Корректор

скачать книгу бесплатно


***

Decalcomania, или «Отличительные знаки»

Как так получилось, что я вдруг задумался над тем, что делаю и кому служу? Двадцать лет я послушно исполнял все приказы, не вдумываясь, не спрашивая, без этих сентиментальных соплей на тему морали. Плохой или хороший, надо или пусть живет? Все эти годы я разрешал кому-то решать за себя, лишь выполняя заказы. Деньги хорошие, путешествия за счет заказчика, а главное – никаких душевных терзаний, ведь это не я принял решение, значит, совесть моя чиста.

Но в душе даже самого рьяного атеиста или отъявленного негодяя рано или поздно просыпается потребность в вере, и речь далеко не всегда идет об институте церкви или религии вообще. Уверовать – не значит понять, но принять, что делает человека сильнее, а его существование осмысленнее. Потребность поклонения и покаяния неотъемлемые части одного целого, и они присущи каждому мыслящему человеку. Не с рождения, а в процессе становления, созревания личности. Этот момент всегда внезапен, но ему предшествует огромная внутренняя борьба. Человек задается вопросами, ищет ответы, вспоминает, анализирует, думает. И ничего…

Вдруг все меняется, и самая заледенелая душа начинает таять от вибраций непокоя, дискомфорта, сомнения, неприятия. Толчком к новому осмыслению своего бытия может стать что угодно: музыкальное произведение, картина, личность, литературное произведение, взбудоражившие внезапно твое нутро.

Мои трансформации начались, когда, шагая по Королевской площади Брюсселя, я решил зайти в музей художника Магритта. Мною двигало любопытство: я читал о его «Олимпии», украденной почти сразу после открытия музея. Грабители надеялись заработать на ней три миллиона евро, но прокололись: никто ее не покупал, в мире коллекционеров это стало бы слишком дорогой ошибкой. Так, погуляв на свободе всего пару месяцев, «Олимпия» снова вернулась под крыло своего папочки. Я решил взглянуть на красавицу, которой никто не захотел владеть тайно. И был ошеломлен Магриттом: его жизнь, спокойная и даже обыденная в зрелые годы, в контрасте с его творчеством, отозвалась в моей душе сначала слабым светом далекой звезды, и лишь месяцы спустя из тьмы непонимания вдруг взошло солнце…

Я вижу героя картины со спины. Строгое пальто, котелок, неизменный магриттовский силуэт. Небо с плывущими мирными облаками. И занавес. Все, больше ничего на картине нет. Небо и занавес делят картину пополам, а человеческий силуэт в черном проявляется на небесной половине картины, тот же силуэт отображается и на занавесе, но он словно вырезан на ткани и через него видно небо с теми же мирно плывущими облаками.

Что это вообще означает? Где логика? В чем смысл?

Абсолютно пораженный магнетизмом этого художника, я проходил из зала в зал почти три часа. Рассматривая его картины, я чувствовал, как в душе моей поднимается какой-то огромный пласт забытых понятий: абсурд, парадоксальность, интеллектуальная провокация. Я буквально ощущал во рту это послевкусие противоречивости, обманчивости и в то же время очевидной простоты: истинными признаками гениальности художника.

Много позже я понял суть этого произведения, быть может, интерпретируя его с моей пролетарской точки зрения: каким будет силуэт человека, то есть его отображение в мире, зависит от фона. Он либо сольется с фоном, либо проявиться на нем контрастом. Именно контрастность злого-доброго, светлого-темного, естественного-искусственного делаем мир живым и понятным, будь все одинаково хорошим или одинаково плохим, мы бы и не почувствовали того, что живем.

***

Одиночество – чувство неоднозначное. Сначала он нуждался в нем. Одному ему было легче организовать свою жизнь по-новому, легче определить цели и установить порядок действий. Потом пробел в социальном одиночестве отчасти заполнил Балу. С головой уйдя в предмет осознанных сновидений, он сначала просто тусовался на специальных форумах, выискивая новые методики. Но со временем, проведя пару онлайн-лекций, делясь своим опытом, незаметно для себя втянулся, став истинным гуру для новичков. Создав свой канал, он сравнительно быстро набрал подписчиков и обрел источник, пусть небольшого, но постоянного дохода. Это стало его тюрьмой, он сам отделил себя от остального мира, уходя все дальше вглубь ирреальности.

