скачать книгу бесплатно
– Пульса нет, череп проломлен. Эр, только не кричи. Прошу, Эррен…
Снова приходится зажимать мальчишке рот, только руки у Акселя уже в крови, пахнут железом и Джошуа Коулом. Эррен сухо и беззвучно хрипит в твердую ладонь, бьется в спазмах, ударяясь острыми лопатками Акселю в живот, слушает сначала «ш-ш-ш», а потом терпеливое молчание. Аксель выдерживает истерику до конца и разжимает руку. Дожидается момента, когда мальчишка начнет дышать ровнее и произносит:
– Надо вызвать «скорую» и полицию.
Эррен размыкает прокушенные до крови губы и, прежде чем осторожный Аксель снова заткнет ему рот, сипло произносит:
– Какую к черту полицию, а? Какую, блин, «скорую?»
– У нас с тобой вообще-то труп в прихожей, – отвечает Аксель. Голос у него не дрожит, и сам он так спокоен и собран, что смотреть тошно. – Это не обсуждается.
Сует руку в задний карман, достает телефон, но не успевает даже разблокировать экран – Эррен пружинит с места, перепрыгивает своего коченеющего отца, как мешок с ветошью, бросается на Акселя и вцепляется в его руки со всей силой, на которую только способен. Мотает головой, впивается ногтями в кожу. На лбу блестит пот крупными каплями, в глазах паника, мольба, а вот-вот хлынут и слезы. Эррен цепляется за Акселя, будто если отпустит, то рухнет в пропасть.
– Не надо полиции, – шипит и плюется, то ли слюной, то ли кровью. – Ты представляешь, на сколько лет меня упекут? Это все, конец, понимаешь?
Аксель молчит, задумчиво глядя в мертвые глаза Джошуа Коула.
– Никто не поверит, что это вышло случайно! – Эррен срывается то ли на крик, то ли на стон. – Мы постоянно с ним ругались, дрались даже, и все это видели!
Понимаешь? Не надо полиции, Аксель, пожалуйста! Пожалуйста…
Аксель по-прежнему молчит, будто коченеет на пару с Джошуа Коулом. Даже из хватки вырваться не пытается. Есть у него такой пунктик: когда надо о чем-то серьезно поразмыслить, он будто отключается от реальности, зависает на несколько минут.
Эррен не хочет смотреть на отца, боится, что распсихуется не на шутку. Смотрит только на застывшего Акселя, трясет его, царапает и пинает, как боксерскую грушу, тараторит, задыхается.
– Пожалуйста! Здесь даже незаконное вторжение не прокатит, этот ублюдок еще женат на маме… У них совместная опека над Бетани… Он имеет законное право находиться в этом доме… Мне конец, все, мне конец!
– Да заткнись ты! – Аксель рычит мальчишке в лицо так громко и внезапно, что даже сам вздрагивает.
Эррен разжимает пальцы, зажмуривается, кулем оседает в руках врача и начинает беззвучно рыдать. Истерика неизбежна, Аксель знал. Уткнувшись ему в грудь, Эррен беспомощно и сипло подвывает: «Я сдохну в тюрьме из-за этой кучи говна. Я не хотел, веришь? Он сегодня меня ударил, они подумают, что я отомстил. Сделай что-нибудь». Аксель встряхивает его за плечи, заставляет поднять голову и открыть глаза.
– Почему он здесь? – спрашивает. – Какого хрена Джошуа Коулу понадобилось здесь среди ночи, скажи мне?
Эррен знает. Точнее, догадывается, но в своей правоте уверен, и оттого ему становится еще страшнее.
– Бетани, – всхлипывает он и вновь опускает глаза. Жутко, мерзко, стыдно, и да, он действительно во всем виноват. – Он приехал за ней. Он считал, что… Что его собираются ограничить в опеке, и… Господи…
– Кто собирается?
Эррен стискивает зубы, сглатывает, хлюпает носом, но взгляда поднять не может. Все ясно: Аксель спрашивает не потому, что не знает ответа. Он хочет услышать, желает, чтобы Эррен сам это произнес. Эррен шепчет: «Ты».
– Вот как, – Аксель вздыхает, облизывает губы, выдерживает свою излюбленную мучительную паузу. – Значит, Коул решил выкрасть Бетани, потому что «кто-то» наплел ему, будто я намерен лишить его отцовских прав. И, разумеется, «кто-то» сказал это прилюдно. Я ничего не путаю, а?
Эррен вжимает голову в плечи и еле слышно отвечает «ничего». Аксель бьет открытой ладонью, наотмашь, так, что мальчишка снова скользит носками по кровавой каше, теряет равновесие и падает на пол рядом с мертвым телом. Боли нет, Эррен слишком взвинчен и опустошен, чтобы ощущать хоть что-нибудь. Лежит, подтянув колени к груди, бессвязно бормочет, что не хотел, что не переживет этого дерьма, и что не надо полиции, ради Бога.
Почему нельзя включить обратную перемотку? Надо было сидеть в своей комнате и не высовываться. Взять к себе Бетани. Позвонить в участок, как только услышал шум. Меньше пить. Не ездить на этот чертов праздник. А теперь все кончено. Аксель решит, как правильно, он всегда поступает по совести. Через десять минут здесь будут полицейские, эксперты и прочие сволочи в форме. Через час Эррена закроют в холодной камере. А лет через двадцать, если повезет…
– Ладно, – говорит Аксель. – Вставай.
Он не встанет, ни за что, до тех пор, пока офицеры силой не поднимут его с пола. Пока не застегнут на нем наручники, черта с два он сдвинется с места. Эррен мотает головой: «Я не хочу, не хочу». Аксель хватает его за подбородок, заставляет смотреть на себя. Какой же он невыносимый с этим своим взглядом «в душу». Выжигает нутро, выедает, как кислота. Надоело, как все надоело…
– Послушай, – говорит Аксель. – Я хочу, чтобы ты знал. То, что я сейчас собираюсь сделать – не ради тебя, а ради твоей матери и сестры. Это ясно?
Эррену ни черта не ясно, но он зачем-то кивает. Какая разница на что соглашаться, если ты и так по уши в дерьме?
– Хорошо, – продолжает Аксель. – А теперь возьми себя в руки, встань и выполняй все в точности, как я скажу. Быстро и без истерик.
***
23/10/2016
Кухня
Холл
Половина четвертого утра, но до рассвета еще далеко. Свет в кухне приглушен и, кажется, слегка вибрирует, окрашивая охрой деревянные панели стен. Аксель сидит за противоположным краем стола, в бесконечных милях от Эррена, недосягаемый, но взгляд его так тяжел, что равняет с землей. Тишина висит напряженная, будто накачанный воздухом шар, будто готовый разорваться нарыв, будто аорта, переполненная грязной кровью. Эррен опрокидывает миллионный уже стакан скотча, захлебывается, потому что раздраженное спиртным горло нещадно саднит. Аксель разбивает молчание коротким «Прекрати это».
– Что? – Эррен вскидывает голову и сдувает влажные волосы со лба. Его по-прежнему трясет и бросает в пот. Руки ледяные, а на запястьях розовеют следы собственных зубов. Когда напряжение выходит за рамки терпимого, он всегда кусает или царапает себя, чтобы как-то отвлечь.
– Что прекратить? – рычит Эррен и наливает еще. – Ты не должен был так поступать. Это нечестно. Мне надо было ехать с тобой!
Аксель уже переоделся, после своей жуткой поездки в компании мертвого Джошуа Коула, и теперь сидит чистый и отглаженный, будто ничего не случилось. Эррена он еще до отъезда заставил снять окровавленные вещи, засунул их в пакет и увез с собой. Куда – да черт его знает.
В холле тоже идеальный порядок, половицы вымыты до блеска, до скрипа. Эррен оттирал их целый час, старательно, даже увлеченно. Стоило ему на секунду прерваться, и он скатывался в истерику. Дабы не потерять рассудок, до боли кусал свою руку и вновь хватался за тряпку. Как пережил эти полтора часа без Акселя, в гробовой тишине дома, наедине с запахом крови, он не знает. Мерещилось всякое: то вой сирен, то собачий лай, то голоса, странные, будто искаженные помехами в эфире. Едва увидев за окнами свет фар акселевой машины, Эррен рванул к двери и замер в тревожном ожидании. Как собака. Сам понимал, как глупо выглядит, но с места не сдвинулся, пока Аксель не пересек порог. В себя Эррен пришел только на кухне, после первой порции виски.
– Куда ты его дел? – Эррен уже кричит, наплевав на спящую сестру. – Теперь я должен жить, каждый день опасаясь, что за мной придут? Да? Куда ты спрятал этот чертов труп?
Аксель встает, бесшумно подходит, отбирает у Эррена стакан и бутылку, ставит их на полку над раковиной. Говорит:
– Ни к чему тебе этого знать. Поверь, тебе будет, чем занять и себя и свои мозги. Например…
Аксель не договаривает, потому что в прихожей хлопает дверь, и теперь это уже наверняка Элжбет. Эррен сжимает кулаки и поднимает на Акселя испуганный взгляд: вдруг она заметит? Вдруг он плохо убрался и оставил пятно крови на полу? Что, если она учует запах моющего средства и начнет задавать вопросы? Аксель кивает и легонько сжимает пальцами эрреново плечо – успокойся, мол, я все проверил. Шепчет: «Пойдем, встретим ее. Расслабься, улыбнись ей, обними и проваливай спать».
– Я больше никогда не засну, – бурчит Эррен, но со стула поднимается и вслед за Акселем идет в холл.
Обычно Эррену безразличны мамины нежности с Акселем, да и отношения в целом тоже не волнуют. Лишь бы не орали и не крушили мебель, как с отцом. Но сегодня он смотрит очень пристально, будто боясь пропустить что-то важное. Сам близко не подходит, не хочет дышать на маму спиртными парами. Стоит, притаившись в тени у подножия лестницы, вцепившись пальцами в перила и натянув нервную улыбку. Элжбет тоже улыбается, но удивленно: «Почему это вы не спите»?
Непринужденно и вальяжно помогая Элли снять пальто, Аксель, мастер маскировки, рассказывает ей, что сначала они смотрели фильм…
– «Малхолланд Драйв», – говорит. – Ну, ты сама знаешь, у него бесконечный хронометраж. Эр задремал посередине фильма, а в финале, как обычно, ничего не понял.
«Как обычно», конечно. Как же всем нравится думать, что он ни черта в этой жизни не смыслит. Аксель целует Элжбет в шею и говорит, что ближе к ночи они решили выпить чаю, да так и засиделись на кухне за разговорами. Сами не заметили, как наступило утро. Эррен кивает, хотя на него никто не смотрит. Он знает, что легенда сработала, и мама осталась довольна. Она без ума не только от самого Акселя, но и от того, как он ладит с ее детьми, даже с неуправляемым старшим. Иногда Эррен думает, что Аксель заменяет им с Бетани не только отца, но и маму, вечно занятую, вечно отсутствующую. Элжбет понятия не имеет, как дела у Эррена в школе, зато Аксель в курсе всех мелочей. Остин Пирс потянул лодыжку на физкультуре, историк мистер Горовиц заглядывается на новую библиотекаршу, в тесте по геометрии будет шестьдесят четыре вопроса, Сара Эйбрамсон – анорексичка и сука, а Натали Льюин не носит белья. Аксель все выслушивает, все запоминает, но с советами не лезет, пока не попросишь. Как и подобает хорошему психологу. Как и подобает хорошему отцу.
И, разумеется, от него не ускользнуло то, как сейчас тяжело Эррену изображать спокойствие и радость. Аксель забалтывает Элжбет милой ерундой, обращая максимум ее внимания на себя. Предлагает ей вина, кофе, ужин или уже завтрак, спрашивает о сделке, рассказывает о ком-то из своих дневных пациентов, и уводит ее в кухню, подальше от бледного, взмокшего, провонявшего спиртным сына-убийцы. Эррен провожает взглядом свою мать и человека, который сотворил для него чудо. Страшное, дикое, неправильное, преступное чудо.
В своей комнате он, не раздеваясь, падает на кровать и старается отключить все мысли. Ничего не выходит, и перед глазами вновь возникает бледное, словно восковая маска, перекошенное лицо отца, вязкие кровавые разводы на полу, пенящаяся от моющего средства багровая вода в ведре, тревожное мерцание кухонного светильника, вспышки молнии. «Ничего», убаюкивает сам себя Эррен. Эта ночь вот-вот кончится, а когда в окне забрезжит свет, все не будет казаться таким уж безобразным. Если Аксель говорит, что все будет хорошо, значит, так оно и будет. Или нет.
До самого рассвета Эррен лежит, уставившись в окно, чтобы не видеть, как извиваются дымчатые тени по углам его спальни.
3
23/10/2016
Гостиная Ребекки Уолтер
Ребекка даже кофе нормально сварить не может, ну, ей-богу. Бурая муть, и по фарфоровой кромке чашки что-то плавает, налипает. Эррен принимает напиток из ее рук выраженным, чопорным омерзением, но вовремя, осекается, вспоминает, что виду подавать нельзя. Прежний Эррен опасен – так говорит Аксель. Прежнего Эррена надо уничтожить – так говорит Эррен.
Реббека же говорит: «У нас сантехника сломалась». Говорит:
– В подвале постоянно болото, на втором этаже протекает унитаз, а в комнате Ноа не работает смеситель.
У нее припухшие веки и склеенные тушью ресницы – не смыла макияж перед сном, а, может, и не спала вовсе. Было бы на что жаловаться, Эррен не спал ни минуты, выкурил пачку в потолок, но слезы так и не пришли. Все остались на акселевой футболке. Ребекка говорит:
– Еще кофе?
Стены кухни у них выкрашены в лиловый – отец любил лиловый. «Любил» – Эррен неловко катает это слово на языке, как присохший леденец, не решаясь открыть рта. Любил, прошедшее время. Любил лиловый, пока родной сын не размозжил ему череп. Любил, и наверняка спрашивал своего нового сына: «Нравится тебе, Ноа»? И новый сын смотрел своими косыми глазами, черт его знает, куда, и отвечал: «Ага, пап».
Ага, пап, ты сегодня снова нажрался и ударил маму. Ты снова ни во что ее не ставишь. Эррен так говорил годы назад, сжимая в руке опустошенную отцом бутылку с единственным желанием, разбить ее вдребезги об его череп. Ага, пап, ага.
– Я вообще-то пришел извиниться, – произносит Эррен. – Думал, застану его. Понимаешь, вчера я вел себя чересчур импульсивно…
«Чересчур импульсивно, так ей и скажешь». Аксель растревожил его болезненный сон где-то около семи утра. Навис над Эрреном, сохраняя достойное расстояние.
Легонько шлепнул по скуле, чтобы привести в чувства, но не испугать. Все у него просчитано, каждый миллиметр. Родился он таким, не отнять. Говорит: «Надень чистую рубашку». Говорит: «Обними Ребекку, если что». Говорит: «Заплачь, если потребуется». Говорит: «Я с тобой».
– Чересчур импульсивно, – говорит Эррен и отхлебывает омерзительный ребеккин кофе. – Мы никогда не ладили, но это не дает мне права так себя вести.
Ранним утром, пока все спали, Аксель варил ему кофе и говорил: «Что бы ни случилось, держи лицо. Помни, ты обязан». Аксель протирал лобовое стекло его Форда и говорил: «Я с тобой».
Ребекка трясет телефон, будто он живой и способен реагировать на ее агрессию. Вообще, она довольно симпатичная, если не придираться. Родинка над губой, бирюзовые глаза и ровная челка до бровей. Красивая женщина, но маме не чета. Эррен беззастенчиво разглядывает ее грудь, но, опомнившись, опускает глаза.
Аксель заставил его надеть галстук, тот самый, бордовый с фиолетовыми полосками. Подарок отца, не распакованный до сегодняшнего утра. Аксель утверждает, что детали особенно важны, и самому Эррену необходимо постоянно концентрироваться на деталях. «Все на свете кроется в мелочах», говорит Аксель. Он говорит: «Я с тобой».
– Я привез пару журналов, – произносит Эррен, будто спохватившись. Ребекка понимающе кивает. Наверное, учится разделять интересы нового мужа, хотя ей совсем не близок дизайн интерьеров.
– Нашел их в кладовке, – вкрадчиво продолжает Эррен. – Там о том, как делать мебель своими руками, кое-что о фэн-шуй… Знаешь, я хреновый сын, но когда-то надо начинать быть нормальным.
«Я очень хочу стать нормальным, дави на это». Аксель поправлял ему узел галстука и смотрел в глаза технично, направленно, будто проводя условную линию между их зрачками. Стань нормальным, пожалуйста, стань.
Эррен оставляет журналы и недопитый кофе на столике, который смастерил его мертвый отец. Обнимает ненавистную отцовскую жену и просит ее позвонить, как только объявится Джошуа. Эррен собирается уходить, но тут в гостиной возникает Ноа. Нелепое, жалкое существо, с которым Эррен вынужден делить общую кровь.
Мальчишка – вылитый Джошуа Коул, только косоглазый, и Эррена снова бросает в липкий пот. Он похож на Джошуа даже больше, чем сам Эррен, с очевидным спорить бесполезно. Ноа говорит:
– Эр, зачем ты опять приехал? Когда это закончится?
Эррен примерзает к полу и забывает все, чему учил его Аксель. Перед глазами снова маска из белого теста, глаза из синего пластика, волосы, запутавшиеся в кровавом киселе. Эррен хватается за ручку входной двери и, не удостоив сводного брата ответом, выходит на улицу.
***
23/10/2016
Коридоры школы Фэрфакс
Маленькой похмельной марионетке велели ехать на уроки.
– Быть нормальным, – говорит Аксель. – Значит, вращаться в своих привычных социальных кругах. Твоя естественная среда сама вытолкнет тебя на поверхность. Представь, что ты тонешь, и спасательный жилет тебе бросят, только если будут уверены, что ты – это ты. Едва учуют подвох, жилета как не бывало. Понял?
Эррен кивал – понял. Ни черта он опять не понял, этот Эррен, променявший остатки мозгов на белый «Баккарди». В акселевой Тойоте «Приус» пахнет так, будто только что прошел дождь, и Эррен жмется в кожаное сиденье, рассказывая о том, как похож Ноа Коул на их общего отца. Аксель не слушает, но вид у него озадаченный.
Говорит:
– Чем более расслабленным ты будешь, тем меньше к тебе будет претензий от внешнего мира. Ты понимаешь меня, Эр? Вижу, что понимаешь. Хороший мальчик
«Хороший мальчик» Эррен Коул шагет по школьному коридору. Звонок был пару минут назад, и коридор пуст, слышна лишь перебранка уборщицы миссис Файберс с охранником. Она говорит: «Твоя жена вчера скупила все томаты в нашем магазине». Он отвечает: «А тебе жалко, что ли»? Уборщица роняет свою швабру, охранник протирает мониторы, Эррен входит в здание школы так тяжело и серьезно, будто за ним наблюдает все Королевство.
«Натяни улыбку», говорил Аксель. «Натяни улыбку, или натянут тебя».
Эррен радостно машет рукой, приветствуя сухонькую и костлявую мисс Файберс. Говорит: «Как ваши кошки, мизз»?
Мойра Файберс развелась с мужем лет восемь назад. На ее тощей шее бусы из пластика, а на языке порой столько нецензурщины, что даже Эррену стыдно. Он идет по школьному коридору, поправляя галстук, который ненавидит примерно так же, как отца.
– Кто убил отца Гамлета? – спрашивает учитель литературы мистер Паттерсон, заворачивая рукава клетчатой рубашки. – Как смерть родителя повлияла на больную душу героя? Если размышлять об этом с точки зрения…
Эррен проклинает Акселя за то, что тот отправил его на уроки. Что-то происходит в эрреновой пропитой голове, что-то меняется. Кто убил отца Гамлета, кто убил отца Эррен Коула?
Эррен ослабляет галстук и роняет голову на пластиковую столешницу. Со второго ряда Джулианна Андерс посылает ему воздушный поцелуй, и Эррену все равно, издевается она над ним или нет. Яйца так отяжелели, что разбираться нет сил. На большой перемене, пока одноклассники в столовой толпятся в очереди за мексиканскими буритто, Эррен остервенело трахает Джулианну в подсобке за спортивным залом. И это неправильно и грязно. Как тогда в клубе, когда он не понимал, где находится, и кто-то вел его лабиринтами через чилл-ауты и пип-румы. Кто-то заставлял его пройти сквозь облако сладкого каннабиноидиного дыма. Кто-то касался его спины между лопаток, искал чувствительные точки. Кто-то дышал ему в рот горячим, пряным, винным. Кто-то уложил его на обитый дерматином диван и попросил не бояться. Эррену временами снится та ночь, но он не может вспомнить, кто был с ним тогда.
Столько всего он не помнит, столько событий и сцен утонули в алкоголе, оставив после себя только стыд и мерзкий осадок. Как хлопья скисшего молока в кофе.
В коридорах школы пыльно и светло, каждый луч солнца преломляется острым углом на бетонный пол, и Эррен уходит, сдержано кивнув охраннику. Джулианна – шлюха, проторенная дорожка, и через неделю она даже не вспомнит, как подмахивала Эррену в темной каморке среди скакалок и баскетбольных мячей.
***
23/10/2016
Холл
Вечером заявляются полицейские. Эррен понимал, что однажды это случится, но не думал, что так скоро. Дверь открывает мама, и Эррен, выглянув из своей комнаты, наблюдает сверху, как она всплескивает руками и произносит: «Не может быть»!
Эррен боится шевельнуться, будто издай он хоть звук, полицейские все сразу поймут. Мама кричит: «Эр, спустись, пожалуйста, это важно»! Разумеется, это важно, и если Эррен будет медлить, то вызовет подозрения. Боже, да все на свете вызовет подозрения. Сколько бы Аксель не учил его держаться непринужденно, как бы все не растолковывал, Эррен будет продолжать чувствовать себя то наэлектризованным сгустком нервов, то нелепой кашей из низменных чувств. До акселева непроницаемого лица и природного обаяния Эррену еще очень далеко. Недосягаемо. В голове у Эррена мутно, мысли, будто клецки, плавающие в жирном бульоне. Перед глазами назойливая рябь. Что-то не так, реальность перекосилась и вот-вот разлетится на куски.
Словно кукла на деревянных ногах, он спускается в холл, хватаясь за перила, как за спасательный круг. Отпустит, и рухнет кубарем к ногам стражей закона, прямо в цепкие руки, туда, где ему и место. Они смотрят внимательно, оба. Один постарше, худощавый, с прозрачными глазами и орлиным носом. Мерзкий тип. Второй, наверное, ровесник мамы и Акселя, крупный, с виду мрачный, но в глазах улыбка. Они говорят, что труп Джошуа Коула выловили из реки этим утром. Из реки Коул. Чертов Аксель, не смог обойтись без иронии и сбросить тело, скажем, в Тейм-ривер. Услышь Эррен это в новостях, непременно бы усмехнулся, но здесь, перед глазами констеблей, он адски потеет и подергивается, чешет загривок и не знает, куда прятать взгляд. Мама спрашивает: «Вы уверены, что это он»? Констебль помладше говорит, что его обнаружил знакомый, некто Росс Джайлс, он то и позвонил в полицию. Тело прибило к берегу, и достать его было нетрудно. Росс Джайлз, старый отцовский приятель, скоро, должно быть, сдохнет от цирроза печени, но в хорошем зрении ему не откажешь – никогда не носил очков.
Эррен скрипит зубами: Аксель, зачем ты так, Аксель? Все слишком просто, слишком быстро, ты недостаточно все продумал. Ты только кажешься гениальным, напускаешь на себя излишнего пафоса, а на деле ты такой же, как все. Пустышка. Эррен поглядывает на полицейских исподлобья и ждет, когда они начнут задавать неудобные вопросы. А они начнут, вот сейчас…
– Господа, добрый вечер, – Аксель возникает в холле беззвучно, будто материализовался из воздуха. Идиотская привычка – подкрадываться. Эррен злится, и все у Акселя ему кажется сейчас идиотским и раздражающим. – По какому поводу визит? Надеюсь, не из-за Эррена? Он ведь ничего не натворил снова?
Аксель кладет руку ему на плечо, будто так и надо. Сказал дикую, невообразимую ересь, и улыбается. Эррен чувствует, как кровь приливает к лицу, как нещадно чешется все тело, как пот ручейками струится между лопаток. Эррен молчит, стиснув зубы, но внутри раздирается воплем: «Что ты творишь? Чего ты добиваешься»? Акселева рука на его плече весит не меньше тонны. Эррен сжимается, как перед выстрелом.
