Лес

скачать книгу бесплатно

Хват поднялся из кресла, подошел к аккуратно сложенной в форме пирамиды поленнице, взял сверху первые попавшиеся кругляши и бросил в камин. Взметнулся сноп искр, и огонь, весело потрескивая, принялся вылизывать сухое дерево.

– Да ты не жадничай, не жадничай! – проворчал Судья. – Подбрось еще. Сдается мне, год-два – и досюда Лес доберется: дерева тогда на всех хватит, – он хохотнул над своей шуткой, зевнул и прикрыл глаза.

В зале было так натоплено, что впору окна настежь распахивать, но Хват не стал перечить, выбрал полено потолще и отправил его вслед за другими в огонь. Украдкой смахнув пот со лба, оттащил свое кресло подальше от камина, уселся вполоборота от Судьи и, чтобы чем-то занять себя, принялся лениво разглядывать старинное полотно на противоположной стене.

Хват был равнодушен к искусству. По большому счету, он был равнодушен и к дорогим украшениям, золоту, драгоценным камням – всему тому, что застилает глаза обычному обывателю, вдруг превращая законопослушного горожанина в преступника, а порой и в убийцу или, того хуже, в отступника.

Конечно, Хват знал цену золоту. Но больше в прикладном аспекте: подкуп и шантаж, шантаж и подкуп. Как любил повторять Судья, «у всех есть своя цена». И в этом Хват, возглавлявший не первый год Тайную сыскную канцелярию, не мог с ним не согласиться.

В камине потрескивало. Отблески разгорающегося огня заплясали по медной раме. Хват вздрогнул. На большом полотне вдруг проявилось изображение пирамиды. Цвета золота. А над ней словно парил глаз. Да-да, именно глаз, чуть прищуренный, смотрящий вниз из-за темных грозовых туч.

– Странно, – Хват задумался. Даже несколько раз моргнул для порядка. Он, наверное, уже в двадцатый раз видел эту старинную картину в тяжелой медной раме. По заведенному обычаю перед каждой важной операцией Судья собирал доверенных людей именно в этой части своего замка. Здесь принимались окончательные решения, определялись сферы ответственности и намечался порядок предстоящей работы. Хват мог бы поклясться, что на картине был изображен герб рода Денберров, к которому принадлежал его господин, – трехгранный наконечник боевого копья с насаженным на него яблоком. Несколько столетий назад героические предки Судьи выбили степняков из Срединных земель, присоединив к Великому Городу обширные фруктовые рощи. Этот пронзающий спелый фрукт трехгранный наконечник, как объяснял Судья, и символизировал тот самый подвиг.

Хват всегда был внимателен к мелочам. Да и как могло быть иначе в его-то работе? «Интересно, – мысленно присвистнул он. – Может, раньше я смотрел на картину под другим углом? Или причина в сильно натопленной комнате?»

Хват привстал со своего места, и изображение тут же смазалось. Пирамида превратилась в знакомый наконечник копья с яблоком на острие. Он снова откинулся в кресле – ничего не изменилось. Хват поерзал на мягком кресле, повел головой из стороны в сторону, пытаясь вернуться в прежнее положение. Ничего. Странная пирамида с нависшим над ней глазом не проявлялась.

– Что за… – прошипел он.

В этот момент в камине затрещало. Огонь добрался до толстого сухого полена, и языки пламени тотчас же охватили его. Полумрак залы вновь отступил к тяжелым портьерам, наглухо закрывающим окна. По каменным стенам побежали тени, блеснула тусклой медью рама, и Хват снова увидел пирамиду. Стараясь не шевелиться, он на этот раз более пристально вгляделся в изображение, находя в легких мазках неизвестного художника все новые детали.

Из огромного глаза во все стороны вылетали то ли молнии, то ли искры. Внизу, у подножия строения (теперь Хват не сомневался, что оно рукотворное), словно подчеркивая его величие, художник изобразил лес, голубую ленту реки, бегущей меж высоких берегов, а чуть дальше и человеческое поселение: город или деревню. «Картина-то, как оказалось, с секретом!» Хват уже было собрался расспросить о ней Судью, как со стороны дивана донесся тихий храп. Хват обернулся и поймал внимательный взгляд наложницы. Девушка совсем по-детски поднесла палец к губам, призывая его хранить молчание. Хват в ответ кивнул и отвернулся.

У девушки было имя, данное ей при рождении, но Судья звал ее просто Бяшкой. Альварское словечко: так у них звались молодые высокогорные козочки с легкой и пушистой, но очень теплой шерсткой. Даже лучшие альварские ловчие декадами выслеживали этих животных, поджидая момента, когда одна из особей отобьется от стада и спустится в поисках пищи на плоскогорье. Только тогда еще был шанс поймать животное, с легкостью взбирающееся по практически отвесным скалам.

