И полон мир чудес. Повести и рассказы

скачать книгу бесплатно


Вскрыв пакет, я обнаружила внутри стандартный конверт, который мне показался знакомым. Ну, конечно же, это тот самый, с завещанием, который просил не так давно принять на хранение Климов. В конверте лежал электронный диск и записка, в которой Владимир просил меня лично передать все это в университет на кафедру, где работал в студенческие годы. И ни слова о своей жизни, если жив, конечно.

Я выполнила просьбу необычного ученого. Весной, проезжая по той кривой дороге, что привела меня когда-то к восстановленному храму, я не удержалась и решила вновь побывать на величавом холме. На этот раз при свете дня первое, что бросилось в глаза, это полное отсутствие сияния церковных куполов.

Двери собора были приоткрыты. Когда я зашла туда, никто не обратил на меня внимания. Несколько женщин, закутанных в темные платки так, что невозможно было определить их возраст, не спеша расставляли вазы с цветами по центральному залу. В дальнем углу, за которым, как помнилось, находился вход в зеркальный коридор, никого не оказалось. Я медленно направилась туда, намереваясь незаметно заглянуть внутрь, но неожиданно уперлась в глухую стену. Только сейчас, оглядевшись, я почувствовала, что изменилась вся геометрия внутреннего помещения церкви – стены будто раздались в стороны, а потолок стал ниже. Не было и того лучезарного сияния, что заманило меня в это место два года назад.

Покидая собор, я не удержалась и спросила одну из женщин, что случилось с отцом Владимиром, и почему нет теперь прежнего света на холме. Пожилая прихожанка не стала откровенничать со мной, просто ответила, что, значит, пришло его время, вот и перешел человек в иной мир, одно жаль, и небесный свет с собой унес. В ту ночь, когда умер Владимир, даже гора скорбела так, что стены храма содрогались от горя. Прихожане боялись, что останутся без собора, но стены выдержали, хотя свет божественный исчез.

Я не стала более расспрашивать местное население. Мне и так стало все понятно. Скорее всего, предчувствуя близкую кончину, Климов уничтожил все свои научные изыскания, раздавив стенами центрального зала зеркальный коридор, и замуровав таким образом свой кабинет. Из четырех пристроек я нашла только одну комнатку, ту самую, в которую привел меня тогда Климов. В ней продавали нехитрые церковные принадлежности, но никакой дверцы, выходящей внутрь собора, там не оказалось. Глухая стена в том месте была сплошь заставлена полками с церковными книгами.

На склоне недалеко от памятной калитки я приметила небольшое захоронение. Еще не дойдя до оградки, я догадалась, кто там был погребен. Судя по дате на табличке, прикрепленной к простому деревянному кресту, тогда ночью на Рождественской неделе во сне со мной прощался Вовка Климов на девятый день своего небытия. Что он передал своему университету, какие тайны науки открыл, меня не интересовало. Неординарного человека не было больше в живых – кончилась Сказка Вовки Климова. А моя кривая вернула меня на прямую дорогу, к счастью ли, к сожалению? Не знаю…

Возвращение

В зимнюю сессию, когда сильные морозы, это даже хорошо, просто замечательно. Сидишь себе, а еще лучше лежишь себе на диване под мягким пледом и спокойно готовишься к очередному экзамену. Никто тебя не тревожит, не зовет никуда. И никаких соблазнов куда-либо пойти, а куда тут пойдешь в тридцатиградусный мороз, да еще с ветром. Но вот экзамены позади и ура! Свобода! Первая сессия первого курса успешно завершена – сейчас только и разгуляться. Но, нет же! По закону подлости морозы не только не прекращаются, а еще больше усиливаются, вдобавок начинаются сильные снегопады с обжигающим ветром и заносами на дорогах так, что о поездке за город покататься на лыжах нечего и думать. Вот и остается только опять лежать на диване с книжкой. Но читать много не могу – глаза быстро устают, по этой же причине не смотрю долго телевизор.

Карие глазки на бледном лике были моим слабым местом с третьего класса. Надо признать, что слабым в моем теле стало все с тех пор, как переболела я в детстве какой-то сильно опасной болезнью. К тому же сразу после этого еще и аппендицит вырезали, оставив на животе очень неприглядный шрам, поскольку и аппендикс-то у меня оказался непростым – чтобы до него добраться хирургу пришлось основательно покопаться в моих внутренностях. К досадному удивлению организм мой после всех этих напастей стал вдруг сильно набирать вес, и к старшим классам я уже пребывала довольно полной девочкой. Но странное дело – никакого неудобства от этого я не испытывала. Сверстники меня не дразнили, не задевали, напротив, я точно знала, что относились они ко мне вполне дружески. Училась я всегда очень хорошо, несмотря на частые отсидки дома по причине очередной прилипшей ко мне болячки. Я всегда первой решала заумные задачки нашей математички, и никогда не отказывала ребятам списывать свои решения. Возможно, на доброе отношение ко мне сказывался и статус моего отца, который в то время занимал пост главного инженера крупного завода, а мамочка в свою очередь активно помогала в организации всевозможных школьных мероприятий.

