Бумеранг не возвращается

скачать книгу бесплатно

– Прошу вас, садитесь. Нас интересует, мистер Эдмонсон, как давно вы знаете Мехию Гонзалеса?

– Я уже сказал вам: впервые увидел мистера Гонзалеса двадцать седьмого декабря. До этой встречи мы знакомы не были.

– Однако коммерсант к вашему приходу заказал обед на две персоны. Чем вы это объясните?

– Я был на Внуковском аэродроме при встрече торговых представителей Запада как корреспондент «Марсонвиль Стар». Познакомившись со мной, Мехия Гонзалес сказал, что у него есть для меня посылка от моей жены Эллэн Эдмонсон. Я спросил его, когда я могу зайти за посылкой. Он мне назначил пять часов вечера. Обед для меня явился полной неожиданностью. После обеда мы вышли вместе. Гонзалес простился со мной на площади Революции и взял такси.

– Посылку вы получили?

– Да. Я раб своих привычек, жена это знает. Эллэн прислала мне сигареты «Фатум». Я курю эту марку много лет.

– Вы имеете в виду эту марку? – спросил Никитин, доставая из чемодана коммерсанта пачку сигарет.

– Да, Гонзалес также курил «Фатум».

– Почему вы говорите «курил»? – спросил Никитин, делая ударение на прошедшем времени.

– Я не знаю, курит ли он их сейчас!.. – все более раздражаясь, ответил Эдмонсон. – Когда вы его найдете, вы спросите его об этом сами!

– Хорошо, спрошу обязательно, – спокойно сказал Никитин и не менее вежливо заметил:

– Ваша жена, господин Эдмонсон, очевидно, давно знакома с Мехией Гонзалесом?

– Они не знакомы. Гонзалес был в Марсонвиле по делам своей фирмы, посылка – это просто его любезность, – резко бросил Эдмонсон.

– Благодарю вас, господин Эдмонсон, – с подчеркнутой вежливостью сказал Никитин и, уже прощаясь, неожиданно спросил:

– Не могли бы вы, господин Эдмонсон, сообщить следствию, где вы были с третьего по седьмое число этого месяца?

– Мне было сказано, что в Советской стране я совершенно волен находиться там, где мне этого хочется! – уже совсем не сдерживаясь, ответил Эдмонсон.

– Вы правы, господин Эдмонсон, никто в нашей стране не посягает на вашу свободу.

Отлично понимая, что этот допрос не дал ощутимых результатов, Никитин вышел из комнаты и спустился вниз. В вестибюле ему удалось выяснить, что в день исчезновения коммерсанта у двери дежурил швейцар Пожидаев, что сегодня он выходной и только завтра придет на дежурство. Никитин пришел в отдел кадров и, взяв домашний адрес Пожидаева, вызвал машину из Управления.

Пока пришла дежурная машина, он гулял по Манежной площади. Был погожий зимний день. Оживленная молодежь проходила веселыми стайками, в МГУ собирался новогодний бал. Еще не убранный, только недавно выпавший снег на тротуаре хрустел под ногами, а на площади автопогрузчики загребущими «руками» швыряли снег на ленты транспортеров. Никитин очень любил эту шумную, хлопотливую жизнь города. Улица подчиняла себе ритм его мышления. Он шел быстро, точно торопясь куда-то, и думал: «Трудно сказать, что представляет собой Эдмонсон. Еще труднее определить его роль в деле исчезновения Гонзалеса. Во всяком случае, чья-то режиссерская рука ставит этот спектакль».

Заметив, что дежурная «Победа» остановилась у подъезда гостиницы, Никитин заторопился к машине.

Пожидаев жил в одном из переулков Марьиной рощи, в старом двухэтажном доме в два крыльца. Одно вело в первый этаж, другое на второй.

Никитин потянул ручку звонка и услышал, как в глубине дома зазвенел колокольчик, затем тяжело заскрипела лестница и перед ним предстал сам Алексей Захарович Пожидаев, грузный высокий человек с внешностью придворного церемониймейстера.

Хозяин пригласил Никитина подняться наверх.

В комнате было много субтропической растительности в горшках, банках, бочках на окнах, столах и подставках. Здесь было тепло, как в оранжерее.

– У меня к вам, Алексей Захарович, весьма щекотливое дело, – начал Никитин, показав хозяину удостоверение. Его добродушные с маленькой хитринкой глаза излучали такое дружеское тепло и доверчивость, что Алексей Захарович, еще не зная, что от него требуется, был готов на все, лишь бы сделать приятное гостю.

– Третьего числа, в субботу, вы, Алексей Захарович, по просьбе иностранца, проживающего на третьем этаже гостиницы, вызывали такси…

– Как же, уважаемый, отлично помню. Я ему такси от гостиницы «Москва» брал, – охотно ответил Пожидаев.

– Очень вас прошу, Алексей Захарович? вспомните все по порядку. Что он сказал? Как сел? Куда поехал? Ведь он пропал…

– То есть как пропал?! – удивился Пожидаев.

– Как в воду канул. Может быть, вы что-нибудь новое скажете. Только вот на вас и надежда, – сказал Никитин.

Польщенный хозяин дома потянулся к буфету, и на столе появился графинчик с водкой, настоенной на апельсиновой корке, и домашние пирожки на блюде.

– Могу, уважаемый, рассказать. У меня с этим иностранцем очень примечательная история вышла. Угощайтесь, – сказал Пожидаев, наливая в рюмки настойку.

– Сначала история, Алексей Захарович, а рюмочка потом.

– Ну как хотите, – не без разочарования проронил Пожидаев и рассказал:

– История, уважаемый, весьма примечательная. Судите сами: подходит ко мне иностранец и говорит на своем языке: «Прошу срочно такси»! Ну такси, сами понимаете, на всех языках – такси. Я, стало быть, козырнул и говорю: «Ол райт!» – что по ихнему значит «сей момент!». Иду к гостинице «Москва», беру такси, едем мы вкруговую, тут левого поворота нет, через площадь Революции, Театральную и по Охотному, и везде светофоры открыты. Мне еще шофер говорит: «Видишь, для ради тебя нам зеленая улица!» Приехали. Я ему показываю, дескать, пожалуйста, по ихнему «плиз». Он идет к двери, я за ним. Вдруг он как шасть обратно, даже мне на ногу наступил, и слышу, по-иностранному ругается. Я через его плечо выглянул. Потому интересуюсь, чего он так испугался, и вижу: шеф-повара черный кот, хвост штопором, спину дугой и эдак медленно, через крыльцо переходит дорогу. Тут я сообразил: иностранец-то суеверный. Ну, вперед его сам прошел, дверку открыл. Он вышел, сел и поехал. А как такси отъезжало, меня до того смех разобрал, аж в животе начались колики…

– Простите, Алексей Захарович, отчего же вас такой смех разобрал? – спросил Никитин.

– Да как же, уважаемый, посудите сами: иностранец суеверный, а номер-то у такси два раза тринадцать! Как такси тронулось, я номер увидел – от смеха чуть не помер.

– По такому случаю, – придя в хорошее расположение духа, – сказал Никитин, – выпьем, Алексей Захарович, за русский юмор.

Они чокнулись и выпили.

– Так говорите, такси ЭЖ 13–13? – уточнил Никитин.

– Буквы, уважаемый, не помню, а цифры точно 13–13.

– Большое вам спасибо, Алексей Захарович. Я перед вами в долгу, – поднимаясь, сказал Никитин.

– Куда же вы, посидели бы, выпили еще по рюмочке, – гостеприимно предложил Пожидаев.

– Не могу, на службе, – наотрез отказался Никитин и, простившись с Пожидаевым, вышел на улицу.

Номер машины начинался на единицу, стало быть, такси было из Первого таксомоторного парка. Этот парк помещался здесь, неподалеку, за Рижским вокзалом.

В таксомоторном парке Никитин выяснил, что машина ЭЖ 13–13 была Первого парка, третьей колонны. Водитель машины Артем Сухов, работавший без напарника, в настоящее время был в рейсе.

Взяв на всякий случай домашний адрес водителя, Никитин проехал на Рижский вокзал. Здесь, на стоянке, машины ЭЖ 13–13 не было. Он последовательно проехал все стоянки до площади Маяковского, но безрезультатно. Свернули направо, проехали по Садовому кольцу до площади Восстания. Здесь Никитин увидел, как мужчина с пухлым портфелем сел рядом с шофером в такси. Выехав на улицу Чайковского, такси повернуло направо.

Это была машина 13–13.

Между ними был красный светофор, и Никитин с досадой проводил взглядом быстро удалявшуюся машину. Осталась одна надежда, что такси задержится у светофора Смоленской площади.

Но догнать его удалось только у Зубовской площади, дальше Никитин проследовал за машиной до Серпуховского универмага. Здесь человек с пухлым портфелем вышел и расплатился с шофером. Никитин едва успел выскочить из своей машины и пересесть в такси.

– Парк культуры, – дал адрес Никитин.

Подъехав к Парку имени Горького, он предупредил шофера:

– Мы тут простоим минут двадцать, счетчик не выключайте. Вот мое удостоверение, прошу вас, товарищ Сухов, ознакомьтесь.

Шофер прочел и вернул удостоверение Никитину. На сердце у него было неспокойно, машину водить – не воду пить, ведь водой и то иной раз поперхнешься.

Когда Никитин рассказал шоферу, что его интересует, у Сухова отлегло от сердца, он закурил, предложив и Никитину папиросу, и уклончиво ответил:

– Да я за эти четыре дня человек сто перевез, если не больше.

– А помните, вас взял со стоянки у гостиницы «Москва» швейцар из «Националя»? Вы еще сказали ему: «Видишь, для ради тебя нам везде зеленая улица».

– Точно! Я от «Националя» какого-то гражданина возил, – вспомнил водитель и даже обрадовался.

– В светлом пальто и серой шляпе, – напомнил Никитин.

– Точно, он.

– Вы помните, куда вы его возили?

– Помню, до Киевского вокзала.

– Вы не заметили, куда направился он, выйдя из машины?

– К пригородной кассе, очень торопился. Говорил, что опаздывает на электричку.

– Как? – удивился Никитин. – Он говорил по-русски?

– Как вы со мной, – удивляясь в свою очередь, ответил Сухов.

– Спасибо, товарищ Сухов, ваш домашний адрес у меня есть, вы нам еще понадобитесь, – сказал Никитин, расплатился по счетчику и пересел в свою машину.

Ниточка показалась!

«Олимпия»

Полковник Каширин вставал рано и одним из первых приходил на работу; это вошло у него в привычку. В ранние утренние часы работа спорилась, мысль работала четко и остро, поэтому наиболее трудные вопросы дня он с вечера откладывал на утро. Сегодня полковник пришел еще раньше обычного и, к своему удивлению, застал у себя в приемной Никитина. Он с любопытством посмотрел на майора и понял, что в этот необычный час его привели сюда вопросы, требующие неотложного решения.

Они сели на диван. Видя, что Никитин чем-то обеспокоен, полковник умышленно устранил между собой и майором строгое поле письменного стола. Так было лучше, и разговор мог быть непосредственнее и проще.

Каширин закурил и, зная, что Никитин в минуты особой сосредоточенности любил, как он говорил, подымить, предложил майору папиросу.

Никитин последовательно рассказал все события вчерашнего вечера. Пока это были только факты. Полковник ждал обобщений и выводов.

Говорить умеют многие, уменье слушать – достоинство немногих. Полковник в совершенстве владел последним. Никитин чувствовал, как каждое его слово, точно зерно, падая на благодатную почву, прорастало сильным ростком встречной мысли, живой и плодотворной.