Кандагарский форпост

скачать книгу бесплатно

Кандагарский форпост
Владимир Тизин

Эта книга о войне в Афганистане основана на реальных событиях, участником которых был сам автор. Несмотря на то что в произведении описываются боевые действия и нелегкая жизнь молодого офицера советской армии, самоирония и манера изложения позволяют читателю взглянуть на драматические события с улыбкой. Повествование раскрывает характеры бойцов и командиров, быт и нравы местного населения, природу и животный мир Афганистана.

Владимир Тизин

Кандагарский форпост

ГЛАВАI

РОДОМИЗ ДЕТСТВА

Как и многие другие мальчишки, в детстве я любил «играть в войну». Местом для реконструкций моих детских представлений о войне была подмосковная деревня Лапшинка. Дом, где жили моя бабушка с дедом, находился на краю деревни, там же начинался прекрасный сосновый бор туберкулезного санатория. Всякий раз, приезжая сюда на каникулы, я поднимался на чердак дома и с удовольствием перебирал все, что там хранилось: старые вещи, планшет деда, который он принес с войны, патефон, огромное количество пластинок с советскими и итальянскими песнями 30–50-х годов, большое количество художественной и медицинской литературы. После проведения очередной «ревизии» поднималась такая пыль, что я начинал чихать до тошноты. Но это никогда не останавливало меня, я стремился найти что-нибудь особенное. Кроме никому не нужных вещей, на чердаке находились запасы соли, спичек, табака и мыла, которые дед хранил на случай очередной войны. Эти стратегические резервы были бережно упакованы в пергамент. Именно здесь, на чердаке, происходила моя «реинкарнация» из мальчишки в бывалого солдата. Я переодевался в старую, драную одежду, набрасывал на плечо дедовский планшет, брал деревянный автомат и крепил к своей груди медаль «За отвагу», которую стащил из ящика в шкафу, где дед держал все самое ценное: медали, портсигар, трофейные карманные часы и бритвенные принадлежности. В этом рубище, с медалью на груди, с автоматом наперевес я старался незаметно для взрослых убежать в лес. Больше всего мне нравилось изображать партизана, который уходил от погони и отстреливался, не забывая сделать небольшой перерыв на перекус. В моем представлении партизаны должны были питаться хлебом с колбасой и непременно запивать все сгущенным молоком. Провиант, табак и папиросы, припрятанные в стратегических запасах деда, я предусмотрительно таскал потихоньку из дома. Набегавшись по лесу, я доставал портсигар, помяв папиросу, набивал ее табаком. Некоторое время я лишь имитировал курение, но детское любопытство и желание быстрее стать взрослым сделали свое недоброе дело, и однажды, я попробовал закурить по-настоящему. Меня ждало разочарование: наглотавшись табаком и едким дымом, я кашлял минут тридцать, пока моя слизистая пыталась очиститься от ядовитых газов и веществ. Однако, пройдя этот ритуал, я решил, что стал мужчиной.

Мое детство проходило в эпоху «застоя», и жизнь, казалось, текла медленнее, чем хотелось бы. Программа «Время», которую я начал смотреть регулярно с семи лет по требованию отца, вещала нам о стабильной и спокойной жизни, где все строилось, развивалось и перевыполнялось. Казалось ничто и никто не может нарушить жизнь могучей державы под названием СССР. Когда я подрос и настало время пойти в первый класс, моя семья жила в Авиагородке аэропорта Домодедово, так как отец работал бортинженером в местном авиаотряде.

Моя мама, Елизавета Михайловна, старалась воспитать во мне культурные и моральные принципы. У нее было хорошее «чувство языка», так называемая «врожденная грамотность», и она обожала стихи. С детства хотела стать учителем литературы. Но судьба распорядилась иначе, и Лиза окончила сначала фельдшерское училище, а затем и медицинский институт в городе Алма-Ате (Казахская ССР) по специальности зубной врач. Мама была убеждена в том, что мой вес отражает состояние моего здоровья. Потеря сыном лишнего килограмма давала повод к срочной эвакуации ребенка в детский санаторий в Расторгуево, где меня в экстренном порядке откармливали, и я переставал помещаться в ранее купленные мне вещи.

