скачать книгу бесплатно
Опять отошёл, пошатался, и снова ко мне:
– Владычица, подай хоть сколько…
На «владычице» я сломалась. Полезла в карманы – собрала медь – в одном кармане две монетки по десять копеек, в другом одна.
– На, – говорю, – сколько есть…
А он, гад, взял, побренчал медяшками, пристально на меня посмотрел, и, шёпотом, сволочь такая:
– А может, ко мне поедем, а? Ну – или к тебе…
На меня столбняк напал. Стою, глазами лупаю. Смотрю, как он надо мной нависает и игривым голосом мурлычет гадостно:
– Ты, – говорит, – давно мне нравишься…
Ну не сволочь, а?
Его счастье, что всё это в храме произошло. За церковной оградой ох я бы ему ответила…
Про цыганку
Людской поток выносит из метро молодого человека довольно приятной наружности. Он не модно, но весьма добротно одет: песочный двубортный плащ, брюки (а не джинсы), на голове не совсем типичная для его возраста «шахматная» шляпа с маленькими полями. В руках – потёртый, тяжёлый, довольно объёмистый пакет.
Только шагнул на улицу – цыганка: косынка кульком, мужской пиджак в комплекте с креп-жоржетовой цветастой юбкой, зубы золотом горят:
– Залато-о-ой! Падай на прапитание-е-е… Сегодня праздник большой… Дети маленькие-е-е, жить трудна-а-а… Падай ради бога-а-а…
Всё, приклеилась намертво. Выбрала жертву. Сто человек рядом облегчённо вздохнули: слава богу, не меня…
А жертва… Жертва реагирует совершенно не так, как это сделали бы мы, обычные пешеходы и пассажиры метро.
Молодой человек сам бросается к цыганке, обнимает её одной рукой, радостно-проникновенно смотрит в глаза и увлекает в сторонку. Около стены он ставит пакет и извлекает яркую нетолстую книжечку. Не убирая руки, он гладит цыганку по рукаву пиджака, изредка ободряюще похлопывая:
– Дорогой вы мой человек! Вы даже не представляете, насколько по адресу обратились! Вам трудно живётся? У вас тяжело на душе? Господь никогда не оставляет сирых!
Речь его звучит громко, красиво; ясные, проникновенные слова взмывают над толпой, как вещие птицы: «…слово Божие… придите и прикоснитесь… вместе мы сможем…»
Даже цыганка заслушалась. Через несколько секунд она пошлёт его, конечно, и уже её напутственные слова полетят под сводами перехода, как каркающие вороны.
Но пока: открытый в изумлении рот, полный сверкающих золотом зубов, вытаращенные глаза, сбившаяся набок косынка кульком…
Класс, а?
Про цыган
Было это – в незапамятные времена. Нам с мужем тогда только-только за двадцать пять «перевалило». Проживали мы в маленьком уральском городке, перестройкой ещё и не пахло. Жизнь была нищая, но весёлая…
Солнечным, чудесным сентябрём вышли мы из леса после недельных блужданий в районе горы Денежкин Камень. Неистовой красоты осенний лес, музыка ночной реки (Шегультан это был? Шарп? – уже не помню)… И небо – словно дырчатая чёрная ткань над головой: выползешь в полночь из охотничьей избы по надобности и задохнёшься – весь сон долой… Голову кверху задрал – звезда по носу царапнула. И мысли сразу – о тех, древних, что со священным ужасом так же стояли здесь, и о тех, кто через столетия будут стоять, объятые темнотой, пересыпанной алмазной пылью…
Короче, вниз сходишь не то чтобы слегка, а даже очень здорово обалдевший и не можешь сперва адекватно воспринимать окружающую действительность.
Вот так, будучи немного не в себе, наша четвёрка и ввалилась в вокзал города Серова.
Взяли билеты до станции назначения и вышли в сквозные двери на перрон. Этот сейчас я понимаю, что уже в здании вокзала ощущалось что-то неладное – у кассирши были испуганные глаза и напряжённое лицо, кто-то за стеной отчаянно кричал в рацию, а у самого выхода железнодорожник в форменной фуражке (дежурный по вокзалу?) никак не мог решиться выйти к прибывающему поезду и вытирал платком лысину, то и дело снимая свой головной убор.
Ну а мы смело толкнули дверь – и оказались… в цыганском таборе. Это сонмище цыган гомонило, сновало и вообще жило своей жизнью на перроне города Серова в ожидании поезда Серов – Москва.
Впечатление цыгане производили ошеломляющее. Они за считаные минуты обжили привокзальное пространство, как клочок земли под вольным степным небом: между перронными фонарями были натянуты верёвки, на которых моталось какое-то тряпьё; огненным флагом развевался драный плюшевый ковёр. Слева, где заканчивалась платформа, перед какими-то подсобками, полыхал костёр, над ним – на чугунном тагане – котёл. Цыганский подросток огромным деревянным веслом помешивал булькающее варево. На куче песка рядом с вокзальными дверями сидел абсолютно голый чумазый младенец. Всё двигалось, громко говорило, приставало к пассажирам, ожидающим свой поезд.
Пассажиры пребывали в панике. Глаз выхватил женщину, повернувшуюся лицом к стене вокзала и закрывшую собой чемодан и мальчика. Слух резанул женский визг – визжала тётка, держа свою поклажу обеими руками, а на неё наступала босая гадалка, нахально улыбаясь…
Мы, к счастью, интереса для табора не представляли – брезентовые штормовки, прожжённые костром, видавшие виды рюкзаки, ободранные вибрамы… Стояли, опираясь рюкзаками о стену. Надо было ещё сориентироваться, где будет наш вагон. Неужели в соседях с табором поедем? – билась в голове у каждого ужасная мысль. Но никто её не озвучил.
Прибыл наряд милиции. Вместе с ними из «козла» вышел седовласый полковник – видимо, начальник местного отделения. Подтянулись работники станции в форменных фуражках. Но пробраться через плотную цыганскую толпу можно было с трудом и только боком.
Подали поезд. Цыгане заорали и ринулись к первому вагону. Подножка была ещё не откинута, проводница только-только открыла дверь. Перед вагоном стояла милиция, начальник отделения и начальник вокзала. От третьего вагона пытался пробраться начальник поезда.
Начальник милиции прокричал какое-то объявление – что-то про никто… по билетам… организованно. Его слова утонули в вое, свисте, рёве цыганской толпы. На материнских руках взлетели младенцы – ими размахивали и тыкали в морду представителям правопорядка. Босая гадалка, не выпуская цигарки изо рта, яростно рванула кофту на груди – зазвенели мониста, мелькнуло голое тело. Начальника шарахнули спиной об вагон; высоко полетела фуражка… Цыганята, как обезьяны, запрыгнули в тамбур и опустили подножку. Цыганская толпа хлынула внутрь.
Мигом в вагон был заброшен дымящийся котёл с едой и бельё вместе с верёвками, потом образовался живой коридор, по которому прошли, смеясь и покуривая, немногочисленные цыганские мужчины.
Вот не скажу, сколько вагонов заняли цыгане – смотреть было некогда. Наши ребята шустро протащили нас по освободившемуся пространству до последнего вагона – туда, куда были выданы билеты и где представителей кочевого племени не оказалось…
Перевели дух. Закинули вещи и залегли на третьи полки, как и положено турягам.
Почему-то поезд отправился на пятнадцать минут раньше. Вагоны медленно проплывали мимо перрона, помеченного следами нашествия цыган. Валялись ошмётки, расквашенный ботинок, картонные коробки, какая-то драная кошма. Догорал костёр. Рядом с костром провожал поезд милицейский «козел» с заведённым двигателем.
Табор на колёсах уплывал… Куда? А вот этого мы никогда уже не узнаем. В Москву, видимо. Куда же ещё?
Про трупы
Выставка «Тайны человеческого тела». Экспонаты, сделанные из трупов людей, особым способом обработанные для демонстрации строения человека. Много-много залов с лежащими и стоящими жутковатыми объектами, распахнувшими для обозрения брюшную полость и черепную коробку. Ну конечно – само собой – печень алкоголика, лёгкие курильщика, поджелудочная скончавшегося от панкронекроза… Всё в открытом доступе, даже и потрогать можно. Ходим, поёживаясь, поначалу идентифицируя этих господ без кожи или просто скелеты с собой. К концу экспозиции – ничего, привыкаешь. А что, нормально…
У выхода лежит нога в поперечном срезе. Она «нарублена» на 10-сантиметровые фрагменты, которые немного раздвинуты: обходи со всех сторон, любуйся, как у тебя в нижних конечностях всё устроено – кости, мышцы… Познавательно. Обходим. Любуемся.
Ну, дальше уже только доска отзывов. Люди пишут. Благодарят. Читаем и отзывы – «деньги плочены»…
Вдруг!.. По глазам – жжах!.. Лаконичная надпись, крупно: «ОСМОТРЕЛ. ЗАХОТЕЛОСЬ ХАМОНА».
Стоим. Офигеваем. И… – захотелось. Этого самого хамона. Всем. Как ни цинично в этом признаваться.
Вот что это, а?
Про слабо
И чего они все бесились по поводу этих чёртовых причёсок? Лучше б на учебный процесс усилия свои направляли. Середина семидесятых – такое время, когда серую «мышиную» форму в старших классах уже западло носить было, а ту, синюю, ещё не ввели. Поэтому мальчикам – просто тёмный костюм; если жарко – однотонная рубашка, стрижка аккуратная – на усмотрение родителей. Уши оголены чтоб, затылок «снят», спереди – желательно пробор с зачёсом набок. Буэ-э-э…
Особенно бесился Шеф. Сам-то он в конце сороковых увяз: волосы кудреватые смоляные, зачёсанные назад; а если кудря на лоб падала, то он её ловко – р-р-яз! – и клешнёй своей короткопалой на место. Жест, не лишённый кокетства. Ладно, хоть ума хватало свою причёску в пример не ставить.
Его, конечно, понять можно: директор школы – во-первых, бывший военный – во-вторых. Видимо, он был бы рад, если б мальчишки поголовно в гимнастёрках ходили с подшитыми подворотничками. И стрижка чтоб одного фасона на всех. Без баловства.
Нет, он и по поводу девчонок высказывался, конечно. Не нравилась ему, видишь ли, причёска в два хвоста над ушами. Ну такая, как у Принцессы в «Бременских музыкантах». Изображал он её довольно противно, с размаху приставляя свои кургузые кулаки к голове с обеих сторон. Ехидно не намекал, а впрямую говорил, что эти хвосты напоминают ему рога. Полкласса сидело с этими симпатичными рожками – шелковистыми, в локонах, и не знали, куда деваться от страха, глаза прятали; а ну-ка Шеф распалится и начнёт выдавать свои комментарии, лично к тебе обращённые. С него станется…
Шеф преподавал физику. Орал, топал ногами, швырялся тетрадями. Я от страха в сочетании с природной дубинноголовостью не понимала ни черта. Да и, господи, я одна, что ли? Пол-урока он обычно гвоздил нас в хвост и в гриву за лень и тупость. Получая на стандартный вопрос: «Где тетрадь с домашним заданием?» стандартный ответ: «Дома забыл», Шеф упирался руками в стол и издевательски тянул:
– А ты поза-а-автракать сегодня не забыл?
И всеми силами добивался ответа. Когда получал еле слышное «нет, не забыл», просто взвивался от радости!
– Канешна-а-а!.. О чём я спрашиваю!.. Позавтракать!.. Святое! Брюхо набить!.. Как-к-ая там физика! Тетрадь!
Раз кто-то в виде исключения решил сказать, что да, забыл позавтракать, ну просто, чтобы разнообразить представление. О божечки, что тут началось…
– Забы-ы-ыл?! – орал Шеф. – Позавтракать? Даже это забыл? О чём тогда вообще с тобой разговаривать, что в башке твоей глупой? Если бутерброд с колбасой под носом своим не видишь, а? Тебе в какой школе учиться надо, если ты… – ну и пошёл, и пошёл…
Ой, правда, что это я? Я же совсем о другом хотела.
Короче: наш восьмой класс; урок физики. Весна. Настроение подавленное.
У доски – Васька Селивёрстов. Удивительный персонаж. Глуп как пробка. Знаете, как слово «галлюцинация» писал? «Гуледценацыя». И не знал, конечно, что это такое.
Красив, как… Олег Видов, помните такого? Вот только ещё лучше. К тому же – соло-гитара в школьном ансамбле. По поводу своих колов совершенно не парился. Видимо, думал, что его привлекательная внешность откроет любые двери. (Нет, не открыла, как впоследствии оказалось.) Но – к делу.
Селивёрстов у доски, то есть спиной к доске, – в свободной расслабленной позе, клеша от колена тёмно-синие, рубашка приталенная в светло-синих восточных огурцах. Заострённый длиннющий воротник, две верхние пуговицы расстёгнуты. Ботинки на платформе. Баскетбольный рост, спортивная фигура. Глаза – синь поднебесная. Волосы – светлый лён – аккуратно, модно подстрижены. В меру длинные. Удлинённые, скажем так.
И – Шеф. Как Васька в кривом зеркале: маленький, квадратный, черноволосый. В любимой позе – набыченный, о стол двумя кулаками опёрся. Даже спрашивать не стал. Сразу:
– Чево за рубаха на тебе, Селивёрстов, а? Ты чево – на Советскую вышел, с подругой прогуляться? Или в школу пришёл? Что за рубаха, я спрашиваю?
– Рубаха, – безмятежно ответил Васька и улыбнулся.
– Рубаха-а… – зловеще протянул Шеф. – Ходят, понимаэшь… битлсы… любу-уются собой… Тошнит от вас!.. Идёт такой – патлы са-а-льные, рубаха до пупа расстёгнута, на шее – висю-юлька… Не парень – тьфу! И – любит себя, любуется… Думает, девки штабелями перед ним…
Васька обалдел от несправедливости высказывания. Во-первых, выглядел он аккуратно: ничего до пупа расстёгнутого, висюльки тоже нет, волосы чистые. Особенно обидным показался пассаж о любви к своей внешности. Не принято это было. Улыбка сползла с его лица.
– Чё сразу…
А Шеф, опытный, гад, тут же дожал:
– Лю-юбишь, любишь себя, за версту видно… Зеркало, небось, каждый день дома полируешь – на себя любоваться… И так и этак…
И показал как.
– Вы чё на меня? – окрысился Васька. – Чё оскорбляете… Не любуюсь я…
– Не любуис-с-ся… – весело сказал Шеф. – А докажи. Слабо под ноль подстричься?
– Ничё не слабо, – хрипло буркнул Васька, – у меня денег нет.
– Это я тебе дам, – совсем развеселился Шеф, – десять копеек с меня. Безвозмездно, – вытащил из кармана горсть мелочи, поковырялся там и – бам! С размаху звонко стукнул десюльником об стол. Класс застыл в полуобмороке.
Васька громко сглотнул, провёз по столешнице пальцем монету и… вышел из класса.
Возбуждённый Шеф подпрыгнул и уселся на стол. Поболтал ногами.
– Н-ну… – азартно произнёс он, – хоть одного уважать можно. Ещё мужики найдутся?
…И они пошли.
Первым из-за парты вылез Кусок, пропетлял своей расхлябанной походкой к доске, дёрнул шеей по-блатному: мол, сам чёрт ему не брат. Потом Синий со своим дурацким смешком: «Гы-гы!» Кузя, Барсук, Ося, Лыка… Пятнадцать человек. Последнему Шеф выдал полтора рубля. Без отдачи.
…На стрижку «под ноль» ушло ровно два урока, парикмахерская же была напротив школы… Хотели было оскоблить головы бритвой до блеска, назло Шефу, но парикмахерша отказалась.
В итоге школе пришлось пожалеть о бездумном поступке её директора. Лысые надолго лишили покоя не только свой класс, но и всю параллель восьмых, и девятые. И седьмые…
Сначала толпами на переменах ломились посмотреть; потом «нулевой отряд» слаженно летал по школе, толкая всех с дикими криками в коридорах. Пугали малышей, толпой заваливаясь в начальные классы, сносили очередь в буфете… Слово «лысый» побило все рекорды по частоте употребления. Зайдя в класс после перемены, учительница русского языка обнаруживала исправления в написанных ею на доске темах сочинений: «Онегин – ЛЫСЫЙ человек», «Татьяна – ЛЫСЫЙ идеал»…
Но, конечно, всё когда-то кончается. Лысая эпопея закончилась в тот день, когда перед уроками Селивёрстов встал у доски и крикнул:
– Секите!
Вынул изящную мужскую расчёску из кармана, в одно касание продул её справа налево и… легко прочертил ребром от макушки до лба. Потом чуть повёл расчёской влево.
И все увидели – волосяной ёжик послушно лёг за движением его руки.
Потому что он перестал быть ёжиком.
Вот такая история.
Про…
Ну, наконец-то мы… Сначала был ростовский – обычный, грязный, бестолковый поезд южного направления: какие-то бабки с мешками, помидоры-яйца, клочки газет, крупная соль в спичечном коробке, раздражённое: «Хр-р-ржданин, можно в другую сторону ноги свесить?..» Гоголь-моголь из нашего средне- и южнорусского говора, разгорячённые тела, съехавшие с полок засаленно-полосатые матрасы, младенческий плач, вагонные запахи – сами знаете какие, описывать не буду.
А потом, уже из Ростова, поездом Москва – Ереван прямо до места назначения, города Сухуми, куда мы с мужем и пятилетним Серёжей ехали на море, отдыхать.
Вот здесь всё было удивительно. Нет, грязь и пыль в плацкартном вагоне такие же, как бы ещё не похуже, но…
Начнём с того, что на весь вагон были только три блондинистые головы – моя, Игоря и Серёжина. Остальные – жуковая смоль. Гортанная быстрая речь. Толстые тётеньки с пухлыми руками в перстнях, в тяжёлых серёжках с красными камнями – улыбчивые, ласковые, а мужчины, наоборот, поджарые, резкие. У меня до сих пор впечатление, что все женщины в вагоне были армянской национальности, а мужчины – грузинской.
Серёжа только успевал головой вертеть. И пахло здесь совсем по-другому – пряными травами, кинзой, орехами. Баклажанной икрой. Толстый лаваш лежал на столах вместо хлеба. Гортанное многоголосье сливалось в какую-то странную музыку, приятную для уха. Все в вагоне были уже знакомы – видимо, ехали прямо от Москвы, а не то что мы – на перекладных.
Мы занимали три полки в плацкартном «купе», одна верхняя была свободна. На боковушке двое решали кроссворд из «Огонька». Это было по-настоящему смешно, мы с Игорем еле сдерживали хохот, потому что «разгадыватели» были нетерпеливы, горячились, переругивались и в конечном счете все ответы подогнали, пренебрегая правописанием, удваивая буквы, где их не хватало. Я сожалею только о том, что не захватила с собой этот журнал, который попросила «почитать», потому что в кроссворде перлов хватало…
Проводник стал разносить чай. Он делал это совсем не так, как в ростовском поезде: сначала раздал пустые стаканы, а потом явился разливать.
Для чайной церемонии он специально нарядился в белую куртку, и она странно контрастировала с огромным, алюминиевым, дико закопчённым чайником, где всё уже оказалось заварено. Было трудно отделаться от мысли, что чайник кипятился на костре, разведённом где-то там у них в проводницкой.
…А потом в вагон сел тот парень. На боковую нижнюю полку, недалеко от нас. По виду – грузин. Кепка, усы – всё как положено. Сел – и сразу развил бурную деятельность. Он выскакивал на станциях заносить вещи новым пассажирам, бегал за чаем и сигаретами для соседей, подбрасывал на коленях чьего-то малыша, когда матери надо было отлучиться. «Костёр в заднице», – тихо произнёс муж, когда парень в очередной раз мелькнул по коридору.
