скачать книгу бесплатно
– В какой-то мере это так, – похрустывая жареным крылышком, кивнул Франкон. – Возможно, звучит парадоксально, но именно он удерживает язычников, хотя только до того часа, пока сам же не прикажет им – ату! Однако у франков еще есть время для объединения. Прискорбно лишь, что они не желают воспользоваться подобным шансом.
– Насколько учит нас опыт, – медленно начал бургундец Рауль, – ни одно объединение франков против северян не имело успеха.
– То-то и оно, – кивнул епископ Руанский. – Каждый из франкских сеньоров печется лишь о своих владениях, но с удовольствием слушает рассказы, как норманны громили соседей.
Эбль Пуатье вдруг громко расхохотался.
– Интересно, как бы Роллон отнесся к вашим подстрекательствам? Вы только что хвалили его, но вы ведь желаете, чтобы мы разгромили и уничтожили его. И при этом утверждаете, что хотите лишь спасти его душу от геенны огненной.
Франкон был слишком занят едой, чтобы сразу ответить, и епископ Шартрский Гвальтельм имел время вставить:
– В Священном Писании сказано – побеждай зло добром. Вы же призываете нас к войне, и еще неизвестно не с подачи ли Роллона вы провоцируете новую резню, или же искренне радеете о поражении вождя норманнов.
Франкон перестал жевать и в упор поглядел на епископа.
– А кто вам сказал, что франкам под силу победить Ролло? Вот ослабить его, вынудить к принятию своих условий – тут стоит рискнуть. Пока он не объединил всех норманнов, ибо тогда будет уже поздно.
– Но вы-то у себя, в Нормандии, лишь богатеете из-за набегов, – заметил наконец прекративший обгладывать кость воин-аббат Далмаций.
«Они мелют чушь, – с досадой подумал Франкон, – однако, несомненно, хотят испытать меня».
– Вам нечего оскорблять меня недоверием, – глядя по очереди на каждого из присутствующих, заметил он. – Я франк, и мне горестно знать, что мои соотечественники терпят поражения в войнах с норманнами. Однако я продолжаю утверждать, что этих завоевателей лучше иметь в союзниках, ибо их власть укоренилась, но союз с ними возможен лишь на условиях, что вы начнете воспринимать их как равную силу, а не как неприятелей, с какими вас примиряет лишь бессилие.
На красивом лице Эбля появилось яростное выражение.
– Крест честной! Да этот поп просто издевается над нами!
Франкон предпочитал разделываться с куропаткой. Заел ее миндалем, следил, как кравчий наливает в кубок вина. Над его поверхностью появились мелкие брызги, аромат спелых сдобренных пряностями плодов приятно защекотал обоняние. Когда епископ пригубил бокал, то заметил краем глаза, как герцог Нейстрийский сделал рукой жест слугам удалиться.
«Вот оно, – понял Франкон, – теперь он заговорит по существу».
Видел, как Роберт переглянулся с остальными, а потом неторопливо начал:
– Надеюсь, вера в силу Ролло не помешает вам оставаться нашим добрым союзником? Ибо то, о чем мы намерены вам сообщить, требует полного доверия с обеих сторон и нашей полной убежденности, что все ваши призывы к объединению – не просто упражнения в красноречии.
Франкон в упор поглядел на Роберта.
– Разве у сиятельного герцога за все годы нашего общения не сложилось мнения, что в решительные минуты я всегда проявляю себя его сторонником?
Роберт изящно сжимал пальцами чашу с вином. Разглядывал ее так, словно ничто, кроме узора на ее стенках, его ничего не интересовало.
– Хотел бы я знать, как поживает наша родственница Эмма.
– Эмма из Байе, – осторожно начал Франкон, – по-прежнему пребывает в добром здравии. Смею заметить, милостивые господа, что она все так же владеет сердцем Роллона и остается совершенной красавицей.
– О, тогда она может, как Елена Троянская, послужить отменным поводом к войне, – заметил аббат Далмаций, и Франкон так и впился в него взглядом. Почувствовал, как оживился сидевший рядом Ги Анжуйский. Но Роберт Нейстрийский оставался невозмутимым. Говорил медленно, машинально проводя унизанной перстнями рукой по холеной бородке.
– Итак, эта женщина так важна для Роллона, что он готов пойти ради нее на все?
Франкон понял, к чему этот разговор. Дело в Эмме. Но какую роль уготовили презираемой франками «нормандской шлюхе» эти важные сеньоры?
– Дьявол и преисподняя! – вдруг стукнул кулаком по столу Эбль. – Ответьте во имя неба, Франкон, готовы ли вы нам помочь, если мы заманим Ролло в ловушку и вынудим принять наши условия?
Епископ заметил, как на спокойном лице Роберта появилось досадливое выражение. Он недовольно покосился на Эбля, в то время как остальные зашевелились, занервничали, но все явно ожидали, что же ответит прелат. Однако Франкон медлил. Не спеша поковырял отточенным ногтем мизинца в зубах.
– А приманкой, как я догадываюсь, должна послужить именно Эмма из Байе?
Теперь он глядел только на Роберта. Герцог откинулся на спинку стула, положил руки на резные подлокотники.
– Дело в том, что среди дьяков-писцов, присутствовавших сегодня в зале капитула, оказался шпион Роллона. Он слышал, как вы призывали франков к союзу против норманнов. О, не волнуйтесь. Мои люди уже схватили его, и он не попадет в Нормандию, если вы согласитесь помочь нам.
Франкон нервно слизывал жир с пальцев. Насколько он знал Роберта, тот никогда не угрожал зря. Проклятье! Ему бы самому пора сообразить, что Роллон – уже не тот простак-варвар, который полагался лишь на силу своего оружия. Становясь цивилизованным, он перенимал у франков не только умение допрашивать людей в пыточной, но и засылать своих соглядатаев.
– Вы медлите, Франкон? – услышал он негромкий вопрос Роберта.
– Думаю, у меня нет выхода. В чем же заключается ваш план?
Роберт согласно кивнул.
– Нам надо выманить Ролло из Нормандии еще до того, как он объединит викингов из разных земель Франкии для решительного похода. Мы же, в свою очередь, последуем вашему совету и заключим союз меж всеми находящимися здесь, чтобы нанести решительный удар. И местом ловушки для Ролло, где мы сможем объединено выступить против него, станет город Шартр.
При этом епископ Шартрский Гвальтельм принял вид мученика, возведя очи горе, и согласно кивнул.
– Мы избрали Шартр, так как это один из наиболее укрепленных городов, где Роллон может застрять надолго, пока Рауль приведет войско из Бургундии, а Эбль – из графства Пуатье. Мы окружим Нормандца и вынудим принять наши условия – то есть креститься и принести герцогу Парижскому вассальную присягу. Так, что видите, наши желания совпадают, Франкон, и вам нет смысла отказываться от нашего предложения.
Франкон задумчиво пожевал губами.
«Они хотят прослыть крестителями Ру, особенно Робертин. Ведь тогда его престиж во Франкии превзойдет авторитет самого короля Карла, а рвущемуся к власти Роберту только этого и надобно. И мне не стоит даже спрашивать, известно ли об этом сговоре Простоватому. Здесь своя игра. Однако при чем здесь Эмма? Ее охраняют, как зеницу ока».
Когда он задал этот вопрос, Ролло поглядел на него со снисходительной улыбкой.
– Если Эмма из Байе окажется в Шартре, Роллон наверняка последует за ней. Всем известно, какова его привязанность к этой женщине. Вот мы и надеемся с вашей помощью похитить Эмму.
– При моей помощи? Не ослышался ли я? – Франкон оторопело поглядел на собравшихся. – Но знаете ли, господа, у меня еще не пропало желание сохранить голову на плечах, ибо, сдается мне, ее место именно там.
– Святые кости! – подскочил Эбль. – Я ведь говорил, что этот поп струсит и забудет все свое красноречие, едва коснется его самого. На деле он хочет, чтобы мы без него выгребали горячие каштаны из золы!
Теперь Роберт улыбнулся – улыбка была нехорошая, почти угрожающая. Не сводя глаз с Франкона, герцог заметил, что если тот не желает, чтобы его речи на соборе дошли до Ролло – он примет их условия и продумает, как увезти из Руана Эмму. Ну а там уже их забота, как укрыть женщину в Шартре и подготовиться к обороне.
Франкон лихорадочно соображал. Нет, он совсем не желает, чтобы Ролло уличил его в предательстве, как и в попытке похищения его жены. Пожалуй, в похищении и был какой-то смысл, но эти люди не понимали, что Ролло недоверчив и проницателен, как царь Ирод, и у него просто нюх на измены. Франкона прошибал пот при одной мысли, что его могут в чем-то заподозрить.
Он воспользовался первой пришедшей в голову мыслью и, перебив Роберта, стал говорить, что идея с похищением Эммы не так и хороша уже потому, что в браке Ролло с Эммой из Байе не все ладно, они ссорятся и она нередко заявляет, что покинет мужа. Поэтому ее внезапное исчезновение может быть расценено им как побег. А тогда Ролло, не имеющий привычки прощать предательства, вряд ли согласится срывать план завоевания Франкии ради того, чтобы очертя голову вести своих людей к хорошо укрепленному Шартру.
Закончив речь, Франкон был удовлетворен тем, как скисли лица собравшихся. Однако Роберт оставался невозмутимым.
– А если Эмма исчезнет вместе с наследником?
Франкон только заморгал.
– Воистину, вы говорите невозможные речи, мессир. Гийом Нормандский еще дитя, но вместе с тем он пока наша единственная надежда, что когда-нибудь Нормандия станет христианской. К тому же я не мыслю, как вы хотите похитить жену Ролло, да к тому же еще с младенцем.
Возможно, он сказал это излишне запальчиво, ибо если судьба Эммы его не очень-то волновала, то этот мальчик, его крестник, был дорог епископу не только как христианин, но и как ребенок, к которому он прикипел всем сердцем.
В это время Далмаций повернулся к Роберту.
– Я думаю, настало время ознакомить преподобного епископа Руанского с нашим планом.
Герцог согласно кивнул, сплел пальцы, пристально глядя поверх них на Франкона темными глазами.
– С вашей легкой руки, преподобный, условием нынешнего моего перемирия с Роллоном, стало возвращение в нормандский монастырь Святого Адриана мощей этого мученика[23 - Во время набегов викингов монахи, покидая обители, увозили мощи святых, что влекло за собой падение престижей монастырей и, следовательно, их обнищание.]. И я собираюсь вернуть их, но при условии, что вы, как глава нормандских христиан, организуете шествие в Эврё, куда и будут доставлены мощи. Подобное не вызовет у Ролло особых подозрений, но вам следует уговорить Эмму принять участие в крестном ходе. И она должна будет взять с собой сына. Дальнейшее уже не будет зависеть от вас.
Франкон перевел дыхание. В том, что предложил Роберт, лично для него не было ничего опасного. И он согласно кивнул, хотя про себя уже решил сделать все, чтобы Эмма не брала с собой Гийома. Однако теперь епископу стало любопытно, как же они задумали совершить похищение самой женщины, ибо маловероятно, чтобы жена и сын конунга отправились в путь без надлежащего эскорта и внушительной охраны.
– Дело в том, достопочтимый отец Франкон, – начал Роберт, – что у нас есть человек, который сможет выманить Эмму с ребенком в лес, где мы будем ожидать ее.
Помимо воли Франкон покосился на Ги Анжуйского, однако тот сидел потупясь. «Нет, этот не чета Роллону. Эмма не станет рваться к нему от горячо любимого супруга».
Но тут Роберт обратился к жене:
– Думаю, настало время познакомит епископа Руанского с дамой из Этампа.
Франкон был несколько озадачен, что герцог отдал распоряжение привести «даму из Этампа» не обычному прислужнику, а собственной жене. Это могло означать, что либо сия дама близка к чете Робертинов, либо что герцог желает, чтобы как можно меньше людей знали о ее присутствии здесь.
Франкон ощущал на себе взгляд Робертина, прямой, испытывающий. Даже при неровном освещении от горящих в чашах на треногах огней это было заметно. А рядом нервно перебирал четки Ги Анжуйский. Франкон даже на расстоянии чувствовал его напряженность. Этот, пожалуй, наиболее других заинтересован в похищении Эммы. К пище не притрагивался, в то время как Эбль, Герберт Вермандуа и остальные продолжали спокойно трапезничать.
Самым невозмутимым и словно бы не реагирующим на происходящее казался сидевший подле Роберта аббат Далмаций, полусвященник, полувоин, хороший стратег, но плохой поп, человек невежественный, но обаятельный и неглупый. Недаром Робертин сделал его своим приближенным и доверил ему командование большинством своих вавассоров[24 - Вавассоры – служилые люди, наемники в войске сеньоров.]. Сейчас Далмаций невозмутимо жевал изюм и даже дружелюбно подмигнул наблюдавшему за ним Франкону.
Наконец сзади послышался шелест одежды. Вернулась герцогиня Беатрисса, а за ней из полумрака появилась высокая женщина, которая двигалась так плавно, словно плыла. Ее длинная, почти до колен, пенула[25 - Пенула – накидка-пелерина с мягким капюшоном. Святых и Богоматерь в произведениях живописи обычно изображают облаченными в пенулу.] была темного цвета, как у монахини, и это сходство усиливал большой серебряный крест на груди. Лицо почти скрывал капюшон. Приблизившись, женщина поклонилась епископу, взяла его руку в свои, приникнув губами к перстню.
– Отец мой, благословите.
Франкон вздрогнул. Он узнал этот низкий тягучий голос, скандинавский акцент, но все еще словно боялся поверить своей догадке. И когда женщина подняла к нему лицо, невольно перекрестился.
– О, святые угодник! Снэфрид?
Ошибиться было невозможно. Эти глаза – длинные, чуть раскосые, один блекло-голубой, другой – темный, как ночь… Да, перед ним, несомненно, была первая супруга язычника Роллона, та, кого в Нормандии все величали Белой Ведьмой.
Франкон еле перевел дыхание. Растерянно взглянул на Роберта, на Беатриссу, потом опять перевел взгляд на Снэфрид. Видел, как Лебяжьебелая медленно выпрямилась. Она стояла, сцепив тонкие белые пальцы, голова смиренно опущена. Снэфрид держалась, как христианка, но крест на ее груди казался епископу кощунством.
– Что означает сие?
Ответил герцог:
– Преподобный отче, позвольте представить вам госпожу Агату из Этампа, нашу подданную и верную союзницу.
Франкон все еще ничего не понимал и вздрогнул, когда Эбль из Пуатье громко расхохотался.
– Не правда ли, такую красавицу тяжело забыть, Франкон, какое бы имя она ни носила!
И он поведал епископу, как эта женщина, оставив войско викингов, явилась к нему, заявив, что готова принять крещение. После этого она испросила разрешения отбыть к герцогу Роберту, ибо имела к нему дело. Роберт принял ее милостиво и даже дал ей господский манс[26 - Манс – земельный надел с усадьбой.] с крепостными вблизи города Этампа, в самом центре своих владений. Она же, в свою очередь, поведала герцогу об основных местах стоянок язычников, указала все их слабые оборонительные места, что и дало возможность Роберту потеснить норманнов на Луаре.
Именно «дама из Этампа» предложила план похищения Эммы. Она поведала, как правитель Нормандии Роллон был готов едва ли не погибнуть в водах прилива под Сен-Мишелем ради спасения этой девушки. И уверяла, что так называемый конунг, не задумываясь последует за рыжей куда угодно. Так что франкам не составит труда заманить его в западню.
Во время этой речи Франкон внимательно вглядывался в Снэфрид, спокойную, невозмутимую, с лицом бледным и словно бы безучастным. Она была все еще красива, эта женщина, но даже при неровном свете факелов было заметно, что она постарела: деформировалась, словно измялась линия бледных губ, отяжелели линии шеи и подбородка, от крыльев носа пролегли вялые складки.
Время все-таки подчинило себе Белую Ведьму, и, видимо, чувствуя это, она решилась оставить своего нового возлюбленного Рагнара. А может считала, что он недостаточно могуществен, чтобы помочь ей отомстить Ролло. Ибо вряд ли такая женщина смириться с тем, что ее отвергли ради другой.
Все эти мысли с молниеносной быстротой проносились в голове Франкона, пока он краем уха ловил речь герцога о том, что эта женщина, в прошлом язычница и разбойница, ныне уверовала в учение Христа. Франкон ни на миг не допускал, что Снэфрид искренна в своей вере, не верил в ее показное смирение и напрямик осведомился, какое значение имеет новоявленная Агата из Этампа к плану похищения Эммы. При этом он заметил, как по устам финки при этом проскользнула недобрая улыбка.
– Есть у меня власть над этой рыжей, – тихо начала она. – И я обязуюсь заставить ее прийти куда угодно, если мой господин Роберт прикажет мне сделать это.
Герцог довольно кивнул.
– Агата из Этампа уже демонстрировала нам свои удивительные способности. Поэтому если вы сможете заставить Эмму с сыном на время уехать от Роллона – а встреча мощей Святого Адриана как раз прекрасный повод для этого, – то эта женщина вызовет ее туда, где ее будем ожидать я и мои люди. Мы отвезем Эмму и мальчишку в Шартр, куда, несомненно, последует и правитель языческих земель, как по зову сердца, так и для того, чтобы не быть осмеянным как человек, у которого похитили жену.
Франкон глядел в неподвижное лицо Снэфрид. Так вот за какую услугу она добилась земель от Роберта!
Епископ вдруг словно почувствовал, как за невозмутимостью Снэфрид клокочет огненная лава гнева и ярости, а между тем на ее лице не дрогнул ни один мускул. И он ясно осознал, что перед ним стоит само воплощение зла.
– Как нам расценивать ваше молчание, преподобный? – вывел Франкона оцепенения негромкий вопрошающий голос Роберта. Темные брови герцога сошлись к переносице.
И все же Франкон решился.
– Одно слово, мессиры. Всем известно, что эта… гм… Агата из Этампа имеет все основания недолюбливать Эмму. Готовы ли вы отдать ее жизнь и судьбу Гийома в руки отвергнутой жены Роллона? Кто знает, передаст ли она вам ту, на которую вы возлагаете такие надежды, или посчитает нужным свести счеты с соперницей сама?
Ги Анжуйский резко повернулся. Он впервые подал голос:
– Та, о ком вы говорите, подвергает свою душу куда большей погибели, живя в блуде с демоном Ру. Что же касается этой дамы… Я неотлучно буду при ней, дабы из рук в руки принять Эмму. К тому же…
– К тому же, – перебил его Роберт, – никто просто так не решится отказаться от поместья с усадьбой, лугом и виноградниками.
Франкон пожевал губами. Зная Снэфрид, он не очень верил в ее меркантильность, впрочем, когда не за горами старость… Но куда больше он верил в заботу об Эмме этого анжуйца.
И тогда он возвел очи горе.
– Да свершится воля Божья. Я готов помочь вам и удалить Эмму от Роллона.
Еще какое-то время он беседовал с ними, обговаривая подробности похищения. Франкон так и не заметил, когда удалилась Снэфрид. Она точно растаяла во мраке сводов.
И так же беззвучно она вновь появилась перед ним, когда в сопровождении Ги Анжуйского он вышел из усадьбы.
Ги только отошел к конюшням, чтобы привести мула и растолкать задремавших на сеновале охранников, как Франком оказался лицом к лицу с невесть откуда возникшей Снэфрид. Он отшатнулся, когда она сжала его локоть с неженской силой.
– Только попробуй что-то сорвать, колокольный страж, – произнесла она на своем языке, но так невозмутимо, словно вновь просила у него благословения.
Теперь это была прежняя Снэфрид. Еле различимая в полумраке, она показалась ему еще более жуткой. Франкону с трудом удалось удержать дрожь в голосе, когда он, потирая локоть, произнес:
– Ты все же дождалась своего часа, Снэфрид.
