скачать книгу бесплатно
– О Время! Я забыла сказать тебе, – она поворачивается к желтой дверце, – это – нуль-Т. Мы входим в кабину, набираем код той кабины, в которую нам надо попасть, открываем дверь и выходим в месте назначения.
– Нуль-Т?
– Да, нуль-транспортировка. Мгновенное перемещение в пространстве.
– Понятно, читал в фантастике. Нас разлагают на волны и передают в другую…
– Вот глупости! Стала бы я разлагаться! Нет, принцип здесь другой. Нуль-Т – это нуль пространства. Происходит мгновенная свертка пространства, как бы перегиб листа бумаги, и мы оказываемся в нужной точке. Технические подробности мне неизвестны. Если интересно, можешь обратиться в техническую службу.
– Но, наверное, затраты энергии колоссальные?
– Ничего подобного, так думали в твое время. А лет через сто поняли, что трехмерное пространство – вещь весьма неустойчивая. Надо только знать, с какой стороны на него воздействовать.
– Понятно, что ничего не понятно, но эффект налицо. Примем это так, как есть. Понятно также, что это мое место обитания.
Я еще раз осматриваюсь. Н-да!
– Слушай, Елена…
– Можешь называть меня Леной, Леночкой, Ленкой. Словом, как нравится. Елена – это слишком официально.
– Хорошо, Лена, я вот что хочу спросить. Если я соглашусь на предложение Магистра, сколько мне будут платить. Сколько мне понадобится лет, чтобы отработать все это?
Елена недоуменно смотрит на меня и вдруг смеется:
– Вот ты о чем, а я сначала не поняла. Платить тебе не будут ничего. Все это предоставляется тебе наравне с другими обитателями Монастыря в вечное и безраздельное пользование. Деньги здесь не в ходу.
– То есть как не в ходу?
– А так. Все, что тебе нужно, ты можешь получить по линии доставки или с помощью синтезатора…
– А если мне понадобится, к примеру, автомобиль?
– А зачем он тебе? Какой смысл часами ехать в автомобиле, когда можно мгновенно перенестись с помощью нуль-Т?
– У вас что, получается, – коммунизм?
– Что-то вроде этого. Но учти, за каждую услугу придется отрабатывать по двадцать пять, а то и тридцать часов в сутки и практически без выходных. То, что Магистр дал нам пять суток отдыха, – случай небывалый.
– Значит, в смысле материальных благ нет никакой разницы между, скажем, мной и Магистром?
– Еще чего захотел! Здесь у нас строжайшая иерархия. Я говорю в том смысле, что синтезатор – вещь великолепная, но слишком сложная в обращении. Есть разные уровни его освоения и степени использования. Для того чтобы сотворить водку, надо быть Магистром, и не просто Магистром, а Альфой. Я, к примеру, этого не могу.
– Понятно, но не очень.
– Поймешь. Сейчас я тебе покажу, как всем этим пользоваться. Вот твои коды, я записываю их в компьютер… Вот линия связи… Вот линия доставки, набираешь коды, а из этого приемника получаешь заказанное. Вот – синтезатор, но им лучше пока не пользоваться, а то вместо бутерброда с икрой получишь бутерброд с мышьяком… Я записала в память коды связи и нуль-Т, свои и Магистра. Все понятно?
– Вроде все.
– Тогда устраивайся и отдыхай, утром я к тебе зайду. Всего хорошего.
– До свидания.
Елена заходит в кабину нуль-Т, на дверце мигает красный сигнал, и я остаюсь один. Подхожу к окну, оно выходит на березово-сосновый лес. Вид его действует на меня успокаивающе. Я сажусь в кресло и задумываюсь.
Ничего себе оборот. Да, вляпался ты, Андрюша, капитально. Самое главное, что вызывает во мне чувство протеста, это не предложение Магистра работать у него, не сама эта работа, она, как ни крути, выглядит довольно интересно. Самое главное – то, что все это произошло помимо моей воли. Меня затащили сюда практически силой, а потом выясняется, что выбора у меня нет… Интересный метод вербован! Я еще раз представляю себя где-нибудь в XXV веке, и меня передергивает. Нет, прозябание в обеспеченном будущем, в общем без профессии, без друзей, в мире чужой культуры, непонятных нравов и обычаев… Это не для меня.
С другой стороны, здесь я тоже как бы в будущем. Техника у них – дай бог! Одна только нуль-Т чего стоит! Да еще линия доставки, синтезатор… Взять хотя бы этот компьютер о четырех дисплеях. Я подхожу к пульту. Да… Черт ногу сломит. Но осваивать его придется. Судя по всему, здесь это основное рабочее место. И все это только за первый день. Что я здесь еще увижу и узнаю?
Многое мне непонятно. Вот к примеру. Я подхожу к зеркалу. На меня глядит незнакомый мужчина лет тридцати пяти, со светло-русыми волосами и серыми глазами. Слава богу, что хоть славянин, а не лицо “кавказской национальности”… Это уже третье мое обличье за полгода. А что там Елена говорила про какие-то матрицы? Ничего не понятно. Еще менее понятны все эти манипуляции с временными фазами, с внедрениями, схлопываниями и т.п. Прежде чем принимать решение, надо во всем разобраться.
Я чувствую острую потребность закурить. Интересно, предусмотрено ли это линией доставки? Подойдя к компьютеру, я набираю код, который мне показала Елена. На одном из дисплеев загорается “МЕНЮ”. Я “прошелся по дереву”, так и есть, вот он, раздел “ТАБАК”. Я “раскрываю” его. Ни одного знакомого сорта! Выбираю наудачу, заказываю две пачки и нажимаю командную клавишу на исполнение.
Получив сигареты, я вспоминаю о спичках или зажигалке. Опять придется… Хотя раз здесь есть камин, должны быть и принадлежности для его растопки. Точно. На каминной доске лежит предмет, напоминающий зажигалку, каковой он в итоге и оказывается.
Я закуриваю и снова задумываюсь. Хотя, собственно, о чем тут думать. Выбора у меня практически нет… Надо соглашаться. Это называется “подчиниться обстоятельствам”. Неприятно, но где выход?
Не знаю, сколько проходит времени в таких раздумьях. За окном давно темнеет, панель в потолке начинает светиться мягким светом, а я все сижу и курю. Из этого состояний меня выводит мелодичный сигнал вызова. Я подхожу к компьютеру и нажимаю клавишу ответа. На экране появляется лицо Елены.
– Андрей, я смотрю, ты не спишь?
– Как видишь, нет.
– Почему? Все думаешь?
– Думаю. А ты, я вижу, тоже бодрствуешь.
– Тоже думаю. Мне кажется, тебе сейчас нельзя оставаться одному. Не будешь возражать, если я приду к тебе?
– Не буду, приходи. Если уж не спится, то хоть поговорим.
– Тогда разблокируй нуль-Т, я заблокировала ее, когда уходила. Просто нажми на двери желтую кнопку.
– Хорошо, – говорю я и исполняю ее просьбу.
Через минуту на двери нуль-Т загорается красный сигнал, и в комнату входит Елена.
Глава 7
Кто вы такая? Откуда вы?
Ах! Я смешной человек!
Просто вы дверь перепутали,
Улицу, город и век.
Б.Окуджава
Первый же взгляд на нее ввергает меня в состояние шока. Она переоделась, но так, что это не могло быть названо иначе чем “разделась”. Свое полупрозрачное платье она сменила на полностью прозрачную перламутровую то ли рубаху, то ли накидку. Это был просто кусок ткани с большим вырезом посередине, куда она просунула голову, рукавов не наблюдалось. “Одеяние” это свободно свисало с нее и заканчивалось где-то повыше колен. Ткань испещрена мелкими серебряными фигурами, напоминающими знак $. Эти фигуры не мешали видеть, что под тканью нет ничего, если не считать символических трусиков. Эта, с позволения сказать, “одежда” да прежние босоножки составляли весь ее наряд. Может быть, здесь это называется “домашней одеждой”, но для ночного визита к мужчине это выглядело довольно двусмысленно.
Я преодолеваю смущение и, изображая гостеприимного хозяина, широким жестом указываю на кресло. Елена, нисколько не смущаясь своего вида, видимо нормы морали здесь допускают еще и не такое, проходит к креслу и смотрит на столик.
– Так я и думала. Одни сигареты! Джентльмен ожидает леди и даже не позаботился об угощении! Придется хлопотать самой.
Она порхает к компьютеру и через несколько минут из линии доставки вынимает поднос: две бутылки вина, фрукты, сыр, гамбургеры, какая-то рыба. На другом подносе – горячий кофейник, печенье и пирожные.
– Водку я творить не умею, это под силу одному Магистру, но вино, по-моему, неплохое. Тем более что мы планируем не напиваться, а только слегка выпить и поговорить. Я права?
– Желание дамы – закон.
Она заставляет меня съесть гамбургер: “Ты же сегодня, кроме соленых огурцов и селедки, ничего не ел”. И действительно, после первого же куска во мне просыпается волчий аппетит, я набрасываюсь на еду, не стесняясь присутствия Елены. Впрочем, она не отстает от меня.
Когда мы утолили голод и распили полбутылки вина, Елена разливает по чашкам кофе. Потом она удобно усаживается в кресле, вытянув при этом свое произведение искусства в виде женских ног, и спрашивает:
– Как ты думаешь, чем я занималась все это время?
– Представления не имею.
– Я просматривала записи твоей работы в 41-м году. Не все подряд, конечно, а выборочно. Меня интересовало, как можно жить и работать в условиях такой войны и оставаться при этом нормальным человеком?
– Не совсем нормальным. По крайней мере, в моем времени последние годы я читал, что человек, прошедший войну и привыкший к узаконенному убийству, уже не может считаться психически нормальным…
Лена возмущенно прерывает меня, гневно сверкнув своими “жемчужными” глазами:
– Глупости! Это все писалось по специальному заказу и с дальним прицелом. Во-первых, необходимо было в глазах общественности дискредитировать вас – “афганцев”, а во-вторых, вспомни, каким почетом и уважением до недавнего времени пользовались участники войны. Они были почти святыми. Можно ли было предпринять что-то в стране, если бы они этого не одобрили? А сейчас их мнение никого не интересует. После этих статей их считают психически ущербными. Вспомни, как банда подонков избивала старика-героя, и ведь никто не заступился, кроме Злобина! Но я другое имею в виду. Понимаешь, полыхает война, кругом смерть, страдания – ад, одним словом. Вы каждый день летаете под Богом. Деретесь яростно, но на земле становитесь другими людьми. Не только ты: и Волков, и Федоров, и Сергей. А ты и Ольга! Ваша любовь… – Лена замечает, что я мрачнею. – Извини, я задела больное место.
– Ничего, Лена, что было, то прошло, этого уже не вернуть. Я только думаю, что, наверное, вот такие “отдушины” и помогали нам остаться людьми.
Лена смотрит на меня с интересом.
– А верно. Я просто не пыталась взглянуть на все это с такой позиции. Но сейчас речь не об этом.
– А о чем?
– Не о чем, а о ком. Речь – о тебе. Я знаю многих хроноагентов, но ни один из них не смог бы справиться с этим заданием так, как это сделал ты.
– Ты имеешь в виду то, как я прикрывал отход Сергея?
– И это тоже. Я имею в виду твое поведение на войне. Ведь в любую минуту тебя могли убить, а ты… ты даже нe остерегался. Ты все время работал на грани…
– Но ведь Магистр сказал мне, что моя жизнь – вне опасности…
– Мало ли что скажет Магистр! Откуда ты мог знать о том, как мы можем тебя вытащить оттуда? А может быть, Магистр просто лгал тебе, чтобы успокоить? Были у тебя кие мысли?
– Я вообще-то никогда ему особо не верил.
– Вот видишь! В любом случае в твоей ситуации, после гибели Злобина в 91-м году, ты мог вернуться из 41-го года, только пережив свою смерть.
– Почему?
– Я час назад задала этот вопрос Магистру: “Почему мы не перетащили Коршунова сразу после выполнения основного задания?” Знаешь, что он мне ответил?
– Что же?
– Перетащить тебя можно было, только послав на замену тебе Злобина, он в это время был уже свободен…
– Так он – здесь?
– Да, ты с ним еще встретишься. Не отвлекай. Так вот, отправить в 41-й год Злобина прямо так, без подготовки, – значит послать его на верную смерть.
– Я и сам пришел к такому выводу еще месяц назад.
– И правильно решил. Но и твоя собственная смерть в 41-м была уже у тебя на плечах. Магистр сказал, что такие, как ты, на войне долго не живут. Вспомни Волкова. Вспомни себя, как после гибели Ольги ты искал смерти.
Я мрачнею.
– Извини, я опять допустила бестактность. Понимаешь, у нас здесь к тому, что остается в реальных фазах, где мы работали, несколько своеобразный подход. Ты к этому тоже привыкнешь. Это как у вас, летчиков. Товарищ погиб, а вы, помянув его, начинаете анализировать: почему, что он не так сделал. Ищете, где он допустил ошибку, чтобы самому ее потом не повторить.
– Понимаю.
– Вот и хорошо. А я постараюсь, пока ты к этому не привыкнешь, следить за собой. Так вот, твой конец должен был последовать между октябрем 1941-го и февралем 1942-го, в зависимости от расклада вариантов, а их на войне – великое множество.
– Вот как. Значит, все было заранее рассчитано?
– Не до конца. Мы можем точно предсказать будущее отдельной личности только в нормальной обстановке. В экстремальной ситуации – стихийные бедствия или война – вариантов возникает такое множество, что они накладываются друг на друга, и общая картина как бы размывается. Можно увидеть вероятный вариант, но точный – никогда. Ну, к примеру, этот нелепый трагический случай с твоим командиром в первый день войны. Можно ли рассчитать такое? Магистр сказал, что он наблюдал двенадцать вариантов твоей гибели, но такого, какой имел место в реальности, он даже и не предполагал.
– Да, такое предположить было трудно.
– Но тем не менее ты тогда принял решение и осуществил его. Значит, ты был готов к этому. На такое способен далеко не каждый. Я бы, например, не смогла, – голос Лены дрогнул.
– Ну, во-первых, когда я понял, что спасения нет, то пошел в пике, чтобы ускорить конец и не гореть заживо, а увидел эти емкости, и решение пришло автоматически. Продать свою жизнь подороже. Ну а что касается тебя, то, извини, на войне женщинам не место, не женское это дело – воевать.
– А Ольга? – каким-то странным голосом спрашивает Лена.
– Что Ольга? Ольга – врач. Она занималась своим делом, лечила людей, лечила до последнего мгновения, пока не погибла, и погибла-то случайно, нелепо…
– Ну, знаешь, – возмущенно говорит Лена, – “лепых” смертей не бывает, кроме как от старости. По мне так лучше нелепая смерть, чем нелепая жизнь. А что касается меня, то я – тоже врач, и неужели ты думаешь, что я не смогла бы часами стоять у операционного стола, как и она?
– Думаю, смогла бы… На войне часто бывает, что человек делает такое, чему потом сам удивляется: “Да полно! Да неужели я мог такое сделать?” Когда я после боя с десятью немцами оказался наконец в блиндаже у пехотинцев живым и невредимым, и они, и я сам не могли поверить в это. Так и Ольга, если бы в июне ей сказали, что она будет оперировать часами, без перерывов, она бы рассмеялась и сказала, что это невозможно, человек такого не выдержит.
– А она выдержала… Скажи, а ты ее очень любил?
– Леночка, какие смешные вопросы ты задаешь, а еще женщина. Разве можно любить “не очень”?
Елена о чем-то задумывается, наматывая на палец прядь волос. Весь ее вид выражает сомнения и колебания.
– Вот ты, оказывается, какой.
