Воин аквилы

скачать книгу бесплатно

Воин аквилы
Владислав В. Шмыглёв

Художественно-исторический роман автора Владислава Шмыглёва «Воин аквилы» рассказывает о жизненном пути одного римлянина берущего своё начало в эпоху рассвета великой античной империи. Римлянина – воина отображающегося в книге в гораздо большем смысловом понимании, чем может это показаться на первый взгляд и потому затрагиваемые посредством главного героя многие философские, нравственные аспекты наравне с необыкновенно-интригующим искрящим живым сюжетом оставить совершенно равнодушным окунувшегося в водоворот повествования читателя уж точно не позволят.

Владислав Шмыглёв

Воин аквилы

© Шмыглёв В. В., 2023

Пролог

Римская империя, римский мир и как символ закалённой ещё с самой колыбели в столетиях славной цивилизации собственно сам вечный город Рим! Как много всего чарующе-возвеличенного сразу же приходит на ум от прочтения и немедленного осознания данных священных слов, ярчайшей красочною гаммою впитавшихся в многострадальную историю человечества. Как многогранно и завораживающе предстаёт в пылком воображении вся внутренняя суть громадного и воинственного колосса латыни. Колосса могущественного и, что самое главное, долгого и протяжённого, в отличие от предшествующих многих иных, не менее великих империй. И вот здесь невольно, но возникает вопрос: а чему, собственно, Рим был обязан столь долгому нахождению в горниле жизненной славы сменяющихся столетий? Благодаря неуёмным и хитрым царям, народным сердобольным сенаторам, мудрым, великодушным и порою чересчур артистичным и деспотичным императорам, привыкшим в руках своих держать победоносные знамения прочно расположившихся на трёх частях земли двадцати восьми верных аквил. Или же благодаря бесплатному и безропотному труду миллионов несчастных рабов и овеянных, напротив, жизненными благами, дивными кровавыми зрелищами амфитеатров и культами разношёрстной религии всевозможных провинциальных многоликих плебеев и патрициев. Дилемма?! А знаете, мои многоуважаемые и дорогие читатели, в этой всей имперской среде, привыкшей жизненно властвовать по своим священным законам, ведь не то что могла быть, а я смею твёрдо предположить, что на самом деле была ещё и третья сила. Сила, заключавшаяся не в каких-либо конкретных религиозных, социальных и военных должностях, званиях и регалиях, занимаемых в системе. Нет. Сила сия, как мне видится, всецело отображавшаяся собственно в самой истинной грани человеческого естества как такового. Живого и пылкого естества, принадлежавшего настоящим воинам в широком смысле этого слова. Воинам, в должной мере наделённым светом любви, веры и чести и не зависящим как от изначального, так и последующего жизненного статуса избранной свыше человеческой души. Я думаю, не будь у Рима уж совсем таких людей, то империя как таковая вряд ли смогла бы так долго просуществовать. Да, у великой античной глыбы были выдающиеся и не очень властители, славные военачальники, храбрые легионы, умелые инженеры и строители, а также провинциальные сенаторские умы. Это всё было. Но бывает ведь, что цари и принцепсы умирают, погибают, сходят от власти с ума, простой люд, развращаясь излишками и трудностями, бунтует и деградирует, расшатывая и без того едва держащееся на волнах погибели царство-судёнышко. И вот здесь, как мне истинно видится, как раз и нужны, просто необходимы, выступая этаким склеивающим элементом, те самые упомянутые мною чуть ранее люди-воины, не всегда особо выделяющиеся внешне до поры, но зато в сердце своём удерживающие настоящий жизненный фонтан праведной истинности. Мне также кажется, что эти самые воины остаются актуальными и в наши дни. Их сущность по-хорошему важна как в благоухающем прекрасном мире, так и, напротив, в полной трудностей и мрака среде. История это уже неоднократно продемонстрировала. Уважаемые читатели, в своей книге я как раз всецело и постарался с художественной составляющей описать и рассказать о необыкновенном, интригующем жизненном пути одного из таких вот воинов! Пути, берущем своё начало, я думаю, как вы уже многие догадались, в эпоху славного и великого могущества Рима. Мог ли быть у моего персонажа реальный прототип?! Хм, я верю, что мог быть, и не один. Ведь иначе тогда к чему все мои ранние размышления. Кто-то, конечно, ещё даже не читая самого романа, может не согласиться с моими помыслами. На это будет ваше личное право. Но горячо надеюсь, что моя книга всё же каждому её прочитавшему привнесёт в душу свой определённый отпечаток ясного и радужного осмысления. И в заключение я, со своей же стороны, предлагаю всем заинтересовавшимся более не утопать в многогранной трясине философии, а наоборот, мысленно расслабиться, удобнее расположиться и приготовиться узреть удивительный, красочный, интересный и непредсказуемый мир римской античности. Ох, чую, как неистовой четвёрке лихих жеребцов, запряжённой в изысканную колесницу, уже не терпится прильнувшего читателя отнести в далёкое и несказанное путешествие! Но что же, тогда поехали!!!

Часть I. Закаляющая юность

Глава I

Полмира храбро покорил,
Заветы Августа хранил,
Эллады свет собой затмил,
Дух аквилы в века вонзил,
О вечный, славный Рим!

Шёл восьмидесятый год от Рождества Христова. В Великой Римской империи царили мир и спокойствие. Но они наступили не сразу. Ещё ощущались дотлевающие огоньки от пожаров очередной кровавой гражданской войны четырёх императоров, принёсшей множество бед и страданий мирным гражданам. Далёко на востоке в римской провинции Иудея после ярого восстания местного населения, по большей части подавленного с большим трудом и ожесточением, также пока чувствовались всеобщая настороженность и тяжесть. И ко всему прочему точно третьей по счёту напастью, не дававшей полноценно и свободно вздохнуть римским патрициям и плебеям, была и сплоченная активизация пусть не частых, но очень разрушительных набегов варварских племён, из которых особо выделялись даки. Они принадлежали к группе фракийских племён, обитавших севернее нижнего течения Данувия. Это были очень сильные, свирепые и умелые воины. По большей части они не были разобщены, как многие остальные племена варваров, а наоборот, были сплочёны в единое целое благодаря умениям и навыкам их хитрого и энергичного царя Децебала. Без преувеличения даки являли собой очень серьёзную угрозу всем северным дунайским границам Рима. Являли, но напасть полномасштабно первыми всё же не могли, опасаясь доброй дюжины крепких римских легионов, стоящих на дунайских рубежах и зорко обеспечивающих в регионе мир, закон, охрану и порядок. И всё же, несмотря на всё это изобилие сущих внутренних и внешних тревог, римляне радовались с таким трудом устоявшемуся спокойствию. Благоволили ему и подчас глубоко ностальгировали по, как многим тогда казалось, павшим в небытие золотым временам, обрамлением которых выступали такие выдающиеся личности, как Гай Юлий Цезарь, Гай Юлий Цезарь Октавиан Август или же Тиберий Цезарь Юлий Август. Люди любили и ценили оставшиеся в веках истории былые славу и величие, спокойствие и могущество той необъятной империи предков. Но следовало жить дальше, и посему многие простые граждане и видные сенаторы пусть с некой опаской, но продолжали теперь уже верить и служить сыну основателя новой династии, ранее выигравшему в гражданской вой не и при происшествии десяти лет довольно безмятежного и мудрого правления мирно почившему Титу Флавию Веспасиану младшему. Тит Флавий Веспасиан был молод, в меру рассудителен. Интересно, каков из него виделся правитель?! Не второй ли Август? А может быть, Нерон? Всё это ещё предстояло оценить в должной мере всему римскому обществу, тем более что вызовов для молодого правителя на горизонте властного олимпа виделось предостаточно. Всему было необходимо своё время. И пока император Тит, полноценно взвалив на свои плечи всю тяжесть управления империей, планомерно рассчитывал свои первые действенные шаги в политике, в это же самое время в далёкой римской провинции Британия в городе-колонии Линдум в семье римлянина Ливерия Рутилия и его жены Туллии родился мальчик. Ливерий из патрицианского рода Рутилиев благодаря давним деяниям и заслугам прославленных предков, частицею которого ему посчастливилось стать, вот уже как почти двадцать лет верой и правдой служил в рядах прославленной и непоколебимой римской армии. Начав свой боевой путь с легионера IX легиона, Ливерий спустя долгую и трудную вереницу пройденных боевых лет посредством собственных приобретённых и приумноженных выдающихся воинских качеств и знаний, а также овеянной в душе личной храбростью, преданностью и честью сумел достичь почётного звания префекта лагеря. Префекта лагеря, только теперь уже XX Победоносного Валериевого легиона, с коим, более не расставаясь, успел где только ни побывать, в каких только сражениях и боях ни поучаствовать. Возможно, Ливерию, обладавшему столь умелыми воинскими качествами и званиями, в будущем хотелось бы дослужиться до звания самого легата, то есть командующего легионом?.. Вероятно, где-то в глубине души об этом, может, и мечтал сам Ливерий, но в сущий же момент, когда он сидел перед новорождённой крохой, в глазах уже довольно-таки прикипевшего всем сердцем к постоянной служебной стезе воителя виднелась, напротив, совсем иная и такая далёкая картина. Картина, отображающаяся счастливым окончанием службы, выплатой по чести заработанных наделов земли и других вознаграждений и, как финал всего мечтания, долгожданной поездкой со своей дорогой и любимой семьёй на родину предков в прекрасный славный Рим. Только при одном даже мимолётном воспоминании об этом родимом солнечном клочке земли у Ливерия страстно и болезненно начинало биться сердце. Да и как иначе, ведь у префекта в главной имперской артерии остались отец с матерью и брат. Иногда перед очередным сражением, чтобы хоть как-то успокоить одичавшую от нескончаемых кровавых битв душу, Ливерий вспоминал цветущие виноградники, рощи оливковых деревьев, раскинувшихся далеко за горизонт, жаркое палящее солнце и чистый, родной, точно с въевшимися морскими крупинками, одурманивающий сознание воздух. Да, префекту лагеря очень не хватало всего этого, зато воочию в сгустке однобоких дней перед храбрыми глазами, наоборот, с достатком постоянно мелькали промозглые и затяжные дожди, нескончаемая сырость и долгие густые туманы, обрамляющие своей сединой все раскинувшиеся в далёком и суровом краю земли. Земли, принадлежащие римской провинции Британия. Воинственный холодный остров Британия всё ещё был дик и негостеприимен, хотя колонистов как из самого Рима, так, собственно, и со всей остальной империи прибывало на него с каждым новым годом всё больше и больше. Была колонисткой и жена Ливерия Туллия. Она вместе с родителями переехала в Британию из другой римской провинции, из Галии. В отличие от мужа, Туллия происходила пусть и из довольно знатной, но более обедневшей семьи. Однако по воле случая в Британии молодые римляне познакомились, страстно друг в друга влюбились, и, несмотря ни на что, через год им разрешили как с родственного, так и с особого легионного повеления пожениться. О ребёнке молодые сердца начали мечтать ещё с самого первого пылкого порыва их безудержной любви. Но боги, словно притворившись глухими, долго не хотели слышать их просьбы. И только по прошествием непростых восьми лет Туллия наконец смогла забеременеть и в мае восьмидесятого года н. э. родить вожделенного малыша. И вот теперь, видя, с какой радостью, теплотою и нежностью муж смотрит на трепыхающееся маленькое тельце сына, римлянка в смирении и наслаждении выждала ещё несколько мимолётных мгновений и тихим, убаюкивающим тоном вымолвила:

– Любимый, как назовём нашего сына?

Ливерий, продолжая пылко глядеть на тельце ещё совсем маленького человечка, вдруг вспомнив о чём-то былом, недвижимо замер, точно погрузившись в мысленное небытие. Но, благо, ненадолго. Сквозь лёгкое веяние, почувствовав вернувшееся озарение, префект вновь горячо взглянул на чёрные блестящие угольки-глазки малютки и в ответ уверенным голосом изрёк:

– Имя его будет Владиус!

И тут же неожиданно раздался настойчивый стук в дверь. Ливерий быстро, дабы не разбудить кроху, кинулся к порогу жилища. В два могучих шага преодолев разделяемое расстояние, римлянин, нащупав засов, не медля его отворил и, завидев двух ранее не знакомых всплывших перед самым взором легионных вестников, растерянно поник, поддавшись неожиданно вспыхнувшему в душе недоброму предчувствию. Посланцы же, в свою очередь, не обращая должного внимания на растерянность застывшего в дверном проёме обитателя жилища, выпрямились, ещё зорче взглянули на поникший в тёмном отдалении силуэт и, не мешкая, в унисон чётко выпалили:

– Ливерий Рутилий, префект лагеря XX легиона «Валерия Виктрикс»?

– Да, это я. Что такое? Что-то случилось?

– Тебя командир вызывает, легат легиона, срочно! Все подробности ожидают в лагере.

– Хорошо! Я только попрощаюсь с женой и сыном. Ожидайте меня у дома.

– Слушаемся, командир! – вновь точно хором промолвили вестники и, мигом исполняя указание, данное Ливерием, тихонечко направились к расположенному в основании жилища небольшому, но уютному саду.

Префект, зайдя обратно в наполненную тусклым светом догорающей масляной лампы комнату, внутренне ощущая болезненную тяжесть, встревоженным взглядом окинул мирно посапывающего рядышком с застывшей, точно в онемении, матерью милого малыша. Тотчас от ударивших в голову новых эмоций немного поразмыслил и, медленно переместив взор на также слегка встревоженную, но не показывающую чересчур заметного волнения жену, грустно произнёс:

– Туллия, милая моя, ты только, прошу, не волнуйся. Слышишь, тебе ведь сейчас нельзя. За мной пришли вестники от легата. Вызывает меня к себе срочно, наверное, опять восстание какое-то или же варвары где-то разбойничают. Я уверен, ничего страшного не произошло, так, обычная рутинная служба в приграничной провинции. Посему прошу тебя, любимая, ты сильно уж не переживай и не печалься. Всё будет хорошо, я скоро вернусь. Обязательно вернусь! Ты даже, радость моя, и соскучиться по мне не успеешь, вернее, вы оба.

Мудрым и живым взором пристально посмотрев на мужа, Туллия ласково, с внутренней надеждою в голосе, в ответ промолвила:

– Любимый, обещаю, волноваться излишне не стану, а вот скучать я и маленький наш Владиус по тебе обязательно будем. Ты уж береги себя там, мой воитель. Береги не только ради меня, но и ради нашего сына.

Нежно поцеловав Туллию и кроху Владиуса, Ливерий, более не говоря ни слова, проверил быстро свои чешуйчатые доспехи, оружие и, напоследок ещё раз запечатлев в ясной памяти образы таких дорогих и любимых ребёнка и жены, с поникшим тоскливым взглядом направился к входному порогу. Ступая уверенными шагами навстречу вызову легата, префект лагеря ещё не знал, что домой он вернётся только спустя долгие десять лет.

Глава II

Минуло десять лет. Шла весна девяностого года от Р./Х. В римской империи, как и прежде, повсеместно поддерживались закон и порядок. Однако же внешний мир с многочисленными соседними варварскими племенами с каждым пройденным годом становился всё хрупче. Самой ожесточённой и опасной, как и виделось многими годами ранее, стала дунайская граница. Даки после нескольких успешных разведывательных вылазок вплотную готовились уже к открытой вой не с Римом. Императору Титу Флавию Домициану из династии Флавиев, преемнику умершего ещё в восемьдесят первом году н. э. принцепса Тита Флавия Веспасиана, приходилось очень непросто на августовском троне, потому что Домициан, как оказалось, не обладал такими выдающимися организаторскими, полководческими и управленческими качествами, как его былые предшественники. Это повсеместно чувствовали народ и сенат, посему популярность у императора была крайне низкой. Но как бы то ни было, а жизнь в великой империи продолжалась, медленно, но верно основывались новые города и селения, прокладывались великолепные дороги, строились публичные бани, амфитеатры. Да, худо-бедно, а временное течение как в самом Риме, так и во множестве провинций текло. И вот в одной из таких многоликих и далёких земель, а именно в провинции Британия, неподалёку от города-колонии Линдум на возвышенности, утопая в весенних травах и луговых цветах, разбавленных лёгкой прохладою, чуть в отдалении мирно текущей реки Витам сидел и тихо глядел в безоблачную даль мальчик. Мальчик по имени Владиус! Он, наслаждаясь редким недождливым солнечным утром, пристально всматривался далеко за горизонт, где виднелись грозные и непроходимые суровые леса. Владиус часто слышал страшные истории о тех лесах от бывших военных, которые, по окончании службы поселившись в Линдуме, стали мирными ремесленниками – торговцами и гончарами. Истории, рассказывающие не столько о самих лесах, сколько о населявших их неуступчивых и свободолюбивых племенах пиктов и каледонцев, ненавидящих и презирающих всё римское. И вот так, смотря в северную даль, мальчик представлял, что, возможно, в тех опасных и диких лесах всё ещё сражается за своё правое дело и его отец, которого Владиус совершенно не помнил, но по давним рассказам мамы хорошо видел в своём пламенном и живом воображении человеком честным, благородным и мужественным. Мальчик очень хотел и мечтал хоть на мгновение, но увидеть живым своего отца, на которого, опять же по сказанию мудрой матери, был как внешне, так и внутреннее похож. Владиус от приятных мысленных веяний так замечтался, что только в самый последний момент и услышал, как кто-то позади едва слышно тихонечко подкрался, сквозь миг рассеяв тишину звучным и нетерпеливым возгласом:

– Ты опять здесь сидишь один?! Владиус, друг мой, ты почти каждый день в свободное от занятий время сюда приходишь. А ну признавайся, ты, что ли, клад здесь нашёл и теперь его охраняешь? А? Ха-ха!

Оглянувшись и узнав в нарушителе спокойствия своего самого первого в жизни друга Максиана, Владиус, облегчённо выдохнув, в ответ произнёс:

– Ох, Максиан, ты меня до дрожи напугал. Нельзя так искусно подкрадываться. Я так замечтался. Просто в этом месте моя душа успокаивается. Здесь я себя ощущаю наедине с природой – это ли не клад! Ха-ха! Ты же знаешь, я очень люблю тишину и покой. А в Линдуме разве они возможны?

– Да знаю я всё это, Владиус, мы же лучшие друзья. Просто мама твоя очень волнуется за тебя, особенно когда ты подолгу пропадаешь. Вот она меня и попросила, чтобы я тебя отыскал. Тем более, ты разве не знаешь, что сегодня в городе какое-то представление будет. Говорят, из Лондиниума приедут какие-то талантливые артисты-акробаты. Пойдём, мой друг, лучше посмотрим на их представление, нечего здесь одному прозябать, да и к тому же Юлий и Корнелия тоже там будут.

– Ладно, если только ради очень интересного представления, а также ради тебя, Юлия и Корнелии. Ха-ха! Хорошо, тогда пойдём поскорее! – улыбнувшись, промолвил Владиус и с увлечённой прытью, точно наперегонки, с не менее разгорячённым другом бросился в сторону лежащего чуть в отдалении, за пригорком городка Линдума.

И пока перед глазами мальчишек всплывали меняющие друг друга неброские очертания пейзажа, в осознании Владиуса попутно невольно, но ярко вспыхнула мысленная частичка, отобразившая в пусть ещё и такой молодой и ранней памяти близких по духу и детству друзей. Четверых хороших и добрых друзей, особняком из которых выделялся Максиан. Максиан так же, как и Владиус, жил с матерью в доме напротив. Отца убили варвары в одном из северных походов. Наделённый буйным нравом мальчик, иногда разговаривая на эту скользкую и больную тему со своим лучшим другом, часто повторял:

– Я, Владиус, когда вырасту, обязательно пойду по стопам своего отца. Буду верно служить Риму. Всем дикарям от меня не будет пощады, а будет только моя месть.

Максиан из-за излишней озлобленности испытывал ещё с ранних лет довольно-таки уже крепкую взрослую неприязнь и ненависть к своим будущим врагам. Но что касаемо дружбы, в этом деле он был очень хорошим, преданным и верным соратником. Владиус это хорошо чувствовал и видел. И как раз благодаря Максиану, собственно, и сам, пусть ещё и где-то в глубине своей души, но уже загорелся жгучей идеей и мечтой о славной, храброй и, главное, во многом праведной будущей службе великой империи. Такой же службе, что нёс и его отец. Ещё один друг Юлий жил на соседней, более богатой и роскошной улице. А всё потому, что Юлий происходил из более влиятельной, знатной и обеспеченной семьи. Отец его, бывший военный, дослужился до почётного сословия всадников и в городе занимал видную публичную должность. И хотя семья Юлия и была побогаче и известней, это ему совсем не мешало водить дружбу как с Владиусом, так и с Максианом. Юлий горячо мечтал построить карьеру видного сенатора для начала где-нибудь этак в Лондиниуме, а затем постепенно перебраться в столицу, в сам Рим. Ему безмерно нравилась Корнелия. Ах, эта жгучая римлянка, коей было всего тринадцать лет, но что по годам, что по телу и душе она, как прекрасная вполне взрослая дама, уже знала себе истинную цену. Корнелия с родителями переехала в Британию из далёкой провинции Верхняя Мезия. Её отец занимался торговлей, надо признать, весьма прибыльным ремеслом, но из-за частых боевых действий и всеобщей непрекращающейся напряжённости на всей дунайской границе глава семейства не стал чересчур рисковать своими домочадцами и решил переехать пусть также в не блещущую излишним спокойствием, но довольно-таки перспективную и заманчивую северную провинцию. Бывало, когда Корнелия приглашала своих друзей к себе в гости, её отец подолгу рассказывал им всем о даках. О диких, сильных северных воинах, которых ему доводилось не раз видеть лично и с которыми, к слову, Риму было очень непросто воевать. А тем временем мысленные частички пламенных памятных очертаний в голове мальчишки, потихонечку догорев, утихли, одновременно пропустив ещё и через себя всё яркое обозрение городского представления. Вечер неумолимо приближался, а вместе с ним уже яро виделся и обратный путь домой, которому Владиус и Максиан, вполне насытившись увиденным праздничным действом, и не думали перечить. Попрощавшись с Юлием и Корнелией, решившими остаться на празднике ещё на какое-то время, два верных друга, недолго думая, в обход шумной и многолюдной толпы направились прямиком к раскинувшимся на окраине крепости-поселения полям и нагорьям, тем самым пусть и ненамного удлиняя свой путь, но зато двигаясь в благой тишине. С юрким порывом и душевной весёлой лёгкостью преодолев необходимое расстояние, Владиус и Максиан, подходя к своим домам, уже начали было потихонечку прощаться, как вдруг позади отчётливо и едновременно услышали шум, доносящийся от трения и лязганья доспехов, разбавленный лошадиным ржанием и топотом. С мгновенно подступившим в юные сердца диким захватывающим интересом мальчишки быстро повернулись, тотчас узрели перед своими видавшими ещё не столь много живого разнообразия глазами мирно шагающую небольшую колонну солдат и чуть в отдалении – дюжину спешившихся всадников. Пристально вглядываясь в очертания воинов, Владиус вдруг заметил, как вдалеке один конник из той доброй дюжины спешившихся кавалеристов что-то очень громко скомандовал всем остальным и затем, выйдя из отряда и медленно увлекая за собой запыхавшегося коня, направился в ту самую сторону, где находился сам юноша вместе с другом. За то время, пока шёл навстречу мальчишкам спешившийся конник, Владиус хорошенечко смог его рассмотреть. Это был одетый в мускулистый панцирь и венчающий голову аттический шлем с изящным гребнем воин чуть выше среднего роста, широкоплечий, с прямой властной осанкой. Умеренные шаги выдавали в нём долгую военную римскую выучку. По мере приближения всадника Владиус также заметил, что тело воина было покрыто многочисленными шрамами, явно оставленными от глубоких ран. Лицо виделось загорелым и уставшим от тягот. А вот глаза?! Наконец посмотрев в глаза мирно шагающему мужчине, мальчик, сам от себя не ожидая, точно на мгновение замер, почувствовав в них такое горячее, болезненно-родное веяние. Поняв, кому именно могут принадлежать сии схожие внешне очи, Владиус, очнувшись и более не сдерживая себя, мигом кинулся навстречу также явно почувствовавшему что-то резкое и пылкое от себя воину. Мгновение – и хрупкое, ещё мальчишечье тело надёжно и крепко очутилось в объятиях своего отца. А как иначе? Владиус сразу понял: ведь только по-настоящему родной и сильно любящий человек мог так нежно обнимать. Побыв недолго в искрящей безмятежности, мальчик, слегка отстранившись, поднял голову. Владиус искренне хотел ещё раз посмотреть в такие родные для сердца глаза. И вот когда в очередной раз он в них взглянул, то заметил раскинувшиеся повсеместно на веках и щеках, будто крошечные озёрца, капельки слёз, выступивших от радости и счастья, не иначе. Не переставая глядеть на блестящие тёмные огоньки воспалённых глаз, Владиус одновременно правой рукой нежно погладил затвердевшую на щеке мужскую щетину и, не сдерживая своего внутреннего порыва, воскликнул:

– Отец, я так рад, что ты вернулся с войны живым. Я так рад тебе! Так рад! Отец, ты же ведь ко мне и маме навсегда вернулся?! И больше не оставишь нас одних? Ведь так?

Ещё раз пустив невольно полную надежды и счастья капельку слёз из своих глаз, мужчина чуть трясущимися губами в ответ выдавил:

– Ах, сынок мой дорогой и любимый, ты не представляешь, как я рад нашей встрече. О боги, как же долго я ждал этого сладостного момента. Ты уже так вырос, мальчик мой. Прости, что меня так долго не было рядом, но теперь обещаю, что я ни тебя, ни маму больше одних не оставлю. Слышишь меня, Владиус, не оставлю вас больше теперь никогда. Моя священная миссия, полная воинских тяжб перед Римом, полностью исполнена. Так что более не бойся, мой мальчик. Те легионеры, по большей части ещё являющиеся новобранцами, немного передохнув в Линдуме, далее уже отправятся в свой лагерь без меня. А мой путь теперь, сугубо семейный и тихий, продолжится здесь!

Промолвив это, Ливерий крепко обнял повеселевшего сына и тотчас поцеловал его. Возбуждённый от радости мальчик хотел было уже ответить отцу, как вдруг в разговор резво вмешался доселе стоявший в задумчивости Максиан, пылко вымолвивший:

– Прости меня, воитель, а ты и правда отец Владиуса?

Заметно подобрев и разразившись открытой и доброй улыбкой, Ливерий бодро произнёс в ответ:

– Да, юноша! Я отец Владиуса. Это так. Меня зовут Ливерий Рутилий. Позволь-ка полюбопытствовать, а как твоё имя?

– А меня зовут Максиан. Я сын римского воина Ариеса Атия, когда-то жившего в здешних местах.

– Постой-ка… Ариес Атий?! О боги, так я ведь знал твоего отца, малыш. Ох, и храбрым же был он воякой. Ты можешь смело им гордиться. Жаль вот только, бесконечная вой на, ведомая с северными варварами, не пощадила его.

– Спасибо. Знаешь, воитель, я ведь им уже горжусь и впредь буду гордиться. Вы уж оба простите меня, что, возможно, помешал вам. Эх, просто я… А, ладно, мне нужно идти. Владиус, друг мой, до завтра.

– Эй, Максиан, погоди, не нужно извиняться, всё хорошо. Так ты, значит, друг моего сына?! Что же, меня это радует. Настоящая детская дружба во взрослой жизни особенно ценна. Ты, сынок, если что, без боязни и стеснений приходи к нам в дом. Заходи почаще. Я всегда буду рад тебе. Хорошо?!

– Хорошо, дядя Ливерий, договорились!

– Вот и славно! А теперь ступай домой, – мягко похлопав по плечу Максиана, проговорил Ливерий и затем, пламенно взглянув на провожающего пристальным взглядом своего друга сына, тихонько добавил: – Ну что, Владиус, видимо, и нам тоже пора идти домой. А то мама, наверное, тебя уж хватилась. Давай не будем её излишне печалить. А лучше, наоборот, порадуем вместе! Ох, как же это хорошо – вернуться живым домой, к своей любимой и дорогой семье! Как же это приятно и сладостно!!!

Глава III

И так в безмятежности и счастье не то что прошли, а быстрой птицею пролетели ещё шесть дивных лет. В августе девяносто шестого года н. э. Ливерий Рутилий вместе с женой и сыном, как он и мечтал когда-то, наконец отправился на родину предков, в прекрасный вечный город Рим. Дорога обещала быть неблизкой, необходимо было преодолеть почти пол империи до столицы. Но Ливерий вместе с Туллией и Владиусом даже не думали о путевых трудностях, домочадцы, наоборот, все были рады столь увлекательному и долгому путешествию. К этому времени, собственно, сам Владиус сильно возмужал. Хоть ему и было пока шестнадцать лет, возраст вполне совершеннолетнего мужчины, молодой римлянин выделялся очень крепким и выносливым телом. Благо сказывались совместные с отцом занятия и тренировки. Также к своим шестнадцати годам Владиус прекрасно говорил на языке Эллады и вполне сносно – на кельтском и парфянском. Но необходимо было совершенствование навыков. И поэтому, направляясь вместе с родителями в Рим, Владиус прежде всего думал не о родственниках и каком-либо приятном городском времяпрепровождении, а о что ни на есть главном – о непростой столичной вехе обучения. Тем более что финансово отец мог сие дело осилить. Ведь Ливерий, уйдя на заслуженный мирный отдых, получил приличное денежное жалование и смог посредством его приобрести немалый надел земли, позволивший через непродолжительное время заняться земледелием и получать пусть и небольшой, но существенный для семьи доход. А что же друзья Владиуса?! Юлий, перебравшись в Лондиниум благодаря связям своего отца и, надо это признать, не очень крепкому здоровью, благополучно отрешившись от неуёмной долгой службы, окунулся в публичную сенаторскую жизнь, как ранее и мечтал. Чего нельзя сказать о Максиане. Первый и верный друг Владиуса, напротив, поскорее закончив местное обучение в Линдуме, по добровольному душевному порыву, так сказать, ещё в истинно ранних летах подался в римскую армию, сумев зачислиться обычным рекрутом-легионером в XX легион, дислоцированный в крепости Дева Виктрикс. Корнелия же, так пока и не выйдя замуж, на время перебралась для возможного поиска своего личного счастья к своим дальним родственникам, живущим в Далмации. Надо сказать, у Владиуса с ней были очень непростые отношения, которые дружескими назвать было бы сложно. Юный римлянин прекрасно знал без излишних догадок то, что ещё с самого детства нравился Корнелии. Но вот незадача: девушка-то, напротив, совсем не волновала его юношеское сердце. Владиус был непреклонен к пламенным любовным позывам, потому что всем сердцем своим тянулся к учёбе и подготовке себя к дальнейшей обязательной и желанной воинской службе. Но чувства, которые пусть и ненавязчиво, но все же пыталась показать Корнелия, были заметны не только Владиусу. Их прекрасно видели все домочадцы. Однажды, сидя за обеденным столом, Ливерий, загадочно переглянувшись с Туллией и следом остановив задумчивый взгляд на сыне, произнёс:

– Сынок, а что случилось с Корнелией?! Уже как неделю почти она в наш дом не приходит погостить. Её, случаем, никто не обидел?

– Не знаю, отец. А что с ней могло такого произойти? Хм? Мне кажется, её никто не обижал. По крайней мере, я в ней ничего такого странного во время нашего последнего общения не заметил.

– Хитрец! Зато мы, сынок, вместе с мамой кое-что заметили. Ох. Заметили то, как эта милая девушка смотрит на тебя, слушает. Да и вообще, собственно, ради кого к нам в дом и приходит.

– Не знаю, не знаю. Я ничего такого вроде как и не замечал. Да и больно надо мне. Других дел хватает. Постойте, милые родители мои, а на что вы, собственно, намекаете?! И что вообще сейчас у нас за разговор? А? – насторожившись, сухо выпалил Владиус.

Вновь переглянувшись со своей женой, Ливерий тут же в ответ, улыбаясь, изрёк:

– Эх, ты ещё такая молодая, но уже сугубо деловая личность. Ха-ха! Ладно, сынок, не горячись. Мы просто хотели с тобой поговорить, жалко нам стало девочку, видим же, как она мучается из-за твоей каменно-отрешённой невозмутимости.

– Отрешённой невозмутимости?! Ха-ха! Хорошо сказано! Отец, мать, вы же прекрасно знаете, что у меня стоит на первом месте обучение, потом служба. А возможная женитьба? Ох, на всё, конечно, есть воля богов, но в моём случае она, эта самая воля, думаю, проявится ещё не скоро. Чувствую, для других дел меня судьба призвала, и семейному очагу пока в моём сердце места нет. Точно нет. А что касается Корнелии… Она вон всё носом своим игриво вертит, а за ним, к сожалению, совсем не видит, как Юлий по ней сохнет. И ещё сокрушается от горестного непознания истинной любви, хотя сама и виновата.

И тут же в разговор тихонечко вмешалась Туллия, с мудрым спокойствием проговорив:

– Виновата?! Сынок, а она, Корнелия, Юлия-то любит? А? Вот. Я тебе так скажу. Владиус, ты не спеши с выводами. Корнелия девушка видная, да и родителей мы её хорошо знаем. Партия получилась бы неплохая. Так что ты, не спеша, подумай обо всём.

– А я, мама, без всякой спешки и раздумий уже для себя всё главное знаю. То главное, что не люблю я её, а с не любимой мною девушкой я судьбу связывать не хочу. Какое тогда будет для нас обоих счастье? Родные мои, придёт время, и я обязательно кого-то полюблю. Кого-то того, кто будет послан мне сущими небесами. Но это точно уже будет не Корнелия. Прошу: не обижайтесь на меня, но я вам говорю истинную правду. И такую же правду я чуть ранее, признаюсь, сказал и самой Корнелии. Исходя из её грусти и скрытности, теперь надеюсь, она всё поняла. Ну не мог я её обманывать и тешить иллюзиямии дальше. Не мог. И теперь вот всё думаю, правильно ли я всё же поступил?!

– Не кори себя, сын. Ты всё правильно сделал. Ты же помнишь? Я ведь тебя и учил быть честным и порядочным человеком, чтобы боги тебя в будущем не забывали баловать счастьем!

– Да, помню! Спасибо, отец! И тебе спасибо, моя чудесная мать!

Плавно вытянув руку и нежно погладив по сгусткам тёмных волос своё чадо, Туллия в ответ, улыбаясь, ласково произнесла:

– Ах, радость ты наша! У тебя вся жизнь ещё впереди предстоит, и я и папа, мы вместе очень хотели бы того, чтобы ты, сынок, был в ней счастлив, любим и храним богами!

И вот теперь, медленно двигаясь по тихим и мирным римским землям Галлии, Владиус вспоминал тот давний разговор с родителями. Также вспоминал он и Корнелию. Юноше в глубине доброго сердца было всё ещё по-настоящему жаль девушку. Он ведь ни в коем разе тогда не хотел её обидеть, а наоборот, желал вовремя предупредить и хоть как-то наставить на правильный путь истиной любви. Видя за время пути иногда всплывающую взволнованность на лице сына, Ливерий, сам же невольно проникнувшись сим мрачным чувством, с каждым новым пройденным днём теперь всё сильнее лелеял надежду в подходящий момент дороги обо всём с Владиусом хорошенечко поговорить и тем самым развеять в юношеской душе ещё столь ненужные тёмные помыслы. И этот самый желанный момент, может быть, по воле случая или же в благодать сущих небес, но вскоре представился. Отбыв после очередной недолгой стоянки, путники в лице Ливерия, Туллии и Владиуса по обыкновению своему до следующей лежащей по пути следования придорожной таберны должны были расслабиться, мысленно предаваясь тянущемуся со скоростью управляемой возницей четырёхколёсной повозкой внешнему незыблемому пейзажу. Но Владиус вместо всего этого вновь внутренне успел чем-то опечалиться, и Ливерий, заметив по выражению лица юноши вспыхнувшую грусть, недолго думая, настороженно промолвил:

– Сынок, что с тобой?! Что гложет твою душу? Я же ясно вижу, что что-то её мучает. Ну же, не томи меня! Прошу: поведай всё как есть!

– Отец, что ты, что ты! Со мной всё хорошо. Просто одни грустные давние воспоминания, всколыхнув моё сердце, всё никак не могут растаять, да и мысли о будущем дают о себе знать. Вот всё думаю, как там, в Риме, сложится моё дальнейшее обучение. Сколько оно продлится?!

– Ни о чём не переживай, сынок! Былые мрачные помыслы гони все прочь. Не держи их в себе. А вот что касаемо размышлений о своём насущном и будущем, с этим всем всё будет хорошо, поверь своему отцу. Ха-ха! Твоя учёба продлится столько, сколько будет положено. Думаю, не более двух лет. После чего, как ты этого и хотел ранее и, думаю, и впредь будешь желать, тебя, Владиус, зачислят, возможно, обычным легионером, а может быть, и нет, в действующую римскую армию, а именно в XX Победоносный Валериевый легион, дислоцированный в крепости Дева Виктрикс. По старым служебным связям я уже разговаривал насчёт этого с кем надо. Обещали помочь ко времени, так сказать. Большего, сын, сделать, скорей всего, не получится, но я считаю, если и это выгорит, тоже будет неплохо. Ведь всё-таки начинать на знакомой и родной с рождения земле службу, как мне видится, всё же лучше и легче, чем где-нибудь в Африке или Азии. Да и спокойнее так будет и мне с мамой. Это уже потом, в дальнейшем, лишь боги будут решать и ведать все твои воинские пути. Но окрепнуть и закалиться, Владиус, ты должен будешь на британской земле, не иначе. Да и к тому же друг-то твой Максиан тоже ведь, кажется, в двадцатый легион подался?! Вот тем лучше! Он закрепится, и ты как раз придёшь, а там, глядишь, друг друга так и будете поддерживать. Вместе друзьям ведь намного легче служить, поверь мне. Но, правда, и терять в битве павшего такого собрата тоже втройне тяжелее. Ничего, всё будет хорошо, Владиус!

– Да, отец! Всё будет хорошо! А знаешь, было бы здорово, конечно, если бы мне и Максиану и впрямь удосужилось служить вместе. Эх, было бы очень здорово.

– Всё будет, сынок, ты, главное, мрачную тяжесть на душе своей долго не держи. Не пристало тебе ещё это делать. Слышишь меня?! Вот! Да, я хотел тебе сказать ещё кое-что насчёт самого Рима. Ты его, главное, не бойся. Ничего там не бойся. Сынок, запомни мои слова, ты там увидишь и прочувствуешь такую красоту, кою в жизни пока ещё и не видывал и не знал. Истинно тебе говорю! Понял?!

– Да, я всё понял! Спасибо тебе огромное, отец! Считай, что ты уже всю мрачную тяжесть своими мудрыми посылами сейчас из меня выбил. Ха-ха! – с теплом и добротой сжав протянутую руку Ливерия и улыбаясь, промолвил Владиус и, броско взглянув на расположенный чуть вдалеке от дороги римский мильный указатель, недвижимо и загадочно замер, точно окаменелый истукан.

До Вечного города оставалось меньше половины преодолённого пути!

Глава IV

Осень на Апеннинах, разбавленная буйными сладостными разноцветными живительными красками многоликих природных пейзажей ландшафта, действующая по ясной затее самих богов, в сущий год выдалась поистине удивительно завораживающей. Некогда зелёные величественные и обширные северные альпийские леса, под веянием бодрящей прохлады одевшись в жёлтые, красные полушубки, представали перед многочисленными путниками настоящими сказочными изотканными природными коврами. Позади них раскинувшиеся на мирных равнинах пастбища, луга и поля, разбавленные мелкими речушками и озерцами, также окутавшись в мягкий багрянец, плавно отойдя от подаренного благодатной землёй урожая, следом уже повсеместно пропитывали округу, заполняя её изысканными нотками чарующей осенней праздности. Этими же прекрасными природными нотками особенно успел проникнуться уже больше двадцати лет как бывший вдали от родной земли, а теперь вместе со своей семьёй двигающийся на четырёхколёсной коляске по римским дорогам Ливерий Рутилий. Да, больше двадцати лет бывший префект лагеря не был дома, и за это время столько воды уж успело утечь, много чего измениться. И вот по большей части от осознания всего этого, а также вследствие бушующих в глубине души давних воспоминаний Ливерий, наблюдая за плавно меняющейся картиной родных для сердца земель, иногда подолгу отвлечённо прозябал в своей мысленной задумчивости, совершенно отрешаясь от всего иного. Домочадцы же, со своей стороны, то и дело замечая странные признаки, проявляющиеся в поведении главы семейства, наоборот, старались не прерывать их, понимая их сущность. Но дорога ведь не только может по части своей всецело лишь нагонять апатию и грусть на чересчур расслабившихся душой путников. Нет. Замечательное свойство дороги заключается ещё и в том, что она рано или поздно может закончиться, приведя своих верных путников к долгожданному окончанию долгого пути. Что, собственно, и произошло с наконец-то прибывшей в ранних веяниях рассвета семьёй Ливерия к окрестностям застывшего на семи холмах в величии и блеске прекрасного Рима. Но ободряющее раннее веяние дивного рассвета казалось сонным временем лишь для природы, потому как в стенах вечного города уже в яркой буйности утра теплилась привычная обыденная жизнь. Прекрасно памятуя о том, что на обычных наёмных телегах в пределах города днём двигаться было издревле строжайше запрещено, Ливерий, недолго думая, вознице дал строгое указание продолжать следование вместе с Туллией и оставшимся вещевым скарбом далее, а именно к расположенной неподалёку от Аврелиевого тракта в северо-западных пригородах Рима родительской вилле. Сам же бывший префект лагеря, также помня и о том, что Овидий по ранней договоренности при свете дня должен будет ожидать встречи в знаковом с детства месте на прекрасном бескрайнем форуме вместе с напросившимся Владиусом, решил твёрдо отправиться навстречу к брату, таким образом пойдя до конца по тропе всколыхнувшихся былых воспоминаний. И если медленно сменяющие друг друга узкие, изогнутые шумные улицы и кварталы, неброские виды обычных жилых домов с отвратительным запахом смердящего в их переулках мусора, в свою очередь разбавленного манящим запахом дров и свежего хлеба от дюжин пекарен, и пьянящего винного аромата таберн привносили в душу Ливерия ностальгическую болезненную грусть, то, напротив, вся эта жилая мелькающая вереница, дополненная особой статью уже более изысканных фасадов и площадей центральных районов Рима, в глазах Владиуса виделась особенно впечатляюще и грациозно. Молодой римлянин был буквально потрясён и очарован размахом и величием имперской столицы. Огромные толпы людей, по виду торговцев, сенаторов, обычных ремесленников и сопровождающих их повсюду рабов, снующих повсюду на бескрайних вымощенных камнем торговых площадях и рынках разом, одновременно, пугали и восхищали любознательного юношу. Для Владиуса Рим виделся этаким гигантским муравейником без конца и края. И по мере плавного продвижения на палантине к форуму юноша, краем глаза наблюдая за некой растерянностью отца, вдруг невольно заметил чуть вдали от открывшегося пейзажа ещё одно нечто совершенно необыкновенное и грандиозное. Нечто, по виду представляющее из себя огромное сооружение эллиптической формы, которое, даже виднеясь издали, производило сильное впечатление. Проникнувшись неуёмным любопытством, Владиус, недолго думая, быстро повернулся к задумавшемуся о чём-то отцу и, стараясь того также по возможности эмоционально растормошить, громко воскликнул:

– Отец? Отец? Посмотри скорее, там, вдали, виднеется какое-то странное огромное здание. Вот интересно бы узнать, что это такое?

И, живо отвлёкшись от неуёмных дум, Ливерий по просьбе сына взглянул вдаль и, заметив в отдалении и впрямь возвышающийся в величавом великолепии конус огромного строения, с глубоким выдохом задумчиво в ответ промолвил:

– Да, вижу, сын, что здание и правда огромное, монументальное. Но я, по правде сказать, не знаю, что это за строение. Когда я жил здесь, Владиус, тогда этого поистине чуда ещё не было. Возможно, это какое-нибудь амфитеатр. А может, ипподром. Это ведь, сынок, Рома Айтерна! Здесь очень много живёт людей, а для их зрелищ и игрищ соответственно нужны и немалые сооружения. Не волнуйся, мой мальчик, всё равно об этом здании мы хорошенечко разузнаем. Нам о нём Овидий, твой дядя, поведает.

– Хорошо! Отец, а расскажи мне о дяде Овидии!

– Ох, Овидий, Овидий. Мы друг друга уж так давно не видели. Последняя наша встреча была перед самой моей отправкой на службу в Британию. Он же, оставшись в Риме, продолжил своё обучение. Да, очень толковым и умным у тебя, Владиус, дядя оказался. По сути, отказавшись, как и я, впрочем, отчасти, от по-настоящему действенной могучей и ещё влиятельной помощи родителя, то есть твоего деда Аетиуса, Овидий, исключительно следуя своим врождённым мудрым порывам, сам всего в столь непростом политическом сенаторском деле, выучившись, со временем и добился, став в римском сенате не последним человеком. Что, кстати, для тебя, Владиус, не так уж и немаловажно. Я ведь знаю: случись что с тобой, и дядя обязательно придёт на помощь. Такой он человек. Открытый, порядочный, сердечный. Самый добрый из всех нас.

– Отец, а почему дядя Овидий решил отказаться тогда во время обучения от помощи деда? Ведь не по доброму же чересчур внутреннему посылу? А?

Слегка переведя дух, Ливерий нехотя в ответ бросил:

– Ах, сынок, понимаешь, в жизни иногда бывают такие моменты, что и никаких посылов внутренних не нужно слышать. Просто действуешь именно так, а не наоборот. Наверное, и Овидий тогда так хотел поступить. Я уже не знаю, Владиус, столько времени с тех пор прошло.

– А может, он, отец, так действовал назло? Или по обиде? Ведь это глупо – располагать такой помощью и от неё так просто отказаться. Ладно ты был в римской армии и при этом ещё столь далеко. Но дядя Овидий… Мне вот интересно, может быть, на это всё-таки повлиял дядя Мартиниан?! Может, он так захотел. И, кстати, где он вообще сейчас? Чем занимается? Ты мне почему-то о нём, в отличие от дяди Овидия, ничего не рассказывал. Я только-то и слышал его имя в давнем и коротком рассказе от мамы.

– Какая у тебя, сынок, однако, удивительная память и любознательность. Интересно, в кого бы это! Ха-ха! Да, не рассказывал о нём, потому как всё время для этого не подходило, а вот когда пришло, то, собственно, и нечего рассказать.

– То есть как нечего?! – не до конца поняв смысл сказанных слов отца, взволнованно переспросил Владиус.

– А вот так, сынок, и нечего. Бесследно канул в лету твой второй дядя, подавшись то ли на восток, то ли ещё куда, вследствие своего свободолюбивого порыва оказавшегося, по-видимому, довольно горьким и мрачным. Вроде бы и человеком он был неплохим. Но отчего-то боги не пощадили его устремлений. Мне больно об этом всём вспоминать сейчас. Невыносимо больно. Хотя, знаешь, я до сих пор впрочем, уверен, как и Овидий, в том, что Мартиниан не погиб, не умер, а наоборот, где-то далеко обрёл мир и счастье, коих он так хотел. Но это, видимо лишь мысленная утопическая иллюзия. К сожалению, наш реальный мир не настолько добр и чудесен. Для всей нашей семьи тема Мартиниана, сын, очень болезненная, поэтому прошу тебя заранее, если у тебя по ней более не осталось вопросов, то давай её закроем раз и навсегда. Уж лучше пусть будет память о брате в тихом душевном и мысленном упоминании, чем в таком часто громогласном, болезненном и горьком. Я думаю, ты меня со временем поймёшь, сынок.

– Не переживай, отец, я уже тебя хорошо понял. Тема дяди Мартиниана отныне закрыта, мир ему, – задумчиво произнёс Владиус и затем, выждав паузу, интригующе добавил: – А вот насчёт дяди Овидия я хотел тебя, отец, спросить ещё кое о чём.

– Ну так спрашивай тогда, чего вдруг умолк! – с трудом выдавив на погрустневшем лице улыбку, промолвил Ливерий.

– Отец, а у дяди Овидия есть семья?

– Когда в последний раз мы обменивались посланиями, то он мне сообщил, что вроде как пока всё ещё не встретил очень хорошую и покладистую женщину, такую, о которой, как он пояснил, всю жизнь мечтает.

– Итак, если дядя пока что одинок, то, выходит, мне у него можно будет пожить?

– Хм! Владиус, если ты вот так будешь и дальше чересчур злоупотреблять своим ярым любопытством, то пожить тебе у дяди долго вряд ли получится. Ха-ха! Да шучу я, сынок. На самом деле я искренне и хотел бы, чтобы ты в жилище у Овидия как раз и обосновался. Хоромы его пусть и не такие большие, как у деда, но зато, в отличие от той же родительской виллы, располагаются в черте самого Рима во вполне приличном районе на Целийском холме. А это для твоего, сынок, обучения является обстоятельство весомым. Да, подружись вы с ним, это было бы просто замечательно. Ты бы находился, в частности, под мудрым наставническим присмотром, а у самого Овидия, напротив, размеренная скучная холостяцкая жизнь немного преобразилась бы, я уверен, в лучшую сторону, став немного веселей и красочней. Как бы то ни было, а я буду искренне надеяться на то, что вы всё же сразу найдёте общий язык друг с другом. Только так, – с улыбкой на лице и пламенной надеждой в мыслях проронил Ливерий и, краем глаза уловив знакомые внешние очертания заметно изменившегося пейзажа, возбуждённо дополнил: – О боги, неужели это она?! Столь изысканная и священная Виа Сакра. Да она поистине прекрасна даже спустя столько лет, кои я её уж не видел. Сынок, мы повернули на главную улицу города, ведущую прямиком в самое сердце Рима. Что же, смело любуйся и наслаждайся её чарующими и величественными видами, Владиус, и мысленно потихонечку при этом готовься. Ведь встреча с Овидием уж как никогда близка.

И, произнося последние слова, Ливерий нисколечко не лукавил перед сыном. Да вот только Владиусу, со своей стороны мигом павшему в глубокую нишу очарованного забвения от всего увиденного, было сложно реагировать на что-то иное. Ведь приятные мгновения, наполненные бесценными красотами центра вечного города, настолько сильно затуманили и потрясли сознание юноши, что и само скорое прибытие на форум, и собственно первые веяния долгожданной встречи двух братьев в одной ещё с самого детства знаковой уличной весьма благопристойной таберне пронеслись перед опьянёнными глазами весьма безмятежно и отстранённо. И лишь только когда насытившиеся моментом радостного приветствия братья разом обратили взор на восседающего поблизости от них в пленительном забвении Владиуса, тут уж отрешённость сама собой нехотя расступилась, дав разуму молодого римлянина воспрянуть и с ясностью вздохнуть. Уловив в отражении собственного пламенного взора представшее круглое, ещё молодое приветливое лицо Овидия, венчавшееся выразительными без видимой фальши глазами, чуть изогнутым вполне длинным, но не острым носом и дополненной вехой доброй улыбки, Владиус услышал изданный этим же ясным лицом радостный приветствующий посыл, мимолётным эхом отобразившийся:

– Эко вымахал мальчишка! Ну что же, давай знакомиться! Я Овидий! Рад приветствовать тебя, мой юный друг!

Юноша, со своей стороны, недолго думая, с окончательно пришедшим в осознанность пламенным порывом в ответ пробубнил:

– А я Владиус! И я также рад приветствовать тебя, дядя! Мира тебе и благополучия, мудрейший сенатор!

– Хм, а ты, как я погляжу, мой племянник, не по годам умён и, что самое важное, благочестив. Надеюсь, в своих скорых суждениях я не ошибся. Поглядим. Для этого ещё будем время!

И тут же, словно не давая воцариться духу задумчивости, в разговор вмешался Ливерий, радостно вымолвив: