скачать книгу бесплатно
Сны и кошмары фермера Сведенборга
Северин Виноградский
Герой масштабного фантастического романа, знаменитый учёный, изобретатель и мистик Эммануил Сведенборг обнаруживает себя после смерти членом загадочной общины из 12 фермеров, материализующих мыслеформы из своего вневременья в события реальной истории.Игорь Якушко, главный редактор журнала «Новая Литература».
Сны и кошмары фермера Сведенборга
Северин Виноградский
© Северин Виноградский, 2022
ISBN 978-5-0056-4236-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Северин Виноградский.
Сны и кошмары фермера Сведенборга
Глава 1. Сведенборг
Сведенборг поставил чайник на горячую каменную плиту и помешал кочергой угли, отчего жилище, сооружённое из тонких брёвен и веток, обмазанных глиной, наполнилось влажным жаром. Из мешка рядом с каменной печью он зачерпнул горсть заварки и, приоткрыв крышку, бросил в кипящий чайник. Тот же, почувствовав в себе ценное содержимое, радостно засвистел и выпустил струю пара.
Сведенборг достал внушительных размеров глиняную кружку – в неё можно было поместить кулак – и наполнил её напитком, распространяющим по хижине крепкий аромат. Дверей в жилище не было, лишь иногда, прохладными ночами, низкий вход задвигался известковым валуном, многочисленными округлыми пустотами напоминающий кусок сыра. Утренний воздух проникал в щель между стеной и камнем, настырно забирался в складки рубища и приятно охлаждал струившийся по телу пот.
Старик вышел из хижины. Ветер, резвясь и нападая с разных сторон, трепал его густую бороду и спутанные седые волосы, со стороны могло показаться, будто они живут самостоятельной жизнью.
Сведенборг занимался любимым делом: осматривал окрестности. Вглядываясь в знакомый пейзаж, он рассуждал про себя, что вид ему совсем не надоедает. Насколько хватало глаз, простиралась долина, покрытая холмами, испещрённая фруктовыми садами, небольшими речушками и уютными лужайками. То там, то тут можно было заметить резвых газелей, скачущих кроликов и стаи мелких птиц. За равниной возвышались покрытые лесом холмы, утопающие в хлопьях рассветного тумана.
Сведенборг поймал себя на мысли, что с тех пор как волос бороды стал седым, а в суставах появился зуд от многих Лун работы в полях, он стал сентиментальным. Разве должна вечная и неизменная гармония фермы вызывать щемящее чувство грусти? Такое чувство свойственно обитателям мыслимых Хозяином эпох, объятых мёртвым и бесконечным космосом, где всё, чем владеет человек – неизменно тающий, утекающий сквозь пальцы кусок времени. Этот разрушительный дар подчинял себе его носителя, вызывая неумолимое желание обладать доступными богатствами и возможностями. Там, в мыслимых эпохах, белый волос, дрожь и слабость в руках свидетельствовали о наступившей старости, когда ноша отмеренного времени становилась лёгкой, а некогда чудесная вселенная опутывала шею невидимой, беспощадной удавкой. И, стоя на краю своего единственного цикла, глядя на пределы исчезающей яви, хранитель проклятого дара испытывал ощущение иллюзорности и хрупкости всего, что его окружало.
Сведенборг взглянул на бледный, почти невидимый диск Луны – она присутствовала и в охваченных временем эпохах, и на неизменной ферме, связывая в один узел реальное и мнимое. Фермер отгонял мысль, что вездесущий свет Луны вызывает в нём что-то вроде тревоги, а то и страха, что его цикл напоминает затянувшееся видение – большой пластичный сон, обволакивающий сны поменьше – те, где он ныряет в эпохи одноцикловых, проходит через их судьбы, отдаёт и впитывает, наполняет страдающие оболочки новыми смыслами, чтобы вернувшись, насладиться величием неизменного порядка. Что он помнил, кроме своего имени, когда появился здесь? Вкус чая. В этом есть своя неповторимая красота: избавиться от всего лишнего, кроме единственного телесного переживания, позволяющего оставаться самим собой – Сведенборгом – чистым, как росток маиса на плодородной земле.
Старик взял прислонённую к стене лачуги мотыгу и отправился к полям, начинающимся в паре сотен локтей от жилища. Участки открытой земли отделялись от буйной полевой растительности аккуратной плетёной изгородью, созданной в соавторстве с диким плющом, образующим на поверхности витиеватый декор. Сведенборг остановился возле любимого, самого большого участка, где неправильный прямоугольник земли пронзали извилистые ряды чайных кустов, разбавленные соцветиями полевых цветов. Фиолетовые всполохи аконита и шафрана заботливой рукой перемешивались с островками красного клевера и россыпями жёлтого лютика, а стройные ряды ромашек вдоль ограждения соседствовали с горделивыми огнями высоких маков. Сведенборг не помнил, чтобы кто-то ещё из фермерского сообщества выращивал цветы, но, как ему казалось, желание вырастить что-то для красоты не противоречит Пути Гармонии, в конце концов, их появляющаяся и увядающая красота – тоже часть единого цикла. Соседнее поле находилось под паром, земля отдыхала и в ожидании маисовых зёрен покрывалась щетиной сорняков. Именно туда и отправился Сведенборг. Он принялся рыхлить и пропалывать почву, чувствуя, как тело отозвалось привычным напряжением мышц: труд связал фермера и поле в одно целое, а тяжёлые мысли поблёкли. Старик работал тщательно и сосредоточенно, рукавом смахивая со лба капли пота.
Две или три сотни Лун до холодного сна, и он вернётся из Регенератора свободным от страхов, надежд, удовольствий и ужасов мыслимых эпох, очищенным от следов вируса любви, заменяющего безумие жизни благородной болезнью. У одноцикловых вирус вызывает что-то вроде эффекта идеального союза – узла, завязанного за границами времён: в мыслимых эпохах объектом любви может стать кто угодно, но на ферме у неё есть определённое имя. София – прививка от древней болезни – наяда, через чьи сладкие и мучительные объятья должен пройти каждый безбородый фермер, прежде, чем будет допущен к высоким смыслам, даруемым Хозяином фермы. София. Имя, вызывающее ощущение песка на зубах и эхо сладкой истомы, спрятавшейся в тайных глубинах воображения. Сведенборг радовался, что множество Лун наяда не имеет власти над его мыслями, является тем пределом, что он смог достойно преодолеть, но стоит остановиться и прислушаться к себе, как возможность вновь увидеть её после очищения холодным сном отзывалась забытым эхом желания. Хватит! Не для того он столько Лун упорно трудился на ферме, пропустил через себя калейдоскоп переживаний, свойственных охваченным временем людям – рождение и смерть, расцвет и упадок цивилизаций – чтобы теперь неловкие эпизоды давней встречи зазвучали в памяти навязчивым диссонансом. Нет, он не нарушит правил, не впишет своих отроческих воспоминаний в тот журнал, что перейдёт в следующий цикл и не заглянет в предыдущий, лежащий под толщей пустых страниц.
Пора посетить Дазайн, совершить таинство шлифовки вечного цикла фермы – ещё один шаг по Пути Гармонии – и все вещи встанут на свои места.
Фермер взял в качестве посоха мотыгу с самой длинной рукоятью и отправился в путь. Он спустился по узкой тропинке к пойме реки и пошёл вдоль берега. Кожа под рубищем чесалась и, несмотря на лёгкий озноб, – какой случается, когда контакта давно не было, – старику захотелось искупаться. Скинув рубище, он набрал воздух в лёгкие и нырнул в те же прохладные воды реки. Преодолев под водой узкое устье, пловец вынырнул у другого берега и вздрогнул: прямо перед ним, воплощённым воспоминанием сидела София. С тех пор как Сведенборг видел наяду в прошлый раз, у него успела вырасти и побелеть борода, и теперь всё та же юная София выглядела фантомом, сбежавшим из запретных грёз.
– Пусть сны твои будут добрыми, Свен.
Она звала его так со времён знакомства, он сам разрешил ей это, и теперь имя звучало отголоском отроческих воспоминаний.
– Зачем ты здесь появилась? – не ответив на приветствие, спросил Сведенборг.
– Захотелось искупаться, как и тебе, – девушка встала и потянулась.
– Ты ждёшь кого-то? Насколько я знаю, сейчас тебе пора заново познакомиться с Мартином, – сказал старик, оглядывая округу.
– Я ждала тебя.
– Зачем?
– Мне страшно.
– София, время играть со мной в игры прошло.
– Знаю, что ты сейчас испытываешь. Тебе необходимо согреть кровь и дальше предаваться тихой радости посильного труда и созерцания ландшафтов. Ты вспоминаешь меня хоть иногда, Свен?
– Нет.
– Ты весь дрожишь. Дай я тебя обниму.
София прильнула к Сведенборгу, и он почувствовал её тепло и стук сердца. На мгновение в нём пробудилась давным-давно угасшая страсть – старик отстранил девушку.
– Этого нельзя делать!
– Мне, в отличие от тебя, не объяснили в Гимназиуме, что можно, а что нельзя! – топнула ногой София.
Сведенборг прыгнул в воду и, сделав несколько гребков, пересёк реку.
– Ты! Ты ненастоящая! Зачем ты являешься мне? – крикнул он с другого берега и начал натягивать рубище.
Девушка бросилась следом и, стрелой преодолев расстояние между берегами, вынырнула перед Сведенборгом. Она стояла, приосанившись, а глаза сверкали загадочной смесью интереса и возмущения.
– Ненастоящая только потому, что обманула твои отроческие ожидания?
Старик смутился. Видел ли он Софию такой раньше?
– Свен!
– Что?
– Ты писал что-нибудь в журнал воспоминаний?
– Почему тебя вообще это интересует?
– Ты пытаешься забыть наши встречи, и это обидно.
– Я… не должен. Просто пытаюсь соблюдать правила.
– Тогда почему про меня нет никаких записей?
Сведенборг изумлённо замер.
– София – нет! Смотреть чужой журнал страшное преступление. Я… я даже предположить не мог, что ты на такое способна.
Девушка расхохоталась, тряхнув волосами:
– Какие вы, фермеры, глупые. Мне не нужно читать твои записи, чтобы знать – обо мне там ни строчки! Каждый цикл ты хочешь заново испытать, – она запнулась, – то, что испытал.
– Оставь меня и никогда ни с кем не говори про журнал.
Старик крупными шагами пошёл прочь.
– Эгрегор болен, Свен! Грядут перемены! Такие, о которых никто даже не подозревает!
Ветер унёс последние слова Софии, а раздражённый Сведенборг направился месту обитания Эгрегора, на языке фермеров называемое Дазайном. Время контакта. Он знал: пока ещё почти приятные озноб и слабость могут стать пыткой, хоть никогда не испытывал её. Никогда. Странное слово, о смысле которого Сведенборг раньше не задумывался. Умеет София сбить с толку. Перед контактом опасно находиться в сомнениях: всем известно, от сомнений даже опытные фермеры могут попасть в кошмар. Из фруктовой рощи, наполненной ароматным воздухом, тропа вывела старика на обширное плато, почти всю площадь которого занимал внушительный параллелепипед из тёмного блестящего материала, не встречающегося больше нигде на территории фермы. Высота Дазайна составляла примерно тридцать локтей, длина шестьдесят, а ширина – двадцать. Строгую геометричность конструкции подчёркивали встроенные в стены колонны, прямоугольные в сечении, они охватывали здание по периметру. Сверху и снизу колонны становились толще, ощетиниваясь гранёными ордерами, отчего сооружение производило впечатление огромного драгоценного камня, верх которого обрамляли небольшие – меньше локтя диаметром – отверстия. Вход оформлен треугольной стрельчатой аркой, затянутой серповидными стальными пластинами, которые открывались, стоило подойти к ним на расстояние пяти локтей. Эта особенность демонстрировала фермерам – жилище Эгрегора живое и наделено сознанием.
Под ложечкой засосало – так бывает перед контактом. Путник подошёл к двери, в очередной раз услышав характерный звук отворяющегося входа. Звук этот всегда вызывал устойчивую ассоциацию разгрызаемой изнутри оболочки куколки, из которой вот-вот вылупится бабочка.
Но не успел фермер сделать решающий шаг, как услышал знакомый хрипловатый голос: «Брат Сведенборг!».
– Брат Карлос, – приветственно кивнул Сведенборг и отступил на два шага, отчего вход Дазайна сомкнулся, так и не получив пищи.
Карлос медленно приближался тяжёлой, шаркающей походкой. Он давно не стриг волос, его засаленная борода свисала почти до пупа, а запах пота и дыма от меховой одежды чувствовался, несмотря на ветер. Под глазами фермера виднелись тёмные круги, но взгляд оставался подвижным и внимательным. Карлос был намного старше Сведенборга в текущем цикле: он учил его правилам жизни на ферме, когда тот ещё не носил бороды. Мудрые советы и поддержка Карлоса были незаменимы в сложный для юных фермеров период первых контактов.
– Пусть сны твои будут добрыми, – поклонился старший фермер, произнеся традиционное приветствие.
– А кошмары лёгкими, – последовал положенный ответ.
– Тебе холодно, брат Сведенборг?
– Да, мне нужно в Дазайн.
– Понимаю, – Карлос отвёл глаза, силясь что-то сказать, – у меня не было контакта двадцать пять Лун.
– Но почему? – Сведенборгу стало ещё холоднее от услышанных слов. – Брат Карлос, войдём же со мной?
– Знаешь, – Карлос пропустил предложение мимо ушей, – я наблюдал за тобой с тех пор, как ты, смешной и безбородый, появился в Гимназиуме, и могу сказать, положа руку на сердце, – ты гармоничнее большинства других фермеров. И вот, признаюсь, терзаюсь сомнениями, является ли это достоинством?
– Ты же сам говорил: каждый фермер – уникальное отражение разума Эгрегора, и нет теории для оценки того или иного сознания.
– Мы учим тому, чему должны, но не всякое знание ведёт к истине. Ты никогда не задумывался, сколько циклов мы существуем?
– Можно посмотреть в журнал, хоть и это вряд ли пойдёт на пользу, – неуверенно сказал Сведенборг.
– При смене цикла фермеру выдают новый журнал и оставляют один предыдущий – что ты и сам знаешь – правила рекомендуют один не читать, в другом не писать. Думаешь, записи с предыдущего цикла расскажут, как появилась ферма, Свен?
Сведенборг вздрогнул: так его называла только София, неужели она поделилась с Карлосом их тайнами?
– Вначале было Небесное Семя и бесконечная пустота. Оно созревало, и внутри семени появилась мысль о почве, куда оно могло бы погрузиться и начать движение внутри себя. Тогда пустота явила Землю, и Небесное Семя вонзилось в неодолимое препятствие. Из Семени вырос Эгрегор. – Сведенборг говорил заученные в фермерском Гимназиуме фразы. – Чтобы расти, Эгрегору требовались помощники, кто бы возделывал две Земли: в одной из них лежат корни Эгрегора, другую он мыслит…
– Остановись, Сведенборг, – перебил Карлос, – знаю, ты был прилежным учеником и прекрасно усвоил все уроки, но это всего лишь легенда, которую мы заучиваем, а потом верим в неё.
– Но как так?! – Сведенборг почувствовал возмущение, – разве можешь ты – уважаемый фермер, в почётном периоде цикла, разыгрывать меня подобным образом?
– Я бы никогда себе не позволил ничего подобного, если бы не прочел свой предыдущий журнал. Не смотри так. Я прекрасно помню железный постулат: фермер, идеально завершивший цикл, не читал журналов и не делал в них записей, – последнюю фразу Карлос издевательски произнёс тоном школяра. – Так вот. В моих записях есть ты, брат Сведенборг.
– Я не хочу этого знать, брат Карлос. Рассказать о своих заметках – страшное нарушение, оно может обеспечить кошмарами на несколько циклов вперёд.
– Ты один из немногих фермеров, украшенных седой бородой, кто не впал в слабоумие и не потерял память, все правила назубок помнишь, – горько усмехнулся Карлос.
– У меня был хороший учитель, – Сведенборг растерянно поклонился.
– Ты думал о том, что знает София? Она существует без циклов и всегда умудряется оставаться легкомысленной соблазнительницей. Вдруг она может рассказать нечто такое, о чём мы даже не подозреваем?
– Н-нет. Зачем думать об этом? Так устроена ферма.
– Про неё нет легенд. По неписанному правилу, в Гимназиуме не распространяются, какова природа живущей по соседству с нами наяды. София появляется в каждом цикле у каждого фермера, и все стыдливо умалчивают о ярких отроческих встречах, хоть по этому поводу не существует писаных правил. Зачем и кому она тут нужна на самом деле?
– Я думаю… брат Карлос. Не знаю. Так задумано Эгрегором: наяда – это часть порядка.
– И этого объяснения тебе хватает? София знает и помнит всё, что мы прячем в журналах или предпочитаем забыть, и чем при этом занимается? Соблазняет неокрепшие тела и умы. Как тебе больше нравилось с ней, сверху или сзади? – Карлос рассмеялся коротким, каркающим смехом, – а что она вытворяет, когда…
– Прекрати, брат, – взмолился Сведенборг, – ты болен, хочешь, я отведу тебя в Дазайн?
– Вот уж нет, Свен, ходить я буду сам, пока во мне есть… В общем, иди, ты весь дрожишь, поговорим позже.
Озадаченный Сведенборг шагнул ко входу обиталища Эгрегора, и стальные пластины вновь раздвинулись; он шагнул внутрь, и прежде чем вход скрыл за спиной дневной свет, успел услышать: «Брат Сведенборг, в других циклах ты тоже строго соответствовал правилам! Ты особенный, а значит, с тобой что-то не так!».
Щелчок. И вот слышно только сопение Эгрегора: Сведенборг в который раз поразился его величию. Хозяин фермы стоял в центре и почти полностью занимал пространство гигантского помещения. Массивная туша держалась на множестве толстых кряжистых ног, они уходили в глубь земли и, по легенде, заканчивались корнями. Голова Эгрегора напоминала гибрид человека и слона – антропоморфные черты сочетались с наличием хобота, а кожа по фактуре напоминала древесную кору.
Эгрегор, как и фермеры, имел бороду. Издалека она напоминала человеческую, но, если вглядеться, то состояла борода из бесчисленного количества тонких белых проводков, каждый из которых имел по всей длине несколько металлических шариков, нанизанных на «волос». Когда Эгрегор мотал головой, шарики соприкасались друг с другом, издавая электрический треск. Под кожей существа периодически буграми вздувались и пропадали вены, проступали четкие геометрические детали, словно внутри варился суп из органических и рукотворных ингредиентов. Из-под туши тянулись множественные отростки – они скользили в слизи, выделяемой расположенными в подбрюшье железами. Слизь заливала весь пол, вплоть до металлической клетки, окружающей Эгрегора. Хоботки присасывались к пупкам фермеров – там располагался специальный орган для контакта – те же, что не находили цели, в конвульсиях скользили по полу, подобно выброшенной на берег рыбе. Сведенборг насчитал троих фермеров, лежащих вокруг клети. Их тела содрогались в такт движениям дланей Хозяина, которые будто вгрызались в животы своих контактёров. Сведенборг услышал писк: один из хоботков, несколько раз дёрнувшись в слизи, приподнялся, изогнувшись, как кобра перед атакой, и повернулся присоской в его сторону. «Да, сейчас, один момент», – проворчал Сведенборг, наскоро сбрасывая рубище и бросая его на дощатый настил, который окружал узкий периметр вокруг клетки. Старик прикинул свободное место между лежащими фермерами и двинулся туда, стараясь не поскользнуться на брызгах слизи. Хоботок поворачивался, следя за новым контактёром, и, едва Сведенборг успел встать на выбранное место, с шумом бросился к нему, через мгновение намертво соединясь с пупком. Привычная вспышка в глазах. Старик упал на колени и завалился на плечо – отработанная техника безопасности при контакте.
Запущен протокол BCM 128-22-64/45 Загрузка Narrative 545/76—2 – Пипл-Мор.
Свет сменяется кромешной тьмой, а озноб мягко переходит в жару, точнее, в духоту. Доктор Скариман поправляет холодную сталь нашивок на лацканах и поднимает руку в приветствии. Глаза агента мерцают электронным блеском. Чёртовы работники спецслужб не меняются, соблюдают приветствия, даже если человеческого в них совсем не осталось. – «Над чем работаете, доктор?» – Этот кибернетический урод прекрасно всё знает, непонятно зачем они используют архаические пережитки вроде формальных вопросов. – «Да так, работаем над популяцией порядочных бюргеров. Второстепенный проект, уровень секретности минимальный», – доктор чувствует, как по его нейронам пробежался луч сканера. – «Разработка кормовых культур является проектом первостепенной важности», – офицер нервно поправляет верхнюю пуговицу кителя. Доктор ненавидит симуляции эмоций, они всегда выводят из равновесия. – «Желаете отчётность»? – «Меня интересуют некоторые детали». – «Мы увеличили процент жировой ткани, немного понизили уровень тестостерона». Агент подходит к веренице клонов. Они стоят на коленях, а их туши покоятся в специальных салазках. Питательные трубки через ротовые отверстия проникают сразу в пищевод, а трубки для отходов тянутся из анальных отверстий. Агент щупает бока ближайшего бюргера. – «Что за способ кормления, не экономичней ли действовать внутривенно»? – «Так надёжнее прописываются орально-анальные рефлексы. Обеспечивает высокий уровень чревоугодия и сексуальной зависимости». – «Реакция на боль?» – «Четыре целых, семь десятых. Что на две десятых больше, чем в предыдущей популяции. Поверьте, сэр, в кабинете стоматолога они превратятся в визгливых, дрожащих тварей, а если запустить эпидемию…» – «Подобные фантазии не в вашей компетенции», – обрывает агент. – Даже при отсутствии эмоций высокомерия в этих андроидах хоть отбавляй. Доктор сжимает зубы, изо всех сил пытаясь изобразить равнодушие. – «Я же должен учитывать варианты». – «Что с трансцендентной чувствительностью?» – «Это всегда трудно предсказать, пока субъект не активирован». – «Так активируйте». – Агент нетерпеливо дёргает плечами. Щелчок тумблера на салазках. Жирные складки на боках бюргера мелко трясутся, и он открывает белёсые глаза: «О-о-омм. О-м-м-м. Х-холодно. Д-дорогая, дай мне костюм. С-слуга народа. П-пространство демократии. Попкорн детям. Будущее без сахара не для нас. Дай мне кусочек, покажи смысл. О-о-мм». Доктор вынимает из кармана кусочек сахара и кладёт в рот бюргеру. Глаза существа закатываются, а изо рта стекает густая полоса слюны. Бока трясутся так, будто внутри тела работает мотор. – «Мягкое небо. О-о-м… моё, моё. Предрассветный сон в ожидании хрустящей газеты. Утренний кофе. К-крахмала, дай мне его, моя Королева. Гладь меня, трогай, пока я смотрю на звёзды. Комета ещё далеко, мы ещё успеем собрать урожай. Весёлый праздник. О-м-м-м. О-м-м-м. Сахарный радиоэфир глушит вакуумный шум кометы. Возьмитесь за ру-уки и откройте рот, ядерной зимы не будет». – Бюргер шумно дышит, его член набухает, выплёскивает желтоватую лужицу, и тело расслабленно замирает в салазках. – «Что с ним?» – ледяным тоном спрашивает агент. – «Он-н умер», – доктор нервно сжимает кулаки в карманах халата. – «Вы в курсе, какие ресурсы заложены в этот проект?» – «Поймите меня. Так получилось, ген лосося, который мы поместили в конструкт, вызвал осложнения при употреблении сахара». – «Но на сахаре вы завязали все основные инстинкты!» – Как же похоже чёртов агент изображает укор! – «Д-да, но я исправлю, немного радиации и…» – «Никакой радиации, вы что, задумали погубить всю популяцию?» – «Дайте мне ещё времени», – молит доктор. – «Проект доктор Скариман 679 закрыт». – Агент достаёт маузер, щелчком сбрасывает предохранитель. Крик. Выстрел. Свет.
Протокол BCM 128-22-64/45 выполнен. Narrative 545/76—2 – Пипл-Мор отредактирован.
Хобот Эгрегора с хлюпаньем оторвался от пупка Сведенборга и скользнул в пространство клетки. Несмотря на кошмар, Сведенборг дрожал от ощущения Гармонии и удовольствия. Запах слизи и тел фермеров ласкал ноздри. Старик медленно поднялся, нашёл своё рубище и натянул его. Странный контакт, тяжёлый. Но это всё не важно, ведь он, Сведенборг, всегда будет тут, на замечательной ферме, а кошмары его не касаются – мало ли как Эгрегор мыслит реальность людей, не меняющих цикл?
Старик, гордо выпрямив спину, проследовал к двери, и она открылась, призывая к выходу мягким светом. Всё пространство фермы ощущалось физически после контакта: активировался новый орган восприятия, позволяющий знать-слышать, как растут трава и деревья, а пчёлы садятся на соцветия клевера; кожей Сведенборг чувствовал, как прохладные воды реки, изгибаясь, обнимают бока рыбин и щедро делятся кислородом, проходя через жабры. Вальдшнепы, аисты, мыши-полевки, жуки-скарабеи, маисовые поля и другие фермеры – всё находилось в Гармонии. Старик испытал ощущение невероятной свободы. Как здорово, что к нему нельзя привыкнуть! Сколько было контактов? – Несчётное количество. Эгрегор, необъяснимый и непознаваемый, творит реальность фермеров и других обитателей фермы, из раза в раз создавая великое приключение.
Чувствуя прилив энергии, Сведенборг направился домой почти бегом. Первым делом в глотку каменной печи отправились поленья, и глиняная кружка вновь наполнилась. Чай после контакта – совершенно другой напиток, это амброзия и нектар, отданные требовательной кипящей воде листьями чудесного растения. А вкус лепёшки? Каждая из них имеет свой неповторимый оттенок, надо только уметь его почувствовать. Одно зерно упало в чернозём, другое в красную глину, третье соседствовало с сорняком, следующее удобрила птица или полёвка. Поле – набор уникальных историй. О, Эгрегор, ты даришь радость, повторяя свои чудеса, и как брат Карлос этого не видит?
Завершив трапезу, Сведенборг взял плетёную корзину, полную семян, снял рубище и нагим отправился засевать участок поля, несколько десятков Лун находящийся под паром. Ветер ласкал тело и развевал бороду, а старик, загребая семена ладонью, бросал их во влажную после недавнего дождя землю. Во время сева фермер подобен Эгрегору – запускает новые циклы.
Ещё одна порция зёрен легла в борозду, и вспомнилось обучение в фермерской школе, где старшие товарищи заботливо пытались объяснить непонятливому новичку нюансы древних языков. Безбородые фермеры, как правило, воспитывались среди взрослых и максимально ограничивались в общении друг с другом, так более верен и короток путь к постижению воли Эгрегора. В Гимназиуме давались основы ремесел: гончарное дело, плетение корзин, роспись по глиняной посуде – кто к чему больше проявлял способностей, и, конечно же, возделывание земли – обязанность и награда каждого землепашца. Тогда же происходило знакомство с неуловимой наядой Софией, открывающей неофитам мир плотских удовольствий и чувства, длящегося до первого посещения Дазайна. После контакта землепашец освобождался от эмоциональной привязанности к обитательнице рощи: ведь Эгрегор дарит ощущение любви ко всему, что существует на ферме и в его мыслях. Даже случающиеся кошмары имеют своё очарование. Как понять Гармонию, если нет диссонанса? – Сведенборг бросил очередную горсть, и хруст падающих в поле семян порадовал слух. Босые ноги впитывали энергию земли, так же как маисовые зёрна, внутри которых уже раздавались сигналы – выпустить корни! Сеял старик до наступления сумерек и закончил, вознагражденный благородной усталостью. Удовлетворённый, он окинул взглядом поля, утопающие в вечерней дымке, и отправился в жилище.
Сведенборг задвинул вход хижины валуном и при свете огня из печи приступил к любимому делу – росписи глиняного кувшина. Подобная работа хоть и считалась второстепенной, пользовалась спросом среди фермеров, и Сведенборг надеялся обменять кувшин у кузнеца на пару мотыг. Кисть скользила по выгнутой поверхности, образуя слонообразную фигуру. Основной хобот, принадлежащий голове, гордо поднят вверх, своим изгибом напоминал носик чайника. Старик кропотливо выводил кистью фигурки фермеров, подключённых хоботками к телу величественного существа, но ловил себя на мысли, что с нетерпением ждёт главной детали, которую оставил на десерт. Он оттягивал удовольствие, любовно прорисовывая разметанные в разные стороны бороды и бьющиеся в экстазах тела, пока не приступил к главной детали композиции – фигуре контактёра, поднятой на основном хоботе Эгрегора. Говорят, далеко не каждый цикл случается подобное событие. Тот, кому удаётся это испытать, обретает особую способность смотреть на вещи, мыслимые Эгрегором. Ещё в Гимназиуме неофиту становилось известно, как много циклов назад подобное чудо произошло со старостой Иеронимусом. Но однажды каждый фермер совершит подобный контакт, и тогда Эгрегор создаст единственный – неизмеримый количеством Лун – цикл и будет мыслить идеально гармоничную реальность. Больше не будет кошмаров, фермеры навсегда соединятся с телом Эгрегора, превратившись в единое целое. Сведенборг критически посмотрел на законченную работу и отправился спать.
Утром, напившись чаю, старик взял расписанный кувшин, на этот раз дорожным посохом ему послужила острога, – и отправился в Гимназиум, где должно проходить обучение брата Мартина. Сведенборг решил прогуляться через центр фермы. Он спустился вниз с холма по извилистой дороге: мощённое булыжником полотно петляло среди огромных валунов, уводило в уютные рощи и вновь выныривало на равнину. Оттуда виднелись, едва различимые в полосе рассветного тумана, хижины и пещеры других фермеров, то тут, то там разбросанные на приличном отдалении друг от друга. По периметру пространство фермы охватывали ломаные треугольники гор, украшенные заснеженными верхушками.
Радостно видеть жилища своих собратьев, знать, что где-то там, на еле различимых полях они сеют, жнут, производят удобрения и пьют чай.
Сведенборг остановился, почувствовав усталость, и лёг передохнуть в россыпь соцветий клевера, глубоко вдыхая пряный аромат. Вот на цветке сидит пчела, в ней заложено предназначение – насекомое знает свою роль, едва появившись на свет. Так и фермер, начиная цикл, имеет остаточную память, он знает язык, владеет основными навыками фермерского ремесла и помнит предыдущий цикл как спокойный утренний сон, который точно был, но растворился в ароматах утреннего чая. Землепашец и пчела одинаково поддерживают равновесие в том, что существует. Старик закрыл глаза, насладившись жужжанием улетающей с грузом цветочной пыльцы труженицы. Всеми клетками тела он ощущал токи энергии, исходящие от почвы, что питают разнообразную растительность, в едином порыве тянущуюся к свету, и вновь погрузился в состояние тихой радости, невидимым эфиром пронизывающей ферму.