С каждым годом одиночество окутывало его все больше, оно стало тяготить. Чаще стали приходить мысли об утраченной семье и возможном счастье. Казалось, он уже созрел для чего-то нового в своей жизни. Наверное, поэтому, проглядывая сводку новостей, взгляд его зацепился за небольшую заметку, которая вдруг разожгла в нем дикий интерес.

Бенджамин был приемным ребенком, родители никогда от него этого не скрывали. Он знал, что его настоящие родители и брат-близнец погибли в автомобильной аварии. Он был усыновлен друзьями погибших родителей. А тут вдруг рассказ о том, как одна англичанка с помощью программы распознавания лиц нашла своего близнеца в Италии. Девушки встретились, и итальянская мама была потрясена, настолько девушки были похожи, буквально одно лицо. Она даже обратилась в клинику, где рожала, за объяснениями. Но руководство отвергло все обвинения, предложив, однако, оплатить тест на ДНК обеих девушек. Результат напугал всех: девушки не являлись сестрами, да и вообще у них не обнаружено никакого родства, но похожесть обеих друг на друга шокировала даже собственных мам девчонок. Так была создана платформа Twinstranger.com. Отныне каждый желающий мог попытаться найти себе близнеца в любом уголке земного шара: загрузи свою фотографию и жди.

Бенджамин так и сделал. Он не надеялся найти брата, никогда даже не думал об этом, но попытать счастья найти кого-то, кто мог бы им стать, – стоило…

***

Счастливцы те, кто о темной стороне жизни знают только теоретически, никогда с ней не сталкиваясь воочию. Нет, конечно, каждый знает, что такое хорошо и что такое плохо, ориентируясь при этом на критерии общественного устройства того государства, в котором выросли, религиозными ограничениями и свободами или внутренними границами моральных принципов.

Но такие познания не глубоки и не личностны, а потому не потрясают до самого естества. Людям свойственно рассуждать о «темной стороне» своего эго: «Я сам себя не знаю, обстоятельства могут сложиться так, что я смогу и убить». При этом подразумеваются какие-то «плохие» обстоятельства, при которых возникает угроза собственной жизни или кого-то из членов семьи. Такие мысли преподносятся публике как глубокое умозаключение, на самом же деле все очень просто: каждый знает, что он в абсолютно равной доле может стать праведником или безбожным злодеем. Но быть злодеем – противоречит основополагающим законам бытия, и человек держит себя в узде, разрешая себе выпустить Темное наружу только при «плохих», оправдывающих его обстоятельствах. Это так сказать зло во имя спасения, во благо.

И пока человек играет в такие игры со своим подсознанием – он счастливчик, потому что не видел Зла истинного, подлинного, безжалостного и всесильного, которое приходит, потому что ему захотелось прийти…

Счастливый пацан лет десяти бежит со своим только что подаренным родителями щенком к городскому парку. Здесь недалеко, метров двести. Там уже наверняка собрались друзья. Такой повод похвастаться!!! Вдруг путь ему преграждают несколько подростков, значительно старше его. Хватают щенка и начинают перекидывать его с рук на руки. Щенок испуган, скулит, пытается вырваться. Мальчишка кидается на помощь, но тут же отлетает на пару метров от сильного удара. Глумиться над щенком надоедает, и стая решает просто забрать его. Пацан бежит за ними и орет как сумасшедший. Его бьют так, что он отключается.

Мальчишка полгода проведет в больницах. Щенка найдут, но убитого, и об этом пацан не узнает никогда. Две счастливые, полные любви души, разбились об обыкновенное Зло, совершенное просто так, без оправдания и без «плохих обстоятельств».

И оно потрясает. Потрясает так, что меняется сама концепция жизни, ее ощущение. Теперь пацан всегда и везде будет искать Зло, с того самого весеннего солнечного дня, какой стоял в день его десятилетия.

***

Отец Эрика Гроссе, Гюнтер, был родом из Кельна. Познакомившись с Беатрис на одной из студенческих вечеринок, он был ею очарован. Девчонка выделялась не только именем и чудным бельгийским акцентом, но и каким-то врожденным спокойствием. Чтобы не происходило вокруг, она оставалась уравновешенной и дружелюбной, совсем не такой, как ее немецкие подружки, часто крикливые, излишне эмоциональные, не в меру эмансипированные.

Беатрис была студенткой Кельнского университета и очень гордилась этим званием. Сам факт, что университет был открыт еще в 1388 году и являлся одним из самых старейших в Европе, уже подразумевал высокую планку в организации учебного процесса. Лучшие лаборатории, исследовательские центры, клиники, профессура, разнообразие факультетов университета помогают своим студентам не только знакомиться с последними достижениями науки, но и проявлять себя в них. Беатрис хотела стать педагогом, а Кёльнский университет предлагал в этой области лучшие учебные программы в Европе. Так она оказалась в Германии.

Гюнтер и Беатрис довольно быстро поняли, что любят друг друга и хотят жить вместе. Они сняли крохотную квартирку в районе Полл и часто ходили гулять вдоль Рейна, мечтая о будущем. Однако мечты эти были какие-то абстрактные, потому что оба не готовы были уступить друг другу: Беатрис хотела вернуться домой, а Гюнтер поначалу никак не хотел покидать Германию. Хотя крошечная Бельгия нравилась ему не меньше: широкие луга, спокойные коровы в дымке солнечного заката, монументальные соборы. Особой разницы ни в климате, ни в пейзажах не наблюдалось. Единственное, что ощущалось практически сразу же, как они пересекали границу, это ритм жизни: все становилось спокойнее, размереннее, без напора и рьяности, присущих немцам. По молодости лет, такая расслабленность бельгийцев противоречила натуре Гюнтера, но с годами он понял, насколько мудро поступил тогда, уступив любимой и сменив место жительства. Они перебрались в небольшую деревеньку неподалеку от Остенде, где жили сначала с родителями Беатрис, а затем обзавелись своим собственным домиком. Вскоре у них родился сын, которого назвали Эрик.

Когда Эрику было десять лет, он пережил страшную трагедию: на день рождения ему подарили чудесного щенка лабрадора с красной ленточкой на шее. Сын мечтал о щенке страстно, обещая родителям все, чего они от него желали, – отличных оценок и самому ходить его выгуливать. Эрик уже и не верил, что когда-нибудь это сработает, но на его десятый День рождения родители, торжественные сверх меры, вручили ему огромную коробку. Коробка шевелилась и издавала странные поскуливающие звуки. У Эрика от радостного возбуждения замерло сердце. Переводя счастливые глаза с папы на маму, он почти как Малыш у Астрид Линдгрен тихо прошептал: «Собаку?! Мне подарили собаку?!»

Но через час разыгралась та трагедия в парке, сын оказался в больнице. Его телесные раны заживали сравнительно быстро, а вот с душевными врачи боролись почти год. Первые полгода Эрик вообще не разговаривал. Он даже не мог смотреть родителям в глаза. Для всех троих эти шесть месяцев стали огромным испытанием: надо было научиться принимать случившееся как неизбежность, а не интерпретировать с той или иной точки зрения, понять, что иногда ты становишься случайной жертвой обстоятельств, а не потому, что ты плохой или «сам виноват». Для Гюнтера и Беатрис случившееся стало таким же уроком жизни, как и для их сына. В первые дни все крутилось вокруг вопросов: почему это случилось с нашим сыном? если бы мы не купили этого щенка? И лишь после работы с психологом все эти вопросы были заменены на один-единственный: «Зачем?» И ответить на него оказалось не так-то просто.

К Эрику ответ пришел годами позже, когда он решил посвятить себя работе в полиции. А вот для родителей ответ нашелся почти сразу же – если мы не в силах изменить ход событий, то мы можем помочь друг другу преодолеть и пережить сложные обстоятельства, потому что мы – СЕМЬЯ. Это понимание сплотило их всех, и простое слово вдруг превратилось в крепкий фундамент всей их дальнейшей жизни.

Через несколько месяцев после того, как Эрика выписали из больницы, на свет появилась его сестра Эвелин. Неожиданно для всех, эта кроха отогрела сердца всех троих. Эрик же, оторвавшись за время лечения от своих друзей, увидел в Эвелин существо, которое нуждалось в его любви, заботе и защите, и он стал ей настоящим старшим братом.

***

Быть именно криминальным репортером Эрик Гроссе решил, когда его три раза подряд забраковали в школу полиции. Это выглядело несколько странным, поскольку парень он рослый, почти два метра роста, занимался баскетболом, да и вообще любил активные виды спорта. Но на экзамене по физической подготовке ему вдруг стало плохо. Измерив давление, врач отстранил его: высокое давление. Парень не мог с этим смириться: до сих пор он никогда не имел проблем со здоровьем, а тут на тебе. Но на следующий год, а потом и еще раз с ним происходила одна и та же история – он не мог дотянуть многочасовой экзамен до конца. Стало очевидным, что сыщиком ему не стать. Но он нашел другой выход.

Излагать свои мысли на бумаге парню было намного удобнее, чем выстраивать личные диалоги, поэтому писательство свое принял как облегчение и предназначение. Он решил посвятить себя криминальной журналистике, посредством слова обнажая и низвергая Зло. Благодаря отцу, дети в совершенстве знали немецкий, и когда Эрик решал, куда пойти учиться, выбрал высшую школу журналистики в Ганновере. С самого первого дня Эрик воспринял Германию как свою родину. Он часто бывал здесь на каникулах у дедушки и бабушки, и так называемой разницы менталитетов не почувствовал совершенно.

Его первой любовью стала девушка из Гамбурга Агнес, деваха красивая, умная и хваткая. Она работала костюмером в одном из театров города, но вскоре решилась открыть свое дело. Так, на улице с красивейшим названием Каштановая аллея появился крошечный салон свадебных платьев. Агнес работала как сумасшедшая – сама придумывала фасоны, выбирала ткани, нанимала швей и занималась продвижением рекламы. Сторонним наблюдателем Эрик был недолго: увлеченность девушки, ее работоспособность и целеустремленность увлекли его страстно. Он неустанно восхищался ее талантом организатора и финансиста. Сначала он взял на себя рекламу салона, потом переговоры с поставщиками тканей, кристаллов Свароски, каких-то особых пуговиц и бусин. Однажды Агнес заговорила о том, что было бы неплохо открыть при салоне отдел свадебных украшений, и предложила Эрику заняться составлением бизнес-плана и концепции магазина.

Он к тому времени начал забывать, почему вообще оказался в Германии, зачем посещал лекции и практиковался в крупных изданиях, для чего получил диплом. Он ринулся в бой, изучая документацию других предпринимателей в поисках собственного пути развития.

Перелопатив кучу материала, он уселся за лэптоп работать над бизнес-планом. Но глядя на пустой экран его вдруг охватила жуткая тоска: это ли было его мечтой, так ли он представлял свою жизнь, когда давал себе обещание противостоять Злу и бороться с несправедливостью тем, чем наградил его бог, – талантом писать. Он вдруг понял, что надо рвать – безжалостно, по живому, с болью. Иначе…

Он написал Агнес коротко: «Прости, Агнес. Я теряю себя, я становлюсь твоей тенью, твоими глазами, твоими руками, твоими мыслями… Я так больше не могу и не хочу. Когда-нибудь я дам о себе знать. Удачи тебе.» Собрал чемодан и первым же рейсом улетел в Гент. Дома он на удивление быстро пришел в себя. Стал репортером в онлайн-агентстве, занимался редактированием новостей и вел свой канал на YouTube. Со временем Абсолют зла получил у него четкую формулировку – лишение человека самого ценного, что у него есть, – его жизни, те есть – убийство.

Для него не существовало убийств банальных – от неразделенной любви, ревности, в драке. Он встречался с людьми, знавшими и убийцу, и жертву, собирал любые сведения о их жизни. Не любопытства ради. И не ради сенсационной новости. Он хотел научиться разбираться в убийстве, понимать его истоки, видеть его развитие и свергать его с пьедестала романтики или лишать иммунитета «травмированного прошлого». Убийство – это, в первую очередь, преступление против Бога. И хотя верующим человеком в общепринятом смысле слова он не был, всем своим существом он ощущал незримую связь со всем живущим на земле, а наделить такой способностью человека могла только сила, во сто крат сильнее его самого. И только она, создавшая весь этот чудесный мир, могла вершить свою волю. И никто от ее имени – в этом парень был непреклонен.

Несколько лет назад он написал книгу о мюнхенском маньяке «Слезы из роз», причем в раскрытии преступления он сыграл не последнюю роль. Став автором бестселлера, он приобрел флер некоего эксперта человеческой натуры, но это его только забавляло:

– Меня теперь не так-то просто выставить из кабинета, – отмечал он свое единственное преимущество, став писателем. Но на самом деле он твердо знал, что убийство, как и его вершитель, всегда особо, неповторимо, и всякий раз, даже у серийного маньяка, мотивируется заново. А потому единой методики – как вычислить злодея – нет и не будет никогда.

