скачать книгу бесплатно
За окном начало светать. Небо, как бы стряхивая темную вуаль ночи, становилось всё свежее и свежее от утренней зари. Уже стали различимы висящие над зардевшим горизонтом облака, будто подожженные снизу лучами восходящего солнца. Стали слышны звуки метлы дворника, вечно бранившего ни в чём не повинные жёлтые листья, что уже не просто падали, а сыпались с деревьев даже от малейшего ветерка, загудели машины, полетели птицы – город просыпался, купаясь в утренней осенней свежести.
Всё это время Лена не спала, боялась заснуть. Взглянула на часы, было уже половина седьмого: «Пора» – подумала она и, превозмогая себя, так как затекли ноги и болело всё тело, стала медленно сползать с кровати. Внутри было пусто и в эту пустоту вползал панический страх. Она снова села и положила голову на колени, обхватив их руками. У неё не было сил даже сидеть; всю её сковывали никогда так сильно ею не испытываемые чувство тоски и безысходности. Вдруг перед ней вновь забрезжила чёрная пропасть, она поняла, что засыпает, и от испуга вскочила с кровати, даже не заправив её. Натянув на себя шерстяную кофту и джинсы, прошла в коридор, захватив зачем-то по пути небольшое полотенце и тапочки, сунула всё это в сумочку, накинула свое бежевое пальто и шарф и вышла в тамбур, где стояла обувь. Даже не думая, во что ей лучше обуться, сунула ноги в первую попавшуюся пару туфель, ими оказались чёрные аккуратненькие ботиночки без каблука, дождалась лифта, вошла в кабину – и вот она уже на улице. Посмотрела на часы и поняла, что до восьми почти час: «Пойду пешком», – решила она и направилась в сторону поликлиники. Зазвонил телефон.
– Алло, – отозвалась Лена.
На том конце провода раздался голос Светы:
– Доброе утро, Лена! Как скоро тебя ждать?
– Я уже на пути в поликлинику… – ответила она чуть слышным голосом.
– Как только придёшь, сразу поднимайся ко мне на пятый этаж в ординаторскую, все уже почти готовы.
– Хорошо… – выдавила из себя Лена и тут же отключила телефон.
Почему-то ей не хотелось ускоряться, чтобы быстрее получить ту свободу, которую она жаждала и мысль о которой, как и мысль о мести Владу, была для неё спасением и тихой гаванью среди сковавших её страхов. Не хотелось и возвращаться назад, отказавшись от аборта и пустив всё на самотек: будь, что будет. Она не хотела ничего, кроме того, чтобы как можно скорее забыть весь этот кошмар, выйти из него и никогда больше не возвращаться. Сердце бешено стучало в груди, ноги стали ватными и не слушались, в голове шумело, мысли клубом вертелись и не давали ей рассмотреть себя, она просто не могла спокойно думать. Лена шла, боясь каждого своего шага и, несмотря на это, всё равно шла, ступая твёрже и твёрже, заглушая всю внутреннюю необычную тревогу, впервые испытываемую ею за всю свою жизнь. Какое-то новое чувство беспокойства возникло в её душе. «Что это?» – подумала она. Впервые в своей жизни она поймала себя на мысли, что тревожится не за себя, но за то, что внутри неё, хотя и считала это не принадлежащим себе, своему сердцу. Неописуемое чувство жалости острой болью укололо сердце, которое по-прежнему стучало и хотело выскочить. В её душе зарождалась борьба двух чувств: жалости с одной стороны и с жажды мести и свободы с другой. Борьба шла без аргументов, молча; чувства без слов вихрем носились, то сплетаясь, то разлетаясь по разным глубинам души, чтобы вновь столкнуться в поединке за право быть. Сердце щемило, и душа разрывалась. Лена как будто наблюдала за происходящей внутри неё борьбой со стороны, но осколки от этого поединка ноющей болью врезались в её внутреннего человека. Сквозь душевную растерянность она начала понимать, что это не прекратится до тех пор, пока она, Лена Смирнова, не станет на сторону какой-нибудь из борющихся сил. Она удивилась, ведь выбор уже давно был сделан, но вот вновь она стоит перед ним. И если в первый раз он дался ей совершенно легко и даже без сомнений, то сейчас этот выбор превратился в тирана её души и сердца. Она не понимала, что в ней начало просыпаться материнство – природное, и потому совершенно законное право любой женщины быть матерью. Она этого еще не понимала, но уже чувствовала. Именно это чувство вновь заставило её страдать от заявленного им права любить и миловать, ласкать и жертвовать всем, даже собой, ради того, кто не может пока заплатить за эту самую жертву, кого она даже и в глаза ни разу не видела, но уже желает любить и потому жертвовать. Лена этого, увы, не понимала.
Она уже не шла, но брела среди только-только начавшейся городской утренней суеты: несущихся машин, проходящих мимо прохожих – до них ей не было совершенно никакого дела, они даже как бы и не существовали для неё: одновременно были и не были. И вот показались злосчастные чёрные готические ворота. Став перед ними как вкопанная, Лена будто встала перед вопросом: что ей делать? И будь они хотя бы красными, она бы может быть прошла не останавливаясь, но они чёрные. «Ворота в ад», – вдруг, неожиданно для самой себя, подумалось ей. Позади раздался громкий сигнал, она резко повернулась и увидела прямо перед собой карету скорой помощи, которой мешала проехать на территорию поликлиники.
«Ты что стоишь? Или проходи или отойди в сторону! Тяжёлого везём!» – прокричал в открытое окно усатый водитель и нажал на педаль газа, едва Лена свернула, быстро зайдя в ворота.
Водитель скорой помощи привёл её хоть в какое-то чувство, и она, взглянув на часы и поняв, что уже опаздывает, ускорила шаг, кое-как всё же решив для себя, что аборт неизбежен, а с душой она разберётся когда-нибудь потом.
– Глава 7 –
– Лена, ты куда пропала? Давай скорее раздевайся и надевай операционную рубашку, тебя уже все ждут, – быстро проговