скачать книгу бесплатно
Могота. Роман в стихах
Владимир Берязев
Уникальный для современной поэзии труд, роман в стихах «Могота» Владимира Берязева, известного русского поэта конца ХХ и начала XXI века, лауреата множества премий, живущего в Новосибирске. Сочинение создано в период с 1996 по 2003 г.г. Книга содержит нецензурную брань.
Могота
Роман в стихах
Владимир Берязев
Автор портрета на обложке Сергей Меньшиков
© Владимир Берязев, 2021
ISBN 978-5-4485-3185-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Хождение в обитель отца Иоанна
Пространство тайги открывается со стометровой кручи левого берега обского во всём величии и необозримости. Вспоминается пустыня Белозерья, великая Пермь-Биармия, чудские, остяцко-самоедские незнаемые земли Севера, хладные реки, текущие в сторону ледовитого моря, а на фоне сурового мира сего вспоминается Кирилл Белозерский во главе целого духовного воинства русских святых, и далее явственно – затерянные в глухомани среди языческих стойбищ монастырские кельи, нетленные мощи монахов в дуплах исполинских сосен и кедров, сотни скитов по всему лицу полунощных стран, и молитвы, молитвы, молитвы, порождающие над обителями отшельников световые столпы, в сиянии и крепости своей подпирающие свод небесный.
* * *
Могоча. По-татарски – болото, яма, гиблое место.
Русский же человек эхом слышит здесь могучее и дикое начало.
Работа-а… забота-а… свобода-а… могота-а…
* * *
«Кирилл, выйди отсюда и иди в Белоозеро. Там я уготовала тебе место, где можешь спастись». Услышал будущий святой ночью, при чтении акафиста голос иконы Богоматери. Открыв окно, он вдруг узрел огненный столп на севере, куда призывала его Пресвятая Дева. Вдвоём с единомысленным братом, иноком Ферапонтом, преподобный из Симонова монастыря двинулся на север, в заволжскую страну, где, наконец, обрёл среди дремучих лесов дивной красоты озеро – то самое «зело красное место», которое указала ему Матерь Божия.
* * *
Это было в самом конце древне-русского мира, на закате XIV века, спустя несколько лет после победы на поле Куликовом.
Это было там – на безлюдных таёжных равнинах, которые покорились лишь подвижникам и молитвенникам и отныне стали называться Русским Севером. Более сотни святых, учеников и наследников великого печельника земли русской преподобного Сергия Радонежского на окраинах Руси своим служением утвердили дух братства и любви, ставший основой нового государства.
Казалось, дух этот навеки канул в чёрные воды революционного Стикса, в бездну гиперборейских каторжных тундр, в могочу… И трясина сомкнулась даже над памятью о подвигах предков.
Казалось бы…
* * *
Чья воля, какая неведомая сила отрывает нас от повседневной суеты псевдостоличного Новосибирска? И вот мы с художником Сергеем Меньшиковым оказываемся на пятьсот километров севернее – на обском крутояре перед Могочино.
Автомобиль, принёсший нас сюда, умолк.
Скоро подойдёт паром.
Пасмурно.
*
В двенадцати верстах ниже по течению Обь принимает в себя ещё одну великую сибирскую реку – Чулым. Почти от самого Абакана, с ледников южного Саяна берёт своё начало Чулым, пересекает всю Хакасию, огибает Кузнецкий алатау, сворачивает на восток от оранжевых пирамид отработанных шлаков Ачинской ГРЭС и долго-долго петляет по тайге и болотам Томского севера, прежде чем соединиться с материнским потоком всего Зауралья – владычицей Обью.
Рыбье царство.
На удочку в нижнем течении Чулыма рыбачат только старухи да дети.
Мужики из редких прибрежных деревень, когда выдаётся свободное время, заготавливают бочками стерлядь да кострюков, с усмешкой глядя как залётные горожане дрожат от азарта, таская из реки всякий прочий рыбий мусор.
За Могочино – тайга до самого Ледовитого моря.
Обь чем дальше, тем больше забирает влево, к западу, если плыть вниз, через двести вёрст будет Колпашево, столица сталинских лагерей с безвестной могилой Николая Клюева и мрачным Колпашевским яром, из которого в конце семидесятых река вымыла известковые мумии двух тысяч казнённых.
Рухнул берег. Замутились воды.
Накренилась на яру сосна.
Из могилы вышли на свободу
Преданные богом племена.
Тени ледникового распада,
Крестоносцы классовой борьбы
Потекли из глины, тлена, ада…
Немо и далёко вдоль Оби
Плыли трупы.
Прошлое поплыло
Кадрами загробных кинолент.
Милые, да здесь же не могила,
Здесь кошмара гиблый континент!
Тени страха вышли на свободу,
Всплыли, переполнили собой,
Возмутили память, и народу
Стыдно в тесноте береговой.
Что там грозно погребенье роет?
Что стремиться хлынуть напрямик?!
Волны века вымыли такое,
Что кренится русский материк.
Старые стихи времён распада империи. Они оживают на этом берегу, наполняясь голосами тех, кто принял здесь мученическую судьбу.
*
В четырё часах ходу на «Ракете» от Могочино вверх по Чулыму есть местечко, протока, которая с тридцатых годов носит название Колоберга.
Местные жители рассказывают, что место это испокон века было нежилое, дикое, никак не приспособленное для хозяйствования, это в лучшем случае – охотничьи угодья и то не во всякий год здесь можно добывать зверя.
Как-то в один из годов, в эпоху торжества колхозного строя, на берег безымянной тогда протоки вышел местный охотник, зная обычное безлюдье этого медвежьего угла, он нимало удивился, столкнувшись на берегу с диковинным существом – приземистым мужичком в рямках, в непонятной шапке, в нездешних чунях на босу ногу, грязным, заморенным и, к тому же, говорящем на каком-то странном диалекте.
– Ты откуда взялся здесь, братец? – поинтересовался изумлённый чалдон.
Мужичок что-то долго лопотал, прицокивая и шепелявя, охотник понял одно, что народу здесь много, что все они из Белоруссии, а последняя фраза бульбаша запомнилась и разошлась по окрестностям:
– Мы тут, коло берга…
*
Оказывается уже осенью, под конец навигации с баржи сгрузили на берег протоки две деревни несчастных белорусских крестьян, выселенных из своих родных хатёнок за какие-то антипролетарские грехи. Баржа ушла. А несколько сот человек с детьми, со скарбом, с полудохлой животиной осталась посреди тайги, ловя белыми от ужаса глазами, пух первых октябрьских снежинок.
Социалистические переселенцы успели зарыться в землянки.
Половина, а то и более из них, в зиму померли.
Оставшиеся выжили, выстроили дома, развели скот, очистили деляны под огороды, словом, создали крепкое поселение Колобергу, которое со временем даже стало считаться зажиточным.
Сейчас здесь вновь пусто.
Только заброшенные кладбища с бронзовыми складничками икон на подгнивших крестах.
Только кое-где сохранившиеся забитые крест-накрест дома.
Только непроходимые заросли калины, смородины и черёмухи на месте былых огородов.
Кто в городе. Кто вернулся на родные Беловежские равнины. Кто перевёз срубы в Молчаново или Колпашево.
Здесь останавливаются лишь редкие рыбаки потаскать стерлядь.
Но шумит ветер в вершинах сосен. Клонится тальник, распуская вдоль протоки свои плети.
– Мы тут, коло берга…
– Мы тут, коло берга…
* * *
Монастырь – духовная крепость.
Но, помимо всего, это ещё и крепость реальная.
Каменная, деревянная, подземная или пещерная.
Когда рассказывают о монастырях, часто упоминают о чудесах, свидетелями или участниками которых становятся сами иноки, послушники или паломники.
Чудеса чудесами, и, как говорила мне матушка Людмила, они происходят здесь, в Могочино, каждый день, но заметны не всякому, так мирроточение икон во множестве наших храмов фиксирует неодушевлённая видеоплёнка, но известно, что некоторым из человеческих существ не дано этого увидеть, даже когда они находятся в непосредственной близости от явленного чуда, даже когда все окружающие в голос утверждают обратное. Видимо, есть особо недостойные, не обладающие даже слабым духовным зрением.
Мне не довелось пока увидать мирроточение воочию.
Но самым чудесным для меня – светского грешного человека – было наблюдать то, каким невероятным, умонепостижимым образом на пустом месте, в обход всяких законов экономики, физики, строительной технологии, в обход чиновничьих установлений за неполных пять лет в центре села Могочино выросла та самая – реальная, каменная (точнее, шлаколитая) крепость монастырская. С кельями, с трапезной, со складами и с гаражами для автомобилей (которые тоже откуда-то взялись), наконец, с просторным кирпичным храмом, посвящённым хранителю монастыря святому чудотворцу Николаю Мирликийскому…
Как это возможно, при отсутствии всего, что только может отсутствовать для начала и непрерывного осуществления столь грандиозного строительства? Я этого постичь не могу, не дерзаю и объясняю только одним – чудо.
* * *
На дощатых, кое-как слепленных из подручного горбыля воротах монастырских прорезана щель, над ней кривая надпись «Для почты». Пообок, на шершавой и грубой, словно власяница подвижника, крепостной стене, и почтовый адрес – Советская, 15.
* * *
Свято-Никольский храм во дворе выложен безо всяких чертежей и проектов, без участия какого бы то ни было самого захудалого архитектора, я думаю и профессиональных строителей при его возведении участвовало полтора человека. Его своды и купола выведены на глазок, по примерному замыслу отца Иоанна, в той мере, в какой он смог донести его до своих сподвижников, бескорыстных работников и послушников, неисповедимыми путями пришедших сюда со всех концов России, а то и из более далёких уголков. В линиях и очертаниях храма присутствует некая наивная и детская кривизна, в силу чего, весь облик его вызывает ощущение зыбкости, бестелесности, кажется, будто всё строение перенесено сюда с одной из страниц древнерусской летописи. Меня с самого раннего возраста завораживало то, как изображались церкви на картинках в древних книгах. Я долго-долго разглядывал эти иллюстрации, не понимая – почему все эти храмы вместе с крепостями и другими строениями всё время кренятся, падают, рушатся, и в то же время нет ни одного изображения разрушенного храма…
В Могочине мне как бы открылось, что в неправильности геометрии и пренебрежении законами физики есть смысл, есть свои резоны. Цель простая – разом поставить под сомнение твою уверенность в себе, твоё рассудочное восприятие, твой рационализм и мирское знание. Через Никольский храм я вдруг увидел, как эта глубинная идея древних художников словно материализуется, находит для себя реальное воплощение в строительных формах. Храм и внутри и снаружи как бы слегка плывёт, приводя сознание в некое расторможенное состояние, возникает ощущение почти прозрачности этого мира… и в то же время перед нами настоящий храм, наполненный жизнью, старыми и новыми иконами, наполовину расписанный новосибирским художником Василием Дворцовым, здесь дённо и нощно служат службу, крестят, отпевают, венчают, ведут отделочные работы, тянут отопление, трудятся в трапезной и во всякий момент молятся, молятся вполне земные обыкновенные люди.
Необыкновенны они лишь своей верностью.
Всею душой, всем сердцем и, превыше того, всеми делами, всею жизнью своей они обращены к Богу, верны и преданы своему монастырю, своему настоятелю, своему храму.
*
– Веруешь? – Вопрошает приземистый, востроглазый, похожий на председателя колхоза образца шестидесятых годов отец Иоанн.
– Веруешь? – И вновь глядит на прибывших из под козырька старенькой болоньевой кепки. Так и стреляет своим строгим знающим взглядом.
– А коли веруешь, поедешь на выселки, отсюда двадцать пять верст, мы там мужской монастырь строим. Место красивое, но совсем дикое, комарьё и пауты попробуют твою веру на прочность, там у нас огородов поболе двадцати гектаров – свекла, морковь, капуста, огурцы, картошки много посажено. Две недельки на прополке потрудишься, таковое будет послушание, а потом, если до того времени не сбежишь, снова свидимся. Ещё раз поспрошаю, что да как. Если вера твоя не пошатнётся, останешься при монастыре, место определим по тому, какими дарованиями владеешь…
Через недельку другую новый послушник или послушница появляются на монастырском дворе чёрные, высушенные солнцем, с задубевшей от тысяч укусов кожей, но радостные и воодушевленные своим маленьким подвигом. И то сказать, для многих паломников это и есть настоящий подвиг, поскольку вся их прежняя жизнь была в ином измерении, строилась по иным законам, преследовала иные цели – благополучия, успеха, соперничества и власти одного над другим.
Всему этому надо научиться противостоять.
Способ один – братская любовь и верное служение.
* * *
Кольцо крепостных стен еще не замкнулось.
Работа идёт без остановок вот уже пять лет к ряду. Во внутреннем дворе высится целый террикон песка, шлака и галечника. За храмом – целый участок, где пятиметровыми штабелями соскладирован лес самой различной обработки от кругляка до половой рейки и профилей, здесь же – трубы, арматура, рубероид, кирпич…
– Не ворует местная алкашня?
– Первые год-два случалось, здорово подворовывали. Сейчас и на работу никого со стороны не нанимаем, и в самом Могочино отношение к монастырю сильно изменилось. Равнодушия и непонимания много, но уважать стали.
*
Духовно монастырь тоже ещё только формируется, ещё только намечаются его будущие окончательные формы, ещё не утвердилась во всей строгости традиция смиренного послушания и молитвенного делания. «Вы не послушники, вы – ослушники», – не устаёт повторять отец Иоанн десяткам и десяткам своих братьев во Христе. На самом деле, на момент нашего посещения, монахов, принявших постриг, в Могочине было только пятеро вместе с настоятелем, монахинь, правда, больше – одиннадцать. Но зато послушников, желающих пойти путём спасения и любви не только для своей бессмертной души, но чтобы молитвенным трудом просить о спасении всех православных, их число здесь доходило нередко до трёх сотен человек. Не все проходят испытание монастырским общежительным трудом. Некоторым послушникам монахи отказывают в длительном пребывании в общине. Это происходит тогда, когда не все мирские обязательства и долги перед детьми и близкими выполнены в должной мере. Или когда натура послушника по своему внутреннему строю не создана для монашеского служения. Или по причине неоднократного нарушения монастырского устава.
Талант монаха, молитвенника – столь же уникален и редок, как и всякий другой подлинный талант.
*
…В храме идёт служба.
