Сон Ротного

Владимир Битумия

Сон Ротного

Автор, являющийся армейским офицером

не ставит своей целью дискредитацию

Вооруженных Сил СССР или РФ, а пишет

исключительно для развлечения читателя

и себя

Нет той чепухи, которая не нашла

бы себе подходящего читателя.

А.П.Чехов

Невыносимо зажгло грудь, и Ротный, дернувшись, с трудом разлепил глаза. Солнечный луч сквозь дыру в офицерской палатке упёрся в тело и методично сверлил в нем отверстие. Во рту было сухо, в голове- безрадостно. Многолетняя привычка оставлять у кровати воду ускорила метаболизм и охладила рану, но сознание возвращалось медленно и болезненно. Ротный сел в кровати и попытался восстановить цепь вчерашних событий, но о них напомнило лишь стоящее у кровати ведро, из которого несло рвотой. Значит, вчера опять пили,– здраво рассудил болезный и, сунув ноги в шлепанцы, двинулся к выходу.

Шел пятый день учений. Августовское солнце стояло высоко, цепляясь за верхушки немецких сосен, лихо маскировавших антенно-мачтовые устройства радиостанций. Передающий радиоцентр узла связи был развернут в полутора десятках километрах от основного узла и пункта управления, что давало Ротному относительную самостоятельность: начальство, в лице командира батальона, заезжало крайне редко. Да и заезжало оно лишь для того, чтобы отдохнуть от суеты учений и вышестоящего командования, да закусить не пуганной зайчатиной, коей в этих окрестностях развелось знатно.

К слову сказать, командование редко пользовались радиосвязью- видом связи непредсказуемым и неустойчивым и, зачастую, не обращало внимания на его отсутствие: черт знает что с этими интерференциями радиоволн и солнечными протуберанцами.

Все, что в эту минуту требовалось Ротному- это сто грамм водки, и вернуть его к жизни мог только старшина роты. Почесав под майкой грудь и подтянув трусы, капитан, как был, шагнул из палатки. Немецкое солнце, как уже было замечено, стояло высоко, многократно отражаясь от зеркал и фар автомобилей, от развернутых мачт радиостанций и от всего другого, от чего, согласно законам физики, обязано было отражаться. Пахло хвоей и невнятной тревогой.

Освежив лицо из рукомойника и прополоскав рот, Ротный увидел одного из разгильдяев роты, готовившегося к осенней демобилизации и, в связи с этим, окончательно плюющего на армейские устои: боец проверял работоспособность кабельной катушки.

Однако, внешний вид и поведение «деда» удивило Ротного: тот был одет по всей форме, при свежем подворотничке и пилотке, с туго затянутым ремнем и при полной выкладке, только без вещмешка. На груди солдата комплектом разместились значки: комсомольский, отличника Советской армии, специалиста первого класса и военно-спортивного комплекса, что никак не соответствовало действительности.

Увидев Ротного, солдат выпучил глаза, вытянулся в струнку, отдал честь и застыл, по- уставному поздоровавшись.

– Ты чего уставился на меня глазами срущей собаки?!– рявкнул Ротный и схватился за больную голову. – Где старшина?

– Не могу знать, товарищ капитан,– солдат ещё пуще выпучил глаза. – А что это с вами? Ротному хотелось и послать солдата подальше, и ткнуть его носом в нагрудные значки, которые тот явно не заслужил, но критическое состояние души и тела заставило махнуть на все рукой, наскоро одеться и начать поиски Старшины.

Помочившись на кусты поодаль, Ротный увидел машущего одной рукой, а другой прижимающего палец к губам, Старшину. Тот семафорил, как дед Митяй в любимой комедии, из соседних кустов. Полбутылки водки, бережно сохранённой Старшиной, влили в голову Ротного покой, а телу, в молодости закалённому по методу Порфирия Иванова и усовершенствованному командирами, вернули гибкость и координацию. Старшина уже был более чем подшофе; он периодически прикладывался к бутылке, озирался по сторонам и, почему-то, говорил полушепотом.

Тут самое время заметить, что есть люди принципиально не матерящиеся; есть матерящиеся иногда, по делу и есть злоупотребляющие матом. Старшина же, матом разговаривал: свободно и безобидно. Кто-то об'яснял это сознательным выбором для выражения сильных эмоций, кто-то- для создания неформальной атмосферы, а начальник медицинской службы полка настаивал на неконтролируемом проявлении neurological disorders, а точнее- синдроме Туретта и пописывал статьи, выбрав Старшину об'ектом исследования.

Как оказалось, вчера отмечали День огненной воды (есть такой праздник- убедитесь сами), разумеется, ею же. То есть, сначала допили спирт, предназначенный для проведения технического обслуживания аппаратуры, а уж потом перешли на нее, родимую. Потом под лозунгом: «Индивид, не умеющий обращаться с автоматом Калашникова, не имеет права называться культурным человеком» проводили со свободной от дежурства сменой занятие по разборке- сборке автомата под хит группы Status Quo «In the army now». Потом устали, добавили ещё «корновской» и с пистолетами и фонариками охотились на зайцев, изрядно их посмешив. К счастью, ни одно животное, включая охотников, не пострадало.

Но то, что рассказал об'ект начмедовского исследования дальше, поразило Ротного. Не доверять Старшине не было никаких оснований: знакомы они были давно, да и выпили вместе- дай бог каждому. Свалить же все на количество выпитого вчера- было тем более было смешно: какие наши годы!

Итак, со слов Старшины, в семь часов его подняли (именно подняли, а не разбудили) сержанты и потребовали провести утренний осмотр, чего ранее за младшим командным составом замечено не было. Старшина от такой наглости опешил, но списав сержантские требования на издержки административно-командной системы, послал их по матери (на этот раз зло и обидно) и снова завалился на кровать.

Рассказывая, Старшина продолжал с тревогой посматривать по сторонам и посасывать из бутылки. Поспать, как оказалось, в это тяжёлое утро ему так и не удалось, ибо сержанты силой подняли его с кровати, хорошенько встряхнули и предупредили о том, что если Старшина немедленно не приступит к исполнению своих служебных обязанностей, то они рапортуют об этом по инстанции, вплоть до командира полка.

Командира полка звали Рексом, то есть фамилия, имя и отчество у него, конечно, были (иначе как бы он подписывал документы?), но внешнее сходство и собачьи повадки не оставляли полковнику никаких шансов числиться человеком: полкан рыскал, делал стойку, охотился, преследовал, вынюхивал, рычал и лаял на всех: от солдат до своих заместителей, и перспектива быть в очередной раз облаянным Старшину никак не радовала.