Амплитуда распада

Владимир Кожевников

Амплитуда распада

Пролог: Скрежет тормозов и тишина

Скрежет. Виск. Тишина.

Пальцы Алексея Воронова сжались на краю стола, будто могли удержать рассыпавшуюся логику мира. Перед ним – монитор ЭЭГ. На нём – невозможное. На койке в центре реанимационного зала – мёртвая девушка.

Её звали Ирина. Молодая, двадцать три года. ДТП на пересечении Литейного. Черепно-мозговая, обе лобные доли в кашу. Приехали поздно. Он знал, что спасти её нельзя. Но кое-что другое… заставило его остаться.

Он не моргал. Мигал только курсор на экране.

– Это… артефакт? – пробормотал он, но сам не поверил.

Он давно привык к тому, что мозг – это электричество и биохимия. Привык к смерти. Привык к тишине в наушниках после остановки сердца. Но сейчас, спустя две минуты после прекращения пульса, сигнал продолжал поступать.

И не просто постсинусоидальные колебания. Не «сползание фазы». Не шорохи прибора.

А структура.

Логика.

Ритм, похожий на речь, но не речь. На музыку, но не музыку.

– Это… – Он протянул руку к клавише «запись». Нажал. Мягкий щелчок, как щелчок выключателя в комнате без света.

Он услышал голос Киры Сомовой за спиной:

– Что ты здесь ещё делаешь? Давно время твоего дежурства кончилось.

Он не повернулся. Он знал, как она будет выглядеть: усталая, раздражённая, с маской равнодушия. В клинике «Нейрон» все давно научились выключать эмоции.

– Посмотри. – Он кивнул на экран.

Сомова шагнула вперёд. Застыла. Она была опытна, цинична и жаждала открытий. Но её брови вздрогнули – на долю секунды. А потом – снова лицо учёного.

– Технический сбой, – сказала она. – Удали. Завтра переснимем протокол и всё.

– Это не сбой. Я проверил. Сигнал идёт с фронтальной зоны. После смерти.

– Алексей…

– Это не просто активность. Это структура, понимаешь? Сознательная. Как будто… – он замолчал, подбирая слово. – Как будто что-то ушло, но не исчезло.

– Мы не в философском кружке. – Она уже отвернулась. – Ночью мозги путают шум с откровением.

Но он уже не слышал. Он мысленно вернулся на сорок минут назад. Скрежет тормозов. Сирена. Тело на каталке.

И то, что она сказала, когда ещё могла шевелить губами:

«Он придёт… И ты его не узнаешь…»

Тогда он счёл это бредом. Сейчас – не мог.

Через трое суток. Архив.

Воронова не пустили в морг, но он всё равно пробрался в технический архив. Он перебрал десятки протоколов смерти. Никаких совпадений. До 2019 года – тишина. После – отдельные всплески. Все списаны на сбои.

Но он знал, что это не сбои.

Он видел узор.

Не смерть – а изгнание.

Не тишина – а переход.

Не конец – а переключение.

Он включил запись снова. Поверх графика начал чертить формулы.

Неон белой лампы мигнул. Воздух пах озоном. Где-то далеко скрипнула дверь.

И он, не зная зачем, прошептал:

– А если я последую за ней?

ЗАВЕСА

«Сознание – это не огонь, который гаснет.

Это кривая осциллографа,

Меняющая ось измерения».

Глава 1: Уравнение бесконечного «Я»

Запах кофе. Графики на стене. И боль, которую он не отпустил.

Алексей сидел в своём кабинете – комнатке на третьем этаже, с облупленной штукатуркой и ржавыми батареями. Но сейчас это было святилище. На экране ноутбука – десятки наложенных ЭЭГ-сигналов. На доске – рукописные формулы. На полке – старое фото. Марина. Та, что осталась там, в другой стороне времени.

Он не мог отпустить её. Ни женщину, ни вопрос.

Сигналы были упрямыми. Во всех случаях – смерть. Зафиксированная, документированная. Но в каждом – всплеск. После. Несколько секунд – иногда даже минуту. И не случайный шум, а когерентная структура, со своим ритмом, повторяющимися фазами.

Он не верил в загробную жизнь. Но и в глюки оборудования – тоже больше не верил.

– Что, если это… не конец? – прошептал он, глядя в экран.

На доске красовалась гипотеза:

Ψ(t) ≠ 0, even after clinical death

→ Collapse → Ψ' (t+1) → |S_next⟩

→ Consciousness continuity via multiverse coherence.

Он работал над этим тридцать семь дней. Без выходных. Без сна. Внутри него гудела мысль: если сознание – квантовое состояние, оно не может просто исчезнуть. Оно ищет, куда свернуться. И сворачивается в ближайшую возможную реальность.

Смерть тела – это просто… отказ платформы.

Сознание соскальзывает – в следующую версию.

Он вспомнил голос Ирины. Тот, перед её смертью.

«Он придёт…»

Кто он?

Может, не "кто", а "что". Может, сама Сеть. Сознательная совокупность переходов.

ИИ-поиск, который он запустил по архивам, выдал: 27 совпадений.

Всплески, идентичные по частотной структуре. В разных телах. Разных возрастов. Разных диагнозов. Но всегда – одно:

Когерентность после исчезновения сердечной активности.

Он сидел и смотрел на экран. Руки дрожали.

На следующее утро он написал в журнале:

«Сознание не угасает.

Оно ищет.

Как вода, ищущая русло.

Как сигнал, ищущий приёмник.

Мы не умираем.

Мы… смещаемся.

И, возможно, навсегда теряем ориентиры.»

Он попробовал смоделировать переход.

Взял карту ветвлений Эверетта.

Наложил на неё личную биографию.

Вставил данные о своих ночных кошмарах, фрагментах чужих лиц, всплывающих после работы с записями.

И тогда она пришла.

Марина. Не во сне. Не в памяти.

Он увидел её на фотографии, что лежала под стеклом – и понял: она изменилась.

Улыбка – чуть иная. Взгляд – в сторону.

Он не мог этого объяснить. Но чувствовал:

Эта фотография – не из его ветки.

Он встал. Дошёл до окна. Открыл форточку. Воздух был острым, как лезвие.

И тогда он понял:

Если я здесь – то где же ещё я?

ЗАВЕСА

«Я – не точка. Я – проекция.

Сумма наблюдений.

Поток, срывающийся в соседний ручей.

И, может быть, я уже тысячу раз смотрел в это окно.

Но в каждом случае – не был тем же самым.»

Глава 2: Переход

Все настоящие эксперименты начинаются с безумия.

Алексей знал это. Знал и то, что делать такие вещи одному – опасно. Но ещё опаснее – ничего не делать.

Он подготовил кабинет. Не тот, что рядом с реанимацией – тот, где раньше был архив. Пыльное помещение, которое теперь он превратил в лабораторию. Все датчики, ЭЭГ, капельницы, дефибриллятор. Всё – как в кино. Только вот кино редко кончается реальной смертью.

Он изучал протоколы медленного погружения в клиническую смерть – через охлаждение тела, с контролем дыхания и сердечного ритма. Метод болезненно знакомый, но теперь с одной поправкой: он не хотел, чтобы его реанимировали.