скачать книгу бесплатно
Но какие могут быть девчонки, когда у меня по всем фронтам идут военный действия?
* * *
На большой перемене все начали обмениваться подарками, я с самым доброжелательным видом подошёл к Веронике и поставил перед ней на парту коробочку.
– Вот, с 8 Марта. – Смотрю на неё с усмешкой и не могу дождаться, когда же она развяжет ленту и заглянет внутрь.
Как бы она ни старалась сделать безразличный вид, как бы ни пыталась скрыть в глазах радость, у неё это не получилось.
– Спасибо, – буркнула и ухватилась за коробку своими тонкими длинными пальцами. Кажется, даже королевы с ледяным сердцем ничем не отличаются от обычных девчонок.
Я затаил дыхание, мысленно потирал руки в предвкушении веселья и, когда она подняла крышку и застыла в непонимании, а девчонки с криками отпрыгнули в стороны, немного разочаровался в ее реакции на "сюрприз".
– Принц для Царевны-лягушки с болот. Может, поцелуешь? Неплохая пара для тебя.
Вокруг послышался взрыв хохота, и я упивался своей изобретательностью и смекалкой.
Ромашкиной завидовали, Ромашкину ненавидели, с Ромашкиной все хотели дружить, но никто, кроме меня, не осмеливался задевать ее и троллить в открытую.
Хорошо, что не притащил ей тот дурацкий кулон, надо бы не забыть выбросить его по дороге, потому что, если Соня узнает обо всем, мне крышка.
Вероника никак не отреагировала на мой выпад, дрожащими руками закрыла коробку и убрала в рюкзак.
– Спасибо, отличное угощение для моего пса, он у меня любит лягушек. Гурман.
Но она врала. По румянцу на щеках и пятнах на шее видел, что врала.
Ей было неприятно и обидно, особенно когда девочки с восхищенными охами и ахами открывали свои подарки и хвастали друг перед дружкой.
Неужели ей не хватает тех безделушек, которые у неё есть? Ее родители наверняка задаривают ее всяким недешевым хламом. Но Ромашкина скромно потупила взгляд и вернулась к повторению материала по алгебре, я же как идиот сидел на своем месте за последней партой и пялился на ее белобрысый затылок.
И чувство победы, которое должен был смаковать не один день, все никак не приходило. Наоборот, захотелось вдруг отмотать время назад и исправить эту дурацкую ситуацию. Все веселились, хохотали, делали фотки, а она так и не подняла голову, ни разу не улыбнулась и не произнесла ни одного слова. Даже не наорала на меня, не бросилась с кулаками, не обозвала идиотом, как делала это обычно. Какого черта с ней случилось?
Правда, уже в конце дня я начал сомневаться в том, что моя выходка действительно смогла уязвить Ромашкину. Вероника все так же равнодушно, как и каждый день до этого, взирала на всех со своей первой парты, на переменках повторяла домашнее задание, а после уроков быстро собралась и ушла, не оставшись на празднование.
Вместе с лягушкой, которую, я думал, она показательно расчленит на глазах у всех.
Я сбежал сразу после нее. Без Ники в школе было скучно, несмотря на то, что она раздражала меня до чёртиков одним своим присутствием и надменно вздернутым носом, а от вида ее идеально выглаженной школьной формы и розовых сапожек хотелось блевать всеми цветами радуги.
* * *
Я заметил ее в парке на лавочке, когда возвращался домой, и мое сердце забилось чаще. Кажется, она плакала. Впервые за время нашей негласной войны мне стало не по себе от того, что я сделал. Потоптался на месте, спрятавшись за высокими кустами, и какого-то черта достал из рюкзака подарок, который изначально должен был вручить ей. Повертел в руках, удостоверился, что поблизости нет никого из одноклассников, и поплелся к Ромашкиной.
– Ты ревешь, потому что лягушка так и не превратилась в прекрасного принца? Не хочу разочаровывать тебя, но это лишь дурацкая сказка, – не знал, как начать разговор, поэтому ляпнул первое, что пришло в голову.
Вероника подняла на меня свои глаза, и моя совесть решила устроить бунт на корабле. И чего, спрашивается, поперся через этот парк? Сейчас бы спокойно играл в какую-то игру на компе и воровал из кухни чипсы вместо того, чтобы корить себя за слезы этой принцессы.
– Чего надо? И не думай, что это я из-за тебя, просто потеряла кое-что, – пробубнила недоброжелательным тоном, вытерла рукавом куртки слезы и спрыгнула с лавочки, собираясь свалить.
– Подожди, – хватаю ее за руку, чувствуя, что она холодная, как ледышка.
– Я спешу, отпусти, – дёргается, пытаясь вырвать руку, но в ответ я сжимаю ее тонкое запястье еще сильней. Я сегодня не в настроении играть в твои дурацкие игры.
– Я… Вот, это тебе, – протягиваю немного помятую подарочную коробку, которую до этого прятал за спиной.
– Что в этот раз? Гадюка? Слизняк? – спрашивает раздраженно, даже не обращая внимания на подарок.
– Нет, возьми, я сам выбирал, – решил почему-то соврать.
Мы застыли как два истукана. Я – с протянутой рукой, она – пытаясь вырваться из моего захвата и недоверчиво посматривая на очередной подарок.
– Говоришь так, словно предыдущий выбирала твоя сестра.
– Почти так и было, – улыбаюсь как идиот, пожалуй, это лучшее, что я умею. – Если не понравится, можешь выбросить, я не обижусь.
Она прикусила нижнюю губу, не отрывая взгляда от коробки, все никак не решаясь принять её. Но женское любопытство победило.
– Ладно, но если там очередная лягушка или что-то в этом роде, не обижайся потом. Я скормлю ее тебе в школьной столовке, – хмыкнула и все-таки освободилась из моего захвата.
Пока она открывала коробку, я пялился на её красные от мороза руки и пытался сдержать желание снова притронуться к ней. Что творится в твоей башке, Соловьев?
– Сойдёт. Пожалуй, оставлю себе, – без лишнего восторга произнесла она, посматривая на подвеску, быстро спрятала ее в кармане куртки и широким шагом направилась в сторону фонтана, выбросив пустую коробку в первую же попавшуюся урну.
– Эй, подожди, – окликнул, догоняя ее, – так а что ты потеряла? Может, помочь с поисками? – Ну точно, когда утром стукнулся башкой о полку в кухне, повредил мозг, раз предлагаю такое этой зазнайке.
– Не найдёшь, сережки потеряла, – с заминкой отвечает она, указывая на мочки ушей.
– Что, сразу две?
– Ага, – с какой-то грустью в голосе говорит Вероника и ускоряет шаг. – Чего пристал ко мне, тебе разве не в другую сторону?
– Нет, я хотел зайти в «Шико», – вру, кивая в сторону кофейни.
– А, ясно.
– Ты сегодня странная.
– Потому что не расцарапала тебе лицо, после того как ты меня унизил перед всем классом?
– Ну да.
– У меня есть чувство собственного достоинства. В отличие от тебя.
– Идиотка.
– Дурак.
– Дура.
– Вонючка.
– Неправда!
– Значит, то, что ты дурак, ты не отрицаешь? Можешь не отвечать, это был риторический вопрос, иди пей свой чай, вонючка. – Мы остановились у двери кофейни, не отрывая друг от друга взгляда и я никак не мог решиться уйти первым.
Я вдруг заметил то, чего не видел раньше, – чёрные круги у неё под глазами, словно она не спит по ночам. Бледное лицо, несколько наскоро зашитых маленьких латок на куртке, что меня, наверное, удивило больше всего, и самое главное – проколотые уши уже давно заросли, оставляя после себя лишь небольшие шрамы. Значит, опять соврала, ничего она не теряла, по крайней мере сегодня, а и в самом деле ревела, как настоящая девчонка, из-за какой-то лягушки.
– Не хочешь со мной горяченького выпить? На улице холодно, неплохо бы согреться, – сам в шоке, что предложил такое. А главное – кому?!
Она повернула голову в сторону витрины, заставленной всякой вкуснятиной, сглотнула, словно не ела сладкого целую вечность, перевела взгляд на меня и, к моему удивлению, согласилась.
– Только платишь ты, будем считать это компенсацией за причинённый мне моральный ущерб.
– Без проблем, я и не собирался требовать с тебя денег, – не знаю почему, но я обрадовался, что она не отказала.
Ника долго смотрела на торты, эклеры и пирожные, никак не могла определиться, чего хочет, прямо как настоящая женщина, и через несколько минут я психанул и купил все, что казалось особенно аппетитным.
– И два малиновых чая, – оплачиваю заказ и выбираю столик в конце зала у окна.
Мы молчим. Нам-то и не о чем разговаривать. Вероника с аппетитом уплетает один торт за другим (и куда столько влезает?), запивает ароматным чаем, а я глаз от неё отвести не могу.
Я вдруг понял, что она тихоня. Никогда ни с кем не начинала разговор первой, всегда сидела над своими книжками, несмотря на то, что была почти что двоечницей, не пищала от восторга от всяких звезд кино и музыки, не красилась и редко ходила на школьные дискотеки.
Я считал ее заносчивой, но что, если это не так? Ведь она становится неуправляемой истеричкой только тогда, когда я её задеваю, не помню, чтобы она еще кого-нибудь трогала.
Может, ну её, эту войну? Не такой уж и плохой она кажется. Обычная девчонка со скверным характером.
– Что? – спрашивает она, отвлекая меня от абсурдных умозаключений.
– Ничего.
– Ты таращишься на меня.
– Ничего подобного, у тебя просто нос в шоколаде, – нервно смеюсь и быстро перевожу взгляд в окно.
Конечно же, у неё не было никакого шоколада, и да, я и в самом деле таращился и покраснел из-за того, что меня поймали на горячем.
– Я отойду на минуту. – Иду в уборную, а когда возвращаюсь, за столиком уже никого нет. Словно чаепитие в компании Вероники Ромашкиной было всего лишь сном. Но нет, пустые тарелки, вторая чашка и мое надкушенное пирожное, до которого я не успел добраться, были самыми прямыми доказательствами того, что это все было реальностью.
А вечером того же дня, когда мы нашей маленькой семьей собрались в гостиной за просмотром фильма, услышали в комнате какие-то непонятные звуки.
– Кажется, у меня галлюцинации, но я слышу кваканье лягушки, – говорит Соня.
– В таком случае у нас групповая галлюцинация, – оглядывается по сторонам Денис, а я не могу поверить, что она это сделала. Подсунула мне в рюкзак лягушку и смылась!
– Кажется, это из твоего рюкзака, Ром, – подхватывает его с пола у дивана Денис, открывает молнию и заглядывает внутрь.
– А-а-а-а, уберите ее от меня, уберите! Какая же она уродливая! – Я закрываю глаза, чтобы не видеть, как здоровенная лягушка умостилась на голове Дениса, и понимаю, что мне хорошенько попадет.
Соня бегает вокруг него, охает и ахает, боясь притронуться к захватчику волос, потому что верит, что от лягушек обязательно останутся бородавки, и только Арине, кажется, весело. Она сидит в детском манеже и хлопает в ладоши, не отрывая взгляда от своих сумасшедших родителей.
Я решил взять ситуацию под свой контроль. Схватил с полки вазу, выпутал лягушку из отросшего ёжика Дениса и поместил в ее временное жилье.
– Не знаю, откуда она там взялась, серьезно! – отвечаю на немой вопрос Дениса, который впился в меня строгим взглядом.
Перемирие с Ромашкой отменяется. Завтра же подкину ей в шкафчик мышь.
Наша война продолжалась ещё три месяца, а потом все разъехались на каникулы, я гонял с ребятами со двора, ездил на море, нянчился с дочкой Дениса и Сони, но меня не покидало чувство, что чего-то не хватает. Впервые я с таким нетерпением ожидал сентября, а когда начался новый учебный год – взвыл от разочарования.
Ромашкина не пошла с нами в десятый класс. Кто-то говорил, что она уехала учиться за границу, кто-то – что ее семья переехала в другой город, кто-то – что она перешла в спортивную школу-интернат, а мне было все равно, где именно она находилась, потому что в любом случае Вероника была не здесь.
Я не видел ее пять лет. И вот спустя такое долгое время, когда я был уже не тем коротышкой, а высоким, накачанным и сексуальным (по мнению девчонок) парнем, когда и думать забыл о Ромашкиной, встретил ее в стриптиз-клубе.
В роли официантки.
И охренел, мягко говоря.
Глава 3
Вероника
Я ненавижу розовый в любом его проявлении. С тех самых пор, когда три зимы подряд мне приходилось ходить в одних и тех же розовых сапожках. Несколько раз я отдавала их в ремонт, бессчётное количество раз клеила суперклеем из «Пятерочки», а в последнюю зиму пришлось натягивать поверх теплых носков пластиковые пакеты, чтобы не промочить ноги.
Я до сих пор завидую счастливым семьям. Прохожу по улице, вижу ребенка, который с радостной улыбкой бежит к своим родителям, и ненавижу своих. Отца – за то, что покинул меня так рано, мать – за то, что не смогла сделать правильный выбор и окунула нас в эту грязь.
Я все еще покупаю в супермаркете несчетное количество сладостей, на которые подолгу смотрела, будучи школьницей, через витрины магазинов, и пытаюсь сделать счастливой ту маленькую девочку, которой я когда-то была.
Мы были богаты, очень богаты, насколько я могла судить в возрасте десяти лет.
До смерти отца.
Меня не посвящали во все подробности, да и в том возрасте я вряд ли разобралась бы в произошедшем, но по регулярным многолетним пьяным речам матери я поняла, что она не знала, как управлять компанией, и переписала все на своего любовника.
Мерзкий козел, именно так называла его мама, обвел ее вокруг пальца и оставил ни с чем. Несколько дорогих украшений, шубы, машина, которая каким-то чудом осталась записана на неё, – вот все имущество, с которым мы покинули трехэтажный дом у самого моря.
– Я подыскала тебе школу, это, конечно, не лицей, в котором ты училась до этого, но зато там есть секция художественной гимнастики и ты сможешь продолжать тренироваться, – не знаю, кого она пыталась успокоить в тот момент, меня или себя, но новые перемены я приняла с радостью.
Мой тренер Марина Сергеевна орала при любой совершенной мной ошибке и гоняла на каждой тренировке так, словно я могла обладать сверхспособностями.
Я была рада сменить обстановку и мечтала о том, как приду в новый класс и подружусь со всеми, но вышло совсем наоборот.
Постоянные проблемы с деньгами, частые запои матери, одежда, из которой я внезапно выросла, и отсутствие родительской любви заставляли меня плакать каждую ночь и просить папу, который присматривал за мной с небес, помочь пережить все это и подарить нам нормальную жизнь.
Я не ходила на Дни Рождения одноклассников, ни разу, хотя очень хотелось оказаться за праздничным столом и хотя бы на час забыть о том, что нас выселяют из небольшой квартирки в девятиэтажке из-за неуплаты аренды.
Мама продала машину, шубы, украшения и даже мои золотые серёжки, одалживала деньги у старых друзей, но из-за того, что совершенно не умела экономить, привыкла жить на широкую ногу и пыталась перед подругами сделать вид, что у неё по-прежнему все хорошо, они быстро заканчивались.
Через год мы оказались на улице в прямом смысле этого слова. Единственное, на что хватило денег, – двадцать квадратных метров в старом двухэтажном доме, где даже зимой не было горячей воды.
