скачать книгу бесплатно
Вдруг он внезапно хлопнул себя по лбу и, в миг, посерев от расстройства, произнес:
– Да. Это просто кошмар, а я ведь в былые годы знал его родителя. Прекрасный и храбрый был рыцарь… – он отшвырнул тарелку с паштетом, взял в руку серебряный кубок и, практически не прикладывая видимых усилий, сжал его в кулаке, словно это было не серебро, а листок пергамента. Арнульф весьма удивился такой силе герцога, сохранившейся в его, казалось бы, старом и дряхлом теле. – Наверное, сейчас его отец, царствие ему небесное, краснеет от стыда, глядя на безобразия и непотребства своего родного сыночка с небес…
– Не судите, да не судимы будете, Ваше королевское высочество. Всякое бывает под солнцем и всякое еще может приключиться… – как-то странно и загадочно произнес в ответ Арнульф. – Сегодня, глядишь, один человек враг, а вот как судьба завтра обернется?..
Он умолк также внезапно, как и проговорил эти непонятные герцогу слова, уставившись в свою тарелку.
За окном башни замка Кардиффа стремительно набегала ночь, нагло и требовательно вступая в свои законные права и пытаясь охладить своим телом нагретую за день землю, стены и башни…
ГЛАВА II.
Вечер и ночь в Таррагоне.
Таррагон. 18 июня 1133г.
Несмотря на кажущееся спокойствие, Робер нервничал. В его душе боролись два странных и взаимоисключающих чувства.
Первое – чувство долга, благородства и самопожертвования ради своего погибшего друга графа Гийома Клитона. Второе – чувство успокоения и некой душевной тишины, утвердившиеся в его сердце после захвата Таррагона, обретения семьи, наследника и тех небольших прелестей размеренной и спокойной мирной жизни, которые так милы, непритязательны, но, вместе с тем, так затягивают, что отказаться от них, пусть даже ради данного много лет слова, ох, как тяжко.
Сегодня, когда, в принципе, все уже было решено, а о переносе отъезда в Англию не могло быть и речи, Роберу Бюрдету стало казаться (и эти мысли тревожили его), что он уже никогда больше не увидит жену, своего маленького и веселого сынишку Гийома, названного им в честь своего погибшего во Фландрии товарища, стен и черепичных крыш Таррагона, ставших для него второй и весьма гостеприимной родиной.
Он сидел в комнате Малого Совета с, казалось, отсутствующим видом, будто бы не вникая в разговоры людей, специально созванных для окончательного решения вопроса с отбытием за море.
Внезапно Робер услышал неторопливую и тихую речь старого еврея Исаака, коему он уже окончательно доверил ведение всех финансовых и казенных дел графства…
– Нам с тобой, мой добрый Рамон, – тихо и размеренно, словно ученик бубнит зазубренный донельзя урок, произнес еврей, обращая свои слова к собеседнику, сидевшему напротив него и справа от графа, – так вот, нам с тобой, как я понял, предстоит не только сохранить земли и владения до возвращения хозяина, но и укрепить их, готовя молодого наследника к власти…
Рамон почесал левую бровь (он так частенько делал, когда видел перед собой трудную проблему, требующую вложения больших сил и напряжения), хмыкнул и ответил:
– Да, уж… задачка.
Граф улыбнулся и сказал:
– Слава Господу, друзья мои, что пока мы живем в относительном мире с нашими соседями… – он перевел взгляд на Исмаила-бен-Ранию и его сына Абдаллу, сидевших прямо напротив него. – Наши соседи-сарацины пока так сильно увлечены приграничными войнами с Арагоном и Кастилией что до нас им нет дела, не так ли?
– Истинно так, повелитель. Аллах милостиво хранит вас и ваших подданных под сенью своей доброты. – С учтивостью и обычной сарацинской витиеватостью ответил убеленный сединами воин. Мир и равные права, кои вы так мудро, да хранит Вас Аллах, разделили между нашими добрыми народами, нерушимыми стенами сплотил верных сынов Пророка и почитателей Креста…
– Ах, Исмаил, – засмеялся в ответ Робер. – Твою певучую речь, да Господу бы в уши!
– И, для верности, в уши нашим беспокойным соседям… – буркнул Рамон, не умевший так красочно и вычурно излагать свои мысли. – Неровен час, прости нас грешников, Господи, разразится жуткая война…
– И она близка… – вставил Исаак, владевший информацией от своих соплеменников, живших по обе стороны границы. – Активность короля Арагона, неугомонность и алчность кастильских воинов, в конце концов, заставят сарацин Испании выступить единым войском. А уж тогда нам всем беды не миновать…
– Честно излагаешь, неверный… – нахмурился и ответил ему Исмаил. – Но и мои единоверцы тоже не ангелы. Эти частые смены правителей, жадность и упадок веры могут привести к нам страшных гостей из Марокко – черных фанатиков!
– Дон Робер, нам-то, что делать тогда?.. – Рамон немного растерялся и вопросительно посмотрел на графа.
– В стороне мы не имеем права стоять… – с сумрачным видом ответил ему Робер. – Только вот выдержит ли само графство такое испытание? Все-таки, как ни крути, а это жуткая религиозная война… – он посмотрел на Исмаила. – Как твои собратья отнесутся к идее воевать против единоверцев?
– Очень плохо отнесутся, повелитель… – честно ответил ему верный сарацин.
Гуннар, сидевший возле Исмаила, молчал и громко сопел – так он всегда делал, когда отягощал себя умственной деятельностью.
Робер посмотрел на него и спросил:
– Как наши наемники-христиане отнесутся к предстоящей войне? Надеюсь, смогут твои молодцы удержать их от всяких там бесчинств и прочих безобразий?..
– Будут как шелковые… – выдавил из себя швед.
Этих слов было достаточно, чтобы оценить всю громадную работу и напряжение, которые проделал его мозг, анализируя ситуацию и взвешивая все «за» и «против», прежде чем он ответил графу.
Граф хлопнул ладонью по столу и произнес голосом, не требующим никаких возражений:
– По сему, друзья мои, решаю так… – он окинул медленным взглядом собравшихся на Совет. – В случае предстоящей войны воинству графства поступить таким порядком: выступить под хоругвь короля Арагона с отрядом в триста сарацинских тяжеловооруженных всадников и двести рыцарей, не считая прислуги и обозов. В битву не вступать, но находиться возле хоругви и палаток короля, дабы… – он выдохнул и перекрестился, – в случае, коли Господу будет угодно послать поражение нашему сюзерену-королю Альфонсо, воинство графства смогло вывести его со всеми стараниями из битвы и сохранить жизнь телу и чести короля. Для сего случая, – он последовательно перевел взгляд на Рамона, а потом на Исмаила, – повелеваю изготовить отдельный Ордонанс, который принародно огласить по всему графству и королевскому двору Арагона.
– А недомолвок, часом, не будет?.. – Рамон недоверчиво посмотрел на Робера.
– Недомолвки и обиды могут возникнуть только в том случае, если мы не изготовим такой Ордонанс. – Ответил ему граф. – Конечно, не скрою, что не все в королевстве будут рады такому повороту, но… – он посмотрел на Исаака и Исмаила, – формально мы соблюдем все вассальные обязательства и будем в армии сюзерена, то есть не уклонимся… – он пожал плечами. – Надеюсь, что нас поймут правильно…
– Вы уж возвращайтесь поскорее… – с надеждой в голосе сказал Рамон.
– На все воля Господа… – ответил ему граф. Он посмотрел на товарищей и сказал. – В мое отсутствие власть я передаю двум регентам – дону Рамону, коего мы назначаем хранителем графства, и вам, мой благородный Исмаил. – Сарацин поднялся из-за стола и учтиво поклонился. – Вам же, мой верный Исмаил, я вверяю жизнь моего наследника и честь моей супруги, дабы воспитать моего сына в храбрости, вежливости и чести.
Старый воин едва не расплакался. Он подошел к графу и, упав перед ним на колени, прижался лбом к его руке.
– Клянусь именем Пророка и Священной книгой Корана, что не подведу и сохраню жизнь вашего сына, повелитель, соблюду честь и достоинство вашей дражайшей и возлюбленной супруги.
– Встань. Я всегда знал, что могу доверять тебе. – Робер поднял его с колен и поцеловал. Доверив сына и жену сарацину, он разом укрепил дух всего мусульманского населения графства и получил в свое распоряжение верных и преданных воинов, готовых теперь без промедления и раздумий отдать за него и его семью свои жизни. Армией будете командовать вы, Олаф, – скандинав встал и поклонился графу Роберу, – и ты, мой верный Исмаил. В городе и графстве останется дон Рамон… – испанец резко вскочил и поклонился ему, не проронив ни единого слова. Граф качнул головой в ответ на его поклон и продолжил. – Твоя задача проста и одновременно сложна: удержи графство в мире и границах. Лишнего нам пока, слава Богу, не надо, но и своего отдавать не позволяй.
Робер встал и жестом дал понять собеседникам, что больше не желает их задерживать. Когда же они стали покидать комнату, он остановил Исаака, приказав ему задержаться.
Еврей молча и вопросительно посмотрел на графа.
– Какие новости от твоих английских соплеменников?..
Исаак крякнул. Он уже имел исчерпывающие сведения и теперь был готов доложить их графу.
– Троица сарацин, как мы и планировали, уже закрепилась в замке Кардиффа. – Робер внимательно слушал его и не пытался перебить, зная, что Исаак скажет все, что нужно услышать и промолчит, о чем нет нужды говорить. – Англосакс, – он передернулся, так как в душе не любил двуличных и слабых волей людей, сильно сомневаясь в их надежности и верности, ведь если раз предал, то ничто не помешает ему и в другой раз предать, – принял их на службу и приставил, как мы задумали, к его высочеству герцогу Роберу, поручив отвечать за близкий круг охраны.
– Неплохо… – как-то грустно улыбнулся Робер.
– Я бы так не спешил говорить, ваша светлость, – вставил Исаак. – Одного придется изъять для наблюдения за самим англосаксом.
– Неужели сомневаешься? – с интересом во взгляде спросил его граф.
– Береженого, как у вас изволят говорить, Бог бережет… – Исаак потер своих морщинистые ладони. – От греха надо сохраниться…
– Тоже верно, мой верный друг… – похвалил его Робер.
Старик припал губами к его руке и едва сдерживался, чтобы не расплакаться. Граф поднял его на ноги и пристально посмотрел ему в глаза.
– Ты, я вижу, что-то расчувствовался?..
– Я просто благодарю Богу за то, что он послал мне Вас, мой добрый господин… – Исаак старческим и отеческим теплым взглядом посмотрел на Робера. – Меня всю жизнь только и делали, что пинали и унижали, оскорбляли и обирали. А тут… – он не сдержался и разрыдался, спрятав лицо на мощной груди графа.
– Ступай и успокойся, мой добрый Исаак. – Робер погладил старика по седой голове. – Зайди к Исмаилу, – он посмотрел ему в глаза, – надеюсь, он не унижает и не оскорбляет тебя? – Исаак отрицательно покачал головой. – Так вот, зайди и скажи ему, что Абдалле пора в путь. Он знает, что дальше делать. Я отбуду вместе с ним и викингами завтра поутру. Путь нам предстоит не близкий, да и не спокойный…
– Прислугу возьмете, хозяин?
Робер на минуту задумался и ответил:
– Двух человек: оруженосца и конюшего, остальными жизнями я не имею права рисковать. Я – не Господь Бог, чтобы даровать или забирать жизни. Со мной поедут только те… – он замолчал и прищурил глаза. Уголки глаз покрылись мелкой сетью морщинок, выдавая ту глубину переживаний, колоссального риска и ответственности, роившихся в его голове и не дававшие ему покоя, – кто верен мне и в ком я уверен.
Исаак со смирением в лице поклонился ему:
– Теперь, коли уже все вами предрешено, мессир Робер, – старик вдруг специально назвал его на франкский манер, – позвольте нам обсудить самую, пожалуй, главную проблему?
– Что такое? – Робер, отвлекшись на свои раздумья, снова оживился и прислушался к словам старика-еврея.
– Финансы, мессир граф…
– Да-да, об этом я, признаюсь, малость подзабыл! – Граф сел за стол и жестом руки приказал Исааку сесть рядом. – Надо как-то исхитриться и сделать… – он сделал паузу и вопросительно посмотрел на Исаака.
– Я все уже продумал… – Исаак положил свою руку на огромную и крепкую ладонь графа. – С собой вы возьмете только три тысячи золотом, причем, всю сумму только в мараведи…
– ? – Робер удивленно поднял вверх брови.
– Золото сарацин Испании весьма ценится по всем берегам холодного моря. С ним у вас и ваших спутников не возникнет ни единой проблемы, да и менялы везде его принимают, да еще и с превеликим удовольствием и по самому выгодному для вас курсу пересчета…
– Спорить с тобой не стану. Тебе, Исаак, виднее знать… – Робер не удержался и все-таки спросил его. – А почему все-таки в мараведи? Может лучше взять немного в серебре труасского веса? У нас, надеюсь, есть ливры?
– Есть, хозяин, только ими нам сподручнее рассчитываться здесь… – еврей улыбнулся. – Мы сильно выигрываем в курсе пересчета с купцами из королевства франков, да и германцы тоже охотно берут труасское серебро. Денье и ливры нам, вернее сказать, вашей супруге и наследнику тут нужнее будут.
– А не мало будет? Все-таки, три тысячи в золотых мараведи?.. – засомневался Робер, бросив косой взгляд на советника и казначея.
– Не извольте беспокоиться, хозяин, – тихонько засмеялся Исаак. – Мои соплеменники, что живут на земле короля Англии, прекрасно осведомлены о вашей платежеспособности, да и я уже подготовился. – Он проворно выудил из своего маленького кожаного мешочка, висевшего у него на шее, несколько маленьких рулонов пергамента и протянул их графу. – Здесь нечто, похожее на заемные письма…
– Надо же… – удивился граф, взял пергаменты и, для проверки, развернул один из них. Там на латыни было написан довольно сложный текст, смысл которого сводился к тому, что граф Таррагона или иной его верный человек, предъявив печать графа, может получить до десяти тысяч ливров серебром.
– Какой вы изволили посмотреть? – Еврей привстал и, заглянув в документ, произнес. – Это на десять тысяч ливров серебром. Остальные в серебряных марках и золоте. Каждый номиналом по три тысячи…
– Внушительная сумма… – быстро прикинув уме, произнес Робер.
– Сумма, достойная ее владельца, хозяин… – с улыбкой ответил Исаак. – Это всего лишь треть вашего годового дохода.
– Я настолько богат? – Граф и сам удивился услышанному. – Признаться, я и не думал, что настолько…
– Ваши земли плодородны, мосты исправны, торговые пути спокойны, а Таррагон становится весьма прибыльным для перевалки грузов и портовой торговли между сарацинами и христианами от франков и германцев, даже купцы из Арагона и Кастилии все чаще и чаще стали приезжать и торговать у нас, предпочитая покой и надежность ваших владений.
– Спасибо за приятные новости. Ступай… – Робер похлопал его по плечу. – Мне завтра уезжать за тридевять земель, а я еще к супруге так и не наведался.
– Ох, простите, меня, глупого и бестактного старика… – Исаак встал, поклонился и вышел из комнаты, оставляя Робера наедине с самим собой и мыслями.
Таррагон. Вечер накануне отплытия.
– Это я, моя милая… – Робер вошел в спальню жены и закрыл за собой дверь. – Наш маленький Гильом еще не лег почивать?.. – Спросил он у нее.
Агнесса только что закончила укладывать свои пышные каштановые волосы в прическу для ночи – волосы были заплетены в две тугие косы, которые были закручены змейкой по бокам головы.
– Милый, я так соскучилась… – произнесла она, обнимая Робера за шею, на франкском языке, в котором вплетались, придавая ему милую нежность певучие испанские нотки. – Господи, как же я соскучилась…
– Я был у тебя только вчера… – смутился Робер, целуя ее в теплые сочные пухлые губы, которые Агнесса призывно подставила для поцелуя.
– Когда любишь – тоскуешь сразу же после ухода любимого… – она игриво опустила глаза, прикрывая их своими длинными пушистыми ресницами. Вам – рыцарям, привыкшим только грубить, да мечом махать, всегда трудно понять нас, женщин…
Она взяла его за руку и провела к маленькой стрельчатой дверце, отделявшей их спальню от детской, приоткрыла ее и кивнула головой, предлагая мужу полюбоваться заснувшим в кроватке наследником. Трехгодовалый карапуз тихо посапывал, лежа на бочку и поджав щеку кулачком.
Робер тихонько подошел к кроватке, наклонился и нежно поцеловал его, выпрямился, погладил по головке – маленький Гийом зашевелился и что-то тихо пробормотал во сне. Робер перекрестил его, снова поцеловал и осторожно вышел из детской, закрывая за собой дверку.
– Я уезжаю завтра… – произнес он.
– Господи… – Агнесса всплеснула руками, прикрыла ими лицо и спрятала его на груди мужа. – Я боялась, я, словно чувствовала это…
– Так надо. Таков мой долг… – он смутился, растерялся и замялся, пытаясь успокоить жену. – Так требует моя честь…
– Господи, ты, Боже мой! – всплакнула она. – Ну, почему так? Почему, когда, кажется, что все прекрасно и как нельзя лучше – всегда находится что-то или кто-то, из-за которого тебе надо спешить, уезжать куда-то, постоянно твердя мне о чести и долге? Нельзя, что ли, спокойно пожить и порадоваться в тишине и любви, отдавая каждый свой день любимому?..
– Так надо… – с трудом выдавил он из себя. – Таков мой крест…
– Умоляю тебя, заклинаю именем Гийома – нашего первенца и твоего наследника, останься… – понимая, что не сможет разубедить его, прошептала Агнесса.
– Ты прекрасно знаешь, милая, в честь кого назван наш первенец. – Робер стал целовать ее плачущие глаза. – Я дал слово спасти герцога Робера. Дал над телом друга…
– Хорошо… – обреченно ответила она, подошла к кровати, села на нее и стала расплетать свои косы… – Подари мне хотя бы эту ночь…
Он разделся и лег рядом. Агнесса прильнула к нему, ее губы – жаркие и зовущие прильнули к его устам и стали с жадностью целовать шею, плечи и грудь Робера. Он обнял ее, его руки стали скользить по волнующим изгибам ее тела, вздымающегося и подрагивающего от нежных прикосновений и ласк.
Губы графа скользили по ее щеками, наслаждали мягкой и упругой пухлостью ее губ, нежным и волнующим ароматом кожи шеи и плеч…
Два тела, изгибаясь и переплетаясь, начинали свой медленный танец любви. Все вокруг – убранство комнаты, горящие свечи и тихонько потрескивающие угли в камине вдруг растворилось и исчезло, оставляя только их одних…
Прохладный летний вечер, напоенный ароматами цветов, садов и свежестью моря, скромно умолк, словно боялся спугнуть их или отвлечь от наслаждения друг другом, казалось, что даже цикады, эти неугомонные и неумолкающие создания, разом сговорившись, вдруг перестали стрекотать, прислушиваясь к стонам двух людей, отдающихся удивительному и красивому чувству любви…
Эта ночь – прекрасная, грешная и, одновременно, такая тонкая, зыбкая и невесомая, превратилась для них в одно непрекращающееся мгновение, переполненное всей остротой и красочностью взаимности чувств. Бесконечность великолепия удаляла Робера и Агнессу от всех проблем и напастей окружавшего их мира. Души любящих, сливаясь и воспаряя в эфирах какого-то удивительного и невообразимого духовного пространства, зовущегося любовью, словно отделившись от их телесных оболочек, плавали в волнах накатывающихся на них наслаждений друг другом.
Утро наступало, отгоняя бархат ночи к далекому западу. Робер лежал на спине и боялся своим неловким или резким движением потревожить Агнессу, чья голова лежала у него на груди, прижавшись своим разгоряченным ласками телом к нему. Её густые волосы рассыпались по кровати и приятно щекотали его кожу.
Граф полной грудью вдыхал упоительный запах ее волос, в котором смешивались запахи трав и цветов, он с грустью и, к своему несказанному удивлению, одновременным наслаждением перебирал в своей памяти практически каждый день их недолгой, но такой прекрасной семейной жизни, казавшейся ему теперь просто идиллией.
