скачать книгу бесплатно
За зеркалом истин
Влада Евдокиева
Тридцатилетняя Дарья страдает тяжелым психическим расстройством. Внутри нее живет другая личность, полная ей противоположность. Пытаясь справиться с ситуацией, девушка обращается за помощью к опытному психиатру с очень неоднозначной репутацией. Он советует пациентке написать дневник о своей жизни, чтобы разобраться в причинах заболевания и понять, что делать дальше. Дарья погружается в воспоминания и заново переживает не только радостные, но и болезненные моменты, когда ей пришлось столкнуться с правдой о себе и своих близких. Как истина повлияет на героиню и сможет ли она исправить собственные ошибки? Возможно ли наяву встретиться с человеком, который однажды поселился в твоем теле и заставил взглянуть на мир иначе?
Влада Евдокиева
За зеркалом истин
Странно. Очень странно. Хотя стоит ли удивляться? За тридцать лет моей жизни уже столько всего произошло.
Я лежала в кровати, обессиленная, потерянная, и устало смотрела в темноту своей комнаты. Нынешняя ночь ничем не отличалась от предыдущих: та же бесформенная кофейная гуща. Те же сны: неприятные, а порой и жуткие. Еще бы знать, что они значат?
На столике справа от кровати стоит фотография мамы в овальной деревянной рамке. Ночь превратила ее, как и все вокруг, в сплошное темное пятно. Только память тьме не подвластна. Даже с закрытыми глазами я ясно помнила каждую черточку родного лица.
Из всех фотографий, хранившихся в семейном альбоме, я выбрала именно эту. Она привлекла мое внимание еще в детстве. На всех снимках мама выглядела почти одинаково: милый курносый нос, губы, приподнятые улыбкой, зрелая пшеница волос падает на плечи. А на этом фото она была другой. В чем же отличие? Думаю, в глазах. Да, так и есть, в глазах. Здесь они особенные. Тихие и теплые, как небо в ясную погоду.
Когда мама погибла, мне едва исполнилось шесть лет. И с тех пор ее фотография стоит на столике у моей кровати. Будучи девочкой, я каждый вечер укладывала снимок на подушку рядом с собой и засыпала. Так мне казалось, что мама рядом, а закрывая глаза, я слышала голос – она напевала мне колыбельную.
Спустя двадцать четыре года я снова чувствую себя той самой девочкой: маленькой, одинокой, ничего не понимающей. Да, я не стала исключением из миллионов тех женщин мира, которые, пытаясь понять причины своих проблем, регулярно смотрят в небо и задают один и тот же вопрос: за что? Почему небеса ополчились против меня и посылают одно несчастье за другим?
Не знаю, как остальным, но мне небеса отвечали. С помощью снов. Их я видела каждую ночь. Чаще всего это были кошмары. В видениях я попадала в какие-то ямы, пещеры, подвалы, встречала пауков, змей и прочую нечисть. Если подобные сны можно было как-то объяснить, то другой факт никакой логике не поддавался: я всегда просыпалась ровно в три часа ночи.
В некоторых культурах пробуждение в строго определенное время связывают с посланиями от предков. Якобы их можно получить именно в эти часы. Если это так, то как найти переводчика для расшифровки весточек?
Наука же твердит, что организм имеет особенные физиологические циклы и еще что ранние пробуждения сигнализируют о различных болезнях. Изучая список возможных недугов, я остановилась на гастроэзофагеальном рефлюксе и решила дальше не продолжать.
В общем, лучше бы я никого ни о чем не спрашивала, а мне бы ничего не отвечали. Наши языки все равно слишком разные и непонятные. Но теперь уже поздно: я так долго и настойчиво доставала небеса, что они решили так же долго и настойчиво мне отвечать.
Сегодня мне снилось ранее утро. Я выехала из города на новенькой, еще блестевшей от лака красной машине. В реальной жизни у меня не было прав, но во сне это совершенно не важно.