У меня не было ни слуха, ни чувства ритма, ни голоса, но мама решила, что я должен учиться музыке. При поступлении в музыкальную школу педагог по хоровому пению попросил меня исполнить любимую песню. Я запел песню, которая, как мне казалось, раскрывает наиболее полно мои вокальные данные: «Шел отряд по берегу…». После первого куплета педагог остановил меня и, судя по гримасе на его лице, было ясно, что музыка – это не мое. Однако мою маму знали в Авиагородке как заведующую стоматологическим кабинетом местной поликлиники, а это решало все проблемы – меня приняли в музыкальную школу. Собирая волю «в кулак», я обучался игре на фортепиано, изучал сольфеджио, музлитературу и пел в хоре. Не имея никаких успехов в этой области, я все-таки окончил музыкальную школу. Впоследствии, уже в военном училище, во мне вдруг проснулась любовь к музыке, и я в свободное время переписывал от руки любимые мелодии и разучивал их на фортепиано в ленинской комнате. Когда я учился в третьем классе музыкальной школы, мама решила, что я должен стать профессиональным музыкантом. Она пригласила домой генерала из Московского Суворовского музыкального училища, чтобы прослушать меня на предмет поступления в Суворовское училище. По окончанию прослушивания генерал, не осмелившись отказать моей маме, высказал мнение, что меня можно зачислить в училище на флейту. Это было унижение, равносильное предложению танцевать в балете. Я впервые в жизни показал характер и наотрез отказался поступать в Суворовское музыкальное училище. После недолгого совещания родители решили уступить, и мое детство продолжилось.

Отец закончил Троицкое авиационное техническое училище. Он отличался крепким здоровьем и активно занимался спортом, выступая в сборной училища по спортивной гимнастике и футболу. По окончанию училища работал авиационным техником в московском аэропорту Внуково и заочно учился в Киевском институте инженеров гражданской авиации. Окончил институт с отличием и начал карьеру бортинженера в аэропорту Внуково. Летал из Москвы на Ту-104, Ту-114, Ил-62 на самых продолжительных рейсах в СССР до Петропавловска-Камчатского, Южно-Сахалинска, Хабаровска и Магадана. За свою 35-летнюю работу в «Аэрофлоте» отец был награжден многочисленными грамотами и знаками отличия. Особой наградой в его коллекции были именные позолоченные часы марки «Секунда», на крышке которых была гравировка «За мужество и высокое профессиональное мастерство. 30.VI. 74 г.».

Однажды я спросил его:

– За что тебе подарили эти часы?

– Не подарили, а вручили за спасение воздушного судна с пассажирами,– пояснил отец.

Из его рассказа я узнал, что в 1974 году самолет ТУ-114, где членом экипажа в качестве бортинженера был мой отец, совершал плановый рейс на Дальний Восток. В полете загорелся двигатель. Благодаря профессиональным действиям отца, лайнер, в котором находилось более ста человек, удалось спасти. Самолет совершил аварийную посадку на ближайшем военном аэродроме, все находившиеся на борту люди остались живы и невредимы. Это авиационное происшествие не афишировалось в прессе – такое было время.

Работа отца наложила отпечаток на его характер. Он всегда был крайне дисциплинирован, аккуратен и мог самостоятельно сделать при необходимости любую работу. Все, что он делал, получалось на «отлично». Про таких людей говорят «на все руки мастер». К отцу за помощью обращались даже соседи, зная, что у Толи «золотые руки». И он, никому не отказывая, чинил сантехнику, электропроводку, делал все, что умел.

Голодные военные годы и пребывание в детском доме навсегда приучили отца бережно относиться к еде. Крошки со стола он собирал себе в ладонь и закидывал в рот, а продукты, которые залежались в холодильнике никогда и никому не позволял выбрасывать, а съедал.

Отец всегда был требователен ко мне во всем, что я делал: учился, работал, отдыхал. Когда я пошел в первый класс средней школы, отец решил, что мое детство закончилось, и составил мне распорядок дня, который я должен был неукоснительно выполнять. Расписание почетно располагалось в моей комнате у двери. В нем поминутно были расписаны мероприятия на каждый день недели, которые мне приходилось выполнять вплоть до 7-го класса. За проступки и нарушения режима дня меня лишали немногочисленных удовольствий: просмотров фильмов по телевизору, прогулок с друзьями, езды на велосипеде и прочих детских радостей, которые были доступны и желанны ребенку в те благословенные времена. Применяемые ко мне санкции могли быть заменены или дополнены часовым стоянием в углу. Такое воспитание положило начало моей подготовке к службе в армии, где лишения уже не воспринимались как нечто ужасное. Отец требовал, чтобы физическая нагрузка для меня была повседневным и обязательным занятием. Я, согласно распорядку дня, ежедневно с утра делал зарядку, а летом совершал пробежки и подтягивался на турнике. В школьные годы я непродолжительное время посещал секции бокса и спортивной гимнастики. Папа не лишен был и творческих способностей. Он хорошо рисовал, писал стихи, прекрасно играл на семиструнной гитаре и пел, становясь душой компании, когда собирались друзья или родные. И все это он развил в себе самостоятельно.