Девушка жила в замке уже больше года, что само по себе было вещью неслыханной. Не то чтобы Судья не любил женщин, напротив, у него было столько содержанок и наложниц любых возрастов и сословий, что спроси его, сколько, он и сам бы крепко задумался. Но женщины никогда не задерживались в его роскошной обители надолго. День-два, от силы десять. Особо понравившимся он покупал дома и время от времени оказывал им честь своими визитами. Других селил в своем огромном имении, окруженном фруктовыми рощами. Там он любил собирать близких соратников или нужных ему людей и называл это посиделками. Хват знал не понаслышке, что эти «посиделки» могли продолжаться не один день и частенько заканчивались оргиями.

Бяшка вошла в жизнь Судьи тихо, незаметно для окружения, но прочно. А все благодаря ему, Хвату! Он обнаружил девушку в сиротском приюте, больше похожем на притон. Его люди проводили очередную операцию по выявлению отверженцев и прочесывали подобного рода заведения в восточном пригороде. Одной из задержанных оказалась Бяшка. Если бы не Хват, судьбе девушки не позавидовали бы и каторжане с каменоломен на Белых Скалах. Однако Хват подходил к работе ответственно и все проверял самолично, не гнушаясь даже личных допросов отверженцев.

На первый взгляд ничего особенного в ней не было. Да и что можно разглядеть в давно не мытой девочке-подростке со свалявшимися волосами, пусть даже и длиной до тощей задницы? К тому же замухрышка оказалась немой от рождения. Но не зря Хват считался лучшим учеником и правой рукой Судьи. Из допросов отловленных отверженцев и обычных постояльцев злачного местечка он выхватил одну интересную деталь, которую просмотрели работавшие до него дознаватели.

Девушка вдобавок к своей немоте оказалась больна падучей. Дело вроде бы не такое уж удивительное – Хват знал эту болезнь. Не зря много лет тому назад Судья в приказном порядке отправил его, тогда еще мальчишку, на три года в подмастерья к Дегу-костоправу. Много он за то обучение больных перевидал. В умении врачевать, конечно, Дега он не догнал, но распознавать болезни научился. И вот что-то Хвата в этой девушке насторожило. Поначалу он вовсе хотел отпустить ее на все четыре стороны: падучая хоть и редкая болезнь, но отношения к Дару никакого не имеет. Только его дремучие подчиненные, готовые видеть чуть ли не в каждом законопослушном горожанине отверженца, могли причислить ее к изгоям. Но все же что-то Хвата остановило.

Он приказал хорошенько отмыть девушку и лично доставил ее к Судье. Хват понимал, что если вытащил «пустышку», то, весьма вероятно, навлечет на себя гнев господина и надолго попадет в немилость. Судья терпеть не мог, когда его отрывали от важных дел. Особенно по такому непроверенному поводу. Но Хват также знал, что, подключив к проверке сторонних, пусть даже и доверенных людей, и подтвердив с их помощью догадку, ценность находки он если не к нулю сведет, то точно снизит вдвое.

Ему повезло. Судья находился в хорошем расположении духа и не только внимательно выслушал доклад Хвата, но и распорядился оставить девчонку под наблюдением в замке. «До выяснения…» – как он туманно выразился. Срочно был вызван Вислоухий. Хват, по роду своей службы, перевидавший немало насильников и убийц. Среди них попадались и вовсе одержимые, которых причислить-то к человеческому роду язык не поворачивался. Попривык или, как говорится, перегорел. В общем, относился к этому как к издержкам своей рутинной работы. Но в присутствии Вислоухого всегда испытывал необъяснимое волнение, граничащее со страхом, и как ни пытался совладать с собой, ни разу не обрел спокойствия. Самое большее, на что его хватало, – это не подавать вида.

И ведь ничего особенного в облике Вислоухого не было: старик как старик. Сколько ему лет, Хват не знал. Но с тех пор как они впервые повстречались – а это было, дайте Ушедшие памяти, Исхода три назад, – тот нисколько не изменился. Невысокого роста, чуть сгорбленный старикашка. Такого в любой деревне встретишь – не заметишь. Разве что абсолютно лысый череп, словно обтянутый пожелтевшим пергаментом, да рваные, зарубцевавшиеся бардовыми узлами шрамы на месте ушных раковин, бросались в глаза и вызывали легкое неприятие.

Дело, конечно же, было не в этом. А в том, что Вислоухий, заберите его Ушедшие, был самым что ни на есть отверженцем, отмеченным проклятьем Доминии! Что его объединяло с Судьей, так люто ненавидящим этих выродков, Хват не знал. Да, наверное, и не хотел знать. В разговорах они эту тему не поднимали, хотя Судья, конечно, понимал, что Хват не мог не заметить особого отношения к Вислоухому. Рассудив, что это не его ума дело, Хват смирился с заведенным порядком, стараясь лишний раз не пересекаться со стариком.

