скачать книгу бесплатно
– Уби-и-илось! Дитятко уби-и-илось! – сидевшие на бревне у двора соседские бабки, вскочив, уже бежали ко мне.
Через минуту, с крест-накрест содранной через всю голую грудь и живот кожей, ведя навсегда искалеченный велик, я, хромая, прошел мимо презрительно взиравшей на меня девицы в нашу калитку.
Перемазанный йодом, спускаясь с крыльца, я вижу и слышу сидящих в беседке Мусю, Лелю и бабку, знакомым движением перебирающую три седых волосины на голове. Замолчав, мне дают понять, что в моей компании не нуждаются. Насвистывая, я хромаю за угол дома и, пройдя палисадом, завернув за второй угол, выплываю из тени на солнце. Подходя к ней, сидящей, прислонясь спиной к горячей кирпичной стенке, на бревнышке (все, что осталось от абрикосы), я, сбившись с мелодии, замолкаю…
– А-а, мальчик с проволокой… Родион, тебя как зовут? – спросила она, щурясь на солнце и игнорируя мои, залитые йодом, раны.
– Родион, – ответил я, не понимая, что не так.
Она засмеялась.
– Спишь еще с мишкой?
Я повернулся, чтоб уходить.
– Ты куда?..
Я остановился…
Через пять минут, сидя рядом с ней на бревне, я уже подсказывал ей по буквам мою фамилию, при этом мне казалось, что я младше своих тринадцати и что она всегда была в нашем доме.
– С «к», «р», и «ы» начинаются крылья, крыжовник, крыша, крыльцо… – перебирает она. – Значит, ты: Крылов… Крышкин… Крыльцов…
– Не-е-ет, – смеюсь я.
– Крыжовенко… Крынкин…
– Н-н…
– А что: Родион Крынкин!
Мы оба прыснули.
– Крымов! – осенило ее.
Я вздохнул.
– Ну, не знаю… Кто ж ты такой?.. – она поглядела на небо, ища ответа. – Не Крысин, нет?..
Этого удовольствия я ей не доставил…
– Хорошо, пятая буква – «я»… – смилостивился я. – Она же последняя.
Переведя на меня глаза, так словно мое лицо помогало ей в решении задачи, подставляя в уме по очереди согласные на недостающее место, она, казалось, вот-вот поймает удачу за хвост, но мало-помалу воодушевление сходило с ее губ… с ее поначалу чуть заметно ходившего, а потом остановившегося кончика носа… с окончательно и надолго замерших на мне глаз…
Очнувшись, я не знал, что сказать.
– Ну, как по-украински «сталь»?.. – пролепетал я.
Молча она поднялась и, поймав брошенный мне сверху вниз, наискосок, взгляд, я, собиравшийся последовать за нею, опустился назад, на бревно.
***
– Мама, дай-ка мне твой ключ. Где он, в сумке?
Я подал сумку, в которую она медленно погрузила руку… Пошарив там, так же медленно извлекла руку оттуда, прижав ею сумку к груди. Ключа в руке не было.
Все у меня похолодело. На меня снова смотрели эти ее полубессмысленные глаза. Что такое сознание? – неожиданно подумал я – берем цифровое (ну, не аналоговое, а цифровое) и убираем цифры.
– Зажилась я на этом свете…
– На како-о-ом?.. – я готов был шутить, но не готов был к тому, что вдруг дохнуло так явно…
Она затравленно, как пойманная в ловушку, посмотрела на меня. Смысл в глазах возвращался.
– Мам, а мы забыли, что отцу вчера было б восемьдесят?
Она покивала.
– Как же это ты всегда такие вещи помнишь, записываешь, а вчера проворонили?
Покивала.
Вскоре я обнаружил причину ухудшения: на полу в туалете стояла небольшая лужица крови… Стирая нуждавшееся в стирке, я подумал о том, что, вероятно, любое осложнение работы организма тут же «отсасывает» на себя силы, нужные ее мозгам, чтобы быть мозгами, а не решетом.
Мы все же проверили то, что я собирался проверить, и опасения мои подтвердились: стоя на лестничной площадке снаружи, она всаживала ключ в замок, как дрель со сверлом в стену, и, сразу повиснув на ключе всем телом, начинала его проворачивать, после чего я с превеликим трудом этот ключ оттуда извлек. Ну что?.. Учил ее перехватывать руку, прежде чем завершить поворот ключа. Ну новый же замок! Легчайший…
– Ничего, – сказал я наконец в знак примирения, – сейчас щи разогрею, а на ужин овсянки и салат из капусты сделаю… Полегчает…
На ночь глядя потихоньку от меня спустилась к почтовому ящику, поднялась, правильно отперла и закрыла дверь.
– И как же это ты без палки спустилась и поднялась?..
– Забыла… Пойдем завтра до магазина?..
– А почему завтра? И почему со мной? Не-е, я по магазинам не хожу… – я намекал на то, что руки уже оборвал, таская за это время в дом.
– Мужики… – она шмыгнула носом… – с бабами знаешь сколько тянут?..
Ну вот, провал, кажется, позади. Все, вроде, нормально. Сколько их еще будет, таких провалов?
За ужином, для проверки:
– «На недельку до второго…» кто пел?
– Скляр.
– Тебе не нравится кино? Выключить?
– О-о! – большой палец.
И все же что-то не так. Возвращаясь с кухни, обнаруживаю ее в моей комнате, заглядывающей за шкаф.
– Мам, ты что?
– Он еще не пришел?..
– Кто?
– Паук…
Вчера, убираясь в квартире, я показал ей сеточку паутины здесь, в проеме между шкафом и стенкой. На свою голову.
Перед сном сидит на кровати.
– Зачем ты сняла носки? У тебя же ноги мерзнут ночью.
– Ты мне не будешь мазать?
– Мама, мы мажем по утрам. Ну, вот, ты будешь снимать… я – надевать… Так, глядишь, и время проведем.
***
– Ро-о-одя, нельзя столько в туалете сидеть! Это не у вас в городе, смыл и все. Можно отравиться! Ро-о-одя, Юля пришла! – все это на весь двор… Спасибо, тетя Леля…
Чтоб было незаметней с крыльца, еле-еле приоткрываю и закрываю за собой дверь заведения, этой будки, предательски торчащей в дальнем углу куриного двора. Стараясь не спугнуть роящихся в земле кур, пробираюсь к заборчику меж куриным и большим двором. Миновав большой, я смогу появиться из-за дома с другой стороны. Главное – быстро и тихо… Спрыгивая с заборчика, спотыкаюсь, падаю на руки и поднимаю голову: за кустом малины, поджидая меня именно в этом месте, стоит гостья. Молча поторжествовав какое-то время, ржет в ладошку.
После обеда (сладенькая жареная таранка и вареные, с оранжевым желтком, яйца), на время стариковского тихого часа мы оставлены без присмотра. Появляется (нетрудно угадать, у кого) идея: обследовать содержимое чердака. Поскольку большой чердак лишен главного – лестницы, наша цель – чердак летней кухни. Это как раз возле малины, места нашей утренней встречи. Лестницу отсюда никогда не убирают.
– А что мы будем искать?
– Никому не скажешь?
Наклонясь к моему уху, она шепчет… отчего в ухе тепло и приятно… шепот сливается в моем сознании с подлетевшей к малине желтой трескучей стрекозкой, снова и снова пробующей сухой сучок… Оказывается, в нашем доме есть одна вещь, которую очень, ну очень скрывают, прячут. Как я думаю, что это за вещь? – мне смотрят в глаза, снова сверху вниз, наискосок… На ум как-то сам собою приходит пулемет. Я почти вижу его темно-зеленый ствол, выглядывающий из чердачного проема. Сколько армий и банд прошло через город в свое время, стоит ли удивляться появлению на нашем чердаке такого «клада»… Держась за лестницу, Юля преодолевает пару ступенек. На солнце поверх желтизны загара на ее предплечьях и на спине чуть ниже шеи лоснится светлый пушок… Опустив голову, я держу лестницу, стоя внизу.
– Нет, ты первый…
Передумав, она возвращается, я вижу в ее глазах блеск. Это от страха, думаю я и берусь за дело. В глубине темного чердачного проема столбом стоит светлая пыль. Вдохнув горячую духоту и ступив внутрь, прямо в пыль, я ожидаю Юлю. Наконец в проеме появляется ее голова:
– Ну, что?..
– Ничего… А что мы ищем?
– Увидим – не ошибемся.
– Чего увидим?
– Все необычное, подозрительное проверяем, – говорит она, перенося ногу через верхнюю лестничную ступеньку.
В заросших паутиной чердачных недрах – старый стол, сброшенные под него ветхие коврики, половики, несколько треснувших чугунов… битые стекла… сундук в дальнем углу. Подозрительно в столе только то, как это он пролез в чердачную дверь, а в ковриках – как они еще не рассыпались. Наклоняясь и переступая через хлам, разрывая паутину и чихая от пыли, мы приближаемся к сундуку. «Максим» времен гражданской войны без труда мог поместиться там, внутри. Я протянул руку к крышке.
– Подожди, – сказала она, перехватывая мою руку. – Все-таки семейная тайна. Не страшно?
Я посмотрел на ее ладонь, лежавшую на моей руке, и рывком поднял крышку. Сундук был полон кусками поколотого с углов и краев шифера.
– Ты «Золотого теленка» читала? – спросил я. – Про гирю?
– Ну и что. А может, я специально тебя сюда заманила, – сказала она с вызовом.
– Зачем?
– Зачем надо. «Зачем»… Так вот и вырастешь, не зная тайн. Семейных.
– Каких еще тайн?.. – покачавшись на перекрытии, я соскочил в сторону двери.
– Родинка, ты что, действительно ничего не знаешь?
Меня толкнуло в спину теплой волной. Я даже не понял, отчего. От ее изменившейся интонации? Я почувствовал: даже если никакой тайны нет, она есть. От ее слов, еще стоявших во мне, весь чердак сделался тайной. И снова как там, внизу, прямо в ухо, я услышал два этих слова:
– Золотой… самовар… Какой жгучий… – уже вслух добавила она, как в живой, погружая ладонь в стоящий через весь чердак солнечный луч. – Нет, правда… жжет… как под увеличилкой… Как он сюда забрался…
– «Светить всегда, светить везде…» – пожал я плечами.
– «Светить и в…» – задумчиво подхватила она и закончила в рифму. – А знаешь, зачем? Знаешь?..
Я не поднимал глаз, пораженный.
– Чтоб знали всенародно о том, что там свободно.
С пылающими щеками я все-таки взглянул на нее, перебиравшую по лестнице руками, исчезавшую в чердачном проеме.
***
Утром я ушел, оставив мать на сутки, до следующего утра, на столе на видном месте положив составленное мной расписание приема лекарств и еды.
Вечером позвонил.
– Ну, как ты там, обедала? Таблетки пила?
– У тебя написано в три.
– Что «в три»?
– Сейчас прочитаю… Обед – в три.
– Ну, так я и спрашиваю: обедала?
– Вчера?