***

Несколько лет назад он познакомился с полицейским психологом, профайлером, Лукой Первилем. Они тогда оба только начинали – один в полиции, другой – в журналистике, но Эрик был своим, а Лука – человек пришлый, родом из Намюра. После получения диплома он вывесил свое резюме на одном из сайтов для высокопрофессиональных специалистов. С таким послужным списком – отличным дипломом и тремя стажировками – долго бы он без работы не ходил, но он непременно хотел пожить у моря. Место в Остенде нашлось примерно через полгода. Так он здесь и оказался. Он первый попросил у Эрика помощи: с его связями найти приличное жилье было проще. Квартира вскоре нашлась, а простое общение в стенах полицейского управления давно переросло в настоящую мужскую дружбу.

Эрик и Лука часто встречались после работы и обменивались новостями и делились проблемами. Но по-настоящему сблизились, когда Лука, будучи приглашенным в гости к родителям Эрика, познакомился с его сестрой Эвелин. Уже после ужина Лука спросил друга в лоб: давно ли сестренка отдалилась от семьи? Тот не понял вопроса: и с родителями, и с сестрой он виделся часто, но странностей в ее поведении не замечал. Лука автоматически отметил у Эвелин ряд признаков, несвойственных здоровому подростку. Она не следила за темой разговоров за столом, отвечала невпопад и старалась не смотреть взрослым в глаза. Она не задавала вопросов, не перечила мнению других и старалась быть паинькой. И это в четырнадцать-то лет?!

– Лучшее, что могло произойти, это влюбленность. Худшее – наркотики или игрозависимость, – подытожил Лука.

Для Эрика это был удар. Он хотел тут же вызвать Эвелин на откровенный разговор, но Лука предложил для начала собрать информацию, понаблюдать за девочкой, отследить ее контакты и знакомства. Вдвоем, сменяя друг друга, они следили за всеми перемещениями подростка. Они заметили, как один из старшеклассников с выкрашенными в оранжевый цвет волосами постоянно цеплялся к девочке, преграждая ей путь ногой или хватая ее сзади за рюкзак. Что-либо услышать с такого расстояния было невозможно, но было очевидно, что девочке разговор с парнем не нравиться, она с силой вырывала свои вещи и бегом неслась вовнутрь школы. Но это еще ничего не значило: может быть, девочка ему нравилась, но, к сожалению, без взаимности. Эрик готов был уже учинить неудачливому ухажеру трепку, когда Лука остановил его:

– Эвелин, конечно, славная девочка, но маловероятно, чтобы парень из старших классов увлекся такой соплюхой. Она для него слишком мала, а потому не интересна. Эрик, тут другое. Надо ждать, – сказал Лука.

Наблюдения продолжались. Со временем проявилась кое-какая повторяемость визитов и персон. Например, по вторникам к восточному крылу школьного здания подъезжала неприметная машина, выходивший из нее сравнительно молодой человек накоротке встречался с нашим петушиного вида субъектом. Издали казалось, что они просто обмениваются рукопожатиями, но движения были выверенными, точными и скрытными, что исключало какую-то двусмысленность: это обмен. Затем оба исчезали – один в школьном фойе, другой вливался в уличный поток машин. По пятницам были замечены другие личности, по возрасту уже не соответствовавшие программам школьного обучения. Вывод напрашивался только один: в школе торговали «колесами», таблетками с наркотическим действием. Лука первым заявил, что надо связываться с коллегами, одни они не осилят довести расследование до конца просто в силу того, что быстро примелькаются. Но у коллег идея отклика не нашла – пока же никто не жаловался и ни о чем не заявлял, значит, и расследовать нечего. Только один из них – Роберто Жилес, сам переживший наркотрагедию с сыном-подростком, – согласился им помочь в частном порядке.

Их совместное расследование длилось почти два месяца. Выяснилось, что таблетки попадают на рынок двумя основными путями: через врачей, которые выписывали рецепты на подставных пациентов, и через открытые ныне границы – тогда в таблетках могло быть намешано все что угодно, потому что где их прессовали – неизвестно. Собрав достаточно информации, они обратились к Эвелин, без ее показаний весь их труд был бы насмарку. Лука страшно боялся того, что девочка закроется, испугается за свое имя, свой имидж, он основательно готовился к войне, но она, к счастью, так и не началась: Эвелин встала на их сторону и помогла разоблачить целую группу наркоторговцев, работающих прямо в школе.

Скандал был масштабный: директриса была вынуждена покинуть свой пост. Особо наглых подростков, торговавших таблетками, перевели в учебные заведения рангом ниже. Но за решетку попал только один из дилеров, и то не самый злостный. Однако самая главная цель была достигнута – вся эта нечисть старалась теперь держаться подальше от школы в целом, и от Эвелин, в частности, а сама она в одночасье превратилась в толковую рассудительную девушку, которая вдруг обрела четкие жизненные ориентиры.

Эрик написал тогда целую серию обличительных репортажей, укрепив свою репутацию непримиримого бойца за справедливость и закон. С тех пор Эрик и Лука крепко дружили и полностью доверяли друг другу. Каждый из них обладал живым и образным мышлением, поэтому они часто встречались, когда кому-то требовалось порассуждать вслух. Так они обменивались опытом, питали друг друга идеями: Лука раскрывал товарищу психотип его очередного героя, а Эрик, в свою очередь, мог подсказать, где сегодня встречаются и чем интересуются личности, которые попадали в круг внимания психолога.

Их тандем приносил каждому обоюдную выгоду: Лука, человек по большому счету закрытый, предпочитавший живому общению книги и научные журналы, следил за жизнью современников глазами Эрика, а последний всегда был первым, кому доставалась информация.

***

Сообщение о том, что в лесополосе нашли труп девушки, поступило к обеду 22 февраля. Выехавшая на место преступления бригада из оперативников, следователя и судебного медика добралась до трупа сравнительно легко – слева путь был практически расчищен служащими федеральной службы защиты природы, которых в просторечие именовали просто лесниками. Но все же метров пятьдесят-семьдесят пришлось топать самим, переступая через старый валежник и беспрерывно отдирая от одежды колючки дикой ежевики и малины. Бригада ориентировалась на двух выделявшихся своей оранжевой робой рабочих.

Но вдруг Томас Бёне, шедший первым, резко остановился, не дойдя до рабочих метров десять. Вокруг него быстро сгрудились остальные. На сером фоне безжизненного леса заметить такое же безжизненное тело, прочно слившееся с бесцветным пейзажем, было непросто. Обнаженное синюшное тело девушки полусидело, полулежало, приваленное к трухлявому дереву.

– Да, – протянул Томас Бёне, оперативный полицейский, – Зрелище не для слабонервных, – нервно хихикнул он.

– Именно – зрелище! Как будто специально для нас организованное: не бросили, не закопали, не прикрыли чем-то, а, наоборот, как будто даже укрепить в сидящем положении пытались, – забурчал себе под нос медэксперт, уже осматривая тело.

Работа пошла быстро: Роман, полицейский-стажер, с помощью двух лесников уже огораживал территорию, Монки, старший группы, рыскал у трупа и фотографировал каждую деталь, Томас уже выяснял у лесников, кто и как нашел труп и с какой стороны его вообще могли сюда затащить.

– Да фиг бы ее кто нашел здесь, если бы не эти, – Томас указал на ребят в оранжевых жилетах. – Маршрута нет, дорожек нет. Место не проходное. Ее бы тут муравьи или черви сожрали, а мы бы и не знали…, – бухтел он.

Вдруг медэкспект резко отпрянул от трупа, зацепил свой кейс и, потеряв равновесие, завалился направо, что-то старательно рассматривая на земле. Он осторожно поднял предмет и показал его коллегам. Пришлось напрячься, чтобы увидеть, что он держит двумя пальцами, – стеклянный шарик.

– Это было у нее вместо глаз, – то ли задумчиво, то ли растерянно изрек он, опуская прозрачный шарик в такой же прозрачный пакетик для улик.

– Итак, навскидку, что мы имеем, – начал Альбер Монки. – Девушка, лет 25—30, убили не здесь: выпустили почти всю кровь, но ее на месте преступления не обнаружено. Значит, транспортировали. Ищем следы. Тут такие колючки, непременно что-то отыщется.

Пока сыщики рыскали по округе, судмедэксперт приказал паковать и грузить тело. Но палка, на которую были намотаны волосы девушки, все никак не укладывалась в мешок. Пришлось уложить ее сверху, постоянно возвращая на место, когда та, при каждом шаге, соскальзывала вниз…

***

Такие совещания устраивались крайне редко: высокие чины, начальники криминальных подразделений четырех из семи провинций страны. Но и повод, заставивший всех их здесь собраться, нерядовой: странное убийство девушки, найденной в лесополосе.

Прибывающие автомобили заполнили все парковочные места по обе стороны улицы. Главный офис земельной полиции, казалось, треснет сейчас от такого наплыва людей. Это был с виду небольшой четырехэтажный особнячок с узкими коридорами и небольшими комнатами внутри. Но в подвальном помещении нашлось более или менее просторное помещение, способное принять такое количество людей одновременно.

Лука Первиль получил полный доступ к информации с подробными отчетами и фотографиями за несколько часов до совещания. Его задача как полицейского психолога – дать хоть какую-нибудь зацепку о предполагаемом убийце Лилин Селегрин. Практически весь зал был заполнен полицейскими всех рангов. Он занял свободное место во втором ряду.

– Повод, по которому мы здесь собрались, весьма печален. Внимание на проектор, – начал руководитель криминального отдела центрального округа лейтенант Рен Праски. – 22 февраля в нашем округе было обнаружено тело Лилин Селегрин, 26 лет. Труп был найдет совершенно случайно – работники лесного хозяйства должны были составить план вырубки старых и больных деревьев, дабы предотвратить в будущем лесные пожары. Лес там старый, широкий, на 18 км тянется вдоль автомагистрали В-12. Тело было обнаружено в полукилометре от дороги, но в месте, куда пробраться действительно непросто, особенно с телом, – много валежника, трухляка. Простите, но травмы, нанесенные жертве, мне тяжело озвучивать. Прочитайте сами в подготовленной информации.

Когда собравшиеся оторвали лица от отчета медэксперта, Праски продолжал:

– На личность убитой вышли сразу – о ее исчезновении заявили соседи и коллеги, на работе она не появлялась с двенадцатого февраля. Дружков у нее не было, в сектах не состояла, наркотой и выпивкой не интересовалась. Компьютер изъят. С ним работают. Но пока ничего – на сайтах не висела, ни с кем не знакомилась. Камеры наружного наблюдения проверяются. Телефона не нашли. Судя по характеру и ритуальности убийства было решено привлечь криминального психолога и личный состав ближайших округов.

Обычные розыскные действия к успеху не привели. Следов преступника мы не обнаружили. Нет ни отпечатков пальцев, ни следов ДНК. Несмотря на то, что тело пришлось тащить буквально на себе, на обследуемых участках не нашли ни ниток, ни четких следов. Приходиться признать, что по горячим следам преступление нам раскрыть не удалось.

План действий будем разрабатывать сейчас вместе. Времени прошло мало, но, возможно, у тебя уже есть какие-то соображения, – начальник кивнул в сторону Луки.

Лука Первиль, высокий симпатичный блондин с белесой короткой бородкой, был психолог опытный, но даже для него пара часов работы с материалами – слишком малый срок для обработки данных. Тем не менее он вышел к экрану, на котором слайдами сменялись фотографии с места преступления.

– Для составления психологического портрета преступника нам следует начать с общей характеристики личности, исходя из возможной мотивации и способов убийства, – начал он. – Убитая девушка не принадлежит к асоциальному слою: она образована, работает, имеет сложившийся круг знакомств. Исходя из этого, я склонен предположить, что убийца – это мужчина до сорока лет, имеющий хороший социальный статус, иначе молодая женщина просто бы не удостоила его своим вниманием. Либо женщина знала его прежде и доверяла ему.

Далее. Труп не просто брошен в лесу, он не сокрыт – не закопан, не завален ветками и тому подобное. Он оставлен на виду и оформлен в соответствии с представлениями убийцы – отсюда волосы, намотанные на ветку, стеклянные шарики вместо глаз, косметика. Преступник поглощен своими идеями, мнит себя художником, творцом, и картину убийства очень хорошо себе представляет. То есть налицо признаки некой социальной отчужденности, он не такой, как все, он избранный.

Следующее: он знал, какие артерии нужно перерезать, чтобы выпустить из жертвы всю кровь, значит, обладает специальными навыками в области медицины или профессионального убийцы, может быть, солдатом. Это положение подтверждает наличие у преступника хорошего образования или навыков, а значит, гарантирует ему стабильное социальное положение.

Судя по тому, как преступник терпеливо выпустил всю кровь из тела, вид ее не вызывает у него отвращения (подтверждает версию врача, солдата или мясника). Возможно, что кровь вызывает в нем глубокие и сильные переживания, сопоставимые по воздействию на психику с чувством экстаза или небывалого облегчения. Либо она служит его ритуальным обрядам.

Итак, подытожим. Нам нужен мужчина средних лет, стабильного социального статуса, который имеет отношение к медицине или к сфере, где надо орудовать холодным оружием. Его рост мы определить не можем, но он очень вынослив, раз сумел затащить тело так глубоко в лес практически на себе. В настоящий момент у него нет семьи. Возможно даже, что род его деятельности связан с разъездами или он работает удаленно. Он живет очень уединенно, потому что эмоциональную нестабильность, а это перепады от смертельной тоски и полной апатии до безудержной эйфории, такие люди сами не могут контролировать, потому вынуждены их скрывать, прятаться.

– Я уже начал работать с архивами, – продолжал Лука. – Можно с уверенностью сказать, что такая одержимость либо уже проявлялась, но не попала в круг нашего внимания, либо надо ждать чего-то подобного в ближайшее время. Прошу дать мне пару дней для дальнейшего анализа.

Лука прекрасно понимал, что люди, с таким вниманием слушавшие его сейчас, немало разочарованы – ведь, по сути, его слова означали «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что».

Но сейчас у него больше ничего на руках не было.

***

«Сын человеческий»

Самый лучший способ скрыться – не прятаться вовсе, стать как все, стать одним из многих. Обычный сын человеческий. На автопортрете Рене Магритт скрыл свое лицо за обыкновенным яблоком. Лицо есть, но не отождествляемо с конкретным индивидуумом, превращая того в безликость, в нереальность.

А если яблоко на картине рассматривать не как попытку нивелировать всякую индивидуальность, а как символ самой жизни, символ постоянного искушения человека познать что-то новое, не ограничиваться имеющимся, как когда-то сделал Адам?! Тогда эта статичность на картине обманчива, она маскирует собой постоянное движение, поиск.

Здесь важен побуждающий мотив: замереть и навсегда остаться анонимом или использовать образ для развития, чего-то нового.

Я сам должен это решить…

У каждого есть предмет поклонения. Часто приходишь к этому совершенно неосознанно: через идеализацию, самообман или самовлюбленность. Тут все сводится к силе личности: кто-то выбирает идеал, кто-то – идола. Очень похожие слова, с близким по значению смыслом, но по вектору эмоциональной направленности совершенно противоположны друг другу. Первое подразумевает движение, путь к совершенствованию, саморазвитию; второе – статичное созерцание и обожествление чего-то или кого-то.

Иногда таким алтарем становятся фобии или грехи человека: сначала люди лелеют свои слабости, баюкают их в темноте своей души и, в конечном итоге, не замечают, как те разрослись, окрепли внутри и поработили того, кто приютил их в сложные моменты жизни. В конце концов они становятся настолько наглыми и сильными, что человеку хочется вырваться из собственного тела, потому что очиститься от этой скверны ему не удается. И дело не только в том, что сам человек ослабел и физически, и духом, опустошён этими паразитами: в какой-то момент он понимает, что уже и сам не знает, каким он был изначально, он забыл себя самого, и теперь не знает, кого же ему искать в себе, с чем бороться.

Может, проще просто сбросить это тело как полуразложившуюся личину и занять чье-то посвежее…

***

Монки назначили руководителем группы по расследованию убийства Лилин Селегрин. Вся его команда – Томас Бёне, Андрэ Огюст, Тиль Ренэ, были опытные полицейские, за исключением полицейского-стажера Романа Агара. Они собрались в большой комнате со скошенными потолками, находящейся под крышей управления. При желании, каждый мог найти себе отдельный кабинет на пару часов, но, когда сыщики только приступали к расследованию, они старались собираться здесь все вместе: в многоголосом обсуждении очень часто рождались неплохие идеи.

– Ну, коллеги, делимся мыслями, – Монки взял слово первым.

– Из девчонки выпустили всю кровь. Для убийства такого рода требуется либо очень уединенное место, либо такое, где столько крови не вызывает удивления, то есть является дело обычным. Это может быть фермерское хозяйство, где выращивается скот для мясных магазинчиков. У них наверняка имеются скотобойни. Или мясные комбинаты, например.

– Шикарное оборудование для таких дел имеется и у нас в подвале, – хихикнул Бёне, намекая на морг, расположенный в здании полиции.