Но в тот раз без Вислоухого было не обойтись. Может, именно тогда Хват больше ощутил, чем понял, зачем Судья приблизил к себе этого отверженца. Вдруг вспомнилась брошенная стариком вскользь фраза: «Свой среди чужих, чужой среди своих». И он впервые испытал к Вислоухому что-то отдаленно похожее на жалость. Тогда-то страх и улетучился.

Бяшка оказалась уникальной. Это стало понятно в самый первый вечер, когда они втроем ставили на ней эксперимент за экспериментом. Судья в кои-то веки отослал всю свою многочисленную челядь навестить родных. Оставил только охрану периметра замка… Уже потом до Хвата стали доходить сведения, что Судья под разными предлогами спускал в ведомство Алхимика запросы по аналогичным поведенческим аномалиям у отверженцев – видать, хотел до конца уяснить, есть у девчонки этот проклятый Дар или нет. Но архивариусы так и не смогли найти в хрониках нечто подобное.

Только дела это не меняло. Уникальность девушки состояла в ее особой реакции на воздействие любого отверженца: Бяшка тотчас же падала, начинала биться головой о землю, скрежетать зубами и пускать пену изо рта.

В общем, все признаки падучей были налицо. Кому хоть раз довелось такое увидеть, ни с чем другим не перепутает. Но это было еще не все. То же самое происходило, когда внушению подвергался другой человек рядом с девушкой!

Таким Судью ни до, ни после Хвату видеть не доводилось. Могущественный властитель походил на ребенка, получившего подарок, о котором даже мечтать не смел, но мнущегося с ноги на ногу в страхе протянуть руку – чтобы, не дай бог, тот не исчез или взрослые в самый последний момент не передумали и не забрали его обратно.

Хват вместе с Вислоухим (спасибо старику) еле уговорили Судью дать девушке передохнуть от экспериментов. Каждый такой припадок отнимал много сил, и она просто могла не дотянуть до рассвета.

К концу следующего дня у Хвата раскалывалась голова, его постоянно мутило: воздействия Даром не обходились без последствий для организма. Не лучшим образом чувствовали себя и остальные: всегда холеное лицо Судьи осунулось и пошло красными пятнами, Вислоухий еще больше сгорбился и к вечеру не мог подняться с кресла без посторонней помощи. Про девушку и вовсе говорить не стоило. Припадки становились с каждым разом все продолжительнее. В связи с секретностью на помощь лекарей она, понятное дело, рассчитывать не могла. В ход пошли бабушкины средства: чтобы побыстрее привести девушку в чувства, растирали ей грудь и лицо уксусной водой, а потом отпаивали подогретым «Лаврейским», предварительно разведя в вине побольше сахара.

Путем таких мучительных испытаний установили, что Бяшка «детектирует» направленное воздействие на постороннего человека, удаленного от нее максимум на пять-шесть шагов. Вислоухий, правда, предположил, что если девушку хорошо кормить и содержать в нормальных условиях, то восприимчивость может увеличиться как минимум вдвое.

В конце концов Судья объявил находку девушки подарком Ушедших (тут Хват скромно потупил глаза) и отпустил их с Вислоухим по домам. Требования сохранить эту историю в строгом секрете не прозвучало, но взгляд Судьи, брошенный напоследок, был красноречивее любых слов.

Учитывая комплекцию Судьи, он был не из мерзливых, но одна только мысль о том, что кто-то сможет заглянуть ему в разум при помощи Дара, пугала до дрожи в коленях. Руки моментально холодели, так и хотелось протянуть их к огню… Увы, жаркое пламя только обжигало, но не согревало. Разве что Бяшке удавалось одним своим присутствием вселять уверенность в Судью, да и то до тех пор, пока он снова не погружался в размышления и переставал замечать сидевшую у ног девушку.

Имея некоторую склонность к чёрному юмору, свою голову Судья сравнивал с сосудом, наполненным зажигательной смесью. Немало этих ёмкостей взорвалось в результате неосторожного обращения при проведении армейских испытаниях огнемётов. У Судьи имелся полный список погибших, где напротив каждого имени стояли пометки, сделанные Казначеем. Он тогда потребовал провести тщательное расследование с целью выявления степени вины каждого обретшего покой испытателя. Страж возмущался, говоря о том, что все они погибли героями, а их семьям положена честная компенсация. Но Казначей стоял на своем и сумел-таки снизить выплаты, усмотрев в действиях некоторых стражников халатное отношение к делу, вылившееся в преднамеренное нарушение инструкции по обращению с опасной военной техникой.

«Интересно, – мысленно усмехнулся Судья, – достойна ли хоть какой-нибудь компенсации моя голова? Голова человека, сознательно готовящегося нарушить все писаные и неписаные законы Хранителей. Становлюсь ли я при этом преступником? – он неоднократно задавал себе этот вопрос, привычно взвешивая степень вины на весах правосудия, и каждый раз ответ звучал одинаково: – Нет» Впрочем, некоторые Хранители, не знакомые с тонкостями юриспруденции, могли и не разделять его точки зрения. Судья не надеялся, что будет правильно понят, оттого и не вербовал сторонников, в полной мере осознавая, что легче объяснить слепому от рождения разницу между цветом Орфиуса и Доминии, чем растолковать свою истинную цель.

«Казначей не безнадёжен, – покосившись на дремлющую Бяшку, подумал Судья. – Лишённый сентиментальности прагматик. Способен мыслить логически. Не человек, а математическая формула для управления экономикой. Лесничего заботит только безопасность Великого Города. Этому он предан всей душой и как никто понимает, что если не наступят перемены, то грядущего наступления Леса нам не пережить. Алхимик… Самый, пожалуй, двуличный и непредсказуемый тип. Затаившийся отверженец. От него точно нужно держаться подальше до поры до времени. Палец о палец не ударит, чтобы меня поддержать, но переметнется тут же, стоит только открыто продемонстрировать свою силу. Ну, и Страж. Типичный солдафон. Из разряда тех, кто сначала делает, а затем думает. Верный пёс Верховного. Станет противодействовать мне в любом случае»

Этот мысленный пасьянс Судья раскладывал не впервые, просчитывая варианты спасения Великого Города от надвигающейся катастрофы. Свою миссию он иначе не называл, хотя в Судебном Уложении, почти не изменившемся со времени Арчи Мудрого, подобные деяния классифицировались как измена и попытка государственного переворота. «Должностное лицо, уличённое в преступном умысле в отношении Хранителей Великого Города, да предстанет перед судом без права на защитника. Явных и тайных пособников злоумышленника уравнять с ним по тяжести обвинения и судить их без снисхождения к сословию, полу и возрасту, невзирая на долю участия каждого в совместном преступном деянии» – процитировал по памяти Судья, знавший наизусть законы Великого Города.

Закон составляли люди, явно далёкие от образа мыслей Казначея, который обладал, хоть и весьма своеобразными, но чётко сформулированными понятиями о справедливости. Все ближайшие родственники обвиняемого сразу же объявлялись злоумышленниками без права на оправдание и помилование. Наказание по этой статье Судебного Уложения предусматривалось максимально возможное, дабы отбить охоту к заговорам против Хранителей. В Архивах сохранились материалы громкого процесса, состоявшегося почти двести лет тому назад. В перечне осужденных упоминались три грудных младенца мужского пола, девочка пяти лет от роду, а также преклонного возраста женщина, давно потерявшая рассудок и способность ясно мыслить. Все они были казнены на общих основаниях, как и предписывалось законом.

Судья внимательно изучил все случаи применения самой строгой статьи законодательства Великого Города и не нашёл повода для сомнений в виновности зачинщиков. Ими двигала жажда власти – древняя как мир прихоть, жертвами которой пало столько людей, что общее их количество не поддаётся никакому исчислению. Редко кто способен обуздать в себе эту страсть, словно медленно действующий яд, подтачивающую изнутри слабую человеческую натуру, которой всегда свойственно желать большего. «Вкусив её, ты не познаешь насыщенья, лишь голод разожжёшь внутри» Так говорил о власти мудрец. Судья был полностью согласен с этим высказыванием, но себя не считал опьянённым мечтой о власти заговорщиком.

Напротив, он искренне полагал, что совершит благое дело, если сумеет избавить Великий Город от никчёмных Хранителей во главе с Верховным. Никто из них, за исключением разве что Лесничего, не способен понять, насколько опасен курс нынешнего руководства, прямиком ведущего всех в объятия кровожадных лесных тварей. Не будет никому спасения от их клыков, когтей, ядовитых жал и прочих несущих смерть приспособлений. Напыщенный болван – Страж утверждал, что его войска отразят любую угрозу, но кому, как не Судье, было знать о настроениях в рядах стражников. В подавляющем большинстве своём они трусливы, плохо обучены, не в состоянии менять тактику на поле сражения. Надеются только на толстые стены башен и зажигательную смесь. Массированного исхода со стороны Леса такой обороне не сдержать. Мир катился под откос, и никто был не в состоянии этого ощутить.

Существовали древние пророчества о наступлении Эры Равновесия, но отрывочные тексты, составленные ещё до правления Арчи Мудрого, понять было непросто. Тогда Судья решил сам разобраться, что же может скрываться за этими двумя словами «Эра Равновесия», и первая пришедшая в голову аналогия прямо указывала на весы правосудия. «Так это же обо мне! – он поразился такой простой отгадке. – Во главе Великого Города должен встать тот, кому привычно взвешивать дела и поступки людские, судить согласно закону и карать преступивших его». Это открытие так поразило Судью, что на одном из совещаний у Верховного он даже заговорил об Эре Равновесия, справедливо полагая, что отсчёт её следует вести от момента, когда осознал свою роль в грядущих переменах.

