Истекая кровью

Элиз Вюрм

Истекая кровью

Глава 1

«Поцелуй был такой глубины и силы,

что мёртвых пронзил во мраке могилы.

Поцелуй возвратился, горяч и глубок,

в губы живых лихорадил и влёк.

Поцелуй был слишком велик для губ,

он чувствовал это, вонзаясь вглубь.

Тот поцелуй, который привык

выкапывать мёртвых и сеять живых»

Я посмотрела на него по-другому. Когда пришла, посмотрела.

Значит, мы не чужие.

Он подходил, тяжело опираясь на трость, смотря глазами-безднами, надвигался.

Ширли Хорн пела в доме «You're Nearer»:

Ты ближе, чем моя голова к подушке,

Ближе, чем ветер к иве,

Дороже, чем дождь для земли внизу,

Драгоценен, как солнце, для того, что растёт

– Здравствуйте, мадам!

Голос другой, звучит по-другому – жадно, жаден до встречи.

Меня это поразило.

Я тоже это чувствую, – жажду быть с ним, рядом с ним, и говорить – эту сладость сходства, общности!

– Здравствуйте!

Подошёл. Стал рядом. Напряжён. Сосредоточен. В глубине глаз – тепло радости.

Он, правда, рад меня видеть.

– Как ваши дела, Мюзетт?!

– Хорошо. А ваши, Тамал?!

Тамал Тапас изменился в лице.

– Вы назвали меня по имени!

– Не надо?

– Надо. Это похоже на глоток воздуха.

– Почему?

– Я забыл, как дышать с тех пор, как стал инвалидом.

– Вы инвалид?! Я не заметила!

Усмешка на его губах, бурная, страшная – и нежная.

– А что вы заметили, Мюзетт?!

– Вы красивый, и с вами интересно.

– Потому, что красивый?!

– Потому, что интересно!

Он посмотрел мне в глаза, яростно, страстно – и вновь та его нежность.

Выпалил как на исповеди:

– Это вы красивы!

Я улыбнулась как маленькая девочка.

– Правда? Я сегодня красивая?!

– Всегда. Вы всегда красивы, Мюзетт!

– Почему?

Он тоже улыбнулся, мужчина по имени Тамал.

– Вы же муза!

– Ах!

Засмеялся, довольный, расслабился, посмотрел с мягкой симпатией.

– Я заварил ваш чай!

– Он теперь мой?

– Если хотите…

– Хочу!

Симпатия стала острее – он не сводил с меня глаз так, словно боялся потерять из виду.

– Сын ждал вас.

– Мы виделись в школе.

– Ему трудно там, да?

Тамал не спрашивал.

– У него есть его злые крылья…

– «Злые»?

– Ваша любовь.

– Моя любовь злая?!

– Она жаждет быть вечной!

Спросил, став спиной, колдуя над заварочным чайником:

– Расскажите о себе. Что вы делали? Почему не приходили к нам?

Как сдержанно звучит его голос.

– Читала. – Потерялась я.

– Что? Что вы читали, Мюзетт?!

Посмотрел на меня, обернулся.

– «Рассказ служанки».

Не удивился.

– Вы говорили, что любите антиутопии – я помню!

– Вы изучили «Слезу Азазеля»? – Смущённо спросила я.

– Нет.

Покачал головой.

– Почему? – Тихо спросила я.

– Воюет со мной!

Недоумение. Изумление. Волнение.

А потом:

– Знаете, как воюют книги?!

Я удивилась.

– Как?!

– Молчат.

Он справился с чайником, подошёл к столу, ко мне и к розе одиноко стоящей в высокой вазе с узким горлом.

– Почему роза одна? – Спросила я, подняв голову, и посмотрев на него.

– Красота одинока, вы не знали?

– Это обязательно?

– Что?

– Быть одинокой!

Он удивился.

– Так легче.

Заглянул мне в глаза.

– Разве, нет?

Я печально улыбнулась.

– У вас есть Алессио!

– А у вас? Что есть у вас?!

Я посмотрела на него с нежностью.

– Я сама!

Глава 2

Он сел, сел рядом, но не близко, я могла смотреть ему в глаза.

Хоуп Сандовал, пела рядом с нами «Into the Trees».

– Вам нравится? – Спросил.

– Голос? – Удивилась я.

– Да.

Кивнул, заглянув в глаза.

– «Ты привёл меня туда, / Где мне захотелось остаться навсегда»…

Я тоже заглянула в черноту его глаз.

– Куда он привёл её, Тамал?!

– В лимб, Мюзетт.

– Почему?!

– Они там – ничьи!

– Почему?

– Почему ничьи?

– Да.

– Нас рвут на части, Мюзетт, – сатана Смерть и нежность надежды!

– «Нежность»? – Удивилась я.

– Когда не можешь ничем управлять, остаётся только нежность.

– Вы говорите о жизни?

– И о не жизни.

– Вы говорите о нежности как об одержимости…

– Вы правы, как тонок этот лёд!

Тамал посмотрел на заварочный чайник.

– Давайте пить чай! Я ждал вас, чтобы пить чай!

– «Чай»? – Улыбнулась я.

Посмотрел с трепетом, глаза вспыхнули.

– Чай – самая сложная трапеза, вы не знали?!

– Нет.

Я улыбалась, – интересный – и милый!

Захотелось спросить:

– Почему вы так сказали?! Что чай – самая сложная трапеза…

Он взял мою руку, обеими руками, трогательно нежно, вкрадчиво.

– Он обязывает к кресту!

– Чай?!

– Эта трапеза, когда один человек приходит к другому… И надо говорить – или молчать! Вот вам Крест: на нём все как есть!

Я поняла: он мне нравится! По-настоящему нравится, со всеми его странностями и сложностями!

– Расскажите о вашей жене. – Попросила я, не отнимая руку.

Посмотрел на меня. Тёмные глаза стали чернильно-чёрными.

– Я расскажу вам кое-что…

– Расскажите!

Мы заглянули друг другу в глаза.

– Однажды человек по имени Тамал, появляется в монастыре, чтобы отринуть земное. Ему предлагается пройти испытание. Испытание он не проходит, срывает покров с зеркала и выпускает демона, живущего в нём. Демон это он сам, только его двойник… Шпигельменш – зеркальный человек, уводит Тамала за собой, в жизнь земную, в ту, что и без демона полна страстей. Проходит время, и Шпигельменш приводит Тамала к самому мучительному краху, который способен испытывать человек – к краху нравственному, от осознавания которого, Тамалу не хочется жить. Он судит себя сам. Он приговаривает себя к смерти, и выпивает яд. Тамал умирает, умирает и Шпигельменш. Потом Тамал открывает глаза, и понимает, что жив, ему говорят, что он прошёл искус…