Пустынная трасса с гладким, будто отшлифованным асфальтом. Стриженая трава вдоль нее и деревья с одинаковой конической кроной. У дороги свободно гуляют животные. Их названий я не знаю, но они похожи на антилоп: такие же легкие, стройные и грациозные.
Я не подозреваю, что это сон, хотя вся картина происходящего говорит об этом. Ровный асфальт, конечно, существует наяву, но не такой. На моей родине в Кузбассе, траву за пределами города вообще не стригли, а гуляющие вдоль трассы антилопы – это нечто запредельное.
Итак, на горизонте, среди редкой голубизны неба, покрытого облачками-близнецами, всходит белое солнце. Серебристые лучи падают на землю мерцающим блеском и ослепляют меня. Пока я, прищурившись, пытаюсь разглядеть дорогу, перед машиной неожиданно, словно свалившись с неба, появляется стена. Огромная, каменная и полностью перекрывающая путь. Моя нога тут же потянулась к педали тормоза, но таковой на месте не оказалось. Я пытаюсь выйти из авто, но дверь заклинило, а расстояние до стены стремительно сокращается. Понимая, что столкновения не избежать, я крепче вцепляюсь в руль и зажмуриваю глаза, ожидая удара.
Время идет, но ничего не происходит. Ничего и близко похожего на аварию. Ни удара, ни толчка – ничего. Только легкое покачивание, как будто перед машиной возникла не твердая глыба, а трамплин в воду. Не понимая, что происходит, я открываю глаза и осматриваюсь. Вокруг каменный свод. Стены с выступающей вперед породой указывают на то, что я внутри пещеры. Прохладная влажность, смердящая сероводородом, подтверждает мою догадку.
Мне страшно. Но пугает вовсе не место, в котором я нахожусь. Полукруглое пространство пещеры оцеплено огромной паутиной, а моя машина, мерно покачиваясь, стоит в центре сплетенного членистоногими ковра. Я боюсь не только пошевелиться, но даже вздохнуть. Сижу неподвижным истуканом, продолжая удерживать руль.
Краем глаза я замечаю движение с правой стороны. Встреча с гигантским пауком ничего хорошего не сулила, но у меня нет выбора, и я решаюсь повернуть голову.
Кажется, повезло. Это всего лишь бабочка. Белая, маленькая, с графитными прожилками на потрепанных крыльях. Она неслышно трепыхалась в паутине, пытаясь вырваться из смертельного плена.
Но едва я только облегченно вздохнула, вернулась в прежнее положение, как у меня появился новый повод ужаснуться. Вместо своих рук я увидела крылья.
«Что это значит?» – не веря глазам, думаю я и опускаю взгляд чуть ниже. Там, на водительском кресле, под нитями паутины, извивается и мелко подрагивает червеобразный отросток, похожий на брюшко бабочки.
«Да что вообще здесь происходит?» – не понимаю я.
«Ты бабочка, ты бабочка! – слышу я голос в своей голове. – Ты в паутине! Спасайся, дергайся, кричи!»
«Нет, нет! – говорит другой голос. – Не делай резких движений, иначе еще больше запутаешься!»
Второй голос побеждает: я остаюсь неподвижной. Что теперь? Ждать, когда паук обнаружит меня? Представляя, как он впрыскивает в мое тело пищеварительные соки, после чего я становлюсь жидкой и хищное существо высасывает меня, становится совсем не по себе. Не очень-то легко взять себя в руки, когда над тобой висит угроза, а ты ничего не можешь сделать, кроме как разве что надеяться на чудо.
Наяву я давно поняла: то, что до других доходит быстро, до меня – медленно. Я могла годами смотреть в одну и ту же лужу и искренне верить, что это – кристально чистая вода. И только когда разозлившаяся на такую тупость жизнь тыкала меня в нее физиономией, я наконец-то понимала: о, да это ужасная, грязная и вонючая лужа! Во сне ничего не менялось. После всего, что я увидела, понимание пришло не сразу. Но все же пришло. «Какая бабочка? Глупость несусветная! С чего бы вдруг я превратилась в нее? Это же просто сон!»
