скачать книгу бесплатно
– Будет он, будет, – кивает Франь. – Восемнадцатого я с ним встречусь.
– Восемнадцатого? – переспрашиваю.
– Ты уже забыл?
– Нет, но ты точной даты не называл.
– Теперь называю. Восемнадцатого с восемью ребятами у входа в ресторан. Примерно в девять вечера… Ну, и пусть возьмут там кое-какие инструменты, слышишь?
Я прощаюсь и иду в зал. Сейчас тут как в улье, потому что у музыкантов перерыв. На столе у нас три бутылки шампанского и две водки. Ясно, поляки уже угощают.
– О, Коста! – восклицает Антек. – Присоединяйся.
Раскрасневшаяся Малгося оказывается почему-то рядом со мной. Столковались они довольно быстро: Антек напирает на Марианну, Рысик – на Елену, Малгося пожирает меня взглядом. А когда музыканты начинают горланить «Лето, ах, лето», она хватает меня за руку и насильно тащит на площадку. А там, как я и ожидал, прижимается так крепко, будто кто-то ее предупредил, что через минуту по залу прокатится ужасное цунами. Она дышит тяжким смрадом прямо в нос, а левая ее рука нежно гладит меня по спине. Правая тоже не дремлет, а передвигает мою левую руку себе на грудь и прижимает ее таким красноречивым жестом, что мне уже никак не удается делать вид, что я по уши увлечен танцем, и я вынужден хоть приличия ради искривить губы в усмешке. Под ладонью чувствую что-то мягкое и расползшееся. Оно болтается из стороны в сторону и орошает мою ладонь потом, потому что пани Малгося сегодня без бюстгальтера.
Наконец танец заканчивается, но сразу начинается другой, и, как на беду, «опять с пшытысканем».
– Коха-а-ась, – млеет Малгося. – Ты тоже останешься?
– Где? – настораживаюсь.
– В отеле, естественно. Антек и Рысик пригласили девушек к себе в гости. А у меня отдельный номер, и я могу тебя тоже пригласить.
– Не знаю… У меня завтра важное дело.
– У-у, негодный… Отказывать даме?.. Наверно, я для тебя слишком старая, да?
– Да нет, что ты… Я…
– Коха-ась, я бы так хотела… У меня для тебя подарочек… Часы. Гонконг. С музыкой…
Она заглядывает мне в глаза и мурлычет так, словно ей на двадцать лет меньше. И это после нескольких бокалов, а что будет дальше? Как говорил мой дед: водка во рту – баба на посту.
Когда мы возвращаемся за стол, Малгося слегка пошатывается, и это наполняет меня надеждой. Марианна и Елена пьют очень мало, зато подбодряют партнеров, а те меры не знают: раз за разом потягивают то водку, то шампанское.
Тем временем и мне уже открылась дорога на панель: Малгося задумчиво гладит рукой мое бедро. Закрываю глаза и вижу, как бурное будущее раскрывается передо мной… бабушки записываются в очередь… У меня свой импресарио. Он принимает телефоны. А я весь день только и делаю, что просиживаю у зеркала. Полируя ногти и выщипывая брови и волоски из носа…
Сейчас меня стошнит. Эта Малгося прет, как танк. Сбрасываю ее руку с бедра, но она почему-то воспринимает это как обычное кокетство и дальше лопочет что-то неопределенное и сальное. К счастью, по-польски. А я не обязан все это понимать, ведь я, как-никак, грек.
Ну их к дьяволу. На сегодня хватит. Ничего интересного больше не предвидится. Делаю знак Марианне, и мы выходим.
– Ну, так что – я пойду? Вы уже тут сами как-нибудь.
– Как это – пойду? А деньги взять, пока еще языком ворочают?
– Ну, хорошо, сейчас возьму и иду.
– И очень многое потеряешь.
– Что именно?
– Останься, не пожалеешь.
– Если бы ко мне эта Мандося не липла.
– А ты с ней сделай то же самое, что мы со своими – напои ее по самое не могу.
– А потом на плечах нести?
– Так ведь не здесь, а в номере. Сейчас идем к ним в номер. Ясно? По дороге скажи им о деньгах.
– По пятьдесят?
– Больше они не дадут. К тому же, ведут в свои номера, а это для нас дешевле.
И мы пошли в отель. По дороге в номер, уже на лестнице, я тактично намекаю Рысику, что любовь любовью, но у меня сестра. Что я потом скажу маме, которая в далекой Греции на каменистом острове ждет своих милых деток? Мало того, что различные империалисты постоянно развлекаются с невинными гречанками, так еще и тут искушения подстерегают. А мы – студенты, нам учиться надо.
Рысик обнял меня и сказал:
– Очень хорошо. Но сначала выпьем.
– Нет, – говорю я. – Сначала деньги, или сестру я не отдам.
– Твоя сестра – Марианна?
– Ну?
– Я к ней ничего не имею. Говори с Антеком.
Вот хитрец! Берусь за Антека. Стена. Ни бум-бум. Я говорю, он кивает, даже переспрашивает, но денег не дает. Ага, вот вы как!
– Марианна, кес кем ме!
– О? Су ами терахи?
– Не дают, – шепчу, когда она подходит.
– А-а! – негодует Марианна. – Тогда – чао-какао!
И мы спускаемся вниз. Поляки быстро гогочут, наконец Антек догоняет меня и шепчет:
– Что ты, шуток не понимаешь? Сколько нужно дать?
– А сколько, ты думаешь, нужно дать за двух восемнадцатилетних девушек, чистых, как слеза?
У Антека сразу глаза лезут на лоб:
– Чистых, как слеза? – переспрашивает он, облизывая губы.
Вижу, что переборщил.
– Ну, не совсем так… Но… это же вам не какие-нибудь… У них женихи есть…
Антек набирает в легкие воздух и протягивает пятьдесят:
– Это за одну. А за вторую?
– Как? Ты хочешь сто?
– Нет, я хочу двести. Но с вас беру сто только потому, что мы сидели за одним столиком. Таков закон у греков. Раз сидели, пили, ели – значит, породнились.
Антек шмыгает носом, Рысик подступает ближе, и, когда узнает, что удовольствие настолько дорогое, начинает не на шутку возмущаться:
– У нас такие деньги – разве что за секс-бомбу.
– Значит, ваши секс-бомбы ни пса не стоят. Вы же в цивилизованной стране, а не на острове Тобаго.
Не ущемил ли я ненароком их национальную гордость? Так и есть: Рысик тут же ежится и делает грудь колесом. Но Антек, посопев и окинув девушек взглядом, вынимает еще полтинник и кладет мне в руку.
В номере поляки порывают со всеми колебаниями и начинают заливаться с таким усердием, как будто делают это в последний раз. Я слежу, чтобы моя Малгося тоже не сачковала, и смешиваю ей такие термоядерные коктейли из водки и вина, что сам бы давно свалился, а она держится.
Антек затянул: «Пий, брате, пий! На старiсть торба i кий!»[42 - «Пей, брат, пей! На старость сума и посох!» (Укр.)]
Марианна шепчет:
– Забирай свою клячу и отведи ее в номер. Через полчаса встретимся у лестницы.
Малгося словно читает мои мысли – повисает на плече и тянет к себе в номер:
– Коха-а-ась! Какой ты милый!
Выходя, я беру еще недопитую бутылку водки и полную – шампанского. Малгося должна вырубиться.
Как только мы переступили порог, Малгося щелкает ключом и моментально оказывается без джинсов. Но такая поспешность меня не привлекает.
– Давай выпьем, – говорю и подсовываю свежий коктейль.
Малгося хлюпает пойло махом, и начинает танцевать передо мной какой-то арабский танец с заламыванием рук над головой и выставлением пупка. В танце она снимает еще и свитер. Под свитером – голая. Брр! Ее белое сальцо подпрыгивает, словно на сковороде. Вот из сумочки она достает часы с браслетом и насильно надевает мне на запястье. Я благодарю ее новым коктейлем:
– Давай за любовь!
Мы чокаемся. У Малгоси на глазах слезы. Рыдая без причины, она дует коктейль, одновременно шатаясь всем телом так, что мне кажется, что она вот-вот бахнется на пол. Поэтому я стою рядом, и когда она отставляет пустой фужер, легонько толкаю ее на кровать. Малгося падает на спину и стонет:
– Коха-а-ась! Куда же ты делся?
– Сейчас, подожди.
Ждать осталось недолго. Блаженное посвистывание носом быстро перешло в тяжкий храп.
На земле лежит ее сумка, а из нее выглядывают фотографии. Но одной из них Малгося с двумя детьми и, очевидно, с мужем. На другой – только муж. Сразу видно – трудяга. Должно быть, смотрит в эту пору телевизор и думает: а как же там моя дорогая Малгося?
Я снимаю часы и кладу их в сумочку. Не заработал я их.
Выключив свет, выхожу в коридор на лестничную клетку. Там за столом сидит тучная женщина и что-то пишет. Сложно сказать, кто придумал эту бессмысленную должность – «дежурная по этажу», но она была во всех советских гостиницах. Эти насупленные неприветливые бабищи, как правило, несли свою никем не санкционированную службу моральности. Увидев меня, она сразу делает суровый вид, и грозно-грозно так:
– А вы че тут делаете? Вы у нас не живете!
– Сейчас ухожу. Жду знакомых.
– Каких-таких знакомых? Че ты мне врешь? Ану, папрошу униз!
– Ну, еще пару минут. Сейчас они выйдут.
– Никаких пар. Папрошу униз. А то щас милицанера вызову. Ишь, какой! Много вас тут всяких шляется, а я отвечать должна. Понапиваются, дебоши устраивают, окна бьют, стулья ломают, скатерти воруют.
Произнося все это, словно заклинание, она прет на меня, расставив руки, будто загоняя петуха в курятник.
– Давай-давай, униз… Милицанера пазову, зачем неприятностев?
Ну, что же – вынимаю из кармана два рубля.
– Мне нужно подождать. Пару минут.
Старуха прячет деньги и уже приветливо улыбается:
– Ну, гляди мне, как бы беды не было. А то, знаешь…
О, чудо! Она перешла на украинский! И все это удовольствие стоило два рубля.
– Нервная у меня работа… За всем следи, чтобы порядок был… а приезжие, знаешь какие – водят разных, прости господи…
– А вам что за печаль? Их же внизу пропустили и деньги взяли.
– А ты откуда знаешь? – настораживается старуха. – Не сам ли платил?
– Может, и платил.
– Вот то-то же и оно. Им там перепадает немало. А я тут сижу ночами, и все на мне. Этот рубль, этот два… А они там, внизу, не рублики урывают… – И добавляет с грустью или жадностью: – Евреи себя не обидят. Вот так и в жизни бывает. Он внизу, ты – наверху. Только ведь там, внизу, он лопатой гребет, а ты наверху объедки принимаешь. На самом деле, вишь, не ты вверху, а он…
– Но за ночь десятку-вторую имеете?
– Когда как. Да и не все мое. Шла сюда, так должна была заплатить.
– Сколько?
– Эге, тебе скажи… Будто бы не знаешь, сколько. Заплатить заплатила, да что с того? После каждого дежурства и дальше плачу… Так-то…
Часы у нее над головой показывают пятнадцать минут второго. Я теряю терпение и выхожу из отеля.
