скачать книгу бесплатно
Социалистическое – в особенности неосоциалистическое – общество отличает своя особая «иерархия». Сочувствия и помощи здесь удостаивается исключительно общественно-удобоваримая жертва, жертва, не представляющая конкуренции и демонстративно несущая свой крест. Как правило, это существо во всех областях бесперспективное, не вызывающее общественной зависти. И напротив, участь тех, что с умом и талантом, тем более страшна, чем более ума и таланта.
Всякому плохому и хорошему, всякому с любой стороны исключительному здесь предпочитают торжественно-убедительно-вопиюще среднее и чуть ниже среднего. Но не окончательно, не трэш-вариант, чтобы не садировать общественный нерв, не усугублять беспокойство. Здешнему жителю импонирует не лучший, но социально близкий.
То есть униженный и оскорблённый. Типический. Ну и тот, что «не высовывается». Таким образом, общество осуществляет свой регрессивный естественный отбор. Таков уклад, помноженный на трусость и зависть.
Можно сказать, что здешнее общество питается из нижайших чувств. Но оно так привычно-умело сакрализирует его высшими побуждениями (святынями, скрепами, целями).
У хаоса свои порядки
Надежда умирает последней, говорят. А ведь именно человек без надежды способен на всё. Надежда – иллюзия, тормоз. Тогда как только отчаянье имеет право©. Что же касается меня, надежды я никогда не имела, а всё, что получала, – вне и помимо её. Я более чем скептична к позитивному мышлению, не считаю мысль материальной, а добро и зло – и вовсе определяющими факторами судьбы. Святой часто оказывается ни с чем, а убийца делается героем, знаменитостью и счастливейшим человеком. У Хаоса свои порядки. И они определённо бесчеловечны.
Репрессивное сознание
Репрессивное сознание – нафталиновый фатализм.
Бог, который намеренно растворился
«Бог» -тиран, «бог» -авторитарист (а именно (и только) такой «бог» единственно возможен) – некая поистине злая сила, обрекшая бытие на бесконечное инерциальное самовоспроизводство. Безусловно, не «вы убили его». Он намеренно растворился, как злодейский умысел, что не намерен оставлять следов, не желая быть привлечённым к ответственности, но притом желая обеспечить юридическую и иную самостоятельность, самообеспеченность, самоподдержание, самоответственность и псевдонеобходимость творимого зла (мира как такового). Конечно же, это не некий рациональной разум, скорее нечто вроде насекомого, слизи, жуткой микробной силы. Микробной, но стратегически превосходящей своё творение.
Антиматериальность
Ежели даже несуществующий и (или) мёртвый бог так долго-многофункционален и репрессивен, то есть являет собой некий сюрреалистический почти, неуловимый силовой ресурс, то каким же ресурсом может являться небытие (ничто), возникшее окончательно и осуществившееся как тотальная идея и тотальная же анти (материальность)?
Культурный и религиозный запрет на деструкцию, запрет на уничтожение проистекает из этого самого понимания.
Игра в поддавки с «демиургом»
Кстати, любопытный христианский термин «спастись». А вы хотите спастись для чего-то или просто так? И отчего уверенность, что вас кто-то преследует? И с другой стороны, ежели не преследует, то от чего спасаться? И наконец, не ясно ли, что спастись, например, от смерти нельзя? Да и для чего вам от неё спасаться?
Самоё чувство вины – а именно оно провоцирует желание «спастись» – не только жертвенно-порочно, но и опасно. Признание – царица доказательств. Как в отечественном УК. С той лишь разницей, что чувство и признание виновности (греховности) есть фактически легитимизация бытийного зла. Игра в поддавки с «демиургом».
О чувствах и неврозах
Чувства – это, конечно же XIX век. Недаром околонаучные «травмы» и «неврозы» – так прижилось. Потому что – верно. Максимально точно.
Именно травмы и неврозы характеризуют тот спектр экзистенциальных переживаний, что раньше принято было именовать чувствами. Современного, конечно, человека.
Недаром владельцы витиеватых писем – как, к примеру, г-н Х и создатель плохого готического романа с мордочкой районной какой-то местечковой крыски или же обиженного хорька – выглядят в первую очередь бездарно, во вторую – крайне неискренне. Но не той высокой неискренностью, неискренностью Неуловимых, что отличает всякую Личность, Гения, Демонический Субъект, а неискренностью продавца залежалых товаров или что-то вроде.
Современный человек – это не ухудшенная копия несовременного, это человек качественно иной. Действительно, радикально изменённая модель. Как правило, в лучшую, а не в худшую сторону, как нам навязывают традиционалисты.
Про Гностического Младенца
Если бы Гностический Младенец (некто, познавший изначально суть бытия) был, что называется, социально адаптирован, то он первым делом бы бежал семьи, затем родины, а потом и самого бытия. Но Гностический Ребёнок, как правило, – дезадаптант, часто выглядящий полу-аутистом, мало приспособленный к быту. Поэтому он совершает тот же самый путь, но с точностью ровно наоборот. Так Гностический Младенец превращается в Экзистенциальную Личность.
Здесь быт выступает как демиургическая ловушка. А возможность и скорость социальной адаптации – как цивилизационный гешефт.
Инициация текстом
Проблема некоторого непонимания между автором и читателем – не в непонятном и нетипичном языке. Мой язык, к примеру, бывает довольно прост и порой брутален.
Дело в том, что текст ныне (современный и идеальный текст) в принципе не обращён к человеку или же обращён к нему весьма формально и условно.
Идеальный текст онтологически неконтекстуален. Поэтому ему нет места в какой-либо градации – философской и литературной. Он есть чистая констатация и обращён напрямую к Смыслу. То есть он и есть Смысл.
Смысл же – в моём случае – субъектен. И не подразумевает мира ни до, ни после себя. Это то, что принято именовать «апокалипсисом смысла». Конечно же, не смысла как такового, но некоего общечеловеческого смысла. Поэтому мне нет места ни среди традиционалистов, ни среди классических гуманистов.
Гарантированное бессмертие
Если и есть чаемое вами (не мной) бессмертие, то оно не в мифической вечности или же истории, оно исключительно в небытии (Ничто) – там нет ни вечного возвращения (а значит, смерти), ни лжетрактовок, ни лжеинтерпретаций. Речь идёт об общем небытии как пределе гуманизма, эгоизма, да и всякой идеи в принципе, идеи в окончательном её разумении. О небытии как о некоей сверхдемократической гарантии, апофеозе социального гешефта.
Архаичное понимание власти
Архаичное понимание власти связано в первую очередь с подчинением, со всеми этими ролевыми играми в господина и раба или же их вынужденной имитацией. Современное же рациональное сознание идентифицирует власть непосредственно с возможностью, функциональностью, владением ресурсом и, соответственно, автономностью.
Человек больной
Гуманистический психоанализ, гуманизм как таковой легализовали «человека больного», сделали его предметом интереса, неким чуть ли не абсолютом нового гнозиса. По сути, это было глубоко антигуманным, циническим актом. Больного человека насадили, словно насекомое на булавку, в гербарий культуры, и более никто даже не стремится исправить его отчаянное положение. Более того, ему предписано наслаждаться и гордиться своей болезнью – этим сомнительным символом сомнительной «избранности».
Ахиллесова запятая
У «героя», архетипического «героя», всегда есть ахиллесова пята. У меня же нет ахиллесовой пяты. В этом смысле я – не герой. Ибо архетипический «герой» – всегда демонстрация уязвимости. Религиозно-управленческий конструкт.
Материализм
Чем больше я слышу верноподданических воплей о духовности, тщедушных смертобоязненных упоминаний о «боге», чем больше я вижу начитанных профанов, говорящих о сакральности, тем бо?льшим материалистом я становлюсь.
И логика, и страдание, и тот избыточный (ненужный) концентрат бытия, что принято именовать «опытом», – всё приводит меня лишь к одному – к материализму.
Интеллект
Мудрость – это застывший ум. Кто ищет мудрости, тот пусть ищет её в обывателе. Обыватель размерен, онтологически гармоничен, он словно бы укоренён в бытии. Я никогда не хотела быть мудрой, только умной. Интеллект антидемиургичен по природе своей.
Радикальная декларация
Радикальная декларация редко является метафорой. Хотя, как правило, именно так и воспринимается. Тем не менее, ежели некое существо заявляет о воле к власти (стремлении к власти в принципе) или же о приверженности некоей метафизической и идеологической цели, как правило, оно и вправду желает власти или торжества некоей метафизической идеи. Тем не менее публика продолжает каждый раз обманываться и попадать впросак – ей всё видятся «игры», «постмодерн» или же «поэзия» там, где их и в помине нет.
Метафизика ничего не обеспечивает
Я видела интеллектуалов, которых пожрал собственный ум, не способный вычленять важное, структурировать и анализировать, и носителей знаний, медузно распластанных под собственной библиотекой. И метафизиков, поглощённых метафизикой. Да, она словно бы высасывала из них жизнь, как делает эта некая безымянная лавкрафтовская доисторическая сущность.
В случае бессубъектника – ни гнозис, ни метафизика ровном счётом ничего не обеспечивают. Скорее – наоборот. Важно и то, что, чем более «духовности» в существе (это касается всех – от буддистов до христиан), чем сильнее страсть к отказу от Эго, тем быстрее он оказывается жертвой некой всепоглощающей мутной матрицы. Он словно бы добровольно отдаёт себя ей на пропитание. В некотором роде духовность противоположна Сознанию, хоть и рядится в его одежды.
Матрица
Матрица – это лишь разделяемое безволие. Своего рода «общественное соглашение» на уровне тонких материй.
Мифология
Мифология – идеология автохтонных мракобесов, которым и знания не впрок, они лишь усугубляют степень их мнимого величия.
По ту сторону травмы
Вся иерархия человеческих ценностей зиждется на иерархии страданий, но большинство бед и невзгод современного человека буквально меркнет на фоне чёрного обелиска якобы фундаментальных трагедий (то есть Псевдоабсолюта).
Почему псевдо? Потому что страдания людские сакрализованы – прежде всего религией и отчасти культурой, но в подлинной реальности страдания не могут и не должны являться ценностью. При этом никаких альтернатив данной иерархии людям не предложено или же они критикуются как сомнительные – так, например, псевдоинтеллектуалы осуждают комфорт и цивилизацию.
Сейчас принято либо пестовать травмы, либо, напротив, отрицать их. Однако современный человек – да и не только современный, человек вообще – и есть одна большая травма. Но психоаналитики предлагают к этим травмам ложный фасад, ибо трактуют их исключительно в формате «общечеловеческих ценностей» как необходимые составляющие человеческой природы. Простейший пример, чтобы было понятней: человек страдает от недостатка ресурсов, а ему говорят, что он страдает от недостатка любви. Ну и так далее.
Именно поэтому выведение человечества из глобального травматического стресса есть основная задача цивилизации.
«Эстетские» неврозы
Нежность (изнеженность) – бархатная трусость. Аристократизм (помимо прочего) – надменная трусость. Экзистенциализм – онтологическая трусость. Метафизические колебания – страх отсутствия ресурса.
Модная «болезнь» социопатия – отнюдь не болезнь клинических мизантропов (хотя бывает и так); это болезнь существ амбициозных – недополучивших блюстителей иерархии.
Профанная терминология
Псевдонаучный околопсихоаналитический сленг нейтрализует, размывает, десакрализует. Звучит? А «обесценивает» – уже нет. «Токсичный человек» – слышится уныло и неприметно. Обывателю тут же хочется отстраниться. «Желчный индивид», напротив, очень даже завораживает. Тут же представляется полугениальный эстет. Профанная терминология – лингвистический убийца. Психоанализ же – убийца смысловой. К слову, субъекта нельзя препарировать психоаналитически. Он вне контекста. Внутри психоаналитического контекста находится только управляемый объект.
Последние времена
Если меня спросят, куда движется мир, я скажу, что мир движется в единственно верном направлении. Хотела бы я родиться в другое время? Нет, я вовсе не хотела бы родиться. Быть нерождённой – в этом вижу я единственное благо.
Однако если бы передо мной стоял выбор, родиться сейчас или в иные времена, я выбрала бы родиться сейчас – в те времена, которые в определённых кругах принято именовать последними.
Есть ли жизнь после смерти?
Аварии, наркозы, ситуации на грани жизни и смерти никогда и ни в какой форме не указывали мне на наличие «высших сил». Попытка сакрализации критических и экстремальных ситуаций проистекает исключительно из животного почти страха смерти и небытия, прошедшего через культурный импринт.
Порочная идея
Безусловно, сама идея «бога» – порочна. И «бог» как концепция есть апофеоз насилия и тоталитарности. Впрочем, как и природа. Но природе ничего предъявить нельзя. Тогда как «богу» как её легализованному обществом персонификатору – вполне. Ещё правильней – предъявлять претензии непосредственно проводникам и популяризаторам идеи «бога», ибо нам известно, что «бога» нет.
Об ускользающем бытии
От обычных людей бытие не ускользает. «К жизни какой-то непокидаемый вид» – это про них. От социального субъекта бытие не ускользает. Буквально – от меня как от социального субъекта оно не ускользает, ибо социум есть сфера удовлетворения моих амбиций. Для меня социум – мера мер бытия. Его предел. В метафизическом отношении бытие для меня исчерпано его окончательным и зловещим пониманием. А Небытие не только не ускользает, оно тотально присутствует. Можно сказать, что я впаяна в Небытие.
Ничто как власть
Человек, как и было сказано, – социальное животное. Сверхчеловек – двойное социальное, пусть и метафизическое отчасти, оттого все основные удовлетворения субъекта связаны с социумом. Не будет социума – не будет и желаний. Ровно потому социум в лице психоаналитиков, рекламщиков и прочих знатоков душ так озабочен созданием фиктивных желаний и страхов – посредством их удовлетворения (компенсации) человек отвлекается от удовлетворения социальных амбиций, ведь именно их удовлетворение (к примеру, власть) обеспечивает подлинные запросы Эго. Небытие (Ничто) в некотором роде тождественно обретению власти, ибо устраняет конкуренцию – и вместе с тем проблему.
Непроговариваемая очевидность
Ежели текст направлен к тем, кто (как желаете вы) должен полюбить вас, дело обстоит просто. Хотя это и унизительно относительно текста. Ежели направлен к тому, кто должен понять – ещё проще. Но когда текст становится самодостаточной функцией, некоей кошмарной констатацией, где не должно быть Другого (да он и не нужен), всё становится куда сложней. Непроговариваемая очевидность – имя этой пытке.
Отказаться от жизни
Ещё при «жизни» отказаться от жизни – акт геройский и мучительный, когда все силы бытия – против тебя, как против вражьей сущности, тайной подлинности, экзистенциального и ментального беглеца – я бы сказала, «святого», не будь это слово так опошлено, очищено, замылено, так безнадёжно лживо. Это не имеет отношения ни к аскетизму, ни к монашеству – речь об отвержении самого принципа бытия, о тотальном его неприятии.
Русская литература как невроз
В Средневековье биологическая продолжительность жизни человека примерно совпадала с её смысловой наполненностью. В современном же мире эти границы серьёзно расширились – жизнь удлинилась, но её базовые смыслы, как правило, определяемые религиозными сюжетами и императивами, остались на том же месте. То есть всё больше людей к середине своего существования приходят к эмоциональному и душевному опустошению. Особенно это заметно по российской интеллигенции, которая с неистовством и упорством, достойными лучшего применения, тащит в беспощадное будущее XXI века груз прошлого из века XIX.
