Рваные паруса. Гротеск

скачать книгу бесплатно


– Да вы с ума сошли! Я же при исполнении! – Семён Семёныч даже покрылся испариной стыда, явления в его возрасте редкого.

– Шутка! – Марченко как бы остановил Смирного, а тот, всё равно, ничего не понял, – Лёгкая, элегантная, не прошла… Так что за ужасы вы нам там уготовили? Неужели, Курцева назначили главнюком?

– Ваш Курцев, – взвился бывший Квазимодо, – дерьмо!

– Почему наш? – удивился Савелий.

– Ну, не твой, а Лёвкин! Он у него Царём работал!

– Работал. Я у всех работал, и буду работать. Это – моя профессия. Глупо – находиться в театре и не работать, хотя есть и такие! – и Лёва посмотрел на Чуфырина.

– Это я-то не работаю! Да я…

– Семён Семёныч! Я смотрю на вас только потому, что вы тоже знаете, что есть такие, кто не работает.

Помреж остыл также быстро, как и взорвался.

– Да, знаю, могу перечислить…

– Не надо! – улыбнулся Савелий.

– Да, не надо! – Митя сделал вид, что тоже участвует в разговоре.

– Хорошо, не надо, – Семён Семеныч, наконец, улыбнулся, – Одно скажу: Додик – настоящий политик, и всех ждёт сюрприз.

– Судя по вашему восторгу, сюрприз – рыбак, и нам не противен, – Лёва допил пиво.

– Точно!

– Ну, что ж, лучше не будет, а хуже некуда.

Друзья поднялись из-за стола.

– Да, кстати, как Сенька-то? – сын Чуфырина тоже уже танцевал в театре, и Лёве пришлось «подвинуться» с исполнением знаменитого «гопака» из «Тараса Бульбы», который давал, как левые платные концерты, так и шефаки с банкетами.

– Спасибо, отлично! Фаина ему новые шаровары сшила, – жена помрежа, Фаина, тоже бывшая балерина, работала заведующей костюмерным цехом, – Да, Лёв, там три концертика в сентябре, так мы тебе один оставим.

– Сама простота! – Лёва пожал руки Сидорову и Смирному, – Не поздравляйте! – и, повернувшись к Чуфырину, добавил – Щедрый вы, Семён Семёныч! Так я загоржусь.

Раздался первый звонок. Всех приглашали в зрительный зал.

– Коль, займи местечко в десятой ложе, – Лёва первым двинулся к выходу, – Я только позвоню.

Так бывало часто, проведя с кем-нибудь долгий период времени, например – утро, Лев уставал от общения, и ему необходимо было сменить видеоряд. Митя и Савелий, а особенно Семён Семёныч, заставили его затосковать. У телефона никого не оказалось, из фойе неслись радостные приветствия, и было ещё несколько минут на разговор. Марченко решил позвонить Вере. С Верой его познакомили Тюпины. Она, как и Сауле, работала воспитательницей в детском саду, была на семь лет моложе Лёвы и понравилась ему сразу. Это случилось Первого Мая. После «Доктора Айболита», где Лев в очередной раз «прикинулся» обезьяной Чичи, позвонил Стасик и сказал, что они едут.

– Но мать в командировке, и холодильник пуст, – Марченко был иногда честен в таких вопросах.

– Ничего не надо! – Тюпин был переполнен эмоциями, – И продукты, и женщины у нас есть!

– По какому случаю праздник, Стас? Уж не солидарничаешь ли ты, часом, с трудящимися? – Лёва говорил голосом Ленина.

– Нет, будем тебя женить! – и Тюпин подленько хихикнул.

– Наконец-то! Я тогда свидетелей позову. «Раз везут продукты, соседей накормлю», – подумал Лёва, – а Рома им на гитаре

сыграет.

– Зови, зови! А главное, скатерть свежую постели!

Ждать было не долго. К 17.00 подъехала зелёная тюпинская развалина, которую стыдно было называть «Москвичом», и Лёва окрестил её – «Подмосквич». Из неё выгрузились: Сауле, сам Стасик и две милые девушки, как потом выяснилось, Вера и Настя – музыкальный работник всё того же детского сада. Сумок было много. Лёва наблюдал высадку из окна вместе с ближайшими друзьями, Ромой и Сергеем, которые легко откликнулись на приглашение.

Теперь артист и воспитательница, конечно же, общались часто, а тогда, в мае – просто голову потеряли, прогуляли всю ночь, на второй день переехали к Тюпиным, и что самое замечательное, стали целоваться. Но не сразу, сначала два часа присматривались, улыбочки всякие строили друг другу, подмигивали. А потом тост на брудершафт Лёва предложил, это чтобы, значит, на ты не опоздать перейти. И было это скреплено долгим поцелуем. Причём все считали вслух, как на свадьбе, насколько у них воздуха хватит. И воздуха хватило, и очень это Вере с Лёвой понравилось. И теперь они уже целовались при каждой встрече, но по традиции, всегда спустя два часа, не раньше.

– Верочка! Это Лёва! Да! Почему ты дома? Ах да, ещё же ведь август! А у нас сбор труппы. Да! – Лёва говорил отрывисто, улыбаясь и позируя у телефона, пожимая проходящим мужчинам руки, а женщин, выборочно, поглаживая по задним карманам джинс, или по тому месту, где они бывают.

Вера была рада его звонку. Ей вообще это неожиданное приключение, в хорошем смысле, пришлось по душе – артист, весельчак, танцует, анекдоты рассказывает, вообще не даёт скучать, да ещё и целуется только с ней. Настораживали две вещи: Лев постоянно был под градусом, и когда градус доходил до определённой отметки, непременно начинал читать стихи. И ладно бы – Есенина, Пушкина, так нет же – свои. А с поэзией Верочка дружила только в рамках приличия школьной программы. Не смотря на эти пока мелочи, получилось так, что и сегодня Вера сама спросила Лёву, не ожидая этого от себя, о том, что он делает завтра.

– Конечно, свободен! Звони Тюпиным, поедем к ним в гости. Ну, всё, пока, а то нас зовут в зал, – и дальше были гудки.

Вера и обрадовалась предстоящей встрече, и сразу вспомнила о двух припасённых бутылках шампанского, и только немного удивилась тому, что звонить опять придётся ей… «Но он же там занят в своём театре!»

А в зал пока не звали. И Лёва, хоть и подумывал о женитьбе на Вере, не отказывал пока себе в удовольствии измять одну-другую попавшуюся под руку юбку. Сейчас он, как раз, обнял, проходившую мимо, свою бывшую невесту, теперь жену какого-то провинциального эстрадного танцора, Полину Древскую, в девичестве Косареву.

– Ты почему так долго ко мне не заходишь? Твой ведь ещё в поездке.

– С ума сошёл! Я была у тебя три дня назад! – Полина даже поперхнулась дымом сигареты.

– Три дня – это вечность! А, впрочем, я шучу. Ближайшее время я, кажется, занят, – Лёва обхватил Полину за талию, – пойдём, послушаем мудрецов дивана.

– Кого, кого?

– Видишь ли, в Древнем Китае – некое подобие президиума при Императоре называлось диваном. А у тебя на уме опять было что-то в пастельных тонах? А! Балеринка?

– Не умничай! Не люблю! – и они вышли в фойе Белые Столбы, как Марченко называл это место в театре за шесть белых колонн. Они толи держали потолок, толи были сняты с фасада, от греха подальше, во время мятежа 1905 года, а потом по рассеянности забыты в фойе на самом проходе. Теперь они были одним из лиц театра.