В какой-то момент и у меня проявилась тяга к творчеству. В 4-м классе школы я стал посещать художественный кружок, где учился азам изобразительного искусства. Мы с отцом каждый год стали выпускать семейные стенгазеты, посвященные знаменательным датам и новогодним праздникам. Я отвечал за художественное оформление, а отец за текст.

Все то, что с детства в меня заложил отец, стало моим стержнем на всю жизнь.

Отца волновала моя учеба, и мои отличные оценки он воспринимал как свои заслуги. А если у меня были сбои в учебе, он всегда говорил: «Армия тебя научит!» Произнося это, он и не предполагал, что слова его станут пророческими.

ГЛАВАII

ВОЕННОЕУЧИЛИЩЕ

Совокупность факторов и впечатлений побудили меня стать профессиональным военным. Оба моих деда воевали. Двоюродный брат Владимир стал офицером ВВС. Я увлекался чтением книг и просмотром фильмов о войне, престиж военной службы в стране был неоспорим в те времена, а кроме того, мой юношеский максимализм бунтовал против наставлений и требований отца и матери, которым я непременно хотел доказать, что могу самостоятельно принимать решения и распоряжаться своей судьбой.

Я достаточно быстро определился по критериям отбора училища. Оно не должно было иметь отношение к авиации и морскому флоту. Летчиком я не мог стать, так как зрение, для этой профессии было недостаточно острым, а быть моряком означало подолгу находиться вдали от семьи, а я этого не хотел. Кроме того, требовалось, чтобы вступительные экзамены по большей части состояли из гуманитарных предметов, которые мне легко давались в школе. Наконец, училище должно было располагаться далеко от дома, чтобы исключить родительскую опеку.

Летом 1979 года, в один из дней, я купил специальный выпуск газеты «Красная звезда». В разделе «Военному абитуриенту» был опубликован полный список военных училищ СССР. Я приступил к выбору своей будущей профессии. Изучив список и выслушав советы своих друзей, я, наконец, выбрал Свердловское высшее военно-политическое танко-артиллерийское училище (СВВПТАУ) Уральского военного округа. Успешно сдав вступительные экзамены, я был принят в училище курсантом на танковый факультет. 14 сентября 1980 года я принял военную присягу, и на четыре года моей семьей стала 22–ая учебная группа 2-й учебной танковой роты. Наверное, есть магия чисел, учитывая то обстоятельство, что я родился 29 числа, и на протяжении всей моей «военной» жизни цифры 2 и 9 преследовали меня.

Первый месяц я проходил курс молодого бойца. Старшина роты построил нас и торжественно объявил, что поздравляет с поступлением в СВВПТАУ, и, чтобы стать офицерами из нас сначала будут делать солдат. «Начнем с «полового сношения»»,– сказал старшина и выдержал паузу, наблюдая за нашими удивленными лицами. После чего он дал указание командирам отделений выдать каждому тряпку и приступить к мытью пола в казарме.

Свердловск (ныне город Екатеринбург) расположен на восточном склоне Среднего Урала, по берегам реки Исети. Весной 1723 года по указу императора Петра I на берегах реки Исети развернулось строительство крупнейшего в России железоделательного Екатерининского завода. Датой рождения города стал день 7 ноября (18 ноября) 1723 года, когда в цехах был осуществлён пробный пуск ковочных молотов. Строительство завода началось по инициативе В. Н. Татищева, которого поддержал Г.В. де Геннин, по предложению которого завод-крепость нарекли Екатеринбургом в честь императрицы Екатерины I, супруги Петра I.

Столица Урала не баловала благоприятным климатом: высокая влажность, суровые зимы до –30 °C. В Свердловске в 1979 году разразилась эпидемия сибирской язвы, что впоследствии сказалось на продовольственном обеспечении города. В свердловских магазинах того времени отсутствовали мясные и молочные продукты. Молоко, мясо, колбасу отпускали по карточкам только для рабочих заводов. В августе 1981 года Свердловск засыпало снегом. Стали троллейбусы и трамваи из-за обрыва проводов. Город попал в снежный плен. Для расчистки снега по тревоге было поднято наше училище, которое было единственным военным училищем в городе. Этот снегопад обыватели связывали с аварией на первой в СССР атомной электростанции – Белоярской АЭС, которая находилась в 40 км от Свердловска.

Обучение в училище проходило размеренно. Существовал четко определенный распорядок дня: подъем, зарядка, трехкилометровая пробежка, завтрак, утренний развод, плановые занятия, обед, продолжения занятий либо подготовка к наряду, ужин, свободное время, отбой. Бывали и выезды на полигон, оцепления, выездные караулы и другие мероприятия, которые делали нашу монотонную жизнь более разнообразной.

Первый год учебы был наиболее тяжелым с точки зрения психологической адаптации к новым условиям жизни. Не все курсанты могли выдержать и физические нагрузки. За годы учебы в училище роту покинули порядка тридцати курсантов. Вот когда я с благодарностью вспомнил отцовский распорядок дня и его требовательность к моему физическому развитию. Мне не пришлось, как многим другим, проходить «ломку», освобождаясь от беззаботной гражданской жизни.

Понемногу я овладевал навыками профессионального военного. Занимался строевой подготовкой, учил военные дисциплины и материальную часть танка, стрелял из всех видов оружия от пистолета до штатной стрельбы из танкового орудия, водил грузовые автомобили и танки, преодолевал полосу препятствий, бегал марш-броски, ходил в наряды и выполнял многое другое, что являлось стандартами обучения для военного училища.

Программа обучения включала больше сорока предметов. На лекциях по тактике, материальной части танка, высшей математике, электротехнике, радиотехнике я погружался в глубокий и здоровый сон, буквально через десять минут после начала занятий, и лишь грозный окрик преподавателя мог прервать его. Любимыми предметами у меня были гуманитарные: военная география, история, литература.

В декабре 1983 года мою роту распределили по военным округам на войсковую практику. Мой взвод направили в Прикарпатский военный округ в Бердичевскую учебную танковую дивизию. Отец, провожая меня на стажировку, напутствовал: «Смотри – не женись на стажировке». Я и предполагать не мог, что его слова будут пророческими.

В первый же день я с сокурсниками отправился на дискотеку в дом офицеров и встретил там девушку по имени Ольга, которая вскоре стала моей невестой.

ГЛАВАIII

МОТОСТРЕЛКОВЫЙПОЛК

Окончив СВВПТАУ в июне 1984 года, я получил первое офицерское звание – лейтенант, и по разнарядке был отправлен на службу в Прикарпатский военный округ (ПрикВО). Дальнейшим местом моей службы на два года стал 487 мотострелковый полк, 128 гвардейской мотострелковой дивизии 38 Общевойсковой Армии. Командующим Армии в тот момент был генерал Громов, впоследствии командующий 40 Общевойсковой Армией, дислоцированной в ДРА

. Генерал Громов был отправлен в Афганистан после трагической гибели пассажирского самолета, приписанного к ПрикВО, на котором летела его жена и семьи офицеров штаба Армии. Когда я узнал об этом, то подумал, как несправедливо с генералом обошлась судьба: потерял жену, так еще и в Афганистан попал. Тогда я и не предполагал, что через два года снова буду служить под его командованием.

 ДРА – Демократическая республика Афганистан.

Полк был расквартирован в городе Мукачево Закарпатской области и укомплектован по штату военного времени, так какявлялся полком прикрытия государственной границы, которая проходила в тридцати километрах от советско-румынской и в сорока километрах от советско-венгерской границ.

По прибытии в штаб полка мне объяснили, что надолго я здесь не задержусь, максимум на два года, так как полк готовит офицеров и прапорщиков для службы в горно-пустынной местности, то есть вероятнее всего в Афганистане. Я, как и все вновь прибывшие офицеры, прошел медицинскую комиссию, по результатам которой у меня в медицинской книжке появилась запись – «годен для прохождения службы в горно-пустынной местности». Своей жене я ничего об этом не рассказывал, а вдруг меня направят в другую местность, чего раньше времени расстраивать.

Моя служба в мотострелковой роте первого мотострелкового батальона большую часть времени проходила на полигонах и в командировках. Нас готовили в предгорье Карпат к тактике ведения боя пехотных подразделений в горах. Мы прыгали с вертолетов в полной амуниции, отрабатывая тактику воздушного десанта, и совершали марш-броски на десятки километров, карабкаясь в горы и преодолевая водные преграды. Бывало, что, прибыв с одного ученья, нас не разгружая с рампы, бросали на другой полигон. Из 12-ти месяцев в году полк в полном составе находился в Мукачево не более одного месяца. Такая активная, изматывающая боевая подготовка не могла не сказаться на психологическом климате в семьях офицеров и прапорщиков. Наши жены «взбунтовались». Было составлено и отправлено командующему Армии коллективное письмо жен военнослужащих, в котором женщины жаловались на то, что дети не помнят в лицо своих отцов, а супруги мужей и требовали перевода командира полка полковника Леонтьева к другому месту службы, наивно полагая, что новый командир части не будет таким фанатом военной службы.

Пришлось самому командующему Армией прибыть в полк, чтобы разрешить конфликт. И действительно, после приезда командующего у офицеров стали появляться законные выходные, хотя количество плановых учений не изменилось.

Из полка каждые три месяца офицеры и прапорщики, которые отслужили более полугода, направлялись в Афганистан. На их место прибывали молодые кандидаты. У меня уже шел второй год службы, и я считался «стариком» в полку. Приказ об откомандировании в Афганистан мог прервать мою службу в Закарпатье в любой момент.

Все офицеры, с которыми я прибыл в полк, уже давно были отправлены в ДРА, не считая одного лейтенанта, командира взвода 1-й мотострелковой роты, который отказался убыть в Афганистан. Многие посчитали его предателем и перестали здороваться, но, к нашему удивлению, он отделался только строгим выговором и продолжал службу в полку. Не все из полка, кто служил в ДРА, возвращались живыми. В часть периодически приходил «Груз 200»

. Похоронные процессии, в которых я принимал участие, удручающе действовали на меня. Я понимал неизбежность командировки в Афганистан и ждал ее, как отправления на эшафот.

 «Груз 200» или двухсотый груз – понятие, которое на жаргоне военных означало перевозку тела погибшего (умершего) военнослужащего к месту захоронения. Труп везли в запаянном цинковом гробу и помещали его в больший по размеру деревянный ящик, который весил около 200 кг.

Февраль 1986 года в Прикарпатье выдался холодным. Мы загрузились в эшелон для отправки в Прибалтику, в Калининградскую область. Нам предстояло участвовать в оперативно-стратегических учениях «Дозор-86», в которых принимали участие войска Киевского, Прикарпатского, Белорусского военных округов, Балтийский флот, а также авиационные части. Местом проведения учений был выбран крупнейший в СССР полигон Прибалтийского военного округа. Когда мы прибыли в город Черняховск, стоял жуткий мороз, около – 30 °C. Из-за высокой влажности находиться на улице больше пятнадцати минут было невозможно.

От железнодорожной станции Черняховск полк выстроился в походную колонну и начал трехчасовой марш к месту базирования. Я находился на месте командира БМП-1

. Уткнувшись шлемофоном в броню, я почувствовал, что засыпаю. Сладкая нега накрыла меня, и, может быть, этот поход был бы для меня последним. Я наверняка бы задохнулся от угарного газа, который активно вырабатывал двигатель БМП и выбрасывал в боевое отделение через дыру в прокладке. Однако колонна резко остановилась по приказу командира части. Меня тряхануло так, что я сразу почувствовал тошноту и сильную головную боль. Открыл люк и стал жадно вдыхать морозный воздух. Через некоторое время мое лицо покрылось ледяной коркой, и я опустился в боевое отделение, но люк закрывать не стал. Так командир части подполковник Леонтьев, сам того не зная, спас мне жизнь.

БМП-1 – советская гусеничная боевая машина пехоты. Плавающая, предназначенная для транспортировки личного состава к месту выполне- ния боевой задачи, повышения его мобильности и защищенности и под- держки огнем. Была принята на вооружение Советской Армии в 1966 году.

Учения стали для меня первым серьезным испытанием армейской службой. Я со своей ротой получил задачу окопаться. Для этого у каждого из нас были саперные лопатки и десяток лопат БСЛ-110

, три лома и сухой спирт. Грунт был настолько промерзшим, что напоминал гранит. Мы выдалбливали небольшую лунку и клали в нее зажженный кубик спирта, надеясь хоть немного разогреть почву, чтобы вырыть окоп. А окоп должен был быть для стрельбы стоя, глубиной в 110 см и шириной 50 см. Все наши усилия были тщетны, за шесть часов тяжелейшего труда нам удалось снять не более 30 см грунта. Уже завтра нашу работу должны были принимать проверяющие из штаба Армии. Я понял, что самим нам не справиться, и попросил командира роты отпустить меня на поиски трактора или экскаватора.

БСЛ-110 – большая саперная лопата. Длина лопаты от острия стального лотка до конца рукоятки (черенка) ровно 110 см. Ширина стального лотка ровно 20 см. Вес лопаты около 1,9 кг.

Для решения подобных вопросов в советские времена требовалась «свободно конвертируемая валюта» – водка. Пришлось сначала отправиться на поиски магазина.

Ближайший населенный пункт находился в трех километрах от нас, рядом с колонией-поселением. Магазин можно было определить только по вывеске, так как само строение напоминало избу, которая вполне могла бы служить декорацией для фильмов о тяжелой судьбе русского крестьянства.

Зайдя в магазин, на прилавке я увидел большую бутыль с длинным горлышком и мутной жидкостью внутри. Рядом находились буханки черного хлеба, папиросы и спички. На полу стояли мешки, по всей видимости с крупой. За прилавком стоял мужчина в грязной фуфайке и в солдатской шапке. В первый момент я подумал, что если не за пазухой у него, то где-то рядом, непременно должен находиться обрез. На мой вопрос, есть ли водка, продавец ответил отрицательно, предложив взамен самогон. Рассчитавшись с ним за бутыль, я спросил, знает ли он, где можно найти трактор. Продавец вышел из магазина и махнул рукой в сторону. Не прошло и двадцати минут, как экскаватор был обнаружен, а еще через десять минут и сам экскаваторщик. Мое предложение в обмен на бутыль самогона вырыть окоп для взвода его так обрадовало, что он сразу попросил указать направление движения.

Когда замерзшие бойцы увидели меня на экскаваторе, то на их лицах отразилось такое изумление и восторг, как будто это был не я, а мессия, сошедший с небес для спасения их от страданий. Через полчаса работа была выполнена.

На следующее утро проверяющие из штаба Армии осматривали готовность позиций роты. Один из них, в папахе и в зимней полевой одежде без знаков различия, подошел к рядовому Турусбекову, который стоял в окопе и спросил его должность. Турусбеков посмотрел на свой гранатомет, который лежал в окопе под ногами, и, не поднимая головы, ответил: «Что не выдышь? Гранатометчик я, твою мат!» Я обомлел от слов солдата и уже был готов получить дисциплинарное взыскание, но проверяющий, криво улыбнувшись, развернулся и не спеша удалился вместе со своей свитой.

По итогам учений «Дозор 86» наш полк получил хорошую оценку. На радостях подполковник Леонтьев позволил себе расслабиться и принял лишнего на грудь. О проступке стало известно большому начальству из штаба Армии, что сыграло злую шутку с гвардейским командиром. Через два месяца Леонтьева сослали в Афганистан.

Несмотря на убытие комполка к новому месту службы, боевая подготовка в части не ослабевала. В мае мой батальон проводил учения по боевой стрельбе на местном полигоне. Я находился на вышке и наблюдал, как солдаты выдвигаются на позиции. Внезапно открылась дверь, и в помещение зашел капитан из штаба дивизии. «Кто лейтенант Тизин? – произнес он. – Вас срочно вызывают в штаб дивизии».

Вот и пришел и мой черед.

ГЛАВАIV

ПОДОРОГЕНАВОЙНУ

Я шел с офицером штаба дивизии по аллее, на которой росли восхитительные сакуры. Она напомнила мне событие годичной давности. Двадцать седьмого апреля 1985 года появилась на свет моя дочка Алла. В день ее рождения я находился на службе и, узнав благую весть, рванул в роддом. Аллея с цветущими сакурами, по которой я бежал, выглядела как сказочный розовый туннель. Окружающая меня красота будто подчеркивала торжественность момента. Я настолько был окрылен рождением дочки, что забыл купить жене цветы. Решение созрело моментально – я оторвал несколько веток сакуры, собрав импровизированный букет, и помчался к своим девчатам. Однако в этот раз аллея выглядела уныло и не встречала меня розовым цветением.

В штабе дивизии меня ждал майор из отдела кадров. Как только я зашел, он, словно диктор всесоюзного радио произнес:

«Товарищ лейтенант, вам выпала честь служить в Демократической Республике Афганистан, вот ваше командировочное предписание. Три дня вам на сборы. Десятого июня вы должны быть во Львове, в штабе Прикарпатского военного округа. С собой иметь полностью укомплектованный тревожный чемодан. Все остальное вам выдадут в штабе округа».

Не могу сказать, что эта новость для меня стала неожиданностью, но все же сердце защемило, я понимал, что еду не в группу советских войск в Восточной Европе, а на войну.

Надо отдать должное нашему Советскому руководству – они, как могли, оберегали покой и нервы граждан СССР. И, несмотря на то что шел 1986 год, то есть седьмой год Афганской кампании, в прессе и на телевиденье упоминали только об интернациональной помощи братскому афганскому народу в строительстве социализма. Ни о каких боевых действиях не говорилось ни слова. Складывалось такое впечатление, что наши войска в ДРА находятся исключительно для строительства и охраны важных промышленных и социальных объектов. Наших воинов местные жители встречают с цветами и с фруктами. Но приходившие в часть гробы и рассказы офицеров, вернувшихся из ДРА, свидетельствовали о другом.

Расставание с семьей было без слез и истерик, так как моя жена не знала истинного положения дел. За два дня до отъезда мы сфотографировались все вместе, втроем. Эта фотография была моим оберегом в течение всего времени службы в Афганистане.

В окне уходящего поезда я смотрел на жену, которая, сохраняя спокойствие, стояла на перроне и махала мне рукой, как будто отправляла меня на очередные ученья. Я подумал, что возможно, вижу ее последний раз. Мысли о войне, о неизвестности засели в моей голове и не давали заснуть до Львова.

Подполковник, направленец из штаба округа, выдал мне предписание, в котором указывалось, что я должен заменить заместителя командира разведывательной роты по политической части 101-го мотострелкового полка старшего лейтенанта Колмыкова в городе Герат (ДРА) до 01.07.1986 года. Подполковник, заполняя какой-то журнал, спросил меня:

– Отпуск отгулял?

– Нет,– сказал я.

Он сморщился и сказал, что по прибытии в штаб ТуркВО

я должен об этом доложить, чтобы меня сразу отправили в отпуск. Я спросил, почему он не может мне сейчас оформить отпуск.

ТуркВО – Туркестанский военный округ.

– Нет времени, я отвечаю за твое своевременное прибытие в штаб ТуркВО, так что пусть разбираются там,– сказал подполковник. Затем он спросил о наличии у меня жилплощади. Я сказал, что снимаю квартиру на окраине Мукачево, в которой осталась проживать моя семья. Только после этого подполковник оторвался от журнала и обратил свой взгляд в мою сторону. Его лицо побагровело, а на скулах заиграли желваки. Он нецензурно выругался, обвиняя штабистов из дивизии в нарушении приказа Министра обороны и бесчеловечности. Я понял, что возникла непредвиденная ситуация, которая может повлиять на мою командировку. Подполковник встал, подошел ко мне и дрожащим голосом произнес:

– Лейтенант, я тебя прошу, умоляю, подпиши, что ты имеешь служебную квартиру и не возражаешь убыть в ДРА! А я тебе обещаю, что в течение месяца решу вопрос о предоставлении твоей семье квартиры. Если ты не подпишешь, меня уволят. Когда ты вернешься из Афганистана обратно в ПрикВО, клянусь, что найду тебе лучшее место службы в Округе.

Он смотрел на меня взглядом обреченного, и я подписал. Крепко пожав мне руку, он пожелал мне хорошей службы, наград и счастливого возвращения.

Во Львове собралось порядка десяти офицеров и прапорщиков, которые вместе со мной должны были вылететь в Ташкент, в штаб Туркестанского военного округа. Я познакомился с десантниками: два офицера и прапорщик, которым были выданы предписания на замену в бригаду спецназа в Джелалабаде. Ребята оказались веселыми и разговорчивыми. Мы быстро подружились. Они рассказывали мне об Афганистане, как будто они уже были там, и, судя по разговору, эта командировка их нисколько не пугала. Они были настроены на войну. И мой страх перед прибытием в ДРА под влиянием оптимистично настроенных приятелей стал трансформироваться в уверенность, что это испытание я благополучно пройду.

Прибыв в Ташкент, мы сразу почувствовали перемену климата. Стояла невыносимая жара. Наши рубашки сразу же взмокли. Рядом со штабом ТуркВО находился окружной военный госпиталь, проходя мимо него, мы увидели картину страшного суда. На лавочках и в инвалидных колясках сидели, лежали «обрубки» человеческих тел: кто без руки, кто без ноги, а кто и без рук и ног. Это были тяжелораненные после операций по ампутации конечностей. При виде этого зрелища мои спутники сразу замолчали. Мной овладел животный страх: «Любой из нас может оказаться на месте этих несчастных»,– подумал я и впервые ощутил холодный ужас войны, который стал еще ближе ко мне.

Мой «направленец» – подполковник, разглядывая мои документы, нахмурился и смачно выругался:

– Какие же в твоем ПрикВО сидят сволочи! Они прекрасно знают, что без квартиры и без полностью «отгулянного» отпуска офицеров в Афган запрещено отправлять. Но эти гады, чтобы выполнить разнарядку, выпихивают тебя на войну и без того, и без другого. И чтобы прикрыть свою задницу, взяли с тебя расписки, что ты претензий не имеешь. Я бы этих подонков в самую горячую точку в Афган отправил, хоть на месяц, чтобы они понимали, куда едут офицеры!

Он произнес речь так эмоционально, с такой болью в сердце, что мне вдруг самого себя стало жалко. А подполковник уже спокойным голосом произнес:

– Поступим так. Я лично возьму под свой контроль, чтобы твою семью до окончания этого года обеспечили квартирой. Что касается отпуска. У тебя два варианта: первый – отгулять сразу. Я прямо сейчас выпишу тебе отпускной. Второй – отгулять во время службы в Афганистане.

Я подумал, что если сейчас вернусь домой, то это будет плохая примета, и согласился на второй вариант. «Направленец» одобрительно кивнул головой и начал что-то писать в своей «амбарной» книге. Затем выдал мне новое предписание на замену, в котором упоминался все тот же старший лейтенант Колмыков. Я немного успокоился, что иду по замене. Вспомнил, как ветераны Афганистана рассказывали, чем отличается термин «замена» от термина «доукомплектование». В первом случае прибывший в ДРА офицер меняет отслужившего свой срок ветерана, а в случае «доукомплектования» вновь прибывший офицер назначается на должность выбывшего офицера в связи с его ранением или гибелью.

Меня и моих новоиспеченных друзей десантников, которым тоже подтвердили замены, направили на «пересылку» – место сбора и отправки военнослужащих из СССР в ДРА, находившееся на военном аэродроме в Ташкенте.

Нас предупредили, что выехать после регистрации на «пересылке» в город будет невозможно. Так как отсутствует расписание военно-транспортных самолетов, которые летают в Афганистан, все, кто зарегистрирован на пересыльном пункте, ждут своего борта

. Борт определяет диспетчер в зависимости от пункта назначения командировочного. Я летел в Кабул, в штаб 40-й Армии, дислоцированной в ДРА, откуда меня должны были направить уже к конечному месту службы.

 Борт (разговорный) – военно-транспортный самолет для перевозки грузов и пассажиров.

Так как штаб ТуркВО располагался недалеко от центра Ташкента, мы решили не спешить на пересылку, а немного отдохнуть в городе и перед отправкой на войну по полной гульнуть в ресторане. Остановив такси, попросили водителя отвезти нас в лучшее заведение города. Ресторан назывался «Заравшан». Увидев в дверях трех офицеров и прапорщика, персонал засуетился. Перед нами, судя по внешним признакам значимости (хорошо одетый, с большим животом), выросла фигура директора или лица, приближенного к нему. Хозяин любезно порекомендовал нам разнообразные восточные блюда и спиртные напитки, которые вскоре появились перед нами на столе. Далее возникла колоритная фигура музыканта в национальной одежде, который играл на инструменте, напоминающем двухструнную гитару. Национальные мелодии не создавали атмосферу отдыха для русских мужиков, несмотря на выпитый алкоголь, и мы заказали советскую эстрадную музыку.

Как по велению волшебной палочки, через несколько минут появился узбекский диск-жокей. Знакомая и любимая всеми музыка заполнила зал ресторана.

Время пролетело быстро, и мы не заметили, как стемнело. Обслуживающие нас узбеки- официанты постоянно подносили новые блюда и подливали в рюмки водку, желая довести нас до кондиции, чтобы выпотрошить всю имеющуюся наличность.

Я понял, что пора заканчивать вакханалию, и предложил ехать на пересыльный пункт. Десантники согласились.

Мы расплатились и, преодолевая сопротивление рестораторов, пробрались на выход. Я вышел первым и увидел стоящее рядом такси. Спросил, сколько будет стоить добраться до военного аэродрома? Таксист сказал, что такси уже заказано. В этот момент я увидел своих десантников, которые были окружены какими-то незнакомыми типами. Вся эта компания подошла к такси. Один из узбеков пригласил меня сесть в такси со словами:

– Эй, давай к дэвкам поедем! – я отказался.

Десантники, сопровождаемые узбеками, загрузилась в такси и поехали к «дэвкам».

Я подошел к стоящему на улице человеку и спросил: