скачать книгу бесплатно
– К чаю-то есть, что?
– Найдётся, как не найтись? С едой у нас всегда в порядке было.
Пили чай. Не мог понять своим умом правда ли всё то, что происходит вокруг, или только кажется ему, словно во сне. Неприятном. Привидевшемся на рассвете, будто в детстве. Но, тогда, проснувшись, всегда находил вокруг себя родные стены, реальность плавно возвращалась к нему. Всегда, что-то такое важное, без чего не мог, как казалось жить дальше находилось в его памяти, грело душу. Но, сейчас не спал, и непоправимость происходящего не желала уступать место чему-то обнадёживающему, как в детстве.
Да, безусловно, вырос, женился, стал отцом семейства. У него двое детей, Алекс и младшая Лиза. Третий, первенец, Йохан, или Иван, как его принято было называть в семье на Русский манер, умер, будучи месяц от роду от дифтерии. Внучка Настенька, недавно родилась от Лизаветы, что рано по современным меркам вышла замуж.
Неужели всё это кончится? Забудется, как страшный сон. Нет, не может пройти бесследно. Где будут жить его дети, внуки? В какой стране? В той, что рушилась на глазах, или вынужденные бежать, окажутся на Родине предков? Много прежде думал об этом. Пару раз бывал в Италии, один в Париже. Но, в самой Германии никогда. Почему? Может, являясь тем местом откуда пошёл его род, теперь уже не имел с ним никаких связей. Но, любил север.
Никогда не стоял вопрос существования перед ним так прямо, как теперь, сегодня, когда занимаясь продажей квартиры в Киеве, заехал в своё имение, застав там полный развал. Всегда, даже и самом начале своего карьерного роста был защищён поддержкой родных, уверен в завтрашнем дне. Не столько сами деньги внушали эту уверенность, сколько понимание исправности того механизма, что был налажен и работал уже не первый век в России, позволяя каждому сословию находится в рамках ему дозволенных.
И, вот сейчас, кода видел – близок от окончания своей государственной службы, ощущал полную неустроенность, опасность потерять всё, что досталось ему, как по завещанию, так и благодаря службе. Что он оставит своим детям, внукам? Да, и смогут ли те так же оставить что-то своим?
В прихожей послышались шаги. В дверях появился незнакомый мужик.
– Доброго дня барин. Вы не пужайтесь нас, – застыл в проходе, словно потеряв дар речи.
Припомнил знакомые черты лица. Местный кузнец Митрофан.
За ним вошло ещё пару мужиков. Позади них, словно главарь шайки, ступала жена Митрофана. Невысокая, полненькая хохлушка Марфа.
– Многие одумались, как Федька запил. Решили вот вещи вернуть. На подводах подвезли. Всего три. Малая часть. Но, не желаем грех на душу брать.
Ты извини нас Яков Карлович, – грузно, со скрипом половиц пал на колени Митрофан, слегка подняв пыль вокруг себя.
За ним опустились остальные двое, что выглядели рядом с ним подростками.
– Что ж так пол-то метёшь Демьян Елеазарович, весь в пыли? – деловито заметила Марфа.
Глава II. Пятая Симфония.
Худая и высокая, всего лишь на два вершка ниже, напоминала ему известную в Берлине исполнительницу фортепьянной музыки. Бывал на её концертах в Петербурге. Влюбился в манеру исполнения. Словно проваливаясь в обморок закатывая глаза откидывалась на табурете перед инструментом. Впрочем, как и сама музыка вдруг становясь неземной.
Если бы не женское платье, своими чертами походила на юношу. Возможно виной этому был большой лоб, и, пусть и женственный, но всё же из-за тонкости губ, напоминающий мужской, подбородок.
Впервые попав на её концерт, поймал себя на мысли, что в этот момент нестерпимо захотелось обладать её телом. Но, испугавшись, тут же отогнал её от себя. Казалось; при душевной утончённости, терпима и благосклонна к мужским недостаткам, что были и у него. Боролся с ними, но не мог же быть святым. Во время её исполнения пятого концерта Бетховена моделировал наивозможнейшие семейные сцены, в каждой из которых оказывалась на высоте, как не давая взять верх над ней, так и не унижая его. Это нравилось Якову, но, забывал; всего лишь его фантазии.
Всё же он слишком увлекающийся человек.
Не находил себе места. Мучился постоянно думая о ней. Этому следовало положить конец. Но, должен был увидеть её ещё раз. Не просто, подкараулив на улице, на это не хватало наглости, а будучи представлен ей. Как это сделать, ведь у него не было с ней никаких общих знакомых.
Для начала решил, второй раз, купить билет. Уже через неделю, взяв с собой театральный бинокль, сидел в одной, чудом доставшейся ему, так, как все были раскуплены заранее, ложе.
Не мог понять, решить для себя – что это? Сумасшедшая страсть, или любовь. Ведь совершенно не знал её, как женщину, впрочем, как и человека. Мог ли надеяться, при близком рассмотрении окажется такой, как представлял себе?
Именно тогда и встретил Валерию.
Случайно, в фойе, буквально столкнулся с ней. Сперва даже подумал; это и есть та, кого только что изучал своим ненасытным взглядом на сцене. Даже смутился, не зная, как повести себя. Ещё минуту назад был готов пробираться за сцену с цветами, но, слава Богу, решил для себя; не будет так навязчив – преподнесёт ей их после выступления, спустившись к сцене.
Резко обернувшись в его сторону, без выражения злости, даже малейшей обиды, наоборот, еле заметно, улыбнувшись краешком своих губ, прошла мимо.
И, вот сейчас она, точнее её копия, стояла у него перед глазами. Такая же высокая, но, что-то, более сдержанное было в её поведении, взоре, манере держаться. Нет, не обдало холодом, напротив, увлекло ветром морского бриза, от прошелестевшего мимо платья, слегка коснувшегося его правой руки.
Это был реальный человек, не та практически созданная воображением, остававшаяся далеко внизу, у себя в артистической, ожидая второй части концерта. А эта, что не завися от обстоятельств могла свободно перемещаться по театральному вестибюлю, будучи материальной. Мог разглядеть её без бинокля, что так и держал в правой руке, почему-то не оставив на своём кресле вместе с букетом белых роз.
– Mille pardonnez. (Тысяча извинений (французский)), – спохватившись, уже в догонку, произнёс он.
Рядом с ней следовали её родители. Судя по их возрасту, видимо была поздним ребёнком.
– Ah, ne tinqui?te pas. (Ах, не стоит беспокоится (французский)), – не дрогнув ни одной мышцей лица, не увеличив лёгкой улыбки, ответила она.
Теперь мог разглядеть и сдержанность эмоций её отца, лёгкую надменность матери.
Какой же он дурак, погнался за птицей в небе, не замечая, что у него буквально под носом.
Теперь просто слушал музыку, торопя время. Теряла для него прежний смысл звучания. Надо было избавиться от цветов. Хотя мог бы и оставить их в ложе. Но, не хотел всё же уходить просто так. Слегка сомневаясь желал встретиться взглядом с пианисткой. Бинокль лежал в сторонке. Не так интересовали его её черты, сколько сам взгляд, который никак не мог теперь уловить, и в отчаянии был вынужден отложить все попытки. Собирался преподнести букет пианистке, и бежать, бежать отсюда скорее.
Хорошо зная Бетховена, за пару минут до окончания симфонии спускался вниз, к сцене. Словно веник нёс в правой руке букет, опасливо пряча его за спиной. Только бы не встретиться сейчас с этой девушкой. Решил; теперь наверняка, будет искать возможности быть представлен ей и её родителям в ближайшее время.
Но, именно в тот момент, когда проходил мимо их ложи, что была всего лишь через одну от его, скорее почувствовал, чем заметил – дверь открылась. Что есть мочи ускорил шаг. Теперь нёс букет перед собой.
Так и есть из ложи выходили родители со своей дочерью. Она явно была на выданье. Какое неприятное возможными выводами о нём знакомство. Но, ведь он ещё не представлен им. Нет. Всё же надо, что есть мочи бежать отсюда.
Быстро перебирая ногами, спускался по лестнице вниз, стуча своим каблуком по мраморным ступеням, попадая правой ногой мимо уложенного и поджатого медными стержнями к подступёнкам ковра. Заметив это, отошёл от перилл; цоканье пропало, превратившись в тихие шлепки.
Из-за отсутствия оркестровой ямы, музыканты располагались на сцене. Слава Богу, как раз на последней ноте оказался, среди таких же, как и он почитателей. Старался спрятаться за их спины. В более дурацкой ситуации, как показалось сейчас, ещё никогда не находился.
Закончив игру, встала из-за инструмента. Поклонилась залу.
Волна аплодисментов заглушала восторженные голоса зрителей.
– Браво! – резало теперь его слух, такое важное, как ещё недавно считал, для исполнителя слово. Но, не мог, не в силах был произнести его, даже шёпотом.
Наконец, последний раз поклонившись, подошла к правому краю сцены, собирая цветы поклонников, и поклонниц, что стремились дотронуться до её рук, выразить свои чувства словами. От этого процедура мучительно затягивалась.
Уже хотел оставить букет на сцене, когда подойдя к нему, приняла из его рук. Поймал взгляд. Показался мёртвым. То ли от того, что была полностью истощена душевно от такой яркой, но не интересной теперь уже ему игры, то ли потому, что являлась таковой и в жизни. Как и все известные люди, будучи наполнена не своим, являя собой лишь чужое, не имея ничего собственного. Эта догадка поразила.
Но, именно в тот момент, когда невольно прикоснулся её руки, отдёрнув свою, словно боялся теперь любого контакта с ней, почувствовал, как далека от него. Она же улыбнулась не так, как остальным. Всё же остаток той энергии, что таился в нём, частично передавшись ей, произвёл нужное ему, ещё так недавно впечатление.
Но, не нуждался в нём теперь.
Бежал. Бежал на воздух. Осенний Петербург, встречал его волной прохлады, обдавая идущим с Балтики ветерком, вскоре грозящим разразиться бурей.
Невольно не любил немок, считая их холодными. Правда, те из них, что были из бывших Полабских земель привлекали его внимание. Но, кто бы мог подумать, что выбор падёт ещё севернее. Никак не ожидал, что, после довольно-таки большого перерыва увидит эту девушку, с коей давно искал встречи у своей тётушки на обеде, куда были приглашены не без умысла; один высокопоставленный, не знакомый ему и родителям прежде, чиновник со своей женой и дочерью.
Светлые волосы, голубые глаза. Напоминающее юношеское своими чертами лицо. Небольшой нос, с еле заметной горбинкой привлекли его внимание прежде всего тем, что были живыми, излучали собственную мысль, без налёта навязанной извне. В чём в последствии убедился. Скорее детское, не требующее внимание, просто исходящее из глубины, основанное, возможно на некоей невинной шалости, игре, что отделяла этого человека от мира реального, тепло, привлекало к ней собеседника. Но, будто боялась его, прячась за своей улыбкой.
Тётушка по папиной линии, любила своего брата, отца Якова Карловича. Часто бывали у неё в гостях на званных обедах, и так просто, по вечерам, заезжая перед театром, попить чайку.
– Пользуясь случаем хочу представить супруга своей давнишней подруги, что знаю ещё по училищу Ордена Святой Екатерины.
– Константин Сигурдович Штакельберг, – высокий, сухощавый, без малейшего намёка на улыбку, уверенный в себе человек, далеко за пятьдесят, поклонился его родителям, поцеловав руку матери.
– Осмелюсь заметить, фамилия, к которой мы принадлежим имеет некое отношение к шведско-финскому, роду Аминофф, что в Финляндии обладают графскими титулами, в Швеции же бароны, – не без гордости добавил Константин Сигурдович.
– Клара Александровна Штакельберг, – лёгким кивком головы представила подругу, – Я много рассказывала вам о ней.
Сперва отец, затем Яков поцеловали ей руку
– Вернулись к нам В Петербург из Москвы, где поселились сразу после свадьбы, когда Константин Сигурдович получил хорошее место от министерства внутренних дел, сразу после венчания. Не виделась с Кларой с тех пор. … Ах, нет. Тогда, лет десять назад, когда была в Москве проездом, видела маленькую Леру. Да, собственно их дочь. Торбьорг Валерия Штакельберг, – представила бабушка.
Не спускал с неё взгляда. Будто хотел раз и на всегда понять, прав ли был на концерте, приняв тогда не обязывающее ни к чему решение.
– Торбьорг, – опустила свои серые глаза Валерия.
– Яков Карлович Курштайн, – специально упустил свой титул. Поцеловал её руку. Длинные, явно музыкальные пальцы привлекли его внимание. Была не маленькая, скорее среднего роста.
– Вы играете на фортепьяно? – попытался поймать её взгляд.
– Да, – всё же дала ему это сделать Торбьорг.
– Надеюсь, сегодня, после обеда мы сможем услышать вашу игру? У бабушки неплохой инструмент. Фабрики Шрёдер.
– Я обязательно сыграю, – невзначай бросила свой взгляд на отца.
Тот еле заметно кивнул головой.
В этом жесте, как показалось Якову, крылась не столько некая зависимость от отца, а, скорее взаимопонимание с дочерью. Вспомнив его худые, длинные пальцы, подумал; возможно играет лучше дочери.
За обедом знакомство продолжилось. Во время непринуждённой застольной беседы, узнавали многое. В основном фразами обменивались родители. Яков же с Торбьорг только лишь переглядывались друг с другом.
И, этого им вполне хватало для того, чтоб увидеть многое, что порою невозможно понять и после долгого разговора. Но, главное, видели сейчас – интересны друг-другу. Что-то притягивает их. И, вот, что именно это может быть, хотелось понять в ближайшее время.
– Если вы не возражаете, я сыграю несколько ноктюрнов Шопена, – присев к роялю, заявила Торбьорг.
– Мы полностью доверяем вашему музыкальному вкусу, – объявила за всех бабушка.
Любил Шопена. Но, сейчас слушал не как музыку, скорее некоей анкетой для него было сегодняшнее восприятие его произведений. Знакомые прежде музыкальные темы, в её исполнении становились ответами на многие вопросы, что даже и не формулировал, просто слушал, получая ответы.
Наблюдал за её манерой игры. Она не то, чтоб нравилась. Скорее, видел в ней сдержанность, что, теперь, понимал – важна ему.
Но, не была связывающей её руки, не закрепощала её во время игры, скорее делала скрытной в своих переживаниях музыки. Возможно и в жизни была таковой. Сейчас он о многом догадывался в ней. Но, знал наверняка, эта девушка безусловно интересна ему.
– Какое у вас необычное имя, – решился всё же заговорить первым, после небольшого, данного ею концерта.
– Каждое имя несёт в себе свой смысл.
– И каков в вашем?
– Со Шведского переводится; защищённая Тором.
– Вы из Швеции?
– Нет. Я родилась в имении своей бабушки, под Петергофом. Но, потом родители увезли меня в Москву. Моя Родина, впрочем, как и моего далёкого предка, внука Иван городского воеводы Фёдора Аминева, Россия.
– Я имел в виду ваше первое имя, Валерия.
– Откуда вы его знаете? Оно мне не так нравится. Стараюсь не афишировать его.
– Так вас представила моя бабушка. Разве вы не заметили?
– Я всё прекрасно заметила. Впрочем, как и тот букет.
– Какой? – покраснел Яков. Не хотел думать о том, что могла не только разглядеть его тогда, но и всё же увидев, уличить теперь в чём-то противоречащем его намерениям. Но, о каких намерениях могла быть речь, ведь сегодня, если не считать той случайной встречи в театре, произошло их знакомство, значит так же, как и она ему, запал в её душу, оставшись в ней.
– Тот, что прятали за спиной, но, встретив меня с родителями, ускорили шаг.
– Ах вот вы о чём! Даже не думал, право, что смогу вас обидеть тем, что являлся до поры поклонником той исполнительницы, на концерте которой нам довелось встретиться, – на слове НАМ, сделал ударение.
– Ну, хорошо. Будем считать, что вы такой же её поклонник, как и я.
– Именно!
– Но, разве моё исполнение на вызывает в вас желание так же преподнести букет?
– Я и подумать не мог тогда, что вы так прекрасно чувствуете музыку, улавливая замысел композитора, при этом не давая волю эмоциям.
Уверяю вас, в следующий раз буду с букетом.
– Но, я не люблю розы. Они слишком сладки.
Глава III. Башня.
Сидит перед зеркалом. Собирается куда-то. Наверно выходной. Подходит к ней сзади, обнимает мать за плечи. Говорит:
– Мамочка, я так люблю тебя.
– Лерочка, не мешай. Я криво накрашусь.
В комнату входит отец.
– Ты так долго возишься. Мы опять не успеем.
– Подождут. Не нервничай.
– Я и не нервничаю. Просто неприятно каждый раз опаздывать.
– Зато я среди всех у тебя самая красивая.
