скачать книгу бесплатно
Перед выходом из храма отец Гонгэ задержал меня, сказав:
– Завтра ко мне приезжает супружеская пара Смитов из Америки. Сам американец уже был у меня два месяца тому назад, уговаривал поставить свою электронную ловушку у дерева. Но я отказал ему. Он – из НАСА и имеет какое-то влияние на своё правительство. Это хорошо, что вы у меня гостите, я думаю, что он попридержит свой пыл убеждения. И, может быть, вообще перестанет мне надоедать.
Мы поклонились настоятелю храма и отправились в свои кельи.
Так закончился мой первый день в храме «Шести углов».
День второй «Появление Синего Дракона»
Всем живущим на земле
Умереть придёт пора,
И когда такой конец,
Миг, что длится жизнь моя,
Веселиться жажду я!
Отомо Табито (III-349) «Манъёсю»
Und die Erde war w?st und leer, und es war finster auf der Tiefe; und der Geist Gottes schwebte auf dem Wasser.
Утром, во время сна, я почувствовал какое-то движение рядом с моей лесной кельей. Открыв глаза, я выглянул наружу, подняв полог на двери, и увидел, как двое монахов направлялись в сторону храма на утреннее бдение. Были ещё сумерки, четыре или пять часов утра, я опять забрался с головой под футон и уснул глубоким сном. Мне было необходимо выспаться в то утро, потому что меня ждало такое потрясение, каких в своей жизни я переживал не часто.
Я проснулся, когда солнце уже освещало лужайку перед тысячелетним деревом. Вокруг было тихо. Я вышел из кельи, чтобы прогуляться и размять ноги. Когда я начал делать зарядку, то увидел вдалеке на тропинке поднимающихся к нам из долины двух туристов: парня и девушку с рюкзаками. Я вспомнил, что вечером, перед расставаньем, отец Гонгэ предупредил меня о визите супружеской пары Смитов. Супруги поднялись на лужайку, и у меня бешено забилось сердце. Я видел её.
Да, это была она, моя Натали. Они оба поздоровались со мной по-английски. Я им ответил тем же приветствием. Натали сделала вид, что не знает меня, но я заметил, что, увидев меня, она побледнела. После приветствия Смит и Натали направились в сторону храма. Я остался один, потрясённый до глубины души. Мне нужно было побыть одному, чтобы привести свои чувства и мысли в нормальное состояние. Я был потрясён, подавлен и расстроен одновременно от нахлынувших на меня воспоминаний и ревности, от которой пересохло в горле и сдавило дыхание. Я углубился в лесную чащу. На ветвях деревьев висели огромные пауки, но я не обращал на них внимания. Найдя большой плоский камень на уклоне горы, я уселся и погрузился в раздумья.
Впервые я увидел Натали, когда ещё учился в инязе. Изучая японский и китайский на факультете восточных языков, я пытался сохранить свои знания немецкого и французского, которые изучал ещё в школе. Для этого по вечерам, после работы в библиотеке, я удалялся в одну из аудиторий и читал по часу или полтора немецкие и французские книги. Читал всегда вслух, руководствуясь системой немецкого учёного археолога Германа Шлимана, который полагал, что изучение иностранных языков эффективно лишь тогда, когда человек активно пользуется этим языком, произнося слова вслух, или говорит с воображаемым слушателем. На занятиях мне хватало речевых упражнений на японском, китайском и английском языках, но два языка моего детства и юношества оставались в пассиве, а я хорошо знал, как быстро забываются навыки устной речи, когда этим языком не пользуешься, поэтому ввёл правило в своей повседневной жизни: посвящать им не менее часа. Эти языки мне нравились, особенно французский. Я считал их языками моей души, поэтому читал на них книги с наслаждением.
В один из таких вечеров, в двери аудитории раздался стук. Дверь открылась, и на пороге стояла с ведром воды и шваброй в руках она, моя Натали, первая и последняя в моей жизни девственница.
– Вы меня извините, – сказала она, – но вы здесь занимаетесь один. Не могли бы вы перейти в соседнюю аудиторию. Мне нужно здесь помыть полы.
Так я впервые увидал эту стройную, худенькую девушку, похожую на подростка, с большими карими глазами и очень симпатичными чертами лица. Она была чуть выше среднего роста и обладала такой очаровательной грацией, что на неё невозможно было не обратить внимание. В институте на занятиях я её не встречал.
Я вежливо извинился и перешёл в другую аудиторию. Через несколько вечеров она опять постучала мне в двери. Я собрался уже перейти в другую аудиторию, но она мне сказала:
– Какой красивый французский язык.
– Да, – сказал я, – он мне тоже очень нравится.
– А я в школе и сейчас в училище изучаю немецкий.
– Моя мама преподавала немецкий в школе, – сказал я, – но она умерла. Поэтому немецкий язык тоже мне дорог, как память о маме, поэтому я никогда его не забуду. Вот здесь читаю книги на немецком и французском языках.
– Как странно, – сказала она, – у меня тоже недавно умер отец, он был музыкантом.
– Я очень сожалею, – сочувственно произнёс я.
– А я учусь в хореографическом училище, и хочу стать балериной, – сказала она. – Мы с мамой живём недалеко от института, по вечерам я подрабатываю здесь в вашем учебном корпусе. Вот.
И она взглядом указало на ведро и швабру.
– А вы эти языки изучаете в институте? – спросила она.
– Нет – ответил я, – на занятиях я изучаю японский, китайский и английский.
– Зачем вам так много иностранных языков? – удивилась она.
– Как говорил Карл Маркс, каждый новый иностранный язык – это ещё одно оружие в жизненной борьбе, – пошутил я.
Но, кажется, она эту шутку не поняла. Поэтому я продолжил:
– Традиционно до революции русские всегда изучали два иностранных языка: немецкий и французский. Это – у нас в крови. Начинали всегда с немецкого, потому что он считался всегда самым трудным. Помните, как у Толстого в романе «Детство, отрочество, юность»? После немецкого уже не один язык не страшен, все другие языки легче его. По-немецки говорили все наши цари, так как брали в жёны немецких принцесс. В какой-то степени немецкий язык был, как бы вторым государственным официальным языком в Российской империи, тем более что со времён Петра Первого в науке и армии работало очень много немцев. При дворе наших царей часто слышалась немецкая речь. Вторым языком был всегда французский. На нём говорила вся аристократия и интеллигенция. Благодаря ему высшие сливки общества блистали остроумием, как говорил Гегель в «Философии духа», французы всех поражали своим стремлением нравиться и остроумием – bel esprit.
– И зачем это они делали? – улыбнувшись, спросила Натали.
– Наверное, чтобы нравиться женщинам, – ответил я ей и тоже улыбнулся.
– Но зачем столько языков? – опять повторила она вопрос.
– Потому что, изучая иностранный язык, мы познаём чужую культуру, как бы приобретаем ещё один ум, и на одну и ту же вещь можем смотреть уже многосторонне. Каждый иностранный язык обогащает нас, через него мы начинаем больше ценить свою культуру и бережнее относиться к своему родному языку. Русская передовая интеллигенция всегда относилась серьёзно к изучению иностранных языков, потому что считала себя частью всеобщей мировой культуры, поэтому не замыкалась в себе, а находила возможности аналитически и многосторонне подходить к решению многих своих проблем. Благодаря такому образованию, девятнадцатый век стал золотым веком в развитии нашей культуры. Вспомните наших писателей, учёных, композиторов, философов.
– Да, – задумчиво произнесла Натали. – Вы, наверное, правы. Но учить иностранный язык так сложно. У меня по немецкому языку выше четвёрки никогда не было оценки.
– Это потому что вы изучаете только один язык, – заметил я. – Как только вы начнёте изучать второй язык, так вам сразу же станет легче. Потому что вы поймёте систему языка, и будете уже изучать язык в сравнении с другим языком. На первом этапе сравнивать иностранный язык со своим очень сложно. Потому что мы как бы находимся внутри своего языка, и не можем обособиться. Но когда вы изучаете два иностранных языка, то становится легче их сравнивать, потому что хорошо видится всё на расстоянии. А через эти два языка и на свой язык обратите более пристальное внимание. Станете уважать его. Тем более, нам можно гордиться нашим языком, потому что он один из самых развитых и совершенных языков в мире, благодаря нашей культуре и истории.
– Я хотела бы изучать ещё французский, – скромно заметила она.
– В чём же дело? – спросил я её. – Начните его изучать.
– Но как? – покачала головой Натали. – У него такое сложное произношение.
– Я вам помогу, – охотно согласился я.
Она посмотрела на меня удивлённо и спросила:
– А зачем вам это надо? Я не смогу платить за уроки.
– Разве всё дело в оплате?! – воскликнул я увлечённо. – Знания вообще должны приобретаться бесплатно. И для меня будет удовольствие заниматься с вами.
Она недоверчиво посмотрела мне в глаза.
– Потому что, – продолжил я, – я сам испытываю большое наслаждение, когда слышу этот язык или говорю на нём. И тем более мне будет приятно научить этому языку такую любознательную девушку, как вы.
От этих слов она покраснела.
– Но, – заметил я, – чтоб меня ни в чём не обвинили, и чтоб никто ничего не подумал о наших встречах, скажите мне, вы достигли уже совершеннолетия?
– Уже давно, – сказала она очень серьёзно.
– Когда? – уточнил я, глядя на её почти детски черты лица.
– Полгода назад, – ответила она.
Я улыбнулся.
С этого времени по вечерам мы стали вместе заниматься французским языком. Её успехи меня поражали. Она имела идеальный музыкальный слух. Буквально всё схватывала налету. Через несколько занятий я стал провожать её до дому. С каждой встречей она мне нравилась всё больше и больше. Возможно, что я уже влюбился в неё. Провожая её домой, я говорил с ней на разные темы, и она всё впитывала в себя, как губка. Кое-что она рассказывала мне сама, но очень сдержанно и, как мне казалось, смущённо. Её смущение мне очень нравилось. Возможно, она считала меня очень начитанным студентом, и принижала свои знания и способности. Я её постоянно хвалил. У меня возникла мысль, что она влюбилась в меня, но она была настолько сдержанной, что я понять этого не мог, поэтому не переходил границы в наших отношениях. Однажды я её пригласил в театр на оперу, она с радостью приняла моё приглашение. Когда мы возвращались из театра на такси, сидя с ней на заднем сидении, я пожал её руку. Она её не отняла. Я её обнял за талию, она опять никак не среагировала. В тот вечер, провожая её, я впервые поцеловал её. И она это восприняла спокойно.
Через несколько вечеров я пригласил её на бутылку шампанского в один офис, где я по ночам подрабатывал сторожем. В здание никого не было, мы уселись в приёмном зале на кожаном диване возле журнального столика, где я поставил бутылку шампанского и вазу с фруктами. Не знаю, решил ли я соблазнить её сознательно, или всё происходило неосознанно, сейчас мне трудно это понять. Я чувствовал, что она девственница. До этого я не делал таких попыток.
Да, она мне нравилась. Но она казалась мне ещё такой юной, а я был намного её старше. Я учился, и женитьба не входила в мои ближайшие планы. Но один раз я увидел её разговаривающей с милиционером. Милиционер ей что-то весело говорил, а она смеялась. Помню, как меня в сердце кольнула ревность, а в голове пронеслась мысль: «Если не я, то это сделает другой». И этот случай повлиял на мою решимость.
Я налил ей в бокал вина и сказал:
– Я люблю тебя, и знаю, что ты меня любишь, но сейчас я не могу на тебе жениться, потому что учусь. Нам как-то нужно, во-первых, не допустить секс, воздержаться от половой близости. Во-вторых, не нужно, чтобы ты сейчас забеременела.
Мы выпили, я поцеловал её в губы. Она таяла в моих объятьях и отдавалась мне вся целиком. Я стал склонять её голову на валик дивана, она не сопротивлялась, я уложил ей на диван и, обнимая, одной рукой сорвал с неё нижнюю одежду. Она инстинктивно хотела освободиться, но я не дал этого сделать, так как сам был очень возбуждён. Я прижал её к дивану и почувствовал нижнюю часть её голого тела. Бёдра и талия были хрупкими и изящными, своими изгибами напоминая скрипку. Я сознавал уже тогда, что держу в своих руках единственную драгоценность всей моей жизни. И я почувствовал, что если бы сейчас кто-нибудь захотел отнять её у меня, то я б не пожалел своей жизни, чтобы её удержать. Я попытался войти в неё, но не смог этого сделать, она ещё не принимала меня. Я не выдержал напряжения и кончил. Когда я это делал, ногой толкнул журнальный столик, один бокал упал на пол и разбился. Обнимая её, я продолжал целовать её лицо, но возбуждение уже спало, я немного успокоился. Встав с дивана, я посмотрел на осколки разбитого бокала и подумал: «Уж не дурное ли это предзнаменование». Но я уже ничего не мог с собой поделать, если б даже мне сказали, что после её соблазнения меня ждёт смерть, я бы всё равно был с ней, и умер бы самым счастливым человеком. Она была девственницей.
– Вот, видишь, этого не получилось, – сказала она, как бы облегчённо, – между нами ничего не было.
– Да, – сказал я, – уже поздно. Мне нужно отвезти тебя к маме и вернуться на работу.
Я собрал осколки разбитого бокала. Она встала с дивана и быстро оделась. Я прибрался и вызвал такси. Когда мы ехали по ночному городу, я, обнимая её, спросил:
– Можно к тебе приехать утром?
– Да, – ответила она, – мама уходит на работу в восемь часом.
Отвезя её домой, я вернулся на работу и лёг на тот самый диван, на котором она чуть было не стала женщиной. У меня даже в мыслях не было отступить и оставить её в покое. Утром я приехал к ней. Когда она впустила меня к себе, взгляд у неё был смущённый.
Мы прошли к ней в комнату. В маленькой комнате стояла узкая старая кровать, платяной шкаф, стол и два стула, скромная келья девственницы. Я стал её молча раздевать, она стояла передо мной, покорная как овечка. И это меня приводило в сильное возбуждение. Я раздел её и уложил на постели. Она смотрела на меня испуганно, но не произносила ни одного слова. Я сказал ей:
– Потерпи, сейчас тебе будет немного больно, но через это нужно пройти.
Я с силой вошёл в неё, она вскрикнула от боли. Но я уже находился в ней, она стала моей на всю жизнь.
Я так думал тогда, и, может быть, не ошибся. После этого я каждое утро приходил к ней, как только её мама уходила на работу. Это были самые счастливые часы в моей жизни. Мы любили друг дуга. Я любил её не только как женщину, но как своего ребёнка, которого у меня никогда не было. Она же, потеряв отца, относилась ко мне с безропотным послушанием и какой-то благоговейной любовью, может быть, я, и в самом деле, заменял ей тогда её отца.
Иногда я её спрашивал, почему у неё не было до меня парней из её знакомых сверстников, она мне призналась, что с ними ей всегда было скучно. Я спросил, неужели у неё никогда не возникало ситуаций, когда её могли сделать женщиной. Она улыбнулась и сказала, что была одна такая ситуация, когда они однажды отправились с сокурсницами на выступление в другой город. Учитель, опекавший ей, поместил её в купе с собой, и ночью попытался овладеть ею, но она так пихнула его ногами, что у того чуть не получилось сотрясение головы.
В том году она оканчивала училище, а я – предпоследний год своего обучения. Летом я домой не поехал, а провёл всё лето с ней, живя в общежитии. Мы вместе уезжали в лес, вдвоём устраивали пикники где-нибудь в укромном местечке, при этом я её раздевал донага, любуясь её совершенной фигурой, длинными стройными ногами балерины и изумительной пластикой её движений. Она сидела голенькая на простыне, гармонично сливаясь своей красотой с красотой природы. Я, как художник, любовался ею и сравнивал её с божественной феей, ниспосланной мне с небес на землю. Она всегда меня смущалась, в силу своего строгого семейного воспитания, но безропотно исполняла все мои желания. И это меня очень возбуждало и толкало к таким изощрённым действиям, что я сам удивлялся себе. Она смущалась ещё оттого, что, как ей казалось, мало знала то, о чём я ей рассказывал. Но я говорил ей:
– Не стесняйся, что ты чего-то не знаешь, я тоже многого не знаю, и чем больше узнаю, тем больше чувствую, что меньше и меньше что-то знаю в этом мире. Но у меня последнее время возникло мненье, что и другие знают очень мало об этом мире и нашей действительности, как будто знанья эти рассыпаны по всему миру, и каждый знает только небольшую их часть, а собрать все знания вместе мы не в состоянии.
В один из таких дней она мне сказала, что уже не хочет быть балериной, а собирается поступить в иняз, чтобы изучать французский язык.
Меня это несколько удивило, но я с готовностью предложил ей свою помощь в подготовке к экзамену. Осенью она поступила в институт и стала студенткой. Мы могли ужу встречаться открыто, но с её матерью у меня произошёл неприятный разговор. Её мать была профессиональной балериной, и обвинила меня в том, что я своим влиянием закрыл ей дорогу к блестящей карьере. Поэтому я всегда избегал встреч с её матерью. Прошёл целый год нашей безоблачной любви, мы духовно, физически и психологически так подходили друг к другу, что я в минуты нашей близости ей говорил, что мы с ней всегда будем неразлучны, как кинжал и ножны. Она была верной мне во всём, и даже многое перенимала из моих привычек и увлечений, так самостоятельно, втайне от меня, начала учить японский язык. Как потом призналась, хотела удивить меня. Когда я узнал об этом, то опять предложил свою помощь, и мы некоторое время занимались вместе. Но японский язык ей давался трудно, она никак не могла привыкнуть к иероглифам.
Но вот наступил момент, когда меня решили отправить на двухгодичную стажировку за границу. Натали очень не хотела расставаться со мной. Перед самым моим отъездом мы даже из-за этого поссорились.
Я уехал в Японию, а она попала на практику переводчицей в Интурист. Я послал несколько писем на её домашний адрес, но ответа не получил. Когда же я вернулся через два года в институт, то узнал, что вскоре после моего отъезда она познакомилась в Интуристе с американцем и вышла за него замуж. Это потрясение было для меня как удар кинжалом в сердце. После этого я её не видел, прошло уже более семи лет, как она жила в Америке. И вот в это утро я увидел её с преуспевающим американским парнем, который официально являлся её супругом. Я и раньше не мог представить, что она ещё с кем-то могла заниматься любовью, и кто-то мог обладать тем, что принадлежало только мне. Но вот жестокая реальность в то утро продемонстрировала мне весь ужас разрыва с моей единственной любовью в этом мире. Перед моим внутренним взором всплыл фрагмент нашего довольно жёсткого разговора перед расставаньем с ней. Она мне сказала в расстроенных чувствах:
– Как ты можешь оставлять меня одну на два года?
– А что, ты не можешь два года прожить без секса?
– Нет, не могу, – сказала она.
– А сколько можешь?
– Два месяца.
– И как нам быть?
– Не знаю, тебе решать.
– Но твоя мама не хочет, чтоб я женился на тебе.
– При чём здесь моя мама?
– Ну как же? Она же твоя мать?
– Но я не собираюсь с ней жить вечно.
– Да, ты такая симпатичная девушка, можешь найти себе очень хорошего парня на это время, – я сказал ей это как бы в шутку, испытывая её, ожидая, что она на это ответит.
– Ты этого хочешь? – гневно спросила она меня.
Я промолчал, удивляясь сам своим словам. Как я мог ей сказать такое, да ещё перед нашим долгим расставанием? Я прикусил язык. В жизни иногда случаются моменты непонимания между очень близкими людьми. Если сразу же не объясниться в такие моменты, то они могут обернуться бедой. Иногда вылетят такие слова, и за них не расплатишься всей своей жизнью. Так и случилось со мной. Она резко повернулась и ушла. Оставалось несколько дней до моего отъезда, я пытался её найти, но безуспешно. Дважды, приходя к ней домой, я натыкался на холодный взгляд её матери, её не оказывалось дома. Я уехал, так и не попрощавшись с ней. После этого я её потерял окончательно. И вот сейчас, возможно, что они с этим парнем лежат в одной постели и предаются любовному экстазу.
От этой мысли у меня потемнело в глазах.
Я встал и побрёл к своей хижине возле огромного дерева.
К моему удивлению я увидел на поляне Натали, которая прогуливалась одна, без своего мужа.
– Наконец-то, – сказала она, – ты появился. Я тебя уже около получаса жду. Мой муж лёг спать, мы вчера вечером прилетели в Токио и тут же поехали на западное побережье, так что не спали всю ночь. Муж лёг спать, а мне с тобой нужно поговорить. Пойдём куда-нибудь в укромное место.
В противоречивых чувствах я потащил её именно туда, где только что предавался отчаянью. Она нисколько не изменилась, стала разве что женственнее. Когда мы оказались возле плоского камня на уклоне горы, я неожиданно для себя обнял её, и моя рука заскользила, как обычно, туда, где были открыты для меня всегда двери. Она не отстранилась, покорная всем моим желаниям, как и раньше. Я расстегнул её джинсы и уложил её на камень. Мы опять соединились после семилетней разлуки.
– Почему ты меня предала? – спросил я, после того как мы, насладившись страстным единеньем, лежали, обнимая друг друга, на прохладном камне.
– Ты ещё спрашиваешь меня, после того, что я пережила?! – воскликнула она гневно. – Это ты меня предал, уехал на два года в самое трудное для меня время. Ты знаешь, что я воспитываю твою дочь?
– Как? – воскликнул я ошарашенно, сев на камне. – Какую дочь? Почему я ничего о ней не знаю?
