Ледяное сердце Левиафана

Витта Ред

Ледяное сердце Левиафана

Глава 1. Ломая Кости, Ломая Сердце

Боль.

Это было не слово. Не ощущение. Это был вселенский закон, перечеркнувший мое человеческое существование. Я помнила только рывок руля, свист ветра, крик Джейкоба… а потом – свободное падение в пустоту. Удар.

Хруст.

Звук ломающихся костей заглушил все. Мои кости. Ребра. Позвоночник. Каждый осколок впивался в плоть, разрывая нервы на атомы. Я хотела закричать, но легкие были сплющены. В глазах поплыли черные пятна, и сквозь них – испуганное лицо Джейкоба. Его руки тянулись ко мне, слишком медленно, слишком поздно…

Жар.

Он начался в груди – как раскаленный шар, расползающийся по венам. Горело все: кожа, мышцы, даже слезы на щеках. Я почувствовала, как трещит череп, меняя форму. Зубы впились в язык, наполняя рот кровью. «Умираю», – пронеслось в голове. Но нет… это было хуже.

Зверь.

Он проснулся в глубине моего отчаяния – древний, дикий, яростный. Его когти разорвали мою человеческую оболочку изнутри. Я чувствовала, как отрастает шерсть. Как ногти превращаются в копыта. Как челюсть вытягивается, обнажая клыки, готовые рвать, убивать…

Сила.

Она обрушилась на меня волной, смывая боль. Я вдохнула – и мир взорвался миллионами запахов: сосновая смола, страх Джейкоба, пыль на дороге, железный вкус моей крови… и его. Прах и ледяной ветер. Эдвард.

Я подняла голову (какую? волчью? человеческую? я не знала) и увидела его.

Он стоял в десяти шагах, застывший, как статуя из самого бледного мрамора. Его золотые глаза, всегда такие бездонные и манящие, были полны ужаса. Не любви. Не тоски. Не даже жалости. Чистого, первобытного отвращения.

– Что… что ты наделал, собака? – его голос, всегда чарующий музыкой, теперь резал слух. Фальшь. Ненависть.

Я зарычала. Звук вырвался из новой глотки – низкий, вибрирующий, обещающий смерть. Мое тело (большое, сильное, не мое) напряглось. Джейкоб шагнул вперед, его рука (тоже огромная, когтистая) легла мне на загривок.

– Белла? – его шепот был полон трепета. Но не страха. Признания.

Эдвард сделал шаг. Его совершенное лицо исказила гримаса.

– Ты превратил ее в чудовище!

Чудовище.

Слово ударило, как нож. Но боль была иной. Острой. Очищающей. Сквозь новое обоняние я чувствовала его ложь. Его страх. Его презрение к тому, чем я стала. То самое презрение, что он всегда испытывал к оборотням… ко мне.

Я оскалила клыки. Мои клыки. И впервые за всю мою жалкую, любящую его жизнь – не захотела его голоса в голове.

Уходи, – пронеслось во мне волной жара и ярости. Или я разорву тебя на куски, вампир.

Его движение было нечеловечески быстрым – серебристая вспышка, холодный вихрь, запах мертвых роз и праха. Он метнулся к Джейкобу, клыки обнажены, пальцы сжаты в каменные кулаки. Не для разговоров. Для убийства.

Он хочет его убить.

Мысль пронзила мой новый, звериный разум не болью, а яростью. Горячей, черной, всепоглощающей. Она сожгла последние следы страха, стыда, человеческой слабости. Мой Джейкоб. Мой друг. Мой… стая?

Я взревела. Звук сотряс воздух, заставил задрожать сосны. Мое тело – большое, сильное, чуждое и мое – среагировало раньше мысли. Я не бежала – я ринулась. Не между ними – на него. На Эдварда.

Мои когти впились в асфальт, отбрасывая искры. Мои мышцы, наполненные дикой, первозданной силой, толкнули меня вперед с такой скоростью, что мир превратился в размытое пятно запахов и звуков. Я учуял его ярость – острый, кислый металл. Услышал свист его кулака, летящего к лицу Джейка.

Нет.

Я врезалась в Эдварда боком, как таран. Не укус, не коготь – чистый вес, неудержимый импульс.

Удар.

Он был оглушительным. Не хруст кости (его кости были крепче гранита), а гулкий грохот, будто два валуна столкнулись в пропасти. Эдвард отлетел, как пушинка, сорванная ураганом. Он врезался в ствол старой ели – дерево треснуло с душераздирающим скрежетом.

Я приземлилась на все четыре лапы, низко прижавшись к земле. Глубокий, угрожающий рык клокотал в моей груди. Моя шерсть встала дыбом по всему загривку. Я чувствовала каждую мышцу, каждый нерв, каждую каплю адреналина, бешено пульсирующего в моих новых венах.

Эдвард поднялся. Мгновенно. Бесшумно. На его безупречном лице не было ни царапины. Только ледяное недоверие. Золотые глаза, такие знакомые и такие чужие, смотрели на меня – нет, сквозь меня – с чем-то худшим, чем ненависть. С оскверненным идеалом.

– Белла… – его голос был шепотом, но он резал слух, как стекло. – Ты… защищаешь его? Эту… тварь?

Тварь. Слово обожгло. Но не так, как раньше. Теперь оно заставило меня ощериться. Мои клыки, длинные и острые как бритвы, обнажились в немом рыке.

Я была тварью. И он это знал. Он всегда это знал. Его любовь была к хрупкой человеческой девочке, которую он мог защищать, которой мог покровительствовать. Не к этому… к этому зверю с зубами и когтями, способному сбить его с ног.

Джейкоб встал рядом со мной. Его огромная волчья форма была напряжена, готовность к бою вибрировала в каждом мускуле. Его теплое, живое плечо коснулось моего бока – не случайно. Солидарность. Принятие.

– Она не твоя, кровосос, – прорычал Джейкоб, его голос был грубым, звериным, но невероятно знакомым якорем в этом хаосе. – Убирайся. Пока цел.

Эдвард проигнорировал его. Его взгляд пригвоздил меня.

– Ты не понимаешь, что он сделал? – в его голосе прорвалась настоящая боль, и это было хуже любой ярости. – Он украл твою душу! Твое человечество! Он превратил тебя в…

Чудовище!

Его мысль ворвалась в мой разум, как ледяной кинжал. Раньше его голос в моей голове был музыкой, томлением, самой сутью тоски. Теперь это был визг ненависти.

И тогда случилось нечто.

Внутри меня – там, где раньше была лишь пустота для его голоса – что-то щелкнуло. Как стальной щит, встающий на пути. Как невидимая стена, возведенная в мгновение ока.

Его мысль – «Чудовище!» – отрикошетила. Не просто исчезла. Она ударила его обратно.

Эдвард ахнул, сделав шаг назад, его глаза расширились в чистом, первобытном

Шоке. Он впервые за столетия был оглушен молчанием. Не своим – ее.

– Ты… – он прошептал, глядя на меня, как на призрак. – Ты блокируешь меня?

Я не знала, что сделала. Знало только мое тело. Моя новая, дикая сущность. Мой щит. Он эволюционировал? Приспособился? Стал не просто защитой от ментальных атак, а оружием?

Я не ответила. Я просто зарычала снова, глубже, грознее. Мое послание было ясно:

Следующая мысль – и я вырву тебе глотку, вампир.

Воздух завис, наэлектризованный ненавистью, болью и невероятной силой, бьющей между нами тремя.

И тут завыла сирена. Отдаленная, но неотвратимая. Чарли.

А следом, из глубины леса, донесся вой. Не один. Множество голосов. Глубоких, яростных, зовущих друг друга.

Стая.

Они чувствовали меня. Чувствовали угрозу. И мчались сюда.

Эдвард посмотрел на меня в последний раз. В его взгляде больше не было любви. Только потеря, ледяное осознание и… страх. Страх перед тем, чем я стала.

– Это еще не конец, – прошипел он, и его голос был как яд.

И прежде чем я успела двинуться, он исчез. Рассыпался в холодном тумане, оставив после себя лишь запах мертвых роз и разбитого сердца, которое больше не билось в моей волчьей груди.

Он исчез.

Как кошмар, рассеивающийся с первыми лучами солнца. Только вместо облегчения – ледяная пустота. Его запах (мертвые розы, прах, ложь) еще висел в воздухе, но холод в моей волчьей груди стал глубже. Глубже костей. Глубже души, которой, кажется, больше не было.

И тогда боль вернулась.

Не та, огненная, что рвала меня при превращении в зверя. Хуже. Ледяная. Как миллион игл, вонзающихся одновременно под кожу, в мышцы, в самую сердцевину костей. Я скулила – жалкий, визгливый звук, недостойный огромного волка, каким я была секунду назад.

– Белла! – голос Джейкоба. Грубый, человеческий.

Я упала на бок. Асфальт жгло шерсть. Мир закружился – запахи (пыль, кровь, сосна, Джейкоб) стали резкими, невыносимыми. Мои кости… Боги, мои кости! Они не ломались. Они… сдвигались. Скраб, хруст, скрежет суставов, встающих на свои – старые, человеческие – места.

Это было похоже на то, как будто меня выворачивают наизнанку.

Хрусть-хрусть-СКРЕЕЕЕЕТ.

Позвоночник. Он сжимался, укорачивался, заставляя меня выгнуться в немой агонии. Ребра вдавливались внутрь, сжимая легкие. Я задыхалась. Челюсть… она не просто уменьшалась. Она ломала себя обратно, клыки втягиваясь в десны, которые горели огнем.

– Держись! Я здесь! – руки Джейкоба. Теплые. Человеческие. Они легли на мой горячий, дергающийся в конвульсиях бок. Шерсть под его пальцами таяла, как снег под солнцем, обнажая липкую, окровавленную кожу.

Я зажмурилась. Не хотела видеть. Не хотела чувствовать, как мое мощное тело, только что сбившее вампира, сжимается, слабеет, становится… хрупким. Ее хрупким. Хрупким, как тот сосуд, что разбил Эдвард.

Чудовище.

Его слово эхом отдалось в черепе. Но теперь оно не ранило. Оно обжигало стыдом.

Конвульсия выгнула меня дугой. Кости бедер со скрежетом вправлялись в таз. Пальцы на лапах… они ломались, укорачивались, когти втягивались в плоть с ощущением вырывающихся ногтей. Я закричала. Голос был хриплым, надорванным, человеческим.

И вдруг… тишина.

Боль отступила, сменившись леденящей дрожью. Я лежала на холодном асфальте. Голая. В луже собственной крови, слизи и чего-то темного, маслянистого – остатков моей звериной сущности. Я дышала. Мелко. Часто. Каждый вдох резал сведенные мышцы груди.

– Белл? – шепот Джейкоба был очень близко. Он снял свою рваную фланелевую рубашку (она пахла бензином, потом и ним) и осторожно, так осторожно, накрыл меня. Ткань жгла кожу, как наждак.

Я открыла глаза.

Мир был… размытым. Тусклым. Запахи приглушенными. Я больше не чувствовала сердцебиение мыши в трех милях. Не слышала шелест листьев за полверсты. Оглушительная тишина. Как будто я оглохла. Ослепла. Отрезана от мира, который только что чувствовала каждой клеткой.

Я подняла руку – свою руку. Человеческую. Бледную. Дрожащую. Покрытую липкой смесью крови и какой-то черной грязи. Кожа была цела. Ни переломов. Ни ран. Только… синяки. Фиолетовые, желтые, зловеще яркие на белизне кожи. Следы внутренней битвы.

– Ты… ты в порядке? – Джейкоб присел рядом. Его лицо было бледным под смуглой кожей, глаза – огромными, полными страха, трепета и чего-то… благоговейного. Он не смотрел на меня как на жертву. Он смотрел как на чудо. На невозможное.

Я попыталась заговорить. Горло сжалось. Из него вырвался лишь хрип.

Чудовище.

И тут случилось оно.

Не мысль Эдварда. Его. Джейкоба.

Боже, она прекрасна. И так… хрупка. Как я мог уронить ее? Как я…

Его голос ворвался в мою голову. Не как музыка Эдварда. Как гром. Грубый, искренний, переполненный виной, страхом и… обожанием. Он оглушил. Пронзил мой и без того сломанный разум.

Я вскрикнула, вжавшись в асфальт, зажав уши руками. Но голос был не снаружи. Он был внутри.

– Белла?! Что?! – Джейкоб испуганно отпрянул. Его мысли стихли, сменившись паникой: Что я наделал? Она ненавидит меня? Она в агонии?

Щит.

Мой проклятый, благословенный щит. Он эволюционировал. Он не просто блокировал вампиров. Он… притягивал мысли тех, кто был рядом? Кто чувствовал сильно? Как магнит?

Я смотрела на Джейкоба сквозь слезы. Его губы не двигались, но я слышала:

Прости. Прости. Прости. Я разрушил тебя. Я разрушил все.

– Не… – я прошептала, голос как ржавая петля. – Не твоя… вина…

Его глаза расширились. Он понял. Понял, что я услышала. Стыд и ужас вспыхнули на его лице.

Вой прорвал тишину снова. Близкий. Очень близкий. Не сирена Чарли.

Волчий вой.

Не один. Много. Голодных. Яростных.

Джейкоб вскочил, заслоняя меня своим телом. Он обернулся к лесу, его спина напряглась.

– Сэм… – он прошептал, и в этом имени был леденящий страх.

Я подняла голову. Из чащи, ломая кусты, выпрыгнул огромный черный волк. За ним – еще три. Пепельно-серый. Рыжий. Темно-бурый. Их глаза – желтые, умные, бесчеловечные – уставились на меня. На голую, окровавленную девушку под рваной рубахой, пахнущую волком и смертью.

Черный волк (Сэм? Это должен быть Сэм!) сделал шаг вперед. Его губы поднялись, обнажая клыки длиннее моих пальцев. Глубокий, предупреждающий рык прокатился по дороге.

Его мысль ворвалась в меня, как таран:

САМКА? НЕВОЗМОЖНО! УБЕЙ ЕЕ, ДЖЕЙКОБ! ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОНА УБЬЕТ НАС ВСЕХ!

УБЕЙ ЕЕ!

Мысль Сэма врезалась в мой разум, как топор. Грубая. Неоспоримая. Нечеловеческая. За ней хлынул поток других:

– Самка? Кошмар! – (Джаред, страх).

– Разорвем! —(Пол, кровожадный азарт).

– Джейк предатель! – (Эмбри, ярость).

– Не может быть… Легенда… —(Квил, смятение).

Они заполонили все. Затопили. Задушили. Моя голова взрывалась от чужой ненависти, страха, животной ярости. Я не могла дышать. Не могла думать. Только слышать. Слышать приговор.

Джейкоб стоял передо мной, дрожа. Его спина была напряжена до предела, но он не двигался с места. Его собственная мысль прорвалась сквозь шквал, слабая, но яростная:

– Нет! Не дам! Она моя…

Сэм сделал шаг. Его черная шерсть сливалась с тенями леса. Желтые глаза, лишенные всякой человечности, сверлили меня. Его пасть раскрылась для рыка – рыка атаки.

Нет.

Это было не слово. Это был взрыв.

Всё, что скопилось внутри – боль превращения, ярость на Эдварда, стыд, страх, отчаяние, оглушающий гул чужих мыслей – вырвалось наружу. Не через горло. Через тот самый щит, что отразил Эдварда и впустил Джейкоба. Через мою новую, сломанную, нечеловеческую сущность.

Я не кричала ртом. Я крикнула разумом.

НЕ ПОДХОДИТЕ!

Это не было звуком. Это была ударная волна.

Невидимая, но материальная сила рванула от меня во все стороны. Воздух затрещал, как стекло. Асфальт подо мной покрылся паутиной трещин.

Стая взвыла.

Не от ярости. От агонии.

Черный волк (Сэм) рухнул на землю, как подкошенный, скуля. Пепельно-серый (Джаред?) забился в конвульсиях. Рыжий (Пол!) отшвырнуло назад в кусты, как тряпичную куклу. Только темно-бурый (Квил?) устоял, но прижался к земле, жалобно скуля.

Их мысли – этот оглушительный, ненавистный хор – умолкли. Отрезанные. Заглушенные моим криком. Наступила тишина. Глухая, звенящая, прекрасная тишина.

Но ненадолго.

Боль.

Она ударила меня. Острая, раскаленная игла – прямо в виски. Потом – в затылок. В глазницы. Кровь хлынула у меня из носа, теплая и соленая, заливая губы, подбородок, капая на рубашку Джейкоба. Мир поплыл.

– Белла! – Джейкоб рухнул передо мной на колени. Его лицо было искажено гримасой физической боли. Он схватился за голову. – Что… что это было?! Как ты…

Он не закончил. Его глаза закатились. Он рухнул вперед, тяжело, без сознания, его голова упала мне на колени.

Я оглушила его.

Своим криком. Своим щитом. Своим проклятым чудовищным_ даром.

Я задыхалась. Каждый вдох резал легкие. Кровь из носа текла ручьем. Я пыталась поднять руку, стереть ее, но пальцы лишь дернулись. Силы покинули меня.

Сэм поднял голову. Его желтые глаза, теперь полные не только ярости, но и первобытного страха, уставились на меня. Он зарычал, но тихо, глухо. Предупреждающе. Он встал. Шатко. Его сородичи тоже поднимались, пошатываясь, как после страшного удара. Они больше не думали об атаке. Они боялись.

Кровь…

Мысль Сэма прорвалась сквозь нарастающий в моей голове гул. Слабая, но отчетливая.

…Ее кровь… зовет… Левиафана…

Левиафан? Кто…?

Я не успела подумать. Земля вздрогнула.

Слабый, но неоспоримый толчок. Как удар огромного сердца под землей. Сосны вокруг закачались, с них посыпались шишки и хвоя. Далекие птицы взметнулись в небо с испуганными криками.

Сэм замер. Его уши прижались к черепу. Весь его вид выражал ужас и благоговение. Он не сводил с меня глаз.

Он проснулся…

Его мысль была шепотом ледяного ветра.

…Из-за тебя, Самка. Из-за твоей крови и твоего крика.

Он сделал шаг назад. Потом еще один. Его стая, поникшая, скулящая, последовала за ним. Они не нападали. Они отступали. Взгляды, полные страха и чего-то древнего, нечеловеческого, были прикованы ко мне.

– Стой! – хриплый крик разорвал воздух.

Чарли.

Его полицейская «Корона» резко остановилась в облаке пыли. Дверь распахнулась. Он выскочил, пистолет в дрожащей руке, наведенный на… на отступающих в лес гигантских волков. На меня. Нагую, окровавленную, с безжизненным телом Джейкоба на коленях.

– Белла?! – его голос сорвался на шепот. Ужас на его лице был страшнее взгляда Сэма. – Что… Боже всемогущий, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИЗОШЛО?!

Последние волки скрылись в чаще. Земля снова дрогнула, глуше.

Я посмотрела на отца. На его лицо, искаженное ужасом. На пистолет, направленный в никуда.

Кровь хлынула из носа с новой силой. Мир поплыл черными пятнами. Силы окончательно оставили меня.

– Пап… – я прошептала, и это было последнее, что я помнила, прежде чем тьма поглотила меня.

Я рухнула на окровавленный асфальт, рядом с Джейкобом, под шокированным взглядом отца, под содрогающейся землей, под незримым взором чего-то древнего, проснувшегося от моего крика.

Глава 2. Разбитый Хрусталь (Дом Калленов)

Дом Калленов, обычно излучавший спокойствие и недоступную человеку элегантность, напоминал теперь заряженную ловушку. Воздух вибрировал от невысказанного шока. Эдвард стоял у огромного окна, спиной ко всем. Его поза была безупречно прямой, но малейшее движение напоминало раненого хищника. Он смотрел в темноту леса, туда, где остались разбитый мотоцикл, кровь Беллы и его собственная мертвая мечта.

Карлайл первым нарушил тишину. Он положил руку на мраморную столешницу – легчайшее прикосновение, но под пальцем осталась паутина трещин. Его золотые глаза, всегда такие мудрые и терпимые, были полны незнакомой тревоги.

– Эдвард, – его голос звучал мягко, но в нем была сталь. – Что именно произошло? Ты говорил о… превращении. О силе. Но этого недостаточно. Земля дрожала. Птицы срывались с деревьев за мили. Я чувствовал… древний ужас.

Эдвард не обернулся. Его голос был глухим, лишенным музыки, словно высеченным изо льда:

– Она оборотень. Она… сбила меня с ног. Как пустую банку. Ее щит… он не просто блокирует. Он бьет. И она… – он замолчал, сжав кулаки так, что костяшки побелели. – Она защищала его. Собаку.

Розали резко вскинула голову. Ее совершенное лицо исказила чистая ненависть. Она встала, ее движения были плавными, как всегда, но в них появилась хищная грация готовности к прыжку.

– Оборотень? Женщина – оборотень? – ее смех был ледяным осколком. – Абсурд! Сказки для щенков! Или ты настолько ослеплен болью, Эдвард, что начал галлюцинировать?

Но в глубине ее янтарных глаз мелькнуло нечто большее, чем злоба. Страх. Страх перед невозможным. Страх, что древние правила рушатся.

Эмметт присвистнул, но без обычной веселости. Его мощные плечи напряглись.

– Сбила тебя? Серьёзно? – В его голосе прозвучал не столько скепсис, сколько азарт охотника, почуявшего достойную дичь. – Хм… Интересненько. Значит, не все собаки только тявкать умеют. Особенно… сучки.

Алиса стояла в центре комнаты, маленькая и хрупкая, как фарфоровая кукла. Но ее огромные глаза были пусты и темны. Она дрожала. Не от страха. От перегрузки.

– Я… я не вижу ее, – прошептала она, голос сорвался. – Раньше было туманно… а теперь… Кровь и крик. Все заполнило кровью и криком. Нечеловеческим криком. Он… он разбил мое видение! Как стекло! – Она схватилась за голову. – Больно! И… земля. Земля дышит! Что-то… древнее… проснулось. Оно голодное. Оно смотрит… на нее.

Джаспер стоял в тени. Его лицо было маской стоика, но мускулы на челюсти играли. Он чувствовал волну эмоций, докатившуюся с места событий, как цунами:

– Страх, – произнес он тихо, аналитически, но под кожей видна была дрожь. – Дикий, животный страх стаи. Боль. Физическая агония. И… благоговение. Смешанное с ужасом. Они не просто боятся ее. Они… поклоняются источнику ее силы. Или тому, что она пробудила. – Он закрыл глаза на мгновение. – И еще… гнев. Чистый, разрушительный гнев. Не ее. Старше. Глубже. Оно гневается.

Эсми подошла к Алисе, обняла ее. Ее материнское спокойствие было ширмой для бури внутри.

– Древнее? – Она посмотрела на Карлайла. В ее глазах читался вопрос, который они оба боялись задать вслух столетиями: Левиафан? Миф оказался правдой?

Карлайл подошел к Эдварду. Положил руку ему на плечо. Эдвард вздрогнул, как от ожога, но не отстранился.

– Эдвард, – Карлайл говорил с невероятной мягкостью, но каждый звук был отчеканен. – Мы должны понять что она пробудила. И чем это грозит. Не только ей. Всем. Вольтури почуют такое нарушение равновесия. Они придут.

Розали замерла. Слово "Вольтури" действовало на нее, как удар хлыста. Но ее взгляд упал на спину Эдварда – на ту непереносимую пустоту, которая теперь была в нем вместо любви к Белле. И вдруг в ее глазах мелькнуло не ненависть, а… узнавание.

– Она… она как я, – вырвалось у Розали шепотом, полным горького осознания. – Ее сделали монстром против воли. Ее жизнь сломали. – Она посмотрела на Эмметта, и в ее взгляде была тень той боли, что она видела в Эдварде. – И он… он смотрит на нее теперь, как они смотрели на меня. С отвращением. Как на… чудовище.

Эдвард резко обернулся. Его золотые глаза вспыхнули адовым пламенем боли и ярости.

– Не сравнивай! – его голос был лезвием бритвы. – Ты выбрала бессмертие! Она… она стала собакой! Она выбрала Блэка! Она…

Он не закончил. Внезапный, ледяной порыв ветра ударил в окна дома. Не просто ветер. Он нес в себе шепот. Не слова. Ощущение древней, непостижимой воли. И запах – соленый, как океанская бездна, и горький, как прах тысячелетий.

Джаспер вздрогнул, как от удара током. Его глаза расширились.

– Оно… здесь. Оно смотрит. На нас. Через нее. – Он медленно, с почти человеческой осторожностью, отступил шаг назад к стене, его рука инстинктивно потянулась к скрытому под плащом оружию. – Карлайл. Что мы делаем?

Карлайл посмотрел на потрескавшийся под его рукой мрамор. Потом на Эдварда, в чьих глазах бушевала война между болью и древним, вампирским инстинктом уничтожения угрозы. На Алису, которая прижалась к Эсми, все еще не видя будущего. На Розали, в чьих глазах горел огонь ее личной войны. На Эмметта, жаждущего боя. На Джаспера, готового к обороне.