Собственную персону хорошо помню только с семи лет, с того памятного дня, когда впервые притопала в школу первоклашкой. Собственно необычные слова встретившей нас учительницы и обратили тогда мое внимание на самое себя.

– Ой, да какая ж ты беленькая, как зимний зайчик, – воскликнула она, изумленно глядя на меня.

И действительно, на фоне остальных ребят я смотрелась, как заяц-беляк – вся в белых бантах в волосах цвета хорошо отбеленного льна, и кожа у меня оказалась очень светлой, и ресницы, и брови, только глаза, как ни странно, оставались темными – карими. Позднее, узнав, что дети обычно бывают похожими хоть на кого-то из своих родных, я стала приставать к родителям – а на кого же похожа я? Отец мой выглядел очень рослым темноволосым, смуглым мужчиной, а мамочка, хотя и подкрашивалась постоянно в золотистую блондинку, но от природы тоже была довольно смуглой шатенкой. И только глаза у моих родителей были такими же, как у меня – темно-карими.

Надо сказать, что из-за моего слабого здоровья в детстве, маме пришлось оставить научную работу в университете на кафедре экономики. С тех пор она так привыкла не обременять себя каждодневными походами на службу, что сейчас и представить не могла – как это можно существовать иначе – без регулярных посещений своего любимого дамского клуба, спортивного бассейна, косметических кабинетов и разных магазинов и магазинчиков. Папочку моего подобный расклад вполне устраивал – наши финансы давно позволяли вести семье безбедный образ жизни. Зато благодаря тому, что хозяйке не надо было каждый будний день спешить на работу, дома у нас всегда было сытно, тепло и уютно.

Справедливости ради необходимо отметить – несмотря на то, что мамочка нигде не работала, свою профессиональную квалификацию от домашнего сидения она отнюдь не потеряла. Более того, поскольку ее всегда привлекала такая дисциплина, как экономика, она старалась, как сама говорила, держать руку на пульсе развития нашей страны (или упадка – это с какой стороны обозревать). Новейшие материалы по интересующей тематике ей поставляли многочисленные друзья. А друзей она имела много из разных кругов и направлений быстро меняющегося общества. Позже появился еще один сильный источник информации – незаменимый Интернет. Собственно благодаря эрудированной супруге отец не только не потерял свои сбережения, когда в стране произошел пресловутый денежный обвал, и многие люди лишились всего, что смогли честно заработать в своей советской жизни, но и успешно приумножил их в дальнейшем, что позволяло нам теперь жить вполне обеспеченно.

Особых школьных подруг у меня так и не осталось. Девчонкам постоянно хотелось куда-то бежать играть, а с класса восьмого во всю прыть начались гонки за внимание мальчишек, танцы и походы за город. Мне конечно за ними было не угнаться, да я и не очень старалась. Слишком хорошо помнила, чем закончились для меня волейбольные прыжки на школьном дворе, когда, не выдержав статуса одинокого зрителя, решила тоже побегать за мячиком. После этого физкультурного порыва лежание в больнице под капельницей в яркие майские дни окончательно отбило у меня охоту пробовать себя в так называемых подвижных играх.

Но имелся у меня один преданный дружок – Валька Попов. Жили Поповы в соседнем доме, и мы учились с парнем в одной школе вместе с первого класса. Казалось, он один только не замечал, что я шире своих сверстниц как минимум в два раза. Что я не бежала, когда нужно убегать – и вся промокала под проливным дождем, не прыгала, когда нужно перепрыгивать – и шлепала прямо по луже, и не козлила на одной ножке от радости, когда надо восторгаться – а просто смеялась от всей души, но стоя на месте.

От рождения у меня было отличное зрение и в первом классе, как примерную спокойную девочку, меня посадили на последнюю парту с самым высоким и непоседливым мальчишкой Пашкой Любимовым. Был Пашка выше всех на голову, и когда мамочка покупала одноклассникам одинаковые майки для занятий по физкультуре – ему приходилось брать на два размера больше. Поначалу парень доставал меня своим поведением, постоянно пытаясь разложиться на парте так, что мне некуда было девать свои локти. Но я стойко не реагировала на все его хулиганские выходки, и тогда он переключался на соседние парты.

А после болезни зрение мое резко ухудшилось, пришлось надеть очки, и меня пересадили на вторую парту. В то время своими габаритами я уже занимала больше половины школьного стола, и в соседи мне определили самого тщедушного паренька Вальку Попова. С тех пор и началась наша дружба. В дальнейшем у нас с ним сложился удачный тандем в освоении школьной программы. У Вальки были большие нелады с математикой. Он благодарно принимал мою помощь в решении задачек, причем мои объяснения заумных теорем ему почему-то казались намного понятнее, чем в изложении нашей гениальной математички – заслуженного учителя чего-то там.

Мне же, в свою очередь, из всех предметов не покорялся только один – английский язык. Не знаю, почему он давался мне с большим трудом – то ли из-за длительных пропусков занятий по болезни, то ли отсутствием в нем строгих закономерностей, которые меня так привлекали в точных дисциплинах. Валька же, напротив, схватывал иностранный язык на лету, прекрасно разбираясь не только в грамматике, но и без особого труда осваивая разговорную речь. И уже в старших классах обычно урок английского у нас начинался с беглого Валькиного доклада преподавателю о местной классной жизни. Англичанка испытывала особенное удовольствие от его грамотной речи и, забываясь, могла так проговорить с любимым учеником пол-урока. Мы, довольные тем, что на нас, простых смертных, останется тем меньше времени, чем дольше они пообщаются, старались сидеть тихо, делая умные выражения на мордах, будто с пониманием внемлем их разговору.

Валька настолько вошел во вкус изучения иностранных языков, что дополнительно стал посещать занятия по немецкому языку и к концу школы успешно освоил и его. Именно благодаря натаскиванию талантливым дружком, я все-таки осилила школьную программу по английскому, надеясь, что в выбранном ВУЗ`е не будет особых к нему требований. Попов же конечно выбрал факультет иняза, где решил изучать сразу несколько европейских языков.

С Валькой мы близко сдружились только когда оказались за одной партой. До этого я дружила со всеми одинаково, как это бывает в раннем детстве – все туда и ты туда, все так играют и ты так же. Но после болезни, набрав лишний вес и потеряв прежнюю маневренность, я уже не могла поддерживать ребячьи затеи и осталась бы одна – одинешенька в своем медленном передвижении по школьным дорожкам, если бы не Валька. Казалось, он совсем не замечал моей полноты, во всяком случае, я никогда не ощущала своей неповоротливости, если рядом находился он. Дружок обычно умудрялся так подстраиваться под мой шаг, что мне всегда было легко шагать рядом с ним.

Не знаю, почему мама не очень одобряла нашей дружбы, хотя и не препятствовала ей – просто игнорировала присутствие в моей жизни Вальки Попова. Но при этом, несмотря на такое настороженное отношение к однокласснику, она охотно отпускала меня на разные мероприятия только в том случае, если дружок меня сопровождал. И я понимала, что все-таки она ему доверяла – меня доверяла. К тому же к концу школы Попов из хиленького паренька превратился в высоченного широкоплечего парня, на которого мало кто осмелился бы полезть с кулаками.

В школьные каникулы мы, как правило, вместе с Валькой ездили в детские лагеря, причем для меня отец обычно доставал путевку в оздоровительную смену, а мамочка умудрялась туда пропихнуть и Попова. В старших классах парень выглядел уже таким атлетом, что вряд ли ей удалось бы пристроить его вместе со мной. Но и тогда мама все-таки нашла выход и стала оформлять Вальку в лагерь инструктором по физкультуре, только чтобы не оставлять меня без присмотра, а тому за это еще и деньги платили.

Оба мы сейчас учились на первых курсах. Сессии наши закончились почти одновременно, и можно было, наконец, расслабиться, но никаких особых планов на каникулы не намечалось. Прогноз погоды оставался нерадостным – сплошные крепкие морозы. И все равно, несмотря на жуткий холод, Вальке сегодня не сиделось дома, но вместо того, чтобы зайти, он кидался снежками в окно моей комнаты. Попов редко заходил к нам домой, особенно с тех пор, как мы закончили школу. Я поначалу недоумевала – какая кошка пробежала между ним и мамочкой, а спросить об этом напрямую так и не решалась. Но факт оставался налицо – Валька никогда не заходил за мной, если мама была дома – а дома, особенно зимой, она находилась почти всегда. И если Валька звонил по телефону, мама жестом подзывала меня к аппарату, предпочитая не называть парня по имени.

Иногда, чтобы укрыться от ливня или отогреться с мороза, тайно от родителей я заходила к Поповым. В квартире у них неизменно было чисто прибрано, все разложено по полочкам, не в пример нашему дому, где обычно по всем комнатам валялись журналы, тряпки и разные безделушки, которые и выбросить жалко и куда пристроить не знаешь. Но именно такой богемный беспорядок придавал, на мой взгляд, нашему жилищу какой-то особый уют – среди родных стен мне всегда было спокойно, я чувствовала себя здесь защищенной от всех напастей и невзгод.

А в доме Вальки строгая прибранность непроизвольно вызывала у меня ощущение холода и беспокойства. Попов – старший работал инженером-технологом на том же заводе, что и мой отец, но я никогда не видела их вместе и долгое время считала, что они даже не знакомы. Валькина мама торговала в местном магазинчике в хлебном отделе и вот ее-то моя мамочка обязательно должна была знать, хотя бы по встречам на родительских собраниях в школе. Но странное дело и с ней мои родители никогда не здоровались, как будто и не были знакомы или делали вид, что не знают друг друга. Поначалу я решила, что в случае с Поповыми родители проявляли некий снобизм, тем более что отец Вальки часто возвращался домой под градусом, а папочка мой терпеть не мог выпивох.

Позже я узнала, что пить Попов начал после гибели старшего сына. Много лет назад у Вальки трагически погиб братик, когда возвращался из школы. В то время мальчик учился в первом классе, а Вальке было всего два года, и он, конечно, ничего такого не помнил. И только недавно узнал об этом совершенно случайно из нечаянно подслушанного разговора соседок, когда те судачили о непотребном виде проходившего мимо них Попова – старшего. Одна из женщин строго осуждала, а другая, напротив, сочувствовала, поясняя, что трудно смириться с гибелью собственного ребенка. Как произошло несчастье, Валька так и не узнал – никак не мог набраться храбрости и расспросить родителей, но зато с тех пор многое в их отношениях между собой ему стало более понятным, и в какой-то степени объясняло то, почему в их доме невыносимо тускло и уныло.

Однажды Валька мне даже показал фото своего погибшего брата. В книжном шкафу во втором ряду у самой стенки он как-то обнаружил старый фотоальбом. Там и нашел семейную фотографию, где рядом с его родителями стоял маленький мальчик, а самого Вальку по причине грудного возраста мать держала на руках. В этом же альбоме мы разыскали еще одно фото – где мальчик стоял вместе с такой же маленькой девочкой возле новогодней елки. Было жутко думать о гибели ребенка, и мы старались больше об этом не вспоминать.

Я знала, что снежки будут бомбардировать мое окно до тех пор, пока не выйду на улицу. С трудом отрываясь от теплого дивана, я оделась потеплее и, похожая на Вини Пуха – альбиноса, вывалилась во двор. Вальке как всегда и мороз нипочем. В курточке, в которой бегал с поздней осени до ранней весны, и вязаной шапочке, он козлил вокруг сугроба, готовясь залепить новый снежок в мое окно, но, заметив меня, послал снежный комок в мою сторону. Я даже не попыталась увернуться – знала, что бойкий знак приветствия попадет куда угодно только не в меня. Вот и на этот раз снежок плюхнулся точно возле моих ног. Раскрасневшийся на морозе дружок тут же радостно огласил обширную программу нашего совместного времяпровождения на ближайшую неделю каникул. Сегодня мы должны были отправиться на просмотр нового фильма на английском языке.

Это постоянное увлечение Вальки – таскаться на просмотры не дублированных иностранных фильмов. Ему конечно удовольствие, он-то все разумел, да еще взял моду допрашивать меня после сеанса, что я там поняла. Попов считал, что нет лучшего способа в освоении иностранной речи, чем просмотр таких фильмов, раз уж мы не можем регулярно посещать зарубежные страны. Ну, конечно, последний аргумент меня убеждал больше всего. Можно подумать, что нерегулярное посещение этих стран не было для него проблемой, просто он полагал этого не вполне достаточным. Я тогда долго смеялась над его неоспоримым доводом, но согласилась ходить на просмотры только фильмов на английском языке, сам же Валька умудрялся смотреть все подряд. Забегая вперед, скажу, что по окончании университета мой друг знал в совершенстве пять основных европейских языков и уже неплохо этим зарабатывал. Но наша взрослая жизнь была далеко впереди, и рассказываю я сейчас историю совсем о другом.