Циническим апофеозом совмещения тела и духа является история Иисуса Христа, одного из первых и широко растиражированных литературных персонажей, который воплощал собой «идеальное» сочетание человеческого и метафизического. Но нужны ли современному миру и людям такие жертвы? Скажу «кощунственное» – эти жертвы не нужны.
Признаться, я не могу понять, зачем тащить за собой все эти ментально исчерпанные конструкции, являющиеся лишь музейными ценностями? Неспособность изменять себя и окружающую реальность становится фатальной, буквально делает из апологетов культуры ископаемых насекомых, застывших в капле янтаря.
При этом попытки внести коррективы в основные параметры культурного контекста воспринимаются российской интеллигенцией ни много ни мало как покушение на жизнь, замах на «вечные ценности», нигилизм и богоборчество (нужное подчеркнуть).
Цивилизованный глобальный мир даёт нам уже сегодня все возможности заниматься бесконечным самосовершенствованием – от интеллектуального до эстетического. Усовершенствовать же старые смыслы просто невозможно. А повторять их и скучно, и контрпродуктивно. Зачем же вы продолжаете? (Риторический.) Похоже, что генетически усвоенная страсть к сохранению культурной идентичности первым делом убивает самих её носителей. Буквально – русская классическая литература убивает, калечит, генерирует неврозы на целые поколения вперёд. Когда я писала свою книгу «Последняя Старуха-Процентщица Русской Литературы», я писала как раз об этом.
Смерть как действительное понятие
С детства я разговаривала со смертью. Смерть и есть язык. Смерть и есть Действительное Понятие. Чем более настоящей она становится (настоящей – значит происходящей здесь и сейчас), тем более она становится молчалива. Мне нечем поделиться с вами, когда дело касается меня, то есть моей смерти. В Добытии смерти не было. О том, что я умру, я отчётливо осознала, родившись. Так низшие существа приносят высших на заклание, буквально убивая их, то есть рождая, ибо иначе мы бессмертны, точнее – внесмертны.
Ангелическая пытка
Отсутствие привычек – сродни отсутствию тела, «ангелическая» пытка.
Догматы материалиста
Нет ресурса – нет выбора. Выбор – понятие материалистическое, а не экзистенциальное. И – сначала – материалистическое, а потом уже волевое.
Эгостенциализм
Нет опыта, который стоил бы того, чтоб быть пережитым или усвоенным. Проще говоря, нет опыта Сверх и Помимо «Я».
Ультралиберализм
Препарировать бессознательное – это как достать улитку из её уютного домика, подвергнув вивисекции. Это и есть цель грядущей ультралиберальной эпохи просвещения.
Постмодернизм нищих
Постмодернизм богатых и постмодернизм нищих – это два разных постмодернизма. Сейчас победил постмодернизм нищих – это когда владельцы лжесмыслов хотят обмануть владельцев лжеденег, но денег нет, как и было сказано. Балаган закрывается, расходитесь.
Метафизика
Метафизика – эта любая субъектная необходимость, не имеющая достаточного ресурса для своего утверждения, а также – любое знание, не нашедшее достаточного (материалистического) утверждения в бытии.
Гностический цемент
Гностический (в самом предельном и опасном смысле этого слова) Победитель – это тотально необусловленная личность, личность онтологического (кажущегося животным) врождённого безверия и недоверия, не имеющая ни учителей, ни авторитетов. Это одиночка, почти что изгой, неконтекстуальный изверг, испытывающий недоверие ко всякому удобоваримому гнозису, коий, как и формальные общечеловеческие знания, – не что иное, как матричный цемент, структура, укрепляющее бытие.
Смерть гендера
Образы женщин, созданные литературой XVIII—XIX веков – иллюзорные модернистские проекты, то, чего не существует. Но, как и свойственно подобным проектам, они настаивают на себе де-факто… чтобы проиграть.