Втайне Судья надеялся, что кто-нибудь из Хранителей сообразит: неспроста зашёл такой разговор. Но вместо того, чтобы задуматься, они предпочли пропустить мимо ушей информацию, ценность которой были не в состоянии оценить. «Что ж, – решил он тогда, если не могут понять с полуслова, значит, слов будет недостаточно. Придётся действовать самому, надеясь, что соратники созреют по мере осуществления плана спасения Великого Города». Он в одиночку держал в руках весы правосудия, и плечам Судьи выпало стать опорой для новой Эры Равновесия. Он знал, что справится, хотя без помощников не обойтись.

Требовалась сила, способная сокрушить Лес. С ним невозможно договориться, его можно только победить. Такой силы в Великом Городе, а равно и его окрестностях, не отыскалось, потому Судья обратил свой взор на просторы южных степей. Издавна населявшие эти края кочевые народы могли стать оружием в борьбе с Лесом. Отношения со степняками были сложными, омрачёнными многолетним противостоянием за обладание землями на левобережье Быстрой Воды. Если обратиться к ним за помощью по официальным дипломатическим каналам, то ответа можно ожидать нескоро, а Лес уже на пороге. Донесения приходят неутешительные, и полной картины даже ещё не сложилось. Да и потребовать взамен степняки могут столько, что Верховный никогда не пойдёт на такую сделку, даже если на кону спасение Великого Города.

Судья считал себя прозорливей главы Совета Хранителей и мог пожертвовать частью ради спасения целого. Вот только степняки частью никогда не удовлетворятся. Они не забывают прошлых обид и воздают за них всегда с лихвой. «А тут ещё их позорное поражение в Ритуале на Праздновании Первого Исхода… – Судья до хруста стиснул зубы. – Как всё некстати… Из-за неизвестно откуда взявшегося выскочки провалился хитроумный план по вовлечению степняков в политику Великого Города. Причём, легального вовлечения! Посредством Высочайшей Просьбы! Впрочем, что об этом сейчас думать? Теперь без большой крови не обойтись. Ушедшие боги свидетели, я всем сердцем желал без этого обойтись».

Прежние, тщательно выстроенные планы пришлось отбросить, как скомканную бумагу. Дунул ветер, загнал комок в дальний угол, и только уборщикам теперь есть дело до запылившейся бумажки. Судья вздохнул, перебирая пальцами мягкие волосы Бяшки. Поражение он воспринял стойко и от борьбы не отказался. Если судьбе угодно испытать Великий Город на прочность, да будет так. Степняки будут отчаянно сражаться только за ту территорию, которую считают своей. Им неважно с кем сражаться. Люди, или лесные твари, значения не имеет. Чтобы сохранить Великий Город, его требовалось бросить к ногам степняков.

Они во все времена отличались храбростью, упорством, но не безрассудством. Вековая борьба за территории приучила кочевников уважать противника, имеющего преимущество в техническом оснащении и обладающего мощными оборонительными укреплениями. Степняки сильны в чистом поле, где за считанные минуты способны окружить и уничтожить регулярные войска или разграбить небольшой поселок. Но Город им не по зубам, и они сами это прекрасно понимают. Без стенобитных орудий осада становится делом безнадёжным, а инженеров в степи отродясь не водилось.

Совсем недавно пришли тревожные вести о том, что Исход не обошёл стороной и степные оазисы. Сердце Великого Гурта подверглось нападению, и у степняков теперь появились все основания откочевать дальше на север. Как тут не вспомнить, что когда-то они владели этими территориями. «Нельзя допустить, чтобы степняки удовлетворились захватом Срединных земель, – Судья не заметил, как стал барабанить пальцами по макушке дремавшей Бяшки, и та, словно недовольный щенок, стала тихонько поскуливать. – Но кочевники пойдут войной на Великий Город только в том случае, если им обеспечить беспрепятственный проход внутрь. О захвате малыми силами ворот и удержании их до тех пор, пока воины степей проникнут на городскую территорию, не могло быть и речи. Собрать и вооружить достаточного размера диверсионный отряд, да ещё так, чтобы это укрылось от внимания Стража и Верховного – задача невыполнимая».

Оставался запасной план, реализация которого позволила бы разрешить проблему. Но шанс на успех был ничтожно мал, и Судья долго гнал прочь мысли об этой затее. Слишком уж много переменных содержала задуманная им многоходовая комбинация, и преград на пути у непосредственных исполнителей было предостаточно. В своих людях Судья не сомневался, но существовала опасность, о которой он имел весьма приблизительное представление. Верховный раньше всех получал новости из ставки Вождя Тын-Карантына и не всегда делился этой информацией с остальными Хранителями. По всем признакам выходило, что у главы Великого Города есть собственный информатор среди степняков. У Судьи там тоже имелись шпионы, но никто из них так не смог выявить агента, работавшего на Верховного.

Глава 3

Каменистая почва, по которой шел отряд, незаметно сменилась глиноземом, а потом и вовсе влажным мхом. Он слегка пружинил под ногами, но в целом идти по нему было легко. Шептун по негласно заведенному правилу шел впереди. Он вел отряд, стараясь обходить то и дело встречающиеся на пути оазисы буйно цветущей зелени. Легко было догадаться, что совсем недавно на их месте рос такой же грязно-зеленый мох, как и везде вокруг. «Значит, вот как они тут прорастают», – Ник внимательно осматривал встречающиеся у них на пути заросли. Днем это тугое переплетение густой травы, кустов и молодых раскидистых деревьев не вызывало никакого опасения. Наоборот, от него веяло свежестью и долгожданной прохладой. К вечеру же, чем ниже опускался за горизонт Орфиус, тем сильнее становилось фосфорическое свечение, идущее из глубины оазисов. Все чаще из зарослей до путников долетали звуки, напоминающие густое бульканье, словно в огромном чане варили неведомое зелье. В воздухе расползался уже знакомый до тошноты запах сероводорода.

– Все! Стоп! – Шептун остановился, подняв руку. Все замедлили шаг и сгрудились вокруг старика.

– Проскочить не успели, – тяжело дыша, отрывисто произнес Шептун. – Петляли слишком много. А то б уже в Долине были, – он тяжело вздохнул. – Дома.

Все уставились на далекий горизонт, за который уже начал закатываться багряный диск светила.

– Надо искать место под привал, – Гунн-Tepp смахнул выступивший на лице от быстрого марша пот. – Здесь небезопасно.

В этот момент в ближайших к охотникам зарослях раздался громкий хлопок – будто кто-то иглой проткнул большой воздушный шар. Все вздрогнули. Синхронно залязгали выхваченные из ножен мечи.

– Болотный пузырь лопнул, – Сит настороженно вгляделся в темнеющие неподалеку заросли. – Да, Шептун?

– Да, – кивнул старик. – Плохое это место, – он несколько раз огладил свою бороду, – а смердит и того хуже.

Шептун прикрыл глаза и часто зашевелил губами. Спутники замерли. Все уже знали, что старик иногда ненадолго впадает в транс, прежде чем принять важное решение. Пока чутье его ни разу не подвело. Все ждали и просто молча смотрели на Шептуна.

– Пойдем к Мертвой долине! – наконец произнес он. – Если поторопимся, то до темноты успеем дойти.

– Так мы что же – совсем рядом с землями южан? – Сит смешно округлил глаза. – Вот ведь как нас занесло!

– Нет теперь больше ни северных, ни южных земель, – произнес тихим голосом Шептун. – Лес теперь здесь хозяин.

Он в сердцах ударил о землю древком, но вместо глухого стука, словно в насмешку, раздалось лишь чавканье сырого мха.

– За мной! – Шептун расправил плечи и широким шагом направился в сторону темнеющих впереди холмов.

* * *

Они успели засветло подняться на невысокую горную гряду. Шептун остановил отряд на краю круто обрывающегося утеса.

– Это и есть Мертвая долина, Шептун? – Клео с интересом изучала открывшийся вид.

– Она самая. Южане ее между собой еще Сухой водой кличут.

Орфиус почти скрылся за горизонтом, но в свете его последних лучей Клео разглядела множество русел высохших рек, змейками изрезавших долину. Серая степь, где только местами зеленели травяные островки или темнели невысокие заросли кустарника, а вдоль бывших рек тянулись полосы высоких деревьев. Позднее оказалось, что некоторые реки все-таки жили – в них еще бурлили потоки мутной воды.

Охотники, осторожно следуя друг за другом, спустились по горному склону, высматривая издали удобное место для ночлега. После недолгого обсуждения решили остановиться на берегу обмелевшего ручья. Клео, несмотря на усталость и саднящую боль в натертых от долгого перехода ногах, охотно помогала в устройстве временной стоянки и сборе валежника для костра. Топлива было достаточно: каменистые берега высохшего ручья были покрыты густым сухостоем.

Вечером сильно похолодало, поднялся ветер. Он дул не сильно, но с завидным постоянством, ни на мгновенье не затихая. Гунн-Tepp достал из заплечного мешка шерстяную накидку и, ни слова не говоря, протянул ее девушке. Клео на этот раз не стала спорить, а благоразумно приняла помощь, ухитрившись изобразить на лице подобие улыбки. Гунн-Tepp в ответ коротко кивнул и направился за новой порцией валежника. Все рассудили, что этой ночью на огне лучше не экономить, и рядом с горящим костром уже высились две приличные кучи веток. Сит вместе с Ником принялись ломать слишком длинные, чтобы было удобнее подкладывать их в огонь.

В глубине души Клео злилась на себя, понимая, что в последнее время была как капризный ребенок. Казалось, все считают ее обузой в походе, а ведь именно она и затеяла это опасное предприятие. Значит, на ней и лежит вся ответственность. В Великом Городе, в своих покоях, среди вороха карт на белоснежном мраморном полу все это представлялось ей по-другому. Сейчас же она боялась, в чем никому и ни за что бы не призналась. Но страх, этот постоянно присутствующий страх, сковывал, мешая трезво мыслить. Его все время приходилось перебарывать, что отнимало много и так уже подорванных душевных сил. Девушка шмыгнула носом, тайком смахнула выступившие слезы, потом решительно отбросила в сторону накидку и, стараясь не обращать внимания на гудевшие от усталости ноги, пошла догонять Гунн-Терра.

* * *

Уже совсем стемнело, когда приготовления к ночной стоянке были закончены. Помимо основного костра, по периметру лагеря решили развести несколько страховочных, поменьше. Большой Исход прошел, Лес успокоился, и теперь огонь, как и раньше, сдерживал тварей, заставляя их прятаться в темноте. Да и в случае прорыва драться в освещенном периметре было бы гораздо сподручнее.

Как всегда, решили распределить ночные дежурства. Шептун привычно заготовил четыре палочки – три длинные, одну короткую.

– А почему четыре, Шептун? – Клео решительно вышла к костру, всем своим видом давая понять, что на этот раз она против освобождения от общей обязанности. – Я тоже буду тянуть!

Шептун чуть замешкался, бросил быстрый взгляд на альвара. Тот демонстративно отвернулся, показывая, что ему все равно. Старик тяжело вздохнул и, поворчав для порядка, отломил от валежника пятую веточку.

По иронии судьбы ей выпали первые часы дежурства. Сразу после ужина Клео, ни на кого не взглянув, направилась в сторону шалаша, на скорую руку сооруженного для нее альваром. Перед тем как протиснуться в низкий проем, буркнула: Как соберетесь, наконец спать, не забудьте меня разбудить!

Гунн-Tepp молча переглянулся с Шептуном, потом заговорщицки подмигнул Нику. Ник сразу сообразил, что друзья решили подстраховать девушку в ее первом ночном дежурстве. Но так, чтобы она об этом не догадалась. Он понимающе улыбнулся в ответ. Сит сидел в сторонке, сосредоточенно поглощая жаркое из шестилапа, но Ник мог поклясться, что этот хитрюга тоже обо всем догадался.

Укутавшись в шалаше шерстяной накидкой, Клео моментально уснула. Если бы ей еще недавно кто-то сказал, что она может вот так сходу заснуть на голой прохладной земле, она бы только фыркнула в ответ. Однако тяжелый переход сделал свое дело. В последние дни Клео неожиданно засыпала, стоило только присесть у разведенного охотниками огня: организм берег силы, не зная, какие еще испытания готовит завтрашний день. Когда девушку разбудили, ей показалось, что она и не спала вовсе, а лишь прилегла минуту назад. Едва разлепив глаза, она произнесла:

– Что, моя очередь?

– Дрова мы подбросили, – Шептун, кряхтя, уселся на лежанку из валежника.

– Вокруг тихо.

Он обстоятельно взбил заплечный мешок, водрузил его в изголовье и с явным удовольствием вытянулся во весь рост.

– Вон, – ткнул пальцем в сторону, – видишь то одинокое дерево? Вот когда Доминия доползет до него, тогда и буди меня, все понятно?

– Это которое на том обрыве? – Клео спросонья пыталась протереть глаза. – Вон то раскидистое?

Вместо ответа послышался раскатистый храп старика.

– Тьфу ты! – Клео поднялась с земли и огляделась. Ник, Сит и Гунн-Tepp уже давно благополучно спали. Сит – свернувшись калачиком, Ник распластался на спине, альвар полусидел, привалившись к стволу упавшего дерева. «Вот мужики! Только спать горазды, никто толком ничего объяснить не может!.. Ладно, сама напросилась! – Клео подняла с земли копье. – Значит, я в дозоре?»

Она расправила плечи, посмотрела на темную степь и удовлетворенно вдохнула полной грудью. Сон как рукой сняло. Некоторое время девушка наслаждалась свежим воздухом, а потом принялась медленно, осторожно ходить вокруг костра. В правой руке она крепко держала шершавое древко копья. Вдруг что-то мягкое и теплое ткнулось под правую коленку. От неожиданности Клео отпрыгнула в сторону, едва сумев подавить готовый вырваться из груди крик.

– Фухх, Серый! – Клео облегченно выдохнула. – Ну и напугал ты меня малыш!

