказал мне при личной встрече, что до него доходили разные вести о Соленом Псе. Здесь-то эту легендарную личность уже давно забыли, да и он уже совсем не похож на себя прежнего, со своими-то цветочками и овощами. И тут уже должен спрашивать я: что еще такого натворил в своем прошлом Стормара, и какими еще сказками меня накормил, что теперь так боится любых людей с большой земли, к которым непонятно зачем плавал столько лет?
– Я не верю вам, – заявил Гроулис, решительно вставая со своего кресла. – У вас нет никаких доказательств.
– Юноша, я бы сам не поверил, но…
– Чтобы он обрекал на смерть невинного ребенка? Черта с два, господин Градоправитель! Эта история может быть о ком угодно, но не о моем отце. Он никогда не поступил бы так. И рассказал бы нам, если бы такое прошлое имело место быть.
– Согласен, сейчас он уже совсем другой человек! – быстро оправдывался Кеслан, чье лицо на глазах наливалось кровью от волнения. – Это-то меня и испугало, когда он набросился на Грифа: я подумал, не превратился ли Сказочник снова в Соленого Пса? Не начнет ли он снова безумствовать, как раньше?
– Нет никакого раньше, – сказал Гроулис, – все, что имеет значение – это настоящий момент, это здесь и сейчас, а не легенда, рассказанная кому-то когда-то двенадцать лет назад. Вы сами этому учили.
Кажется, только с этой последней фразой до Кеслана вдруг дошло понимание, что последние полчаса он чуть ли не во весь свой мощный голос вещал о чужом прошлом, переступив через несколько собственных законов. От стыда он раскрыл рот, как удивленный ребенок, и застыл, таращась на разгневанного Гроулиса и притихшую Тавни.
– Я верю человеку, который спас мне жизнь, хотя не обязан был этого делать. – Гроулис тщательно и внятно ковал каждое свое слово. – И мне плевать на все остальное. Спасибо за ужин. Тавни, идем.
Она бросила на градоправителя последний извиняющийся взгляд, но тот смотрел в стену невидящими глазами, словно перед ним только что развернулось самое пугающее зрелище в жизни. Гроулис схватил сестру за руку и выволок на улицу.
– Что ты наделала? – заорал он на нее и отпихнул так, что она ударилась спиной о стену дома градоправителя.
Амулеты, обереги и талисманы бешено раскачивались на его шее, запястьях и в волосах. Его глаза горели в темноте, и весь он выглядел дико – даже страшнее, чем Стормара в день прибытия Грифа.
– Это ты заставила его все это рассказать! Точнее, придумать, потому что это неправда. Это перо, где ты взяла его, кто тебе его дал? Ты забыла, что всю жизнь Стормара учил нас ни на шаг не приближаться ко всему этому мракобесию и ведьмовству?
– Отпусти меня, мне больно! – рука Тавни под железными пальцами Гроулиса начинала неметь.
– Я предупреждал тебя тысячу раз! С этим твоим письмом! С этим твоим нытьем, твоими глупыми картинками, а теперь…
– Гроулис, отпусти ее сейчас же.
К Гроулису и Тавни незаметно подошел Гриф. Сейчас на его лице не было ни следа былой смешливости – он сжимал в руках длинную палку и было ясно, что не будет колебаться, пустить ли ее в ход. Гроулиса, впрочем, это не смутило: он отпустил бледную сестру и решительно развернулся к Грифу с тем же диким огнем в глазах.
– Можешь сколько угодно подкупать Отщепенцев любыми сокровищами, – медленно сказал он, – но я все равно чую, что за тобой стоит какая-то темнота.
Взгляд Грифа стал холоден и насмешлив – он словно вырос, почти сравнявшись с высоким Гроулисом:
– Посмотри на себя, папенькин сыночек. Сам-то чувствуешь, как тебе промыли голову сказками и страхами? Темнота, говоришь? А лапка твоя как там, не болит?
Гроулис собирался было ответить, но тут дикий крик перебил его на полувыдохе. Все трое бросились к главной площади, откуда доносилось безумие криков, скрежет, рычание Зверя и причитания Отщепенцев, выбегавших из домов в халатах, пижамах и ночных сорочках. Впрочем, большинство из них в ужасе от увиденного сразу бросались обратно, а остальные пытались удержать детей подальше от открывшейся сцены. Вороны во главе с огромным Урхасом вились над площадью, истошно крича на разные свои вороньи лады.
