скачать книгу бесплатно
Вечером в комнату постучалась Машина мама, Ольга Семеновна.
– Ну, девочки, звонила тетя Клава. Можно узнать, что случилось?
Инга поведала ей грустную историю.
– Они совсем меня не понимают, я такая несчастная, теть Оль, – она зарыдала.
Тетя Оля присела на кровать, погладила Ингу по голове, прижала к себе.
– Не горюй! Знаешь, скольким великим актрисам пришлось пройти через препятствия! Если у тебя действительно есть призвание к актерскому мастерству – ты будешь играть в кино. Поверь мне, так и случится. А ссориться с родителями и уходить из дома – это по-детски, этим проблему не решишь. Хочешь, я побеседую с твоими родителями?
Инга всхлипнула и кивнула. Ольга Семеновна работала психологом в центре реабилитации, может быть, у нее получится…
Она не знала, о чем говорили тетя Оля и ее мама, но после этого разговора родители как будто смирились с решением Инги. Отец перезвонил по номеру, который им оставили из актерского агентства. Ингу пригласили на киностудию для предварительного отбора. Мама настояла, что поедет с ней, позвонила начальнику смены и отпросилась на завтрашний день.
В студии они узнали, что требуется характерная девушка на эпизод в историческом фильме о Московском княжестве. Светловолосая эффектная Инга и еще пять претенденток были выбраны среди многочисленных кандидаток. Инга искоса смотрела на девчонок, сравнивая себя с ними. Им раздали текст и попросили просто читать, а не пытаться играть. Она зашла в зал третьей.
Эпизод показался Инге простым, но волновалась она сильно. Ей чудилось, будто сейчас решается ее судьба на всю жизнь. Не дай бог, она провалится, и тогда родители с полным основанием смогут сказать, что были правы, отговаривая Ингу от бессмысленной затеи.
Она легко запомнила коротенький текст, пока ждала очереди; в нем было мало слов и много пауз. И когда Инга вышла на ярко освещенную невысокую площадку перед сидящими на стульях мужчиной и женщиной, которых она совсем не знала, ей почти не потребовалось заглядывать в листок.
На нее смотрели и ждали. И она вдруг почувствовала, как волнение… не исчезает, нет, но становится чем-то иным, отливает от рук и ног, перетекает в сердце и голову, словно густой поток кипящей смолы, которой когда-то поливали со стен крепостей в осажденных городах врагов земли русской. И горько-горько стало на душе, словно весь порушенный мир сейчас вместился в ее маленькое, но такое храброе сердце. И тот, кто шел ей навстречу, видел, как редкие слезы катятся из ее глаз.
– Что смотришь, княже? Полегла твоя дружина в поле! Кто ты без нее? Мыслишь, встанет грудью своей на защиту княжества народ? Целовал ты крест с названными братьями твоими, а после предал их… При всем честном народе клятву давал… и отрекся… Оглянись! Слышишь ты стоны и крики погубленных тобой отцов и братьев наших… Иди, княже, отныне ты один…
Закончив, она с надеждой взглянула на мужчину и женщину. Те молчали. Инга робко двинулась к краю площадки.
– Стоп! – поднял руку стоящий поодаль парень в очках и бейсболке. Инга остановилась, испуганно глядя на него.
– Пройдитесь немного.
Инга прошла вперед, назад. Мужчина на стуле, прищурившись, одобрительно смотрел на Ингу.
– Девушка, как вас… – он заглянул в листок, – Инга Березина, вы занимались раньше актерским мастерством?
– Нет, – покачала головой она. – Это в первый раз.
Мужчина что-то шепнул женщине. Она кивнула.
– Идеально, Игорь Петрович!
Тот, кого назвали Игорем Петровичем, поднялся со стула. Подошел к Инге.
– Мы нашли, кого искали, – улыбнулся он. – Завтра сможете приехать снова?
Инга почти не удивилась, что легко прошла пробы. Наверное, она сильно изумилась бы, провалив их. Все было так естественно: она чувствовала, как нужно говорить, какая требуется мимика, интонация, жесты, где сделать паузу, словно всю жизнь ждала на том поле князя.
– Конечно, я приеду! – обрадовалась она. – Уже съемки начнутся, да?
Все рассмеялись. Игорь Петрович помог ей сойти со сцены.
– Еще нет. Завтра следует посмотреть на вас в кадре, – не очень понятно объяснил он.
Инга испугалась. Она-то думала, что проверка закончена.
Наверное, все было написано на ее лице, потому что женщина ободряюще обняла ее за плечи и сказала:
– Не беспокойся, девочка. Я и без камеры вижу, что ты смотришься великолепно. Все будет хорошо. Давай-ка мы поговорим с твоей мамой.
– А других отпускать? – спросил парень.
– Нет, посмотрим, на всякий пожарный, – помахал рукой Игорь Петрович.
Ингу утвердили на эпизод.
Снимали под Москвой, возле Кошелево. На съемки она приехала с папой. Он подписал какие-то бумаги, где речь шла о родительском согласии и прочих скучных вещах. Инга в это не вникала. Она тоже поставила свою закорючку.
Инга была уверена, что Игорь Петрович и есть режиссер фильма, но ошиблась. Режиссером оказался высокий лысый дядька лет сорока, в джинсах и толстом сером джемпере, его звали Владимир Леонидович Мальцев. Это имя Инге ни о чем не говорило.
Актера Вадима Синельникова, который играл князя, она видела раньше в криминальном сериале, в роли следователя. Выражение лица у него было героическое, но простоватое. Инга подумала, что для такой серьезной исторической драмы следовало найти кого-нибудь получше. Жаль, что других актеров в этом эпизоде не значилось. Инге было интересно посмотреть на знаменитую Веронику Бурденко, которая играла главную героиню – княжну Елену.
Со своей коротенькой ролью она справилась почти без замечаний, как и в дополнительных дублях, где камера снимала с других ракурсов. Сосредоточиться помогли бутафорская обугленная хатка за спиной, низкий туман, густо напущенный пиротехниками, и пожженная ледяная земля, по которой Инга шла босыми ногами. Несмотря на холод, все вышло быстро и легко. Оператор потом сказал ей, что камера любит Ингу, что кино – это ее призвание. Парень в смешной кепке и с большим профессиональным фотоаппаратом скинул ей на мобильник пару снимков, сделанных в моменты съемок эпизода.
– Держи! – сказал парень, отдавая ей телефон. – После премьеры разместишь у себя на страничке в соцсети, только раньше не надо – эффект не тот, да и нельзя. Так что не подведи меня. Все подруги умрут от зависти, а парни толпой повалят, – улыбнулся он.
– Спасибо вам большое! – Инга с восторгом схватила мобильник и побежала в кабинку переодеваться.
Все оставшееся время, пока продолжались съемки, Инга и папа тихонько стояли позади группы, отхлебывая из чашек горячий чай. Она смотрела во все глаза, как Вадим Синельников, потрясая мечом, громко произносит длинный монолог, обращаясь куда-то в сторону Москвы. В перерыве он встретился с ней глазами и показал язык. Она скорчила в ответ рожицу.
Инга смотрела свой первый фильм в столичном кинотеатре. По такому знаменательному случаю они поехали в Москву всей семьей.
В фойе кинотеатра Инге казалось, что зрители каким-то образом догадываются, кто она, и обращают на нее внимание. Но это, конечно, разыгралось воображение. Зато после просмотра ее точно узнают! Следовало потом немного задержаться здесь.
Всю картину она ждала свой эпизод, а он, как на зло, был в конце. Смысл происходящего в фильме доходил до нее смутно. Но сюжет она и так знала. Искоса поглядывая на маму и папу, она волновалась. Вот сейчас они увидят свою дочь! Это вам не школьный утренник и новогодняя елка. Это настоящее кино!
Когда пошел эпизод, она уставилась на ту скорбящую девушку, пытаясь узнать в ней себя. Это было так необычно, что закружилась голова и заурчало в животе. Такого чувства не было даже на съемках. Инге казалось, что все на экране и в зале одинаково нереально. И лишь когда пошли другие кадры, она с опаской посмотрела на родителей. Мама сжала ей руку, а папа обнял за плечи. Они поняли!
На финальных титрах зрители начали вставать. Ей хотелось крикнуть: стойте, еще не все, там, в титрах, моя фамилия, это я – та девушка в поле!
Выйдя в фойе, она вглядывалась в лица. Но никто не обращал на нее внимания. Ей казалось, что после фильма ее сразу узнают, но люди равнодушно шли к выходу, уже окунаясь в повседневные заботы. Это было обидно и непонятно. Инга утешила себя тем, что сильно вжилась в образ, поэтому узнать ее было нельзя. Значит, она хорошая актриса.
Позже она выяснила, что зрители приняли фильм прохладно, а критики и вовсе разнесли его в пух и прах. Картина провалилась из-за псевдоисторического пафоса, неубедительной игры актеров, надуманной метафоричности и топорных спецэффектов.
В интернете она прочла разгромную рецензию. Но это было неважно, потому что среди прочего там присутствовал кадр с Ингой и его сопровождали строки:
«Единственное, из-за чего можно рекомендовать данный фильм к просмотру, – это эпизодическая игра Инги Березиной, проникновенно и ярко исполнившей роль девушки-сироты, являющейся метафорическим воплощением духа Руси. Начинающей актрисе Инге Березиной еще не исполнилось и пятнадцати лет, и это была ее первая пробная роль. Но можно без преувеличения сказать: будь Инга года на три постарше, она могла бы сыграть одну из главных ролей – что, возможно, спасло бы картину».
После выхода фильма Инга стала знаменитостью в школе. Девчонки завидовали: одни при встрече преувеличенно улыбались, другие кидали змеиные взгляды. У нее и раньше не было недостатка в мальчишеском внимании, а теперь предложений о дружбе стало еще больше. Она выложила фотографии со съемок на своем аккаунте, и в первый же день ей написали семьдесят четыре человека, многие были из других школ их городка, а некоторые даже из Москвы и Питера.
Ее стали приглашать на короткие роли. Через пару месяцев Инга сыграла эльфийку в молодежном фэнтези. Здесь эпизодов было больше, и она появлялась в кадре несколько раз. Затем были еще три фильма.
Первая крупная работа состоялась в российско-украинско-польской картине «Зеленый ангел» о Второй мировой войне, где она сыграла юную партизанку Настю Томилину. Съемки планировались на Западной Украине, и родители схватились за голову, представив, что будет со школой. К счастью, съемочный период охватывал преимущественно летнее время, так что учеба не должна была сильно пострадать.
Инга настояла, чтобы мама и папа остались дома: она уже не маленькая девочка, на следующий год ей исполнится шестнадцать, и присутствие родителей на таких серьезных съемках Ингу смущало бы очень сильно.
– Только никаких голых поп! – категорически заявила мама, помогая собирать в дорогу вещи.
– Мама, ну какие попы! Ты же читала договор. Ясно написано: в одном эпизоде я обнажена по пояс, только грудь, да и то в профиль, – нервно взвилась Инга. – Эпизод коротенький, никто даже не разглядит, – поспешно добавила она, видя, как мать закатывает глаза.
– Я поверить не могу, что мы на это согласились, – сказал отец, присаживаясь на кровать. – Добровольно разрешили дочери выставить сиськи напоказ, чтобы их лапал какой-то пацан!
– Может, передумаешь, доченька? – с надеждой спросила мама.
– Так, родители, перестаньте, пожалуйста! А то я сама повешусь, не дожидаясь, пока это сделают фашисты, – не выдержала Инга. – Я не в стриптизе выступаю. Это кино, понимаете? Настоящее искусство! И, между прочим, хорошие деньги. И это будет не моя грудь, а как бы грудь Насти Томилиной. И не пацан вовсе, а Гриня несчастный, он запал на мою Настю, а потом предал ее.
– Все-таки будь поосторожнее, – строго сказал отец. – Не забывай: ты несовершеннолетняя. Поаккуратнее там с парнями. Не успеешь оглянуться, как в постель затащат. Прибью тогда!
Клава заохала, хватаясь за сердце.
– Выдумываете себе страшилки, – буркнула смущенная Инга, схватила сумку и потащила в коридор.
Эти съемки явились для нее настоящей школой жизни, и к их финалу она почувствовала, что внутренне стала гораздо взрослее и серьезнее.
По сюжету, ее героиня Настя Томилина, находясь в оккупации, ежедневно рисковала жизнью, собирая информацию о передвижении фашистских отрядов для ослепшего радиста, который передавал сведения нашим войскам. Фрицы пеленговали сигнал, прочесывали дома и лес, но Настя после каждой передачи уводила радиста в другое место. Предал их влюбленный паренек Гриня, ревнующий ее к слепому бойцу. В обмен на гарантии, что Насте не причинят вреда, он рассказал эсэсовцам о местонахождении радиста. Того схватили и расстреляли, а Настю повесили на глазах односельчан.
Инга так вжилась в роль, что после смен грустила. А как отсняли финальный эпизод с казнью – она прорыдала весь вечер: до того ей было жаль и Настю, и слепого радиста, роль которого исполнил польский актер Януш Новак. До начала съемок она посмотрела несколько фильмов с его участием. Инга сразу почувствовала симпатию к этому светловолосому, чуть скуластому парню с синими глазами. Она могла бы влюбиться в него. Януш сносно говорил по-русски и знал английский, и недопонимания между ними не возникало.
Гриню играл наш актер, Сергей Воронин. Это был чернявый, похожий на цыганенка, худенький парень с настороженным взглядом. Инге он не понравился сразу, и не из-за своего отрицательного героя, а как человек. Она видела, что Воронин путает роль и личные отношения, пытаясь в перерывах и между сменами закадрить ее. Она молча игнорировала его навязчивое внимание, и он вскоре переключился на какую-то эпизодическую актрису.
Когда съемки закончились, после банкета к Инге подошел помощник режиссера Олег Мусин.
– Так нельзя, ты неправильно относишься к работе, – сказал он. – Будешь и дальше рыдать над своими героинями – быстро сгоришь, начнешь нюхать или сопьешься.
– С чего бы это? – удивилась Инга.
– Потому что талант нужно правильно распределять и грамотно им управлять, – назидательно сказал Олег. – Мой тебе совет на прощанье: иди учиться. Профессиональное образование, конечно, часто портит, но тебе, я думаю, это не грозит.
Она озадачилась. Ей казалось, что можно стать большой актрисой и без профессионального образования. Примеров в мировом кинематографе предостаточно. Взять хотя бы Элизабет Тейлор. Но Инга временами осознавала и сама, что, несмотря на способности, ей не хватает знаний. А хотелось глубже понимать суть того, что она делает в кадре.
После окончания школы она подала документы во ВГИК на актерский факультет. Родители к этому времени окончательно смирились с жизненным выбором дочери. Да и финансовая сторона вопроса, как подозревала Инга, сыграла роль. На деньги от съемок они сделали в квартире ремонт, поменяли мебель. Папа купил подержанную «Ауди». Инга хотела приобрести автомобиль и для себя, но с огорчением выяснила: водить машину можно только с восемнадцати лет.
Перед экзаменами она не сильно волновалась, как остальные поступающие. Ведь ее мечта сбылась: она стала актрисой. А образование никуда не денется. Не поступит сейчас – попробует на следующий год.
Абитуриенты ее узнавали, некоторые просили автограф. Другие пугали: мол, тех, кто уже играет в кино, принимают неохотно. Инга подумала, что будет тот еще номер, если она провалится на творческих турах или экзаменах.
Вопреки сомнениям, она прошла. Помогли талант и отсутствие страха, когда она стояла перед комиссией.
Найдя свою фамилию в списке, она все же заплакала от счастья. Поступившие собирались в фойе возле окон, поздравляли друг друга и угощали сигаретами. Зачисление уравняло всех, и на Ингу смотрели уже без особого восторга.
В то время ей приходилось соотносить съемки с учебой. Но это пошло на пользу, отучив ее от всеядности, с которой она раньше, не раздумывая, бралась за любую предложенную роль. Теперь она соглашалась на роли в картинах серьезных, предпочитая в основном авторское кино коммерческому.
Наши режиссеры предлагали ей массу ролей. К сожалению, большинство сценариев представляли собой криминальную чернуху, несмешные комедии или мелодрамы для домохозяек. Иногда приносили полную бредятину, гордо выдаваемую за артхаус.
– Что происходит с нашим кинематографом? Бал правят так называемые продюсеры, которые еще недавно фрукты на рынках продавали. В кадре случайные людишки: какие-то певички, бездарные дочки прокурорш, шоумены, никчемные дети и внуки артистов и торгашей. Безграмотные сценаристы пишут чушь для плохих режиссеров. Кто-то вчера делал клипы и рекламу – сегодня этим же методом ляпает фильмецы, а иконы советского кино пресмыкаются перед такими за праздничным столом, – жаловалась она в самолете Виталию Ромову – режиссеру, в картинах которого играла главные роли. Они возвращались из Берлина, с кинофестиваля. Фильмы Ромова завоевывали награды не только на родине. И в Европе у него был думающий зритель.
– У-у, да это крик отчаяния. Но когда ты успела заразиться рафинированным снобизмом? – рассмеялся Ромов. – Процент хороших картин во все времена и во всех странах более-менее постоянен. А вот процент дерьма – величина переменная. И сегодня эта переменная сильно скакнула вверх. Избушку развернули к Ивану задом и загнули посильнее, чтобы лучше видно было. Кино – оно что? Из балаганного зрелища вышло, в балаганное зрелище и вернется. Если не показать зрителю, как Пушкин на горшок ходит, – кому теперь нужно его «чудное мгновенье»! – усмехался Ромов. – А если серьезно – ничего экстраординарного. Подделка под искусство всегда в цене. Но пока будет существовать хотя бы одна стоящая картина, кино продолжит жить. Прости за патетику. Просто делай то, что хочешь и умеешь. Кстати, есть очень интересный сценарий. Посмотришь?
– Виталь, хорошо, только дай немного передохнуть. У меня ведь еще учеба. Позже поговорим, – Инга откинулась на спинку кресла, повернулась к иллюминатору и закрыла глаза.
Критики отзывались об Инге Березиной уважительно: ее нередко сравнивали с большими актрисами. Например, с Марлен Дитрих – по силе характера и сдержанной обаятельности. А после американо-французской драмы «Дождь будет завтра», где она сыграла роль офисной работницы большого политика, тайно влюбленного в нее, европейские киноведы провели параллель с Лорен Бэколл, рассуждая о внутреннем содержании образа и манере его раскрытия. Иногда в российской прессе ее патриотично называли русской актрисой с большой буквы: хоть и снимается Инга Березина преимущественно на Западе, но ведь наша она, наша!
Участие в двух голливудских фантастических блокбастерах, несмотря на солидные гонорары, только укрепило ее убеждение, что амплуа спасительницы планеты от космического зла не для нее. В таких фильмах она не могла по-настоящему показать свой талант. Да это и не требовалось, потому как этот жанр диктовал больше примитивных действий, лишенных глубины содержания и психологизма.
С Глебом они познакомились в Москве, на съемках фильма о первой любви подростка к своей воспитательнице. Глеб в тот день лично посетил киностудию, чтобы проконтролировать бухгалтерию, потому как деньги на картину дал Клюев-старший, пытаясь с помощью финансов увековечить свое имя и в искусстве.
У Инги тогда, несмотря на интересный и сильный сценарий, поначалу не было контакта с режиссером, пытающимся полностью лишить ее самостоятельности в кадре. В павильоне киностудии она была нервной и даже один раз круто сорвалась: досталось и режиссеру, и всей съемочной группе, и отечественному кинематографу в целом. Но, как ни странно, после этого все начало налаживаться и съемки пошли гладко.
В начале их знакомства Глеб пригласил ее поужинать. Она не ожидала, что это будет парижский «Максим». Во Францию их доставил личный самолет Клюевых. Инга сочла это шикарным, но слишком нарочитым жестом. Она не стала говорить, что уже бывала в «Максиме», когда снималась у французов. Невинная хитрость осталась незамеченной. Ей нравились царящая в этом легендарном месте камерная атмосфера, еще хранящая дух свободной мысли великих творцов искусства, расписанные залы, напоминающие своей обстановкой музеи, естественное поведение гарсонов, лишенных неискоренимого и замешанного на презрении лакейства отечественных официантов, совершенно волшебные блюда, один вид которых заставлял забыть об умеренности. Она искренне восхищалась «Максимом».
После съемок в Голливуде гонораров Инги хватило, чтобы купить родителям небольшой, но очень благоустроенный дом в ближнем Подмосковье, а самой перебраться из съемной квартиры в собственную. Глеб намекнул ей, что может добавить денег для покупки жилья внутри Садового кольца, но Инга категорически отказалась. Ей не хотелось быть обязанной никому, даже Глебу.
После непродолжительных поисков через риэлтерское агентство, принадлежащее Клюевым, ей подобрали то, что надо: уютная «трешка» на юго-западе столицы хоть и требовала значительных переделок, но располагалась в хорошем районе, в капитальном доме, образующим с соседними строениями жилой комплекс, закрытый забором, с охраной, гаражами и видеонаблюдением. Инга подошла к вопросу практично: она могла позволить себе и без помощи Глеба приобрести квартиру более солидную, но решила не тратить все деньги сразу. Со временем, конечно, она переселится к центру или купит дом. А сейчас ее все устраивало.
После ремонта Инга и Глеб справили новоселье, сидя на мягком пушистом ковре, под звуки Вагнера победоносно подняв бокалы с шампанским.
– Может, и нам пора перевести отношения на другой уровень? – спросил Глеб, пристально глядя на Ингу сквозь хрусталь бокала.
– М-м-м… Что ты имеешь ввиду? – хитро улыбнулась Инга. Конечно, она прекрасно поняла. Березина была не против замужества, но в отношениях с Глебом что-то неясное настораживало ее порой. Иногда он смотрел на Ингу черными непроницаемыми глазами так, что ей начинало казаться, будто в любовь Глеба примешивается расчет. Хотя с чего бы вдруг? Если уж на то пошло, то это ему нужно опасаться возможной меркантильности с стороны будущей жены, а с нее что взять – квартиру? Да если Глеб захочет, то купит десяток таких «трешек». Конечно, он не страстный мачо, который ежечасно рвет на себе рубашку, сгорая от желания, но Инга была достаточно благоразумной и трезво мыслящей женщиной, чтобы не рассчитывать всерьез на такое отношение со стороны мужчины, обладающего холодным и рациональным умом.
С этим было связано и еще кое-что: на светских раутах и банкетах с партнерами и клиентами Клюевых Инга ощущала себя эскорт-моделью, украшающей Клюева-младшего; и дело даже не в том, что на нее так смотрели другие – плевать ей на них! – но она чувствовала, что Глеб воспринимает спокойно такое отношение к ней. И это было очень обидно, как и его плохо скрываемое пренебрежение к ее работе в кино и к миру искусства в целом.
Однажды они заехали в галерею современной живописи. Но толком посмотреть художников не удалось. Глеб, не умолкая, иронизировал над полотнами. Березина, сославшись на плохое самочувствие, попросила отвезти ее домой.
У его родителей Инга бывала несколько раз. Александр Иванович в общении представлялся хоть и грубее, но гораздо проще сына. Как относится к ней Галина, мама Глеба, Инга понять толком не могла. Там была смесь учтивости, тонкой игры и доля ревности, что, впрочем, не мешало им спокойно беседовать. По-настоящему она подружилась только с Леной, но виделись они не очень часто, в основном перезванивались. Иногда Инга по-хорошему завидовала Лене, глядя на ее счастливое лицо.
– Это очень продуктивное качество – умение быть всем довольной и счастливой, – однажды заметила Березина.
– Продуктивное? – повторила, изумившись, Лена. – Я не обращала внимания на эту сторону счастья. Просто живу. А разве ты не счастлива? Ты любишь свою работу, как и я. К тому же у тебя есть сила воли и пробивные способности, не то, что у меня.
– Наверное, ты в чем-то права. Только я, в отличие от тебя, не могу быть благодарной за свою судьбу кому-то другому. Всего пришлось добиваться самой. Так что в провидение и бога я не верю так же, как и в карму, эгрегоров и Будду. Я верю только в собственные силы и возможности. Ты уж прости, – она обняла подругу.
– Да я и не обижаюсь. На Будду надейся, а сам не плошай, – улыбнулась Лена. – В самом деле, знаешь, сколько разных людей каждый день приходит ко мне в «Ведьмину нору»! Я вижу, большая их часть вообще ни во что не верит по-настоящему, а уж в себя они точно не верят. Слишком много дурацкой информации на них валится ежедневно. Плюс выключенные мозги. Чтобы хоть как-то жить, им нужна гарантия, что они не ошибаются в выборе. Гарантию они ищут и находят в чем угодно, только не в своих способностях и силах. Покупают кучу всего. Кто-то берет кукол Вуду – зомбировать недругов. Кому-то подавай большой серебряный крест, потому что бесы бизнес портят. Другие обвешивают стены магическими амулетами, пытаются призвать на помощь души умерших. О Фэншуй я вообще молчу! Особенно нарасхват денежные жабы. Представляешь, однажды ко мне залетела страшная кошмарина: тонна боевой штукатурки, силиконовые губы – половину фэйса закрывают, жуть! А кожа коричнево-синяя, наверное, тетка живет в солярии. На руках вот такие когти со стразами. И одета – это меня вообще убило – в «леопардика»! Я думала, такая крутая пошлятина давно в прошлом. Тетка скупила всех жаб, а их было двадцать пять штук. Спрашиваю ее так вежливо: а зачем вам столько? И знаешь, что она ответила? Говорит: «Мне личный гуру по Фэншуй посоветовал. Сказал: жаба деньги приносит, а ведь денег много не бывает!» – Лена скривилась.
– Формализм, наверное, всегда будет существовать, и в религиях, и в искусстве. Как и крайности. Одни ищут пресловутое счастье и ответы на вопросы в чем-то внешнем, другие – исключительно во внутреннем мире. – Инга усмехнулась. – Я считаю, жить на грани намного проще, чем соблюдать золотую середину. И крайности всегда лживы. Нельзя быть духовно гармоничным и при этом сознательно выбирать нищету. А все эти ритуалы и внешняя атрибутика гроша не стоят, если в душе и голове пустота. Банальности говорю, конечно. Сейчас все об этом твердят. Но как бы избито это ни звучало, приобретение земных богатств вовсе не должно приводить к потере души. Истина посередине, – Березина состроила пророческую гримасу и фыркнула.
– Ну, подруга, а говоришь, ни во что не веришь! – восторженно протянула Лена. – Ты же почти слово в слово повторила высказывание Господа Будды нашего – Сиддхартхи Гаутамы, который пришел к такому же выводу об истинности Серединного Пути. Правда, богом он не был, в традиционном понимании, да и в поисках правды он сам чуть ноги не протянул от голода, а ты вот так быстро и легко все сформулировала, – Лена сложила на груди ладони и склонила голову пред подругой, хитро взглянула на нее, сдерживая смех.
– Вера? Может быть. Но не религия, – подняла палец Инга. – Для меня это разные вещи. Если уж говорить о вере, то мне естественней принять что-то родное, что меня окружает. Вот силы природы, например. Да ладно, – махнула она рукой, заканчивая странный разговор.
