скачать книгу бесплатно
Не знал ещё женщин. Хранил верность своей Агнезэ. Было противно сейчас слышать эти разговоры про доступных женщин, но, чёрт возьми, приятно ощущать себя рядом с царём, пусть и с неофициальным визитом, находящимся в этой стране.
Нет, уж лучше попробую плыть по течению. Авось выведет меня на чистую воду.
– Хотел я купить готовый корабль. Но, не нашёл таковой, что по всем статьям мне подходил. Пришлось заказывать на верфях новый. К середине ноября должны спустить на воду. Команду набираю теперь. Не просто, чтоб до России добраться, а такую, которая со мной на много лет рядом оказалась, как верные люди. Те, кто постарше и семьи имеют, не годятся для такого дела. Сподручней свободные от уз семейных, и от женщин. Того желают, чего те и без обязательств сложных за деньги дать могут. А жалование я обещаю.
– Так чего ж медлить-то гер Питер? Аль мы все только для царского стола и пригодны? – обняв Якова, заговорщицки улыбнулся Пауль.
– Вот и посмотрим, кто на что из вас готов. Время есть ещё у меня. И присматриваюсь к своей будущей команде. Кто из вас всех лучше слово держит, в компании любезен, да и пить не напиваясь мастак. Аль не моряки вы?
– Моряки! Моряки! – подняли все свои деревянные кружки. Слишком уж накладно в таком заведении, где гуляет ветер морской, не только в головах, но и между столов, иметь глиняные. Уж больно часто бьются таковые.
Вдруг появился в кабаке незнакомец. Сразу заметил его Яков. Но, не узнал в этом человеке, кого-то, просто показался ему несколько необычным наряду с другими завсегдатаями.
Возможно уверенность и некое слегка ироническое отношение к окружающим резко выделяло его среди остальных. Но, где-то, как показалось сейчас Якову, он уже видел такое отношение к окружающей действительности. И, тогда оно поразило его не меньше. Теперь не мог вспомнить. Все склады его памяти тщательно перебирались им. Но, всё безрезультатно. Молод был, не понимал; в таких случаях следует всего лишь отпустить беспокоящий его вопрос, и тогда сам собою разрешится.
– Гер Питер, мой поклон вашему столу, – сняв шляпу низко поклонился молодому царю незнакомец.
– А! Старина Корнелиус! – обрадовался Пётр.
Дела организационные отвлекли от строительства фрегата, не показывался на верфи вторую неделю
Взяв из-за соседнего стола стул, словно старый друг присел рядом с Петром.
– Я только что с верфи. Заканчивают внешнюю обшивку. Через пару недель примутся за такелажные работы, – сразу приступил к делу Корнелиус.
– Дорогой мой! Дай тебя расцелую! – словно тот сам делал корабль, расцеловал Пётр незнакомца.
– Да! Совсем забыл. Для тех, кто ещё не знает моего друга Корнелиуса. Это мой будущий адмирал.
– Ну, уж. Скромнее, гер Питер, – словно и не сомневался в словах молодого царя, а так, из приличия, возразил Корнелиус. Несмотря на явное пристрастие к алкоголю, будто размытые ромом глаза, оставались пронзительными, при этом, словно опьяняли собеседника своим крепким коварством.
Пират! Испугался своей догадки Яков. Как тесен мир! Ещё больше заинтересовался увиденным сегодня, почувствовав некую значимость для себя от присутствия в Амстердаме царского посольства
Нет недаром всё складывается таким образом, что надолго придётся проститься с невестой. Да, это стоит того. Напишу ей письмо, и, если смогу заеду перед отъездом в деревню.
Если такие опасные обществу люди так милы этому молодому царю, уж я то точно смогу ему пригодиться. Только вот как бы заручиться его доверием?
Глава XI. Сорвальское кладбище.
– Папа, а почему мама не хочет переезжать к бабушке?
– Не знаю Лерка. Наверно не привыкла жить в старых домах. Да, и к тому же много соседей. Квартира же коммунальная. У бабушки всего две комнаты, слишком тесно для троих.
– Но, мы живём втроём в одной. Так и там могли бы жить так же. Только в той, откуда видна башня.
– Говорил маме об этом. Но, она не хочет жить в коммуналке. Мы же не можем её бросить?
– Не можем. Но, у бабушки лучше.
– Лучше. Только вот дедушка с бабушкой уезжают в Питер и квартиру придётся отдать городу.
– Отдать? Разве она не наша?
– Нет. Дело в том, что в стране вообще мало чего есть своего, разве, только кооперативные квартиры, дачи и машины.
– Кооперативные? Как это?
– Ну, те, что люди купили сами.
– Разве мы сами не можем купить себе квартиру. Бабушка рассказывала, что её дедушка, когда-то имел целый дом и квартиры, в одной из которой теперь у неё две комнаты.
– Во-первых это было очень давно. До революции. Во-вторых, видишь к чему приводят необдуманные покупки, – улыбнулся отец.
– К чему? – не поняла его шутки Лера.
– К отнятию жилплощади.
– Разве у человека можно отнять то, что принадлежит ему?
– У человека можно отнять всё, кроме души. Только она одна всегда принадлежит ему. Даже после смерти.
– Папа, а я никогда не умру?
Не знал, что ответить дочери. Сам, будучи взрослым человеком, имеющим большой жизненный опыт, всё же не собирался в ближайшее время покидать этот мир. Неполные тридцать лет. Двоюродный дед в его годы был кавторангом боевого крейсера. Скорее всего именно из-за своего, как считал, такого ещё «юного» возраста, в котором всё же мало кто задумывается о смерти. Ответил ей:
– Нет. Ты будешь жить вечно.
При этом даже не пришлось сдерживать улыбки, так, как показалось ему в этот момент, искренне верил в справедливость своих слов. Но, произнеся их тут же задумался в истинности сказанного, ведь был намного старше своей дочери.
– А ты? – тут же последовал логичный вопрос.
– Я… я… Ну, понимаешь, я более вероятно, чем ты…
– Что я?
– Умру.
– Значит и я, – как-то не по-детски вздохнула дочь.
Вспомнилось сейчас; так же, как его Лера, задавал, когда-то подобный вопрос своей маме. Но, та ответила ему прямо; – Умрёшь. Все люди смертны. Но, после меня.
И, теперь сам не понимал, почему был так нерешителен в своём ответе дочке. Наверно всё же ещё никогда не задумывался об этом. Что ж это получается тогда, его мама, будучи в те времена не старше его уже думала над этим, поразила догадка. Нет, дело в том, что были другие времена, более тяжёлые чем сейчас. Война, голод, разруха. Да, и потом… Что потом? Сам себя спросил, хоть и знал ответ. И он заключался в простых словах – Виипури стал Выборгом снова. Нет, конечно же не в самом переименовании города дело, а в его перемещении из одной страны в иную.
А вместе с городом переместились в пространстве и времени все его жители. Но практически никто из них не остался в самом городе, кроме его мамы, что была внучкой баронессы фон Курштайн. Вплоть до конца шестидесятых это была семейная тайна. Никакая Хрущёвская оттепель не вселяла доверия в напуганную советской властью внучку самого настоящего старорежимного барона, правнуком которого был Павел.
Только в школе, перед вступлением в пионеры, которому был несказанно рад, узнал от мамы «страшную» семейную тайну. Именно тогда весь мир перевернулся встав с ног на голову. Как вспоминал сейчас, не мог понять одного; разве может такое произойти с ним?
Но, не только происходило, а повлекло сильнейшие последствия, хоть мама и просила держать их разговор в тайне. Нет, он никому не проболтался, скорее наоборот; чересчур затаился, придав себе серьёзности не по годам.
Казалось; пионерия теперь стала для него не ожидающей его в своих рядах организацией, а некой личиной, которой должен был прикрываться, вступив в неё только ради того, чтоб тайно нести в себе «голубую» кровь своих предков. Но, для чего он должен был хранить в себе эту тайну, думал в те дни.
– Для того, чтоб жить, как все остальные люди. Не выдавая себя. Ведь ты не лучше остальных? – объяснила ему мама.
С тех пор эта тайна распирала его самолюбие. Ведь он был не такой, как всё его окружение, приехавшее в Выборг после 44 года, сменив собой коренных жителей.
Теперь же, спустя годы, понимал; полностью эвакуированное население города освободило множество частных домов и квартир, среди которых были и весьма неплохие, что тут же, словно по мановению волшебной палочки превращались в коммуналки, захламляясь, разваливаясь и хирея на глазах. Не тронули и их, занимающую почти целый этаж дома, дореволюционной постройки. Отняв большую часть, им оставили всего две маленьких комнаты. Но, как теперь понимал – поступили по-Божески, не арестовав маму. Дав возможность жить, как и всем честным советским людям, чего собственно, как ощущали они – не заслуживали, выглядя, как белые вороны на фоне всех остальных, сменившихся городских жителей.
Помнил с детства, старое, Сорвальское кладбище хранило в себе пусть и наклонившееся со временем, но гранитное надгробие, прадеда и прабабушки, рядом с которым, хоть и был установлен ранее, в 18-ом, абсолютно прямо держался сделанный из тёмного мрамора крест на могиле его двоюродного дедушки. Все их объединяла одна фамилия – Курштайн. Водила его туда бабушка.
До комсомола дело хоть и дошло но всегда казалось, с лёгкостью мог бы управлять своими ровесниками имея уверенность, что обладает некими тайными знаниями, присущими только тем, кто родился не в этой стране. Его предки бежали из неё, но, она, как неизбежность нагоняла их. В результате поглотив. Так, неужели он, узнав тайну от мамы, не имеет права на то, чтоб считать себя выше других.
Смешно сейчас, когда у него уже была дочь вспоминать те глупые мысли, что приходили подростку в голову. Но, в то же время хотелось рассказать всё, что знал о своих предках.
С того момента, как мама сказала, её девичья фамилия Курштайн, у них произошла некая договорённость; в ответ на его молчание, будет рассказывать ему по вечерам, словно сказки, историю семьи. А, разве не сказки были эти интересные для него, но, такие непростые для неё рассказы, про крушение страны, являвшейся целым миром для её обитателей? Безусловно, попав в СССР совсем маленьким, с большим интересом узнавал тогда о России, как прежде называлась его Родина. И это слово нравилось больше, так, как так же начиналось на букву «Р».
– Знаешь Лер, давай ка мы съездим с тобой в это воскресенье на старое Выборгское кладбище?
– Давай.
Думал испугается идти с ним. Но, не только не струсила, а было ей интересно находиться среди тишины ушедшего. Лютеранское кладбище, имело на своих могилах не только православные кресты, но и русские фамилии.
– Папа, а почему все памятники такие неухоженные?
– Здесь давно никого не хоронят. Теперь у города новое кладбище. Но, оно не так ценно для города, как прежнее, на котором покоятся многие, видевшие ещё самого царя.
Казалось; вдвоём они среди всего этого безмолвия памятников прошедшей эпохи. Но, всё же встретили пару людей, пришедших взглянуть на могилы неизвестных им горожан.
– Давно я не был тут.
– Разве часто надо приходить на кладбище?
– Как душа заболит.
– У тебя она болит?
– Очень редко.
– А у меня никогда.
– Где-то здесь, совсем рядом. Не узнать. Всё заросло травой. Ну, вот, кажется тут, – остановился перед высоким, гранитным надгробием, выполненным в виде лютеранского креста. Рядом слегка покосившись стояла большая, сделанная из тёмного гранита плита.
– Так значит об этом месте всё время говорит бабушка?
– Говорит!?
– Ну, да. Что переживает из-за того, что её папа с мамой похоронены в другом городе.
– Баронесса Торбьорг Константиновна Фон Курштайн. 1864 – 1941гг. Барон Яков Карлович Фон Курштайн. 1862 – 1939гг. Это твои прапрабабушка и прапрадедушка.
Я вот о чём подумал сейчас. Мне хотелось бы, чтоб ты не забывала своих родственников, ведь они частичка истории России. Будешь приходить к ним, когда меня не станет? Не подведёшь?
– Не подведу.
Глава XII. Удило.
После февральской революции, в марте 1917-го были возобновлены привилегии Финляндии, утраченные после 1905 года. В сентябре семнадцатого постановлением временного правительства о провозглашении на территории Российской империи республики, была отменена монархия. В Финляндии же определяющим верховную власть оставался закон от 1772 года, утверждавший абсолютизм. В 38 параграфе предусматривающий избрание новой власти, или династии палатой представителей в случае отсутствия претендента, что и было использовано впоследствии.
Временное правительство продолжало считать Финляндию частью России. И 4 (17) сентября 1917 года был назначен новый генерал-губернатор Финляндии Николай Виссарионович Некрасов. Через четыре дня сформирован последний состав Финского сената Сеталя, имевший над собой контроль со стороны временного правительства.
Ни к чему хорошему это не приведёт, был уверен Алекс. Но, словно по инерции продолжал свой служебный путь, отдавая себя флоту, который разрушался на его глазах. И, если в самом Питере, прогнившая насквозь революционными идеями матросня, мало того, что не хотела продолжать войну с Германией, так ещё и не желала покидать насиженные места, попивая чифир в теплых чревах военных кораблей, то здесь в Гельсингфорсе всё обстояло несколько иначе.
Стреляли и резали офицеров. Мало какие из военных кораблей смогли сохранить дисциплину, ведь она держалась прежде всего на заложенной ещё Петром I субординации. И, теперь, когда свершилось самое страшное – октябрьская революция, волнения приутихли. Но, флот уже был не тот
Финский национализм, будучи ещё в самом зародыше, однако уже вселялся в умы революционно настроенных чухонцев, пробиравшихся на военные корабли с агитацией, призывая матросов к дезертирству. Политика местных революционеров не сильно отличалась от той, что проводилась их братьями по идее в Петрограде, имея лишь одну небольшую разницу; финны, в отличие от русских на первое место всегда ставили целостность и единство своей многострадальной Родины, что на протяжении всего своего существования находилась между двух огней – Швеции и России, в итоге найдя защиту под русским флагом.
Теперь же, словно мгновенно ожесточившийся ребёнок, поднимающий кулак на своих родителей, не желая больше терпеть их внимание Финляндия бросала все свои силы на то, чтоб избавится от своих защитников перед Шведами, припоминая мельчайшие обиды, претерпеваемые от своих «родителей» все эти годы воспитания своей государственности.
Но, и как дети, вырвавшиеся из-под опеки взрослых, вынуждены самостоятельно вставать на ноги, в страхе быть раздавлены окружающим миром, так и эта молодая страна с древней историей, расправляла свои «крылья», приобретая независимость.
Ещё несколько месяцев назад, дислоцируясь в Гельсингфорсе, как часть Русской эскадры, вместе со многими другими офицерами считал; следует лишь пережить эти страшные времена и всё наладится. Ещё пригодится Русскому флоту. Но, беспорядки продолжались. Пьяная, давно подсевшая на кокаин, купленный на немецкие деньги, распространяемый за полцены финскими большевиками, необузданная матросская толпа, правила всей, расположенной в Гельсингфорском порту эскадрой. Когда же, к осени, ситуация стала исправляться, всё чаще стал подумывать о том, что оставшись живым не нужен нынешнему флоту. И, теперь, после октябрьской революции, отменившей временное правительство, когда княжество Финское, совсем недавно руководимое Николаем II, являющимся ещё и Великим князем Финским, становилось на глазах независимым государством, понимал; в ближайшее время могли начаться попытки формирования из бывшего императорского, Финского флота. Это уже никак не мог пережить, стоя перед выбором; дезертировать, оставив корабль, или пустить пулю в лоб.
Но, отрёкся уже царь Российский, а значит и присяга ему была не действительна, ведь присягал не только отечеству, но и императору. Отсюда напрашивался вывод; любой из путей одинаково плох. Никогда его предки не меняли своего жизненного пути из-за временных помех. Пусть это и были; смерть Петра I, разрушение флота, отсутствие перспектив на службе, последовавшее после. Прикипел род Курштайн к русскому трону, и, сейчас, когда тот был повергнут не мог отречься от прежней жизни, тая её в своём сердце, словно ребёнок, на всю жизнь запоминающий свою мать такой, какой покинула его в детстве, скоропостижно скончавшись.
Поезд шёл пригородами Гельсингфорса, подъезжая к вокзалу. Знакома была ему эта зависшая в атмосфере, словно перед бурей тревога, ещё с 14 года, когда имел честь принять бой с парой немецких эсминцев, и стареньким минным транспортом. Экипажи, которых неистово, до последней капли крови сражались с вышедшими случайно на них в Балтике, рядом с Монзундским проливом, русскими кораблями. Так же, как и тогда, чувствовал; впереди ждут серьёзные события.
После окончания военно-морского училища, подал рапорт о зачислении на любой из военных кораблей, участвующих в Японской компании 905 года. Попал на крупный крейсер. Хоть и не участвовал в больших сражениях, прослужив гардемарином полгода, ввиду боевых действий, раньше срока получил мичмана. Чудом не был ранен, в отличие от товарищей, вместе с ним подавших подобные его рапорта. Вскоре стал Лейтенантом. После запомнившегося ему сражения у Монзундского пролива дали Капитана. Теперь был уже опытным моряком. Хоть и быстро дослужился до кавторанга, уважали его матросы за чёткость отдачи приказов, прямоту и немногословность, не замечая его немецкой фамилии, или делая вид, что это не имеет никакого значения.
Но, по мере того, как всё больше охватывала изнутри революционная зараза, находили матросы в нём различные недочёты, о коих даже и не подозревал ранее. Но, становилось всё больше их с каждым месяцем. То взгляд свой не так бросит; слишком строго, то замечание не тем тоном произнесёт. Обидчивее стал личный состав, нервнее, будто напрягала его морская служба, которую вынужден был тянуть по неволе.
Александр Яковлевич с детства тянулся на флот. Рассказывал ему отец о Якове, тогда ещё не бароне, а простом рыбацком сыне. Как тот приехал в Россию, да не на обычном корабле – царской яхте. Правда матросом, но с самим Петром I имея честь разговаривать, словно был благородных кровей.
Кто знает, может именно это и послужило основой при выборе карьеры. Но, полюбил море, ещё до того, как впервые оказался вдали от берега. Снилось ему, хоть никогда и не ходил под парусом. Разве только один раз заплыл в вёсельной лодке с другом Вовкой, на даче в Кексгольме далеко от берега. Да и не море это было, а Ладога. Но, пройдя между шхер вышли в большую воду. Подхватила волна, ударил ветер в спины и не понадобился парус. Крепко испугались тогда. Кто знает, может и вынесло бы далеко, если б не яхта.
Уж кончились все силы от того, что пытались грести. Стёрли ладони в кровь. Менялись, гребли по очереди, замотав носовыми платками. Было дело к обеду, когда показалась яхта. Не первая была из тех, что проходили вдали не замечая их, хоть и делали знаки руками. Но, эта шла прямым курсом на них, да и махать уже не было сил. Просто лежали на дне, раскачиваясь на волнах, благо, что хоть озеро не штормило. Но, еле заметные с борта большого судна волны, были для них настоящим штормом.
Друга сильно мутило. Сам же, на удивление даже расстроился тому, что слишком легко переносит качку, будучи заранее подготовлен прочитанными им в книгах рассказами.
Уже метрах в пятистах от яхты, в страхе, что та поменяет курс, собравшись силами начали махать, снятыми картузами. Шла прямо на них. Убирали парус. Останавливалась. Видели, как матрос побежал на корму с чалкой, и, когда малым ходом проходила рядом с их лодкой, крикнул:
– Лови чалку!
Убедившись, что его не только слышат, но и понимают слова, раскрутив, как лассо, бросил конец.
Получив по глазу, поймал Вовка. Но, тут же упустив, уронил в воду. Извернувшись, успел поймать в воде конец Алекс. Тут же намотал на локоть для пущей уверенности.
– Молодца! Вяжи к носу, – крикнул матрос на удаляющейся от них малым ходом, раскачавшей лодку волнами яхте.
А всё началось с простой рыбалки.