В центре площади Нечто, воя и содрогаясь, натужно ползло в сторону порта. Оно выглядело уже совсем иначе, нежели раньше: с него содрали верхний слой хлама, а остальной мусор расшатывался и отпадал со спины и боков сам с собой. Чего только не было в той куче, становившейся все больше по мере движения Зверя: битое стекло, куски металла, ошметки мебели, вилки, ножи, ложки, ботинки, листы пергамента, рыбьи кости и другие, совершенно невообразимые предметы. На проплешинах, образовывавшихся на теле Нечто, начала просматриваться бурая, вязкая кожа…
Тавни вдруг поняла, что Нечто ползет не по собственной воле – оно из последних сил тянуло за собой цепи, один конец которых терялся где-то в его туше, а другой находился в руках Стормары, Ивы и нескольких стражей-отщепенцев. Звено за звеном они вытягивали из несчастного существа цепи, из последних сил упираясь ногами в землю. Ива уже готова была сдаться, руки Стормары были содраны в кровь. Гроулис бросился к Иве и, отпихнув ее, схватился за цепь сам рукой и лапой.
– Неужели, – услышала она за свой спиной выдох Грифа.
– Стормара! – раздался испуганный басовитый взвизг: Кеслан, в домашних тапочках и с тупорылым котом, повисшим у него на локте, тяжко выбежал на площадь. – Я убью тебя, обещаю!
Стормара лишь улыбнулся, перехватил поудобнее цепь и, под истеричные вопли ворон, гул Нечто и причитания Отщепенцев, зычно крикнул что-то Гроулису и стражам. На раз-два-три они в семь пар рук, нечеловечески мощно рванули на себя цепь.
Легкий хлопок, похожий на тот, что издает избавленная от пробки бутылка, раздался над Плавучей Скалой, возымев удивительное действие. Вороны, люди, ветер, Нечто, бряцанье цепей, даже, кажется, волны – все стихло в единый миг. Стормара, Гроулис и помогавшие им стражи, потеряв опору, завалились на спины, а цепи бессильно рухнули на мостовую. Они были скреплены с огромным якорем, который все это время покоился в теле несчастного Зверя; помимо якоря, на них налип тот же мусор, но уже страшнее и больше, чем тот, что покрывал Нечто плотным панцирем. Оружие, сгнившие остовы каких-то машин и механизмов, невиданные деревянные рамы, лохмотья, когда-то бывшие роскошными платьями, золотые канделябры… Все это, покрытое липкой субстанцией, теперь страшно топорщилось в тусклом свете фонарей в самом центре площади, а Нечто, растрепанное, сдувалось на глазах, как оболочка без наполнения.
Внезапно плавучая скала сотряслась, вороны вновь зашлись в буйстве, люди вскричали в панике, хватаясь друг за друга, чтобы удержать равновесие. Раздался еще один хлопок, такой громкий, что многие Отщепенцы схватились за уши; вслед за этим Скала снова дрогнула. Гриф ловко подхватил Тавни под локоть, беспокойно оглядываясь, а та запрокинула голову к небу и ахнула. Луна плыла. Само небо плыло, а поднявшийся резкий ветер едва не прибивал ворон к земле своей неожиданной яростью.
– Цепь острова разорвана… – прошептал Гриф.
– Кеслан! – весело крикнул Стормара градоправителю. Тот лишь медленно перевел на него невидящие, ошарашенные глаза. – Тебя и твой город посетил сам Дух этого Острова, болван!..
В тот же миг Нечто зашевелилось. Его влажная жирная кожа ссохлась и пошла трещинами, словно пролежала на солнце много дней, а затем, с новым дуновением ветра, начала рассыпаться с мягким шелестом, и сквозь трещины площадь озарило яркое теплое пламя, бившее откуда-то из сердцевины сброшенной шкуры. Отщепенцы закрыли глаза руками; Тавни сощурилась и сквозь почти сомкнутые веки видела, как последние ошметки Существа осыпаются наземь, обнажая все крепчающее свечение. Гриф обхватил ее за плечи и оттянул к себе, назад, а свечение, сбросив последние куски своего панциря, теперь приближалось к Стормаре.
Все, что она могла разглядеть – очертания светящегося белого шара, от которого мало-помалу начали отделяться несколько лучей. С тем, как эти странные отростки приобретали очертания, свечение тускнело, хотя все же продолжало нещадно бить по глазам. Светлое облако вытянуло шею, пару ног, длинный светящийся хвост, похожий на павлиний, и, наконец, четыре остроконечных, нежно подрагивающих крыла. Свет, или Дух, или Нечто – двигалось к старому пирату, для виду поводя иногда крыльями по воздуху, звенящему от тишины и изумления присутствующих. И лишь Стормара, единственный, чьи глаза безболезненно могли любоваться тем, кого он пожалел и освободил, не отпрянул и не выглядел испуганным. С самой спокойной улыбкой на разглаженном, красивом лице он вытянул руку к Духу, а тот медленно тянулся вытянутой головой к его руке в безмолвном приветствии.
Рука коснулась света, и Дух запрокинул голову и издал не крик и не вой, а чистейшую ноту, а после, не переставая петь, взмахнул всеми четырьмя своими крылами и хвостом и взвился в воздух, как одинокая восьмиконечная звезда. Его свет еще долго покрывал площадь, перебивая тусклое свечение фонарей города, пока Дух не растворился в ночной темноте, унося за собой трепет той высокой сильной ноты.
И когда последний дрожащий отголосок его песни отзвучал в заряженном воздухе, повисло молчание. Тавни собственное дыхание казалось невыносимо, неприлично громким. Постепенно оцепенение спадало с Отщепенцев; самые храбрые и любопытные стали тихо подбираться к тому, что осталось от Нечто. Кеслан взмахивал руками и открывал рот, как рыба, словно не мог подобрать слов.
И Стормара вдруг засмеялся. Это был не тихий сдержанный смех, которым иногда вежливо хихикал Сказочник, и не хриплый лай, которым в былые времена заходился Соленый Пес, – а смех настоящего Стормары, молодого, голубоглазого и казавшегося выше, чем он на самом деле был, Стормары, которого Тавни и Гроулис видели очень редко, пару раз в своей жизни, Стормары до безумств, падений и вины.
Гриф фыркнул, резко развернулся на каблуках и понесся к своему дому, расталкивая толпу.
Глава 5. Новые и старые письма
Кеслан Дуор, с головой, обвязанной вымоченным в травяном настое полотенцем, сидел в Зале Совещаний со своими приближенными: Мастером Торговли, Мастером Знаний, Начальником Стражи, Начальником Порта и некоторыми другими уважаемыми горожанами. Среди них была и Ива, молчаливая и настороженная в это ослепительное солнечное утро. Отсутствовал только Сказочник – на сегодняшний совет его не позвали. Плавучая Скала по-прежнему дрейфовала в Болтливом море в сторону перешейка между Аллурией и Галласом, северными странами-близнецами, повинуясь мощному течению.
– Мы приютили этого головореза, рискуя всем, господин Градоправитель, – вещал Мастер Торговли. – Когда он притащился сюда впервые, за ним охотилась Ареата. Затем он ее одурачил, и мы согласились его защитить с его щенками. Дали ему землю и дом, даже ввели в Совет…
– Без его помощи мы бы ни за что не отстроили Город, – возразил Мастер Знаний. – У нас тогда не было ни средств, ни людей.
– Ну, надо ж чем-то заглаживать вину за все содеянное. И он давно бы ее загладил, и мы забыли бы обо всем, как забывали в случае каждого из нас, если бы он не продолжил делать глупости… Он посеял хаос среди нас, нарушив закон, и мы ему это простили. В очередной раз! А теперь, когда Остров еще и порвал цепи и отправился в плаванье, к чему он снова приложил свои грязные лапы, я вообще не представляю, как нас будут находить торговцы и прочие! Я боюсь сесть и примерно подсчитать наши грядущие убытки, потому что у меня разорвется сердце!
– У нас нет никаких оснований что-либо делать с ним, господин Мастер Торговли, – устало сказал Кеслан, растирая виски пальцами. – То, что случилось ночью, случилось не по его вине… Черт знает, что стало бы, если бы не он…
– Верно. Но, полагаю, господин Мастер Торговли разумел, что вокруг этого человека постоянно скапливаются беды, – мрачно сказал Начальник Порта – некогда старший помощник Стормары на «Горбатой Акуле».
– И так было всегда, господа, – громко и многозначительно не унимался Мастер Торговли. – Эта мутная история про наследников короля… Вы представляете, что станет с нашим Островом, если он таки приблизится к Аллурии, и кто-то узнает, что у нас тут спокойно выращивает тыквы убийца племянников королевы?
– Сколько раз за сегодня вы пресекли закон, господин Мастер Торговли? – спросила вдруг Ива, до сей минуты хранившая молчание. Одиннадцать пар глаз уставились на нее. – Я полагала, речь пойдет о том, что делать с Островом, но никак не о том, как наказывать кого-то из нас за древние грехи.
– Я тоже хотел бы напомнить, раз уж вы об этом заговорили, – проскрипел Кеслан Дуор сквозь чудовищную головную боль, – что ни один из присутствующих в этом зале не может похвастаться блестящей репутацией до прибытия на Остров. Я не прав?
Присутствующие потупились.
– Поэтому я не желаю больше слушать этот галдеж. Пользуясь своим титулом Градоправителя, который вы сами отдали мне двенадцать лет назад, не сомневаясь в своем решении, я требую прекратить это глупое обсуждение. Господин Мастер Знаний, я ожидаю, что вы с учениками сможете расписать путь Острова…
– Да, господин Градоправитель.
– На сегодня Совещание окончено.
Кеслан сполз со своего высокого кресла и, придерживая обеими руками гудящую голову, вышел из зала. Неожиданно Ива, глубоко вздохнув и собравшись с мыслями, встала, закрыла дверь и окинула взглядом остальных членов Совета, не тронувшихся с места.
– Вы все знаете, что Кеслан всегда симпатизировал Сказочнику, – сказала она так тихо и серьезно, что даже ее картавость уже не казалась забавной. – Он стар и мягок, переживания последних дней подкосили его здоровье, и он совсем не понимает, в какой опасности находится.
– Вы же только что шипели на меня за подобные мысли! – вскинул брови Мастер Торговли.
– Только чтобы отвести подозрения. На самом деле мне кажется, что вы все думаете о том же, о чем я, не правда ли?
– Он опасен!
– Он безумен!
– В подвалах его дома хранятся несметные богатства, оставшиеся от Соленого Пса.
– Он отцепил Остров, набросился на новенького, занимается колдовством. Видели его сына?
– Ему не место среди нас.
– Он не даст себя прогнать просто так, – уверенно сказал Начальник Порта. – Вы не видели Соленого Пса и не знаете его. А я знаю и я уверен, что в Сказочнике от Соленого Пса осталось больше, чем вы думаете. Он умеет быть жестоким и мстительным. И тогда нам несдобровать…
– Что же тогда?
Совет затих – никто не решался высказать прямо, что было у них на уме. К тому же, многие симпатизировали Сказочнику, чье пустое кресло притягивало к себе стыдливые взгляды, словно он по-прежнему сидел в нем.
– Подумайте об этом, – вздохнул Мастер Знаний. – Мне бы не хотелось кровопролития.
– Кто знает. В крайнем случае придется прибегнуть к нему. Я боюсь этого человека. Я боюсь за своих детей, с которыми учатся его воспитанники. Я не уверен, что мы справимся с последствиями его глупости – и не уверен, что эта глупость его когда-нибудь покинет, – скорбно молвил Мастер Торговли, и остальные понимающе закивали в тон ему.
– Прости меня здесь и сейчас, дорогой друг, – пробормотала Ива, выходя из зала последней и тоскливо глядя на пустое кресло. – Ты поймешь позже…
Стормара притащил три большие тыквы в центр своего сада, который за те дни, пока хозяин не приводил его в порядок, разросся буйным цветом. Вообще, с тех пор, как Плавучая Скала сорвалась с цепи и отправилась в плаванье, ее флора и фауна словно тоже очнулись после долгого сна. Некогда серый с проплешинами остров вдруг раскрасился зеленым; его жухлая трава превратилась в изумрудные ковры, в которых утопали стопы ходящих, и привезенные Грифом саженцы и цветы, поначалу чувствовавшие себя на новом месте неуютно, теперь жадно тянулись к Солнцу.
Он не говорил с ними три дня, не выходил в город, хранивший мрачное молчание, а только прятался где-то в лесах и у Мудреца с Мирчем. При этом, появляясь дома, Стормара выглядел бодрым и помолодевшим. К детям он не подходил, зато одаривал необычайным вниманием свои цветы и тыквы, в которых путешествие Острова вдохнуло новую жизнь. Наконец, пришло время поговорить по душам.
А на тех двух молодых душах лежали смутные чувства. Гроулис, казалось, выбросил из головы ужин в доме Кеслана Дуора, зато освобождение Духа, это живое чудо, мерещилось ему во снах и наяву, как навязчивый, но прекрасный фантом. С Тавни дела обстояли наоборот. Много раз она сбегала в город встретить Грифа, но он словно избегал ее, постоянно занимаясь с учениками и даже не давая ей войти в свою комнату. Кеслан Дуор при встрече с ней краснел и замыкался, Ива словно сквозь землю провалилась – как будто весь мир решил заточить ее в цитадель приоткрывшейся страшной тайны того, кого она двенадцать лет называла своим отцом.
– Присаживайтесь, – пригласил он Гроулиса и Тавни, указывая на тыквы рукой, тоном, не допускавшим возражений.
Воспитанники сели – тихая, растерянная Тавни и Гроулис, вдохновленный и немного напуганный чудом, виденным им три ночи назад.
– Как дела? – просто спросил Стормара, словно ничего особенного не произошло.
– У меня нет слов. Я думал, что сошел с ума, – чуть ли не с гордостью сказал Гроулис.
– Ты говорил, что все это выдумки и сказки, – дрожаще ответила Тавни.
Стормара уставился на нее.
– Что, опять?
– Ты нам рассказывал много сказок, когда мы были маленькие. Да и когда выросли, никогда не упускал случая. И не только нам. Но в конце сказки, какой бы прекрасной она не была, ты всегда говорил, что это все чушь, а если не чушь, то очень хорошо приукрашенная история. Говорил, что подобное навсегда покинуло наш мир. Зачем?
– Так, все ясно, – вздохнул Стормара. – Там, где Гроулис чувствует себя особенным и все познавшим, Тавни начинает искать подвох, копаясь в прошлом. Какие же вы у меня идиоты оба… Но это я виноват, да. Все, что я делал, было лишь ради вас. Вы не поняли бы меня раньше, но этой ночью судьба сама распорядилась, чтобы вы это увидели. Не исключено, что в первый и последний раз, кстати.
– А если судьба решит, что нам хватит и этого, мы так и будем сидеть на этом острове, пока не состаримся в тыквенном саду, как ты?
– Вы не будете сидеть на этом острове, – усмехнулся старик. – Как вы уже поняли, Дух Плавучей Скалы оборвал цепь. Мы дрейфуем к перешейку между Аллурией и Галласом, и сойти нам нужно будет в Аллурии.
– Сойти? То есть, мы покинем Плавучую Скалу? – удивился Гроулис.
– Да. Я освободил ее, а теперь она несет меня туда, где я должен быть. Мы должны найти людей, которые все еще преданы стране, которую я знал. А затем бороться вместе с ними.
– Бороться? С кем? Война давно закончилась. Да ее и не было – восстание продлилось всего несколько дней и закончилось разгромом короля. Ты сам это говорил. Так с кем тебе вдруг захотелось повоевать? – голос Тавни дрожал, словно она готова была позорно расплакаться. Какая-то струнка внутри нее оборвалась: глядя на отца, она теперь видела сундук на морском дне с наследником внутри, вспоминала звериное, искаженное лицо Стормары на площади, когда он увидел Грифа – и его наглое спокойствие сейчас доставляло ей почти физическую боль. – Или старые тайны вдруг дают о себе знать? С ними ты решил бороться?
– Ах, вот как, – без удивления и злости отозвался Стормара. – И кто же изволил, преступив закон, наконец рассказал тебе эту… хм… историю?
– Эту чушь, – решительно встрял Гроулис. – Никто. Какой-то дурак на улице, пьяница из порта.
Тавни ощутила на щеках горячие, горькие слезы и отвернулась.
Стормара подставил лицо свежему ветру, который все крепчал с тем, как Плавучая Скала приближалась к Аллурии и Галласу. Солнце весело отражалось от его гладко выбритой макушки. Старик протянул Тавни связку писем, по-прежнему не глядя на нее:
– Отнеси это на почту и разошли их все – ровно восемь штук, если на то будет достаточно птиц. Это важно, девочка моя. Иди прямо сейчас, а позже я тебе все объясню.
Тавни выхватила письма из его руки и бросилась к Городу, жуя дрожащие от обиды губы.
– А это тебе. – Стормара дал Гроулису плотно зашитую кожаную сумку, в которой были, по всей видимости, какие-то мелкие предметы и пара небольших книг. – Она не промокает в воде, не сразу сгорает в огне, но шита обычными нитками. Засунь за пояс и таскай с собой везде. Ты поймешь, когда ее нужно будет вспороть…
Их голубые глаза встретились, и Стормара пристально, с силой рассматривал Гроулиса, похожего на щенка, готового завилять хвостом и запрыгать, если хозяин намекнет о своем хорошем расположении.
– Ты мудрый, хоть ты и лентяй и упрямец, каких поискать, – тихо сказал Стормара. – И у меня много надежд на тебя, сынок. Ты очень нужен мне в грядущем далеком путешествии, ты, твоя храбрость и вера мне.
Он промолчал, перекатывая на языке какие-то слова.
– А пока мы еще не там, где должны быть, – наконец, продолжил старый пират, – пригляди за своей сестрой.