Открыв глаза уже в реальности, я несколько секунд лежала без движения и всматривалась в темноту. Затем начала сгибать пальцы, сжимать их в кулаки. Руки – а вовсе не крылья, приснится же… Хм, бабочка… Никакая я не бабочка! Я в своей комнате, в своей кровати, вот и фотография мамы.
* * *
Включенный ночник прогнал темноту в дальний угол, и стены, согретые горчичной теплотой, обрели форму прямоугольника. В первую минуту пришла блаженная расслабленность – такую дарит родная обитель после утомительного и сложного путешествия. А во вторую я уже поворачивала к себе будильник и усмехалась: три минуты четвертого, кто бы сомневался. Не знаю, на что я надеялась, каждый раз делая одно и то же.
Было понятно, что заснуть теперь не получится. Я взбила подушку, поставила ее к изголовью кровати и бухнулась на нее спиной. Чем заняться в три часа ночи? Опять смотреть на обои? Там, на стене, порой разворачивалось что-то вроде представления. Только создавалось оно не посредством теней, отбрасываемых руками актера, а с помощью мозга, который, используя зрительное восприятие, рождал иллюзию, заставлял видеть то, чего нет. Если долго смотреть на трафаретные лилии, они начинают превращаться в лица людей или в забавные рожицы. Конечно, такое себе занятие, но все лучше, чем ничего.
Интересно, а есть ли шанс у городского жителя, не имеющего навыков выживания в диких условиях, заблудиться в тайге и благополучно оттуда выбраться без фактора везения и помощи спасателей? Думаю, есть. Тайга, какой бы девственной и дремучей она ни была, все-таки материальна. К тому же всегда можно вспомнить школьные знания и по мху определить, где север, а где юг. А еще можно забраться на высокое дерево и оглядеться. А если есть спички, то и развести костер. Можно идти вдоль реки, в конце концов. А что делать тому, кто потерялся в себе, в своем бессознательном?
Вот так мы и живем. Проявляем интерес к далеким звездам, но не изучаем вселенную, которая намного ближе, внутри нас. Интересуемся жизнью тех, кто не имеет к нам никакого отношения. Знаем, как выглядит и сколько стоит последний смартфон, но не знаем самого нужного: кто мы. Мы даже не понимаем, как помочь себе в минуты душевной боли. Так что же с нами не так?..
В последние два месяца я была как начинающий, неопытный эквилибрист, который балансирует не на канате, а по тонкой, невидимой грани между реальностью и сумасшествием. За это время открылось многое. Например, я узнала, что за препятствие мешает мне сохранить то самое равновесие. Им являлись мои собственные мысли. В какой-то момент закралось сомнение: а собственные ли они? Ведь эти мысли были такими непонятными, даже чужеродными и атаковали меня словно врага. Возможно ли, чтобы собственный мозг вел войну против самого себя, сея беспорядочность, страх и хаос? Думы проявлялись по большей части в ночные часы, словно дьявольское порождение темноты и бессонницы. Сколько психологических трюков я только не перепробовала, но отключать себя от негативного потока так и не удавалось. Если сейчас, в три часа ночи, не найти себе занятия, снова будет так же: голова заполнится невыносимым жужжанием сбившихся в единый рой мух. И вот тогда… тогда захочется кричать. Громко, истошно. Чтобы вытолкнуть из себя все наболевшее, надоевшее, не дающее спокойно жить и дышать. Но позволить такую «роскошь» в квартире, окруженной соседями, по понятным причинам нельзя.
Представление из рожиц быстро надоело, летящий рой уже был слышен, и я быстро поднялась с кровати. Собрала в пучок запутанные волосы и тихо, прислушиваясь к собственным шагам, вышла из комнаты. Дверь я нарочно не стала закрывать полностью: свет ночника хоть и тусклый, но в чернющем коридоре сориентироваться поможет.
Из родительской спальни доносилось мирное похрапывание отца и вторившее ему протяжным эхом сопение Карины. В коридоре у зала стало светлее: эту комнату освещал уличный фонарь у подъезда. Я прибавила шагу, пренебрегая правилами передвижения в ночное время, и запнулась о маленькую подушку, оказавшуюся под ногами. Если бы не ковер с длинным густым ворсом, заглушивший грохот падения моего тела, я перебудила бы весь дом. Уткнувшись носом в шерстяные волоски, первым делом я мысленно отправила пару нелицеприятных словечек в сторону Карины. Только она могла оставить на полу эту злосчастную подушку.
После смерти мамы папа долго не решался на второй брак. Он – один из тех редких мужчин, которым женская забота особо не требовалась: сам готовил, убирал в квартире, ухаживал за собой. Одним словом, его совсем не тяготили домашние хлопоты. И все же, спустя одиннадцать лет, отец женился. Ничего плохого в этом не было. Но в моей голове занозой застрял один вопрос: чем он руководствовался при выборе супруги?
В день знакомства с мачехой мы с папой повздорили. На тот момент это была самая крупная наша ссора, и хотя мы сохранили хорошие отношения, но то доверие и откровенные разговоры, что случались раньше, как-то ушли сами собой. Поэтому, по молчаливому согласию, мы никогда не обсуждали тему его выбора.
Отвечая на свой вопрос, я могла лишь предположить, что в папе остался нерастраченный потенциал отцовства. Им объяснялось его скоропалительное решение вступить в брак, принятое именно в тот период, когда я окончила школу и готовилась выпорхнуть из-под родительского крыла. Возможно, была и другая причина: папа думал сделать это раньше, но не хотел меня травмировать и ждал, пока я повзрослею. И все же я склонялась к первому варианту.
Кстати, мой язык ни разу не повернулся сказать «отец женился». К этой ситуации лучше подойдет слово «удочерил». Карина старше меня на семь лет, но пожелала навсегда остаться ребенком. Была ли это женская хитрость или просто природная инфантильность, неясно. Скорее всего, одно следовало из другого.
В силу последних событий мне пришлось вернуться к папе. Жить в одной квартире с мачехой оказалось поистине трудной задачей. Особенно меня злило ее притворство и показная несостоятельность во всем. Она никогда не убирала за собой и, мало того, часто специально устраивала бардак, зная, как я к этому отношусь.
Поднявшись с пола, я прислушалась. Кроме тиканья часов и собственного тяжелого дыхания (как будто перед падением я сделала несколько забегов по залу) никаких звуков слышно не было. У меня отлегло от сердца, я продолжила путь и наконец-то вышла туда, куда двигалась изначально, – на балкон.
Ночь сразу же обожгла холодом разгоряченное после сна тело. Запоздалый май разгорится ближе к обеду, а сейчас было градусов семь, не больше. Стоило захватить пальто, но протяжный скрип шкафа наверняка бы разбудил папу. Он охотно брался за стряпню, а посмотреть дверцы, издающие при открывании звук работающего трактора, руки у него все время не доходили.
Я присела, пошарила рукой за картонной коробкой с домашним хламом и достала припрятанные вчера сигареты. Затем поднялась, открыла окно и прикурила. Город спокойно спал, укрывшись ватным покрывалом облаков. На скате крыши соседнего дома очерчивался светлый круг луны, просматривающейся среди облаков. В центре его стояла антенна с рожками. Отбросив в сторону тонкий хвостик кабеля, она напоминала чертика. Мне на ум пришла повесть Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Для полноты картины не хватало лишь Вакулы, оседлавшего чертика-антенну.
Где-то на потолке послышалось прерывистое жужжание мухи, а вскоре появилась и она сама. Скатываясь по раме, насекомое билось о стекло, недовольно гудело, крутилось, выписывая пируэты, и наконец оказалось на подоконнике рядом с моим локтем.
– Привет! – мелко стуча зубами, прошептала я. – Тебе что, тоже одиноко? Давай знакомиться. Меня зовут Даша.
Я выпустила в окно клубок дыма и продолжила:
– Еще совсем недавно я была обычным человеком, а два месяца назад стала необычным. Только вот совсем не в положительном смысле этого слова. Представляешь, муха, моя уникальность в ненормальности. Да, да, я не шучу. Перед тобой психически нездоровый человек со сложно именуемым диагнозом – диссоциативное расстройство идентичности, а если проще – расщепление личности. Теперь из Даши я могу превращаться совершенно в другого человека. Единственный плюс: приходящая личность всего одна. Надеюсь, так и будет дальше. Тем не менее это все еще за гранью моего понимания, – я пожала плечами. – Как такое возможно? Почему так происходит? Да и вообще, не слишком ли жестокий приговор для молодой женщины?
Я потушила сигарету.
– А как ты думаешь, муха, справедливость существует на планете Земля?.. Молчишь. Вот и я не знаю. Никто не знает.
Ночная темнота неспешно отступала, на горизонте показалась седая прядь рассвета. К семи часам он подкрасится синевой, а к девяти засветит ярким солнышком и согреет остывшую за ночь землю. Только я, как отколовшийся и закатившийся под навес кусок льда, так и останусь в тени.
Запрокинув голову, я посмотрела в безграничную, все еще темную глубину неба.
– Эй, вы! Кто-нибудь мне ответит? Справедливость существует или нет? Поймите вы, мне действительно важно знать хоть что-то. Только хватит, пожалуйста, отвечать мне ночными страшилками! Качните, что ли, уже ветром балконную раму. И вам нетрудно, и мне понятно – да или нет? Всего один порыв… Ну пожалуйста!
Минуты две, я смотрела на раму, затем обреченно вздохнула и опустила голову.
– Понимаю, глупо. Еще бы. Вас не интересуют одинокие больные души, к тому же разговаривающие с мухами.
* * *
Я вернулась в комнату и залезла под уже остывшее одеяло. Уличный воздух окончательно прогнал из меня остатки сонливости. На часах начало шестого, до того, как все проснутся, остается два часа. Так чем же все-таки заняться? Ах да, вот же! Я поднялась и подошла к книжной полке. Поверх ряда книг лежал недавно выписанный мной том работ известного психиатра Карла Густава Юнга. Я взяла его и снова юркнула под одеяло.
Все мои попытки самостоятельно разобраться в хитросплетенной работе человеческого мозга стояли на месте. Противоречивая информация о психических расстройствах из интернета запутывала еще больше, и в конце концов я решила обратиться к основоположнику аналитической психологии. Несмотря на то, что Юнг являлся последователем Фрейда, которого называли сумасшедшим извращенцем, он все же шел своим путем. Да и мое отношение к Фрейду было не таким однозначным. Перечитывая знаменитые цитаты основателя психоанализа, я как никогда прежде ощутила неизмеримую глубину его разума. Что касается «сумасшедшего извращенца», он обозначил критикующей его публике понятный ответ: «Каждый нормальный человек на самом деле нормален лишь отчасти».
Не буду скрывать, эта цитата приобрела для меня совершенно другой, особенный, почти сакральный смысл. Когда сходятся время и обстоятельства, не упавшие до этого в душу фразы ложатся там плавно, глубоко и навсегда, открыв нам иную, разумную суть. По крайней мере, теперь я чувствовала себя не одиноким куском льда, а куском среди кусков.
Когда-то бабуля, желая в чем-либо поддержать меня, говорила: «Выхода нет только из могилы». Эта мудрость, включающая в себя личный опыт и опыт предыдущих поколений, по сути, мало чем отличалась от научного психоанализа. А в минуты отчаянья так и вообще помогала даже больше.