Девушка нагнулась и ласково потрепала зверька по гладкой шерстке. Она часто называла его Малышом, когда оставалась с ним один на один. Или когда никто не слышал. Тот в ответ благодарно лизнул ее в щеку и потянулся всем телом.

– Что, решил составить мне компанию?

Клео неожиданно для себя улыбнулась. Одной, как ни храбрись, а все-таки страшновато. От темной степи так и веяло холодом и скрытой опасностью. Освещенный периметр еще давал некое чувство защищенности, но что могло скрываться хотя бы вон в тех темнеющих неподалеку зарослях? «Бырр!» – Клео поежилась.

– Так, не раскисать! – негромко скомандовала себе. – Лучше пойди подбрось валежника в огонь!

Клео по очереди обошла костры, разведенные по периметру стоянки и, не жалея, подбросила в каждый по большой охапке сухих веток. Затем неспешно вернулась к центральному огню и уселась около него. Малыш лег рядом, положив голову на лапы.

В царящей вокруг тишине проходили минута за минутой. Вдруг зверь поднял голову, пошевелил ушами и вопросительно взглянул на девушку. Клео успокоила его движением руки, сама же при этом внимательно осмотрела округу. Из кустов рядом с их стоянкой раздался стонущий смех. Клео подхватила с земли копье и сильно сжала шершавое древко.

«Это, наверное, клыкан», – подумала она. Сразу вспомнился позапрошлый Ритуал. Тогда на приговоренных выпустили дюжину таких тварей. От их завываний у всех зрителей кровь стыла. Хохот повторился. «А может, это и скалозуб?» Огромная тварь. Поговаривали, всадника вместе с лошадью на раз-два может проглотить. Гунн-Tepp как-то рассказывал, что вой скалозуба напоминает завывания заблудших душ в заброшенных каменоломнях. По ночам они стонут, так как не могут отыскать дорогу к Ушедшим богам, вот и маются сотни лет меж двух миров.

Клео решила было разбудить Гунн-Teppa, но сразу же отказалась от этой мысли. Ведь «скалозуб» мог на поверку оказаться какой-нибудь не очень опасной мелкой тварью, и потом шуточек от охотников не оберешься. Ну уж нет! Не дождутся!

«Можно попробовать приманить тварь к костру, на свет», – подумала Клео. Потом с сомнением подбросила копье в руке, словно пробуя на вес. Если тварь все-таки окажется клыканом или, не дайте Ушедшие, огромным скалозубом, то одним копьем тут не обойтись. «Лук!» – девушка еще раз приказала Малышу не трогаться с места, бесшумно поднялась и крадучись пробралась к своей палатке. Там лежал прекрасный эбеновый лук, несколько дней назад натянутый Гунн-Терром. Клео недавно с удивлением узнала, что это оружие не в почете у охотников Прилесья. Они никогда не берут с собой луки, когда уходят в Лес. В ответ на все ее расспросы Шептун только ворчал – мол, не любит Лес этого и все тут. Однако когда Гунн-Tepp на перевале заметил молодую эбеновую рощу, то не смог удержаться и выстругал каждому по луку, затупив при этом дюжину охотничьих ножей. Только Шептун отказался. Ни к чему, сказал. Сила в руках уже не та, да и глаз не тот, что раньше.

Клео достала из котелка оставшийся от ужина кусок мяса: она так и не смогла осилить свою порцию. Мясо шестилапа горчило, было жилистым и попахивало тухлятиной. Но не это главное. Как там Сит говорит? «Голод проймет – станешь есть, что Лес дает!» Что-то в этом роде. Небось, очередная глупая присказка неизвестного ей Валу. «Есть всяких там шестилапов! – Клео аж передернуло. – Нет уж, лучше помереть с голоду!»

Девушка решительно сделала несколько шагов к кустам, откуда недавно слышался стонущий смех, размахнулась и бросила жирный кусок мяса. Довольная собой, вытерла руки отраву, подбросила валежника в костер и спокойно уселась на землю рядом со зверьком. Положив лук на колени, она неспешно развязала тесемки, связывающие стрелы. Взяла одну, большим пальцем провела по заточенному наконечнику-острый!

Смех твари раздался вновь, но уже значительно ближе. Малыш привстал и громко фыркнул. Клео уже знала – так зверек выражал свое неудовольствие. Девушка была несколько удивлена, что никто из охотников до сих пор не проснулся. Голодная тварь, возможно, услышала фырканье зверька или почувствовала беспокойство девушки, – высунула из зарослей свою длинную морду. И тут до нее дошел запах приманки. Глаза твари блеснули, и она сделала несколько аккуратных прыжков в сторону костра.

«Клыкан!» – обрадовалась Клео. В глубине души она ожидала худшего. Шерсть на загривке Малыша встала дыбом, а по цвету практически слилась с землей. Дрожа от нетерпения, зверек смотрел то на девушку, то на крадущееся в тишине дикое животное.