Последний романтик

скачать книгу бесплатно

Последний романтик
Владимир Борисович Челноков

Автобиографическая книга В.Б. Челнокова рассказывает о перипетиях на жизненном пути автора, его исканиях и становлении как выдающегося инженера, непосредственно участвовавшего в работе над магнитофонами серии «Романтик», бывшими очень популярными в свое время. Издание сопровождается фотографиями из личного архива автора, что позволяет глубже проникнуть в атмосферу того времени.

Владимир Челноков

Последний романтик

© Владимир Челноков, 2024

© Издательский дом «BookBox», 2024

Введение

В середине 80-х годов прошлого века Волго-Вятское книжное издательство выпустило несколько сборников очерков об истории значимых предприятий региона. В их числе была издана книга Елены Лобачёвой и Юрия Немцова «Просто рабочий человек», рассказывающая об истории, делах и людях Горьковского завода имени Г. И. Петровского. Этому изданию исполнилось 37 лет. У меня возникла мысль «оживить» эту книгу – ведь я был непосредственным участником событий. Поделился своей задумкой с одним из авторов сборника – Юрием Немцовым; он поддержал эту идею и предложил назвать воспоминания «Последний “Романтик”».

Я отдал служению в заводском коллективе двадцать лет организаторской и творческой деятельности, прошёл путь от ведущего инженера-лаборанта до руководителя отраслевого базового подразделения.

На счету Горьковского завода имени Петровского славные трудовые свершения. Начав свою деятельность в качестве производственной артели, решающей проблемы смычки города и деревни, он вырос в крупное высокотехнологичное предприятие, освоил выпуск точных измерительных и связных приборов для военно-морского и гражданского флота. В послевоенные годы, сохранив производство изделий оборонного профиля, завод разрабатывал и изготавливал аппаратуру магнитной записи, внёс неоспоримый вклад в развитие отечественной и мировой музыкальной культуры.

1. Хотел, но не сумел

Всякое чудо в конце концов получает объяснение. Докажу эту истину собственным примером. Родители-авиаторы служили всю войну на фронтах, а мы со старенькой неграмотной бабушкой жили в маленькой комнатушке на окраине города Горького, страдая от голода и холода. В печи при топке часто загоралась сажа, и бабушка во избежание пожара старалась печку не топить. Когда после демобилизации мама вернулась с фронта домой (7,1–1) и увидела наше состояние, первым делом она начала выхаживать нас. Выходить бабушку, страдающую дистрофией, она не смогла. А мой молодой организм оказался способным побороться с последствиями военного лихолетья. Команда знаменитого детского врача А. Пальмова в педиатрическом институте вылечила желудок и расшатанную нервную систему. Я стал нормально питаться, перестал психовать по каждому поводу, вышел из троечников в отличники. Но ангина не отставала, приступы удушья повторялись всё чаще и чаще. Помог случай.

После войны мама вернулась на работу в аэропорт и командовала звеном самолётов По-2 – «этажерок», как их шутливо называли люди. Ей часто приходилось доставлять врачей по безотлагательным вызовам в отдалённые районы области. В числе её пассажиров как-то оказался хирург – главный врач одной из автозаводских больниц. Мама рассказала ему о моих болячках, он посоветовал привезти меня на осмотр. В назначенное время мы с отцом вошли в кабинет врача. Осмотрев моё горло, он вызвал медсестру и приказал срочно готовить операционную и место в палате с холодильником, принести ему большую коробку из-под лекарств. Отцу сказал: «Возьми коробку, за полчаса наполни её мороженым и принеси в больницу». Потом отвёл меня в операционную, привязал к креслу, ввёл через нос ваточку с заморозкой, затем через рот – хирургический нож. Меня постоянно рвало, я пытался вырваться из кресла, но помощник хирурга этому препятствовал. Когда я стал терять сознание, врач поднёс к моим глазам пинцет с удалённой гнойной массой и сказал: «С этой гадостью ты не протянул бы больше месяца!» – отвязал меня от кресла, взял на руки, отнёс в палату, положил на койку, достал из коробки пломбир и приказал: «Ешь мороженное до тех пор, пока из горла не будет течь кровь!» Несколько раз заходила медсестра, делала обезболивающие уколы, а я продолжал «наслаждаться» мороженым. Постепенно боль стала отходить, и я забылся в тяжёлом сне.

Утром зашёл хирург, осмотрел горло и сказал: «Слава богу, всё хорошо. Отец, вечером отвезёшь парня домой. Первое время пусть поголодает, попьёт негазированную водичку. У вас дома есть репродуктор?» Услышав утвердительный ответ, он обратился ко мне: «Держи его днём включённым и, не напрягаясь, подпевай певцам, сначала тенорам, потом баритонам и басам; это поможет тебе разработать голосовые связки».

Со временем привычка подпевать артистам вошла у меня в норму. Я завёл тетрадь, в которую стал записывать слова арий и песен, обнаружил у себя хорошую музыкальную память и желание петь. К сожалению, было и до сих пор сохранилось одно но – нежелание обучаться нотной грамоте.

В 1950 году отмучилась и умерла бабушка. Утром мама уезжала на работу, я отводил сестрёнку в детский сад и превращал нашу хибару в концертную студию – во весь голос распевал популярные музыкальные произведения. Эта привычка укрепилась, когда мы купили радиолу «Кама» и я стал подражать голосам, записанным на пластинках. Как-то раз в доме отключили электричество. Я пел по памяти, когда вошла соседка Ганна Фёдоровна: «Вовка, оказывается, это ты поёшь? А мы думали, что это радио. У тебя приятный голос, тебе обязательно нужно учиться петь. Я посоветуюсь с знакомыми музыкантами».

Через некоторое время она зашла снова: «Я рекомендую тебе пообщаться с Лёвой Сивухиным. Он с малых лет пел в капелле мальчиков, сейчас создаёт хоровое училище».

Поборов стеснительность, я пошёл к Сивухину. Он подал ноты и предложил пропеть мелодию. Пришлось признаться, что я в нотах ни бум-бум. Он погрустнел и попросил спеть что-нибудь а капелла. Я застеснялся, но пропел отрывки из «Евгения Онегина» – арию Ленского, а затем начал арию Гремина. Сивухин куда-то заторопился, прервал меня и посоветовал: «Во-первых, учи нотную грамоту. Во-вторых, похоже, что у тебя происходит ломка голоса: у тебя ненормальный голосовой диапазон. Не напрягайся, не форсируй события. Придёшь ко мне, когда у тебя этот процесс завершится».

Я хотел ему возразить: «У меня есть пластинка с записью перуанской певицы Имы Сумак: она то «пищит», то «басит» (названия женских голосов я тогда не знал)», но Лев Николаевич стремительно вышел, а задержать занятого человека не хватило храбрости.

Я понял, что стать певцом типа Имы Сумак мне не суждено. Всё-таки купил учебник сольфеджио, но самостоятельно осилить нотную грамоту желания и усердия не хватило. А «разными» голосами я пел на дружеских посиделках и на неофициальной части многочисленных сборов и совещаний. На склоне лет осмелел и стал выходить на сцену, испытывая удовольствие, когда слушатели мне подпевают и аплодируют. Сложился репертуар – имитировал Георга Отса песней «Не могу я тебе в день рождения» и арией мистера Икс, пел романс Звездинского «Очарована, околдована», песню Доризо «Помнишь, мама моя, как девчонку чужую…».

2. Знаковая встреча

Нынешним студентам кажется странным порядок начала обучения в политехе, но в советские времена это происходило именно так. Утром первого сентября первокурсников собирали в общей аудитории. Деканы поздравляли с началом получения высшего образования, а затем объявляли: «Завтра в это время подходите к институту в рабочей одежде с постельными принадлежностями – повезём в деревни убирать картошку. После картошки будет месячная производственная практика, после неё начнём учебные занятия». После «картошки» собирали около деканата и объявляли, к проходной какого предприятия следует подойти для прохождения производственной практики.

Мне повезло: тогда мы жили на Сенной, в шаговой доступности был завод им. Петровского. Нас, практикантов, завели на территорию завода, собрали у доски объявлений и сказали: «Ждите здесь, распределим и разведём вас по цехам и участкам». И тут произошёл случай, оказавший серьёзные последствия на мою трудовую деятельность.

Рядом с заводской проходной находились ворота для пропуска автотранспорта. Из проходной вышел охранник, слегка приоткрыл ворота, и на территорию завода с улицы вошёл невысокий человек в шляпе и длинном плаще и пошёл мимо нас по заводскому двору. Вдруг остановился, подошёл к нам с вопросом: «Почему вы не на рабочих местах?» Получив объяснение, он спросил меня: «Если тебя после политеха распределят на этот завод, в выпуске какой продукции ты бы хотел принимать участие?» Накануне я где-то прочитал, что за границей вместо проигрывателей грампластинок начался выпуск аппаратуры для записи и воспроизведения на магнитную ленту – магнитофонов, и ответил: «Магнитофоны».

Человек в шляпе спросил: «Ты на какой факультет поступил?»

Я ответил: «На электротехнический».

Последовал совет: «Переводись на радиотехнический, и будешь участвовать в производстве магнитофонов».

Это было полной неожиданностью, потому что я знал, что магнитофонного производства на заводе не было и нет!

Позже мы узнали, что к нам подходил новый директор завода им. Петровского Ефим Эммануилович Рубинчик, бывший директор завода «Красное Сормово». Надо сказать, что завод им. Петровского переживал тяжёлые времена, связанные с послевоенной конверсией и массовым отъездом квалифицированных специалистов на родину, в Киев. Рубинчик был хорошо знаком с главой правительства А. Н. Косыгиным. Они встретились, и Рубинчик попросил совета по выживанию завода им. Петровского. Косыгин ответил, что в повестке дня правительства первоочередной вопрос – обеспечение населения страны сложной бытовой техникой, и предложил наладить массовый выпуск либо швейных машинок, либо магнитофонов. К тому времени в Москве уже функционировал Всесоюзный научно-исследовательский институт радиовещания, разработавший студийные и профессиональные магнитофоны, но в количественном отношении их выпуск был крайне ограничен производственной базой этого института под названием Московский экспериментальный завод (МЭЗ), располагавшийся в здании бывшей церкви.

По возвращении из Москвы Рубинчик собрал в здании парткома совещание главных специалистов завода им. Петровского, установил привезённые из Москвы образцы швейной машинки и магнитофона и поручил секретарю парткома Н. Ронжину внимательно ознакомиться с этими образцами и выработать общее решение о запуске конкретной продукции в производство. После возвращения Рубинчика секретарь парткома доложил, что главные специалисты предлагают освоить в серийном производстве швейную машинку, и привёл основные доказательные аргументы:

– завод с основания специализируется на механическом производстве, с электроникой не дружит;

– в швейной машинке электроники нет, а в магнитофоне её достаточно.

Рубинчик внимательно выслушал это мнение, потом отодвинул в сторону швейную машинку и подвёл итоги совещания: «Завод не имеет возможности массового выпуска многих деталей швейной машинки. В магнитофоне тоже необходимо высокотехнологичное производство ряда деталей, но завод им обладает. К тому же в конструкции магнитофона присутствует электроника, а за электроникой будущее. – И немного помолчав, добавил: – Я только что побеседовал с молодёжью. Они настроены на выпуск магнитофонов!»

3. Первые шаги

Я выполнил негласное поручение Рубинчика – потерял год, но перевёлся в политехе с электротехнического на радиотехнический факультет. На приёме у ректора М. П. Тузова мне было поставлено условие: «Сначала переведёшься на вечернее отделение радиофака, один семестр будешь работать и учиться, сдашь зимнюю сессию на хорошо и отлично. Только тогда я подпишу приказ о твоём переводе на дневное отделение радиофака».

Я дал согласие и выполнил это условие.

В январе пришёл в деканат с заявлением о переводе. Два заместителя декана стали смеяться: «Ишь чего надумал! С нашего факультета на любой другой переводят без вопроса, а перевод на радиофак с других факультетов невозможен! Ты от службы в армии откосить хочешь?»

Дело в том, что отсрочку от армейской службы имели студенты, обучающиеся на дневных отделениях.

Я в подавленном состоянии вышел из деканата и решил посоветоваться с ребятами, с которыми учился на вечернем отделении – они работали лаборантами. Андрей Першин нахмурился и сказал: «Что ты их слушаешь? Иди и всё объясни декану. Он в деканате не сидит, у него кабинет на втором этаже». Деканом радиофака был профессор Дмитрий Васильевич Агеев. Он занимался проблемами помехоустойчивости радиосвязи. Агеев выслушал меня, взял документы и пошёл к ректору. Вскоре вернулся и сказал: «Мы с ректором не возражаем против перевода тебя на дневное отделение. Оформляйся».

Со следующего семестра я влился в дневное отделение, через пять лет защитил дипломный проект и получил квалификацию радиоинженера. В те времена распределение по месту работы проходило на 4 курсе. Ты получал тему дипломного проекта и твоего руководителя. На Мызе находился крупный научно-исследовательский институт – ГНИПИ, который выполнял функцию головного предприятия радиоизмерительной отрасли. Он работает и сейчас под названием ННИПИ (Нижегородский научно-исследовательский приборостроительный институт имени А. П. Горшкова). Задачей института было проведение научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ по проектированию и организации выпуска радиоизмерительной аппаратуры, а также курирование предприятий, занимавшихся развитием радиоизмерительной отрасли, которые были разбросаны по всей территории СССР.

Когда подошло время моего распределения на постоянную работу, заявки от завода им. Петровского в комиссию по распределению не поступило. Я попал в число десяти счастливчиков, заявленных ГНИПИ. Руководство института назначило меня техником в отдел источников питания, предназначенный для разработки блоков питания всех приборов, создаваемых институтом, а также этот отдел решал вопросы унификации лабораторных источников питания. Тему и руководителя дипломного проекта я получил в лаборатории, специализировавшейся на разработке блоков питания приборов, создаваемых специализированными отделами.

Но тут произошла вторая знаковая встреча. В отделе организовывалась лаборатория по разработке комплекса унифицированных лабораторных источников питания, размещаемых в стандартных корпусах. Главой этой лаборатории назначили Юрия Аркадьевича Басова. Именно он предложил структуру комплекса из шестнадцати приборов – «Брикет», настоял на организации специального конструкторского бюро для проектирования приборов комплекса в едином дизайне. Встал вопрос финансирования разработки и подготовки производства комплекса. Министерство сообщило, что на эти работы средства заложены, но будут выдаваться, если головные предприятия отраслей оборонной промышленности письменно подтвердят согласие заменить свои лабораторные источники питания блоками, входящими в комплекс «Брикет». Басову был нужен помощник, он сделал выбор в мою пользу и просил моего согласия на включение в штатное расписание его лаборатории. Я ответил: «Не исключено, что будет возражать руководитель лаборатории генераторов шума, который выдал мне задание на дипломный проект. А потом, на мне висит аморалка». Дело в том, что в студенческие годы я познакомился с первой Людмилой. Мы готовились заключить брачный союз, но меня раздражало её «всепрощенчество». Иногда я срывался, дело доходило до рукоприкладства, а она мне эти безобразные поступки прощала. Спустя некоторое время судьба свела меня с другой Людмилой (3–1). Что-то подсказало мне: «Вот это моя половинка». Чтобы удержать меня, первая Людмила написала про наши отношения в «Комсомольскую правду». Редакция переслала эту жалобу в комитет комсомола ГНИПИ. Надо сказать, что в то время комсомольская организация ГНИПИ пользовалась большим авторитетом. Из трёх тысяч сотрудников института тысячу составляли комсомольцы. И вот такая незадача – меня ещё до защиты дипломного проекта пригласили на проработку в комитет комсомола.

На его заседании секретарь комитета Рубцов предложил нам с первой Людмилой помириться. Я ответил отказом. Тогда был принят второй вариант – мне объявили строгий выговор без занесения в учётную карточку и обязали наладить комсомольскую работу в отделе – к ней у комитета были серьёзные претензии.

Басов на удивление спокойно отнёсся к моим словам. Он предложил мне тщательно подготовиться к защите дипломного проекта, учитывая, что председателем экзаменационной комиссии был директор ГНИПИ А. П. Горшков. А по второму вопросу он сказал, что никакой аморалки он в моём поступке не видит – «Человек – кузнец семейного счастья, семейных отношений!» К слову, мы живём со второй Людмилой почти шестьдесят лет в дружбе между собой и семьёй сына.

После защиты диплома я стал сотрудником лаборатории Басова. Он инициировал комсомольское собрание отдела, на котором меня по его предложению избрали секретарём первичной организации. Кстати, я его не подвёл – на следующий год вошёл в состав комитета комсомола института на должность заместителя секретаря – начальника штаба комсомольского прожектора.

Но главное – стал помощником Басова по продвижению комплекса «Брикет». Сначала мы выехали в командировку по маршруту Каунас – Вильнюс – Ленинград – Москва для получения согласительных писем по актуальности и целесообразности внедрения на предприятиях оборонной промышленности комплекса «Брикет». Задача усложнялась тем, что головные предприятия главков горой стояли за свои аналоги. В отдельных случаях приходилось прибегать к хитростям. Например, никак не удавалось склонить к подписанию нужного варианта письма руководство головного предприятия главка авиационной промышленности. Я узнал, что старшим инженером отдела питания на предприятии работает С. Додик, книга которого только что вышла из печати. Встретился с Семёном Давыдовичем, расхвалил его книгу. Сработало – он пошёл к начальству и под угрозой своего увольнения подписал нужный документ. Во-вторых, препятствием в нахождении предприятий послужило «Дело Пеньковского» – предателя, сообщавшего западным спецслужбам данные о системе нашей оборонной промышленности. В связи с этим оборонные предприятия стали срочно менять адресные данные.

Несмотря на эти трудности, мы представили в министерство объемистый пакет согласительных писем, на основании которого было открыто финансирование на разработку и подготовку промышленного выпуска комплекса «Брикет». Четыре прибора комплекса я разработал как главный конструктор.

Басов давно ушёл из жизни, но я до сих пор благодарен ему за уроки, позволившие найти честные и правильные решения в различных жизненных обстоятельствах. Он с пониманием отнёсся к моему решению о переводе на завод им. Петровского, хотя знал, что в головном институте у меня начала выстраиваться карьерная лестница и как опытного специалиста головного предприятия, и как активного общественника, включённого в кадровый резерв.

4. Азы радиоэлектроники

Производственную практику мне довелось проходить на заводе им. Петровского и после знакового контакта с директором завода Е. Рубинчиком стать одним из организаторов магнитофонного производства. Рубинчик сдержал слово – к тому времени завод выпускал студийные и профессиональные магнитофоны. На втором этаже бывшего складского корпуса был развёрнут сборочно-монтажный магнитофонный участок. Поскольку своего конструкторского подразделения на заводе ещё не было, то на корпусах магнитофонов крепились товарные таблички МЭЗ или МАГ – буквенные обозначения предприятий – владельцев документации и сертификатов на их производство. Большинство изделий шло на оснащение радио- и телестудий, часть в различные КБ и НИИ, часть продавалась частным лицам. Количество частных владельцев возросло при увеличении выпуска портативных моделей – батарейного лампового магнитофона «Репортёр М-30», а затем транзисторного – «Репортёр М-75».

Когда мы проходили производственную практику в отделе технического контроля магнитофонного цеха, к нам подошёл начальник цеха Е. Турлапов и спросил: «Практиканты, среди вас есть ребята, которые могут отличать резистор от конденсатора?» Мы с Юрой Алёхиным подняли руки. Тогда нам предложили поработать в магнитофонном цехе. Алёхин регулировал и сдавал студийные магнитофоны, а меня подсадили помощником Константина Машерука на регулировку и сдачу репортажного магнитофона. Чтобы закрыть план, мы работали даже в выходные. Видя моё усердие, Костя спросил: «Сейчас в дефиците карманные радиоприёмники. В продаже их не сыщешь. Ты не хочешь собрать такой?» Я ответил: «Конечно хочу, но сейчас не достать транзисторы». Костя хитро улыбнулся, выпаял с платы транзистор, подозвал мастера монтажного участка и пожаловался: «Василий Иванович, план горит, а твои девчонки этому способствуют. Смотри, на плате не впаян транзистор, а вот здесь ещё один», – показал он на пустое отверстие. Во втором случае он слукавил – это отверстие предназначалось не для установки транзистора, а для отвёрточной регулировки ферритового сердечника. Смущённый Василий Иванович ушёл и через минуту вернулся с двумя транзисторами. Один Костя впаял на своё место, а второй отдал мне. Так правдами и неправдами к концу практики удалось собрать комплект радиодеталей для сборки карманного радиоприёмника, схема которого была опубликована в молодёжной газете. А завод сделал нам ещё один неожиданный подарок: через кассу выплатили денежное вознаграждение, хотя это было сделано незаконно – ведь мы получали стипендию. Очевидно, заводчане учли, что мы работали без выходных и помогли вытянуть план.

В итоге я оказался в тройном выигрыше:

– почувствовал вкус к радиолюбительству;

– пришёл на постоянную работу, зная азы радиоэлектроники;

– на полученные деньги купил в магазине настенный громкоговоритель, батарейки, набил фанерную плату алюминиевыми заклёпками, запаял на них радиодетали и разместил это в корпусе громкоговорителя.

Как было приятно прогуливаться по округе с молодой женой, которая вынашивала нашего первенца, под мелодии, которые транслировал наш самодельный приёмник!

5. Превращение в чинушу

Я проработал в ГНИПИ пять лет. Сначала всё складывалось успешно. Со своей группой выполнил две научно-исследовательские работы, был главным конструктором трёх изделий, вошёл в число соискателей учёного звания при аспирантуре предприятия, начал готовить материалы по выбранной теме диссертации. Трудности появились, когда министерство внесло меня в список председателей комиссий по приёмке этапов разработок на других предприятиях отрасли. Сначала мне это даже нравилось – стал выезжать в города, в которых находились проектные организации. В рабочем регламенте приёмочных комиссий выделялся день на оформление материалов комиссии. В этот день хозяева организовывали экскурсии по достопримечательным местам.

В памяти остались воспоминания о первой командировке в Алма-Ату. Там в тот раз принимались две темы. В промежутке между ними была организована поездка на бывшую зону отдыха алмаатинцев – горное озеро Иссык (7.6–3). В древние времена в горную речку Иссык обрушилась скала и перекрыла её русло. Чистейший горный воздух, чистейшая речная вода стали любимым местом отдыха алмаатинцев (7.7–4). На перемычке была построена гостиница с рестораном, оборудована лодочная станция, по озеру курсировал катер. По берегам отдыхающие возводили палатки. К озеру вела асфальтовая дорога, по краю которой возвышались скульптуры зверей.

В 1964 году случилась трагедия. В истоке речки Иссык высоко в горах прорвало перемычку озера, образовавшегося при таянии ледника, и по ущелью пошёл селевой поток. Он врезался в озеро Иссык, поднял громадные волны, которые смыли в студёную воду людей, разбивших палатки на берегу и катающихся на лодках, размыли древнюю перемычку. Жертв было очень много. После этого некогда популярная зона отдыха была официально закрыта. Её стали посещать «дикие» туристические экскурсии вроде нашей.

Организаторы набрали хвороста и стали готовить шашлык. Я решил искупаться в остатках озера, его донной чаше. Воды было немного, солнце прогрело её до приемлемой температуры. Переплыв на другую сторону, я решил возвратиться назад вдоль кустов, которые росли по бывшему берегу. Вскарабкался к кустам, но, когда стал их разгребать, на меня посыпались мелкие желтоватые жучки. Я стряхнул их с себя и, сбивая пальцы ног о мелкие камешки, с огромным трудом добрался до нашей шашлычной стоянки. Организаторы отчитали за долгое отсутствие и протянули «штрафной» стакан водки. Когда я откинул во время пития голову, руководитель поездки, опытный турист, воскликнул: «У тебя к шее присосался клещ, а это опасно – у них сейчас энцефалитный период. Буду тебя лечить. Вместо наркоза тресни стакан водки». Когда я выполнил его указание, он вынул из костра раскалённый шампур и поднёс его к моей шее, к месту, куда впился клещ. Запахло горелым мясом. «Лекарь» осмотрел ранку и заявил: «Клещу пришёл каюк, а дальше время покажет».

Утром меня завели в здравпункт, сделали уколы от столбняка. Осмотрев рану на шее, врач произнёс: «Вроде всё в порядке, кровотечения нет. В Горьком встань на сорокапятидневный учёт к хирургу, с энцефалитом шутки плохи». Я выполнил его указания и провёл установленный карантин в кошмарном ожидании. К счастью, в тот раз пронесло.

Новые обязанности стали круто менять прежние радужные планы. Едва успев отчитаться за командировку, я вынужден был председательствовать в другой приёмочной комиссии. Обращения к руководству ГНИПИ были бессмысленны, в ответ я слышал: «Это же Москва, а мы Москвой не командуем». Москвичи посмеивались: «Ты нас вполне устраиваешь. К тому же мы тебя скоро женим на москвичке». Они откуда-то узнали, что я встречаюсь с симпатичной девушкой, служащей главка. От непрерывных командировок мне стало некогда заниматься своими проектами, пришлось забросить диссертацию. Появилась трещина в семейных отношениях, жена с маленьким сыном уехала к тёще в деревню. Я из конструктора стал превращаться в чинушу. Добавилась ещё одна неприятность: министерство стало сокращать финансирование проектных работ. Мне приказывали: «Знаем, что проект выполняется без сучка и задоринки, находи повод, чтобы “задробить” его». Я стал наживать врагов в проектных подразделениях. К тому же я знал, как тяжело разработчикам выбивать финансирование проектов, – такая политика мне претила!

6. Боб

В комсомольском активе ГНИПИ был Борис Брылин – комсорг крупного проектного отдела. Между собой мы его звали Боб. Внезапно он перестал приходить на заседания комитета комсомола института. Как оказалось, он на своём мотороллере попал в автомобильную аварию, его «склеивают» в институте восстановительной хирургии. Я поехал повидаться с ним. При встрече Боб сообщил, что дела идут на поправку, и добавил: «Ко мне приходил начальник лаборатории завода им. Петровского Игорь Шаталин. Он предложил мне перейти на завод руководителем группы разработки электрической схемы трёхскоростного транзисторного магнитофона, который сменит односкоростной «Тембр», схема которого собрана на радиолампах. Завод наращивает выпуск магнитофонов, в нём формируется отдел магнитной записи. Я склонен дать согласие на переход из ГНИПИ».

Летом 1964 года он позвонил и сообщил, что он уже штатный сотрудник отдела магнитной записи, разработка нового «Тембра» идёт полным ходом. Потом трубку взял его начальник Игорь Шаталин и предложил мне перейти в новый отдел на должность ведущего инженера – лаборанта с близкой перспективой сменить его как начальника лаборатории нового отдела, поскольку дирекция его настойчиво сватает занять должность начальника отдела снабжения завода.

Этот звонок показался мне подарком судьбы. Музыка была моим призванием. И раз уж не удалось стать профессиональным певцом, то стать участником выпуска аппаратуры для записи и воспроизведения было моей затаённой мечтой. К тому же в то время магнитофоны казались чем-то необыкновенным. Далее, отпадали бесконечные командировки. И ещё: на Мызу в ГНИПИ приходилось добираться с пересадкой, а заводчан подвозили на комфортабельном служебном автобусе, который делал остановку рядом с нашим домом. Этому шагу уже не мешала работа в комитете комсомола ГНИПИ: к этому времени его состав был переизбран, я стал рядовым комсомольцем. Единственное условие, которое я поставил перед кадровиками, – переход оформить как перевод. Помог Басов: он предложил кадровикам ГНИПИ устроившую их формулировку: «перевод в связи с изменением места жительства». Успешным оказалось и собеседование с начальником нового отдела Иваном Александровичем Турусовым. Чувствовалось, что он готов принять положительное решение, задал мне только один вопрос: «Не пьёшь?» Я ответил: «Чай пью каждый день, а водку только по праздникам»

Позднее я понял, почему выбор был сделан в мою пользу. Во-первых, про мои успехи в ГНИПИ рассказал Брылин. Во-вторых, немаловажным было мнение министра. В то время минсудпром возглавлял Борис Евстафьевич Бутома, у которого было хобби – слушать качественные фонограммы музыкальных произведений. Министр убедился в успехе горьковских магнитофонов и приказал выделить заводу по безлюдному фонду шестьдесят инженерно-технических работников для организации базового отдела магнитной записи и набора этих специалистов по конкурсу, вменить этому подразделению в обязанности развитие магнитофонного производства не только в городе Горьком на заводе им. Петровского, но на других высокотехнологичных предприятиях, имеющих проектные подразделения. Поэтому завод должен был иметь в руководстве базового отдела опытного менеджера по реализации этого направления.

7. Сенновский Цой

Первенец малогабаритного транзисторного катушечного магнитофона создавался на заводе им. Петровского не на голом месте. У заводчан был опыт выпуска транзисторного «Репортёра», работавшего на наушники. С него были заимствованы лентопротяжный механизм и магнитные головки. В журнале «Радио» была опубликована статья Зюзина и Петрова «Портативный магнитофон на транзисторах», из которой позаимствовали электрическую схему. Главной проблемой было художественное оформление магнитофона, так как в то время в учебных заведениях не было дисциплины «художник-конструктор», или «дизайнер».

Доподлинно известно, что, перед тем как Виктор Цой сколотил группу «Кино» и стал музыкантом, он зарабатывал на хлеб, работая кочегаром в угольной котельной. Похожая история случилась на заводе им. Петровского. Пожилой заводчанин посоветовал главному магнитофонщику Турусову познакомиться с кочегаром угольной котельной завода. Турусов зашёл в помещение котельной, где располагалась топка. От едких паров у него заслезились глаза. Он услышал окрик: «Ты на кой ляд сюда припёрся? Или не видел на входной двери табличку “Посторонним вход строго воспрещён”? Читать не умеешь?»

Турусов протёр глаза и рассмотрел щуплого чумазого паренька с совковой лопатой в руках. Потом перевёл взгляд на стены котельной и увидел, что они расписаны картинами на разные сюжеты. С одной из стен улыбалась обнажённая Даная. Подошёл кочегар: «Что, нравится?»

Турусов спросил: «Откуда ты натаскал эти шедевры?»

Кочегар рассмеялся: «Этими шедеврами стены расписал я. А Даная вовсе не Даная. Это я по памяти нарисовал свою жену Наташку».

Турусов спросил: «Внешний вид нашего нового магнитофона нарисовать сможешь?»

Тот ответил: «Конечно, но если меня попросит директор. Кстати, меня зовут Валерий Стражнов, я художник-самоучка, живу рядом с заводом».

На другой день в кабинет Турусова вошёл аккуратно постриженный паренёк: «Что, не узнаёшь? Я тот самый кочегар, с которым ты беседовал вчера в котельной. Мы только что разминулись с директором. Я его сводил в кочегарку. Он вышел восторженным и предложил, чтобы ты включил меня в штат своего отдела. Я в принципе согласен, но с условием: конструктор корпуса магнитофона должен работать под моим надзором. Мне нужен рабочий стол и кульман в отдельной комнате».

Эти нехитрые условия Турусов выполнил. Вскоре Стражнов с конструктором Германом Емельяновым разработали чертежи внешнего вида магнитофона. В мастерской новой техники изготовили действующий макет, на корпус которого нанесли обозначение ПМ-1 – полупроводниковый магнитофон, первая модель. Редактор заводской многотиражки В. Сорокин опубликовал статью с фотографией макета в центральной газете.

В Москву Турусова срочно вызвал министр судостроительной промышленности Б. Е. Бутома. Рассмотрев макет, он спросил: «Вы сами это спроектировали? У вас есть свой художник-конструктор?» Обязал помощника срочно вызвать в его кабинет всех своих заместителей, а Турусову приказал поставить на макет фонограмму рекламы японской фирмы «Сони».

Когда все собрались, он велел включить магнитофон. После прослушивания записи министр спросил своего самого возрастного заместителя: «Ну как, Хабахпашев, звучит ПМ-1?»

Тот ответил: «Звучит, но вроде низких маловато». – «А тебе, Фокин, чего не хватило?» Тот промолвил: «А я высоких не услышал».

Бутома рассмеялся: «А мне и средних не хватает. Но какие молодцы горьковчане, какую ни на что не похожую замечательную штуку спроектировали, как громко звучит. Фокин, готовь приказ о премировании разработчиков, а я подготовлю материалы для выделения заводу из безлюдного фонда шестидесяти инженерно-технических работников. Турусов, ты организуешь и возглавишь базовый отдел магнитной записи. Людей набирай в городе по конкурсу. Кстати, на заводе объявите конкурс на достойное название магнитофона – ПМ-1 не звучит».

Большинство заводчан высказалось за название «Романтик». Стражнов изобразил его в красивом дизайне. Так на заводе началась эра выпуска «Романтиков» и функционирование отраслевого базового отдела магнитной записи.

7.1. Мечты сбываются

В тексте одной из песен Юрия Антонова есть слова: «Мечты сбываются и не сбываются…» и концовка: «А всё хорошее и есть мечта!». В истинности этих слов я убедился на таком примере.

Когда министр принял решение об организации на заводе им. Петровского отраслевого базового отдела магнитной записи, директор завода В. Вязьмин предоставил новому отделу помещения на втором и третьем этажах старого инженерно-лабораторного корпуса. Электролаборатория отдела, которую я возглавил, находилась на втором этаже. На первом этаже располагалась гальваника. Работники лаборатории стали жаловаться мне на ухудшение здоровья из-за соседства с гальваникой. И это была правда – на подоконниках даже увядали цветы.

Я ездил на завод первым рейсом автобуса № 19, он проходил через Сенную площадь, около которой стоит завод. Автобус после площади Свободы делал крюк в центр нагорной части города, и это было оправданно – он проезжал мимо правительственных учреждений и пяти вузов. Поэтому я выходил на площади Свободы и пешком шёл по улице Горького в сторону Сенной площади, наблюдая, как заполняется новый девятиэтажный инженерно-лабораторный корпус, в котором для нашего отдела у дирекции не нашлось места. Здание быстро заполнялось; судя по свету в его окнах, там по утрам хозяйничали уборщицы. Когда я потерял всякую надежду на переезд в новый корпус, неожиданно меня пригласили в дирекцию и предложили занять несколько помещений на восьмом и девятом этажах. Как оказалось, заместитель директора завода по режиму Николай Коротков прошерстил инструкции и убедился, что в новом корпусе, который был построен на улице Ковровской, проходившей вдоль периметра завода, ни в коем случае из соображений секретности не должен был располагаться информационно-вычислительный центр. Поэтому дирекция приняла решение – наши подразделения поменять местами. При этом удалось более рационально расположить структурные подразделения отдела и приблизить нужных соседей – техническую библиотеку, отдел главного технолога, отдел автоматизации, механизации и сетевого планирования.

7.2. По нарастающей

В советское время выпускать сложную бытовую технику было по силам только предприятиям оборонной промышленности. На выставке в Сетуни висела обзорная таблица, которая констатировала, что стиральные машины, швейные машинки, пылесосы, магнитофоны, компьютеры, телевизоры выпускает только оборонка. По этим направлениям правительство назначило головные министерства. Наш судпром был головным по выпуску маломерных судов, яхт и лодочных моторов. Головным министерством по магнитофонной продукции был определён Радиопром, позднее переименованный в МПСС (Министерство промышленности средств связи). Головные министерства делали попытки повышения конкурентоспособности свих моделей путём вытеснения привлечённых министерств.

Чтобы сохранить в своей отрасли выгодное магнитофонное производство, министр Б. Бутома нацелил наш отдел на выпуск на избранных предприятиях магнитофонной продукции, которая была равной и даже превосходила аналогичные модели головного и других министерств. Магнитофоны оценивались по надёжности, качеству звучания, дизайну и наличию дополнительных функций.

Сначала мы поторопились выполнить указание министра по повышению качества звучания нового «Романтика-2», поместив его в деревянный полированный корпус, записали качественную фонограмму и выехали в Москву. Министр высоко оценил качество звучания образца, но вынес неожиданный вердикт: «Ребята, нам дерева на гробы матросам не хватает. К тому же мне доложили, что цех-«деревяшка» на вашем заводе никакой. Советую следующий «Романтик» сконструировать в пластмассовом корпусе». Так министр похоронил «Романтик-2». По его совету «Романтик-3» мы одели в серую пластмассу, воспользовались преимуществом собственного производства электродвигателя – добавили ещё одну скорость протягивания магнитной ленты.

В то время Министерство электротехнической промышленности запретило использовать при производстве магнитофонных электродвигателей сплавов германия, заменить его сплавом двуокиси бария. У магнитофонов ухудшилось качество перемотки магнитной ленты. Мы же оперативно провели модернизацию конструкции мотора, и «Романтик-3» при перемотке работал нормально. Когда мы пришли утверждать на новую модель технические условия к начальнику главка МПСС, он сразу включил образец в режим перемотки, убедился в его нормальной работе и сказал: «И новый магнитофон вы будете выпускать какой-то серенький, и по форме он похож на гробик, но зато как мотает ленту!» – и поставил на главном документе утверждающую подпись.

Завод им. Петровского сменил модель, начав выпуск магнитофона «Романтик-3» вместо «Романтика». Руководство министерства обязало дублировать выпуск этой модели на Петропавловском заводе исполнительных механизмов (ЗИМ) в Казахстане. При запуске этой модели на ЗИМе сложилась нездоровая обстановка, магнитофоны установочной серии не выдерживали испытания в службе главного контролёра. К тому же на заводе менялся директор. Скандал докатился до Минсудпрома, и московские чиновники обязали завод им. Петровского оказать помощь в организации магнитофонного производства на ЗИМе.

Турусов возложил эту работу на меня. Мы создали комиссию из работников отдела и службы главного контролёра и вылетели в Петропавловск. Вскрыли и устранили недостатки сборочно-монтажного производства, по отработанной технологии под своим надзором провели монтаж, регулировку партии магнитофонов и электродвигателей. Оформили протоколы испытаний без замечаний главного контролёра, акт работы комиссии, приложили протоколы испытаний, согласовали акт с главным контролёром и начальником выпускного цеха.

Вскоре на завод прибыл главный инженер П. Калмыков и собрал большое совещание, на которое пригласил и нас. Он зачитал проект приказа министра о назначении его новым директором ЗИМа. На моё предложение обсудить на этом же совещании акт комиссии и устроить разбор полётов, он вальяжно произнёс: «Ладно, давайте мне ваши бумажки!» По мере прочтения акта с него как рукой сняло всю спесь. Он стал вслух зачитывать выявленные недостатки и рекомендации по их устранению, пожал руку главному контролёру и признался: «Теперь есть поле для работы. В первую очередь приму решение по кандидатуре главного инженера. А вам спасибо, завтра сам проведу вас по заводскому музею и городу. Министру на коллегии расскажу про вашу действенную помощь».

Главным инженером ЗИМа был назначен Станислав Васьков (7.2–1), с которым у нас наладились тесные деловые отношения.

В дальнейшем я не раз убеждался, что успех сопутствует команде, работающей без болтовни и обмана. Опасно, когда в команду попадают люди, уверяющие, что всё в порядке, всё идёт по плану, хотя уже назрели меры по исправлению ситуации. Прошли десятилетия, а я до сих пор благодарен людям, которые помогли переломить на ЗИМе ситуацию и раскрутить на этом заводе крупносерийное магнитофонное производство, – начальнику лаборатории контрольных испытаний Юрию Путову, сотрудникам базового отдела Людмиле Лисовой, Лидии Бастыревой, Валерию Лаврову, Юрию Богомолову.

7.3. И верёвочка в дороге пригодится

Помните эту фразу из обращения рассудительного слуги Осипа к своему легкомысленном хозяину в «Ревизоре»? А ведь в ней заложен глубокий смысл. Поясню на таком примере. После наведения порядка на Петропавловском заводе мы возвратились на родной Горьковский завод им. Петровского. Новый директор ЗИМа П. Калмыков выполнил своё обещание – проинформировал главк министерства о пуске с нашей помощью массового производства магнитофона «Романтик-3». Начальник главка А. Воронин немедленно доложил об этом министру Б. Бутоме, который инициировал организацию магнитофонного производства на предприятиях своей отрасли и вменил это в первоочередную обязанность нашего отдела. В связи с увеличением численности директор В. Вязьмин расширил площадь отдела, переселив из диетического зала столовой на два этажа старого инженерно-лабораторного корпуса. Турусов назначил меня начальником лаборатории, организовал рядом с нами свой кабинет, а помещение на втором этаже отдал под конструкторское бюро. В отдельной комнате расположились дизайнер В. Стражнов и слесарь А. Развозов.

В штате моей лаборатории числился регулировщик А. Васильев, красавец богатырского сложения. Мне доложили, что он участвовал в разработке и запуске первого «Романтика». Я ставил это под сомнение, поскольку знал, что у Александра школьное среднее образование. Я заполнил каждому сотруднику лаборатории личные рабочие планы. Заполнил такой план и Васильеву, но он отказался его принимать, сказал, что будет работать по заданиям начальника отдела. Я подошёл с этим вопросом к Турусову. Тот отрезал: «Ты Сашку Васильева, Стражнова и Развозова не трогай. Это мои люди. В нужный момент они нас с тобой выручат».