скачать книгу бесплатно
– Азур…
– Пожалуй, между вами всё кончено, брат, – с наигранным трагизмом проговорил он, а затем незамедлительно улыбнулся мне. Да, мы оба понимали, что причины для печали нет. Но и причины для радости я не видел.
– Скажи, у тебя ведь тоже случалось такое?
– Я уж и не вспомню. Сотни лет прошли. Твоя Таня вот через полгода тебя забыла – а я за столько веков должен помнить, кого я там когда-то любил?..
– Значит, чувство не было истинным?
– Конечно же нет. Истина доступна единицам. И ты это знаешь. Мы все это знаем после смерти, но при жизни – почти никто.
– Азур, пошли, может, убьём кого-нибудь?
– Работать от скуки – что может быть прискорбнее.
– Это не скука. Только что я почувствовал себя бесполезным. Пустым. Я никогда раньше не ощущал ничего подобного и хотел бы…
– Можно. Только чур теперь я выбираю адрес.
Заметка третья
Его любовь прожигает на мне раны как кислота. Каждый раз когда человек умирает, я вынужден задушить все его чувства, ведь ни одно из них больше не пригодится ему за пределами покинутого мира, а в особенности – любовь. И тут никакие перчатки мне не помогают: я каждый раз сжигаю кожу до костей её жаром.
Любовь каждый раз настоящая. Даже слепая, неосознанная любовь так же больно жжёт. В неё вложено так же много силы. Бесконечно много. Но у меня нет выбора. Я уничтожил их союз точно так же, как любой другой союз, в котором волей обстоятельств произошла смерть.
А когда он смотрел мне в глаза с истинной скорбью, вместо того, чтобы оставить его наедине с потрясением, я уничтожил остатки этого чувства в нём. Я разорвал в клочья его последние надежды на романтику.
Уничтожать – всё, что я умею. Прости Сет, я слишком деструктивен, чтобы научить тебя чему-то хорошему.
Глава 4
Я сидел на крыше кабинки колеса обозрения, в самой высокой его точке, и созерцал осенний парк. Ноябрь. Заморозь на траве и редкие детишки, укутанные в шарфы и тёплые куртки. Совсем скоро выпадет снег, и от той картины, которую любит Азур, не останется и следа. Белый иней скроет все краски от уставших человеческих глаз. А мне нравится любая погода, любое время года, как и прежде.
Колесо сегодня не работало, и я мог в полной мере насладиться пейзажем, не боясь быть потревоженным движением механизма. Но вдруг:
– Привет, – раздалось сзади тихое. – Подвинешься?
Я удивлённо обернулся. Ни одно живое существо не смогло бы своими силами забраться на такую высоту, не говоря уж о том, чтобы увидеть меня. Однако, опровергая все мои сомнения, на меня смотрел самый настоящий человек. Девушка, худенькая, невысокая, с вьющимися белокурыми локонами. Она оттиснула меня ближе к краю и присела рядом:
– Как тебя зовут? – легко и непринуждённо, совсем не страшась высоты, спросила она.
– Стёпа, – от удивления я напрочь забыл о своём псевдониме. – Скажи, а ты не боишься упасть?
– Ничуть. Я уже падала отсюда однажды. Даже несколько раз. Первый раз было больно, во второй – ничего не ощутила. Потом поняла, что могу теперь падать, пока не надоест, и всё равно не умру до конца. Я самоубийца.
Я смотрел в её широко раскрытые и по-детски наивные голубые глаза и не находил слов. Наконец, я решился задать вертящийся на языке вопрос:
– А когда ты умерла… неужели к тебе никто не пришёл?
– Ну как, люди сбежались. Милицию вызвали.
– Я имею в виду нас – проводников.
– Проводников?!
– Да, провожающих душу в иные миры.
– Как интересно. Нет. Меня Верой зовут.
– Степан, – машинально ответил я. – Ах да, я уже говорил. Прости. А ты думала над тем, чтобы уйти отсюда?
– Честно говоря, да. Мне уже порядком надоел этот парк и его посетители. И это колесо, к которому я возвращаюсь снова и снова. И падения. Понимаю, это глупо, но я до сих пор не знаю, как можно всё это завершить.
– А куда ты хотела бы отправиться? Где тебе было бы более комфортно?
– Комфортно… Не знаю.
– Ну, может ты о чём-то мечтала при жизни?
– Признаться по правде, последнее время я мечтала только об одном – уйти.
– Уйти куда?
– Не знаю, – повторила Вера легко. – Просто уйти, в никуда, в ничто. Ты сказал, что ты проводник. Если так, то ты поможешь мне?
Я был растерян. Честно говоря, я не предполагал, как можно создать пустой мир, как вообще можно создать пустоту. Ведь даже вакуум – относителен. Девушка заглянула в моё лицо снизу вверх, так жалобно и наивно, что я чуть не прослезился.
– Послушай, Вера, я не знаю таких миров. В каждом из них, в каждом – что-то обязательно есть. И чтобы отправить тебя туда, мне нужно твоё желание. Мне нужна какая-то твоя часть, твоё увлечение, твой интерес. Ведь что-то тебя должно интересовать?
– Ничего.
– Получается, что единственная часть тебя осталась в том месте, где ты осуществила свою главную мечту – ушла из жизни. Ты тут и находишься сейчас.
Её губы задрожали, одновременно и от негодования, и от горечи:
– То есть, ты просто… Ты просто оставишь меня здесь?
– Боюсь, что так.
– Но я не хочу здесь оставаться! Я ненавижу этот мир, я хочу, чтобы он умер!!!
Эта фраза прозвучала резко, гулко, и заставила моё существо вибрировать на неприятной частоте.
– Терпения тебе, Вера. Терпения и стойкости, – единственное, что я смог сказать, уходя. Мне было одновременно и грустно от переживаний этой девушки, и неприятно слышать её слова. Сознавая свою полную беспомощность, я отступил.
Крона большого, исполинского дерева на другом конце России скрыла меня от напряжения и смятения. Я опустил руки в чистую и прозрачную воду озера и омыл лицо. Сделал глоток и незамедлительно улыбнулся, наблюдая, как вода стекает через моё невидимое тело в землю.
Это было воображаемое место – ни на одной карте его нет – и вместе с тем, оно ничуть не отличалось от реального. Об этом лесе рассказал мне, умирая, старичок-фронтовик. Где-то неподалёку таких же дубов-великанов и чистого озера раньше, до войны, стояла его деревня. Он провёл в ней всё своё детство и молодость, здесь же гулял со своей первой любовью, здесь же целовал её, под тенью одного из деревьев. А потом ему исполнилось девятнадцать, и прогремели первые взрывы войны. Потом это человеческое безумие оторвало его от всего того, что он любил душой и сердцем. «Человеческое безумие» – его слова, меня ведь тогда ещё не было, и я ничего не знаю о войне. Я знаю только, что сейчас, в двадцать первом веке, ни этой деревни, ни этого леса нет. Первую разрушили ещё в сороковых, второй – вырубили в конце девяностых. Но кое-где они навечно остались такими живыми и реалистичными. Кое-где – то есть в памяти моего умершего друга. По его «макетам» я смог воссоздать этот мир и отправить его сюда. Я отлично потрудился над лесным пейзажем, и иногда и сам прихожу в это место, чтобы насладиться им и восстановить силы.
– Вечные скитальцы – тяжёлое зрелище, да, Сет?
– Ужасное зрелище, Азур. Скажи, и неужели я ничем не мог ей помочь?
Наставник покачал головой и развёл руками:
– Ни ты, ни я, ни кто-либо ещё из нас. Пока у человека не появится мечты или цели – ему нет смысла ни умирать, ни снова рождаться.
– Страшно.
– Нет, скорее просто логично. Закономерно. А ты, я посмотрю, растёшь. Учишься создавать прекрасные иллюзии.
Меня немного задело слово «иллюзия», если не сказать огорчило. Мой мир казался мне настоящим – реальностью, пусть параллельной. Тем не менее, я ответил сдержанно:
– Мне тоже очень нравится здесь.
– Самые красивые миры обычно находятся в умах людей, переживших самые тяжёлые лишения. Это своего рода их отдушина, спасение, микстура для страдающей души. Лучшее, что может сделать проводник – учесть малейшую точность при создании такого образа. Ты настоящий мастер, Сет, я горжусь тобой.
– Твоя школа, Азур.
– Моя школа… – он улыбнулся двусмысленно и подобрал с земли жёлудь. – Как ты думаешь, ученик, а что если взять и посадить его в реальном мире? Он прорастёт?
– Не зимой же.
– И всё же я попробую.
Секунда – и он убежал в реальность, мелькнув подолом своего белоснежного пальто.
Заметка четвёртая
Я ненавижу его. Я лютой ненавистью проклинаю эту красоту. Всё, что он создаёт для них, невыносимо прекрасно. И когда я вижу очередной его шедевр, я ссыхаюсь от тоски. Эти картины слишком идеальны, чтобы умирать. Слишком жизненны, чтобы быть смертью и нести смерть. Разрушая, они приносят больше боли вместо забвения.
Сет, ты заигрываешься тем, что не способен контролировать. Ты напоминаешь мне одного из таких, которые после смерти соглашаются принять из моих рук судьбоносное снотворное и погибнуть в красоте самозабвения.
Так нельзя, Сет. Услышь меня и не делай этого никогда больше. Не закрывай собственных глаз и будь реальным. Не уходи в сон, как Пигмалион вслед за своей Галатеей. Будь реальным. Прозрей.
А этот твой жёлудь… Удивительно прекрасный и пышущий жизнью жёлудь я принёс сюда, чтобы предать земле. Похоронить. И пусть все твои идеальные миры, вслед за ним, обратятся в прах.
Ты и сам прекрасно это знаешь. Я не лесник и не садовод. Рушить – это всё, что я умею.
Глава 5
Иногда, когда ему хочется размяться, Азур принимает облик белого волка и бегает со скоростью ветра по заснеженным альпийским лугам. Ночью – под чистым, глубоким синим небом и ярко-белыми кристальными звёздами.
Сегодня я решил присоединиться к нему, поэтому обернулся бурой лисицей и ринулся сквозь снега по его следам. Где-то далеко в космосе сияла луна, проецировала на холмы и равнины свой свет, напоминая холодному миру о существовании солнца и непременном наступлении дня. Но для нас – двух диких псов – ничего кроме этой звенящей своей чистотой ночи не существовало. Только здесь и только сейчас.
– Азур?.. Азур!.. – сугробы хрустели под лапами; говорить на бегу было немного трудно, и я прерывался. – Мы создали с тобой миллионы миров!.. Мы воплотили в жизнь миллионы фантазий!.. А как ты думаешь, кто придумал этот мир?
Белый волк остановился, повернулся ко мне и подождал, пока я его догоню. Сверкнул в темноте насыщенно-красными глазами.
– Каждый создаёт свой собственный мир.
– Да нет же! Я имею в виду этот, общий мир! Который сейчас видишь ты, и который вместе с тобой вижу я! Кто был его создателем?
Он улыбнулся во всю ширину своей острозубой пасти:
– А почему ты так уверен, что я вижу то же, что и ты? Почему ты думаешь, что я вообще что-то вижу?
– Как же так? А эти луга? А небо? А звёзды над нашими головами? Вся эта удивительная и восхитительная в своём замысле реальность – ведь у неё же должен быть создатель!
Волчьи глаза смотрели куда-то глубоко внутрь меня, не моргая.
– Ты никогда не думал, Сет, что красота окружающей нас псевдо-реальности зависит только от того, насколько мастерски мы умеем творить? Ты потрясающий создатель миров, тут мне за тобой не угнаться. Тут я не могу с тобой соперничать.
– Но этот мир создал не я! Все эти запахи и шорохи, деревья, долины и горы – это не моя выдумка!
– Конечно твоя. Их создали твои уши, нос и глаза.
– Тогда зачем ты сам превращаешься в волка? Не затем ли, чтобы иметь зоркий глаз и чуткий слух? Чтобы создавать более глубокие отражения реальности?
В ответ Азур снова обнажил свои сорок два клыка, вильнул роскошным хвостом и, прыгнув с холма, побежал дальше, продолжая нить своих следов на нетронутой зверем земле.
– Нас ждут, Сет! – прозвучало издалека. – Идём за мной, и я покажу тебе, что такое настоящая смерть!
Прислонившись к ссохшемуся дереву и закрыв глаза, на горной дороге сидел путник. Его глаза были закрыты, а губы – обветрены непогодой. Он очень замёрз, он почти не мог двигаться, и у него закончились спички и питьё. Похоже, он сбился с пути, потерял дорогу к дому. Поддев носом его безвольно лежащую на земле руку, Азур кивнул мне. Нюх волка за несколько десятков миль чувствует добычу.
В этот момент человек открыл глаза, он был ещё жив.
– Волчонок… Волчок… Ты пришёл проводить меня?.. – слабый, растроганный голос. Азур сел рядом и лизнул его щёку.
– Этот человек нас видит?!
– Прекрасно видит, Сет.
Мы общались невербально – мысленно. Ведь именно так, без слов, и разговаривают между собой настоящие животные. А человек смотрел на блестящую луной шерсть Азура и едва заметно улыбался потрескавшимися губами:
– Ты ведь пришёл проводить меня в свою снежно-белую страну?
Азур приблизился к нему вплотную, поставил свои широкие лапы на его колени, а затем лёг, укрывая путника своим телом. Мне показалось, что мой учитель неимоверно тронут осознанным подходом к смерти этого человека, и именно поэтому готов быть для него не хищным волком, а верным псом.
Человек глубоко вздохнул, запустил руки в серебристую волчью шубу и снова закрыл глаза. Я увидел, как пространство на границе его пальцев стало несмело мерцать голубым. Несколько секунд – и мерцание перешло в неограниченный, неконтролируемый поток синего света, вышедший из откинувшегося на землю тела. Я не видел никакого человеческого силуэта, я не видел этих лже-человеческих очертаний, которые обычно учил «уплотняться», чтобы они не падали сквозь полы и стулья. Этому потоку синего света не нужна была никакая помощь, он обладал цельным сознанием и прекрасно понимал всё сам. Я даже не успел спросить, а он уже ответил:
– Волчонок… и ты, лисёнок… Я хотел бы отправиться в страну звёзд. В самый центр этого бесконечного, бескрайнего неба. Вы ведь отведёте меня туда? Сможете?
Волк и лис переглянулись, понимающе и одобряя, и лишь кивнули головами. Волкам ведь нельзя ничего говорить – они не умеют. Всё, что они умеют – создавать прекрасные, высокие и чистые миры.
Заметка пятая
Неважно, какими выдумками человек тешит себя перед смертью – смерть есть смерть. Умирает ли он неосознанно, оставаясь в старческом маразме и после выхода из тела, или высвобождает чистый свет своего сознания – не имеет значения. Любой должен быть безжалостно разрушен. Любой исчезнет, любой будет стёрт до нуля.