– Главное, не сдаваться, – повторяла я себе каждое утро, лишь только открывала глаза.
Главное, заполнить пустоту. Если уж не смыслом, то хотя бы задачами, пусть даже самыми обычными, пустяковыми. Иначе пустота заполнится мусором, а он вовсе не так безобиден, как мы привыкли считать, – теперь я точно знаю. Энергия ненужности враждебна, что вполне объяснимо. Как мы относимся к мусору, так и он к нам. Но и это еще не все. На полях, забитых мусором, отлично прорастают семена ненависти.
Последние дни, упрямо стиснув зубы, я начинала с зарядки. Затем протирала несуществующую пыль в и без того сверкающей квартире, садилась за компьютер или книгу и погружалась в чтение. И пусть эти поставленные на день задачи были ничтожно просты, они спасительной метлой избавляли меня от мусора, а вместе с ним и ненависти ко всему миру.
* * *
Когда постучали в дверь, я дочитывала главу романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». Первый раз я прочитала его в шестнадцать лет, затем в двадцать, и вот решила перечитать снова. Работы Юнга в рассветные часы оказались слишком сложны и утомительны. Уже на четвертой странице я поняла, что ничего не поняла. Мой бедный мозг, перегруженный психологией, начал протестовать.
В комнату вошел папа в длинном сером халате с белыми полосками. В вытянутой руке он торжественно держал большую кружку с надписью «Люблю своего котенка» – подарок Карины на его день рождения. Вот так, совсем неожиданно для меня, солидный и уверенный в себе мужчина превратился в маленького пушистенького котеночка.
Его черные, как воронье крыло, волосы заметно разбавила седина. Скулы и подбородок покрывала жесткая щетина. Неухоженный вид родителя вызвал во мне смешанные чувства жалости и протеста. Его открытая забота о душевнобольной дочери отталкивала меня от него все дальше и дальше.
– Когда проснулась? – как всегда деловито осведомился он.
– Только что, – солгала я, умолчав о бессонной ночи и уж тем более о надоедливых кошмарах.
Папа отдал мне заполненный до краев сосуд с мутным, зеленоватым варевом и прошел к окну. В нос ударил резкий запах прошлогоднего, перепревшего сена.
– Что это? – брезгливо сморщив нос, спросила я.
– Мед, мята, ромашка и что-то там еще. Пей и не вредничай, – бросил он через плечо, раздвигая плотные портьеры.
Утро брызнуло ярким залпом света и ослепило меня.
– Ну вот, так-то лучше! Сидишь в своей норе как крот. Подойди ко мне, посмотри, какая погода!
Я отставила кружку в сторону, неохотно поднялась, подошла к окну и встала рядом с отцом. Весеннее утро и правда светилось яркими цветами. Чистая голубизна неба, свежая зелень травы с желтыми шапочками махровых одуванчиков, распустившаяся листва на деревьях. Даже через оконное стекло чувствовался аромат весны.
Мое внимание привлекла длинноногая девочка-подросток. Она с ранцем за плечами медленно брела по тропинке и плавно выводила рукой в воздухе что-то похожее на ноты. Я невольно улыбнулась и посмотрела на отца:
– Кажется, она пишет воздушную музыку, – сказала я.
Настороженный взгляд папы скользнул острой бритвой по моей щеке. Я тут же прикусила нижнюю губу. «Дура! Каждый раз одно и то же. Сперва думай, потом говори. Вначале стоило обратить его внимание на девочку, а уже потом размышлять вслух».
Это началось после того, как я заболела. Его бурная реакция была понятна, но постоянный контроль над каждым произнесенным мной словом все равно вызывал раздражение. «К своей супруге он более снисходителен, – думала я, в порыве эмоционального негодования переключившись на неприятный для себя объект. – Его совсем не беспокоит бред, выскакивающий тоннами из ее головы. Он либо его не замечает, либо просто отмахивается».
Я и часа не могла спокойно находиться рядом с Кариной. Именно по этой причине каждый вечер я уклонялась от предложения папы посмотреть с ними фильм, вместо того чтобы сидеть одной в комнате. Карина или комментировала вслух и так понятное для всех действие, или задавала глупые вопросы вроде «А зачем он туда пошел?», «А почему она решила, что он убийца?». Папа без всякой толики раздражения мелко все разжевывал и перекладывал ей в рот. Иногда мне казалось, что сознание его подверглось необъяснимому, гипнотическому воздействию этой женщины. Яркие впечатления от солнечного утра по понятным причинам быстро испарились. Девочка скрылась за углом дома, и чтобы не пускаться в надоевшие объяснения, я решила сменить тему.
– Ты купил билеты в театр?
– Нет еще. Хотел прояснить количество. Ты уверена насчет Вадима? Почему не позвонишь ему и не скажешь, что все позади? Он же твой муж, Даша, он переживает!
«Как же я устала! Папа решил заново прокрутить старую пластинку. Можно ли объяснить то, чего объяснить нельзя? Он все равно не поверит. Да и расстраивать его лишний раз совсем не хочется. Правда бывает разная, иная может и убить, так что подавать ее лучше дозированно, как яд, постепенно приучая организм к действию, это я хорошо усвоила».
– Просто я не уверена, что все позади, так зачем давать пустую надежду? – сказала я вслух. – А по поводу переживает – большой вопрос.
– Мне кажется или ты правда перегибаешь палку?
– Все наблюдатели чужих отношений именно так и говорят, а вот непосредственные их участники считают свои действия невероятно мягкими, – ответила я и отвернулась от окна в комнату.
– Даш, а может, уже хватит лечить меня своими психологическими штучками? – дернул он плечом. – Как отец я не могу понять ваших отношений. Сейчас как никогда вы должны быть вместе!
– Согласна, папуль, но есть некоторые обстоятельства. Давай просто закроем тему.
Обычно после наших перепалок по поводу Вадима он сразу уходил, но сегодня изменил своей традиции. Мне показалось, папа хочет о чем-то поговорить. Но почему он медлит?
– Дашка, а как ты смотришь на утреннюю прогулку? – нерешительно предложил мне родитель.
– Нет, па, извини, – виновато покачала я головой.
Стоило мне показаться за пределами квартиры, как в мою сторону тут же направлялись любопытные взгляды соседей. В такие моменты я чувствовала себя диковиной зверушкой на арене цирка. Возможно, заблеяв овечкой или захрюкав свинкой, я смогла бы удовлетворить их ожидания, но, увы, после непродолжительного осмотра они, разочарованно опустив головы, проходили дальше, а я оставалась переживать и грустить из-за того, что сорвала представление. Это, конечно же, шутка. На самом деле мне хотелось убежать как можно быстрее и больше никогда не появляться на глазах у этих людей.
Отец разочарованно махнул рукой и, шаркая тапками по полу, подошел к моей кровати. Присел на самый краешек, положил на колени подушку и начал тщательно утюжить ее ладонью.
«Неужели решился?» – нервно переминаясь с ноги на ногу, думала я, пытаясь поймать взгляд, изредка поднимающийся от подушки и смотрящий мимо меня.
Когда наши глаза наконец встретились, отец заговорил. Говорил он быстро, словно боялся, что я не дослушаю.
– Доченька, думаю, ты поймешь меня правильно. Самостоятельно мы не справимся, ты и сама знаешь. Если хочешь, поедем в Москву. Или в Германию… Не знаю… Мы все продадим, у нас будут деньги, не переживай.
В безнадежном тумане его зрачков читалось сомнение и даже стыдливость. Но не было и маленькой искорки надежды.
– Почему ты тогда отказался от моей госпитализации? – спросила я тотчас окаменевшим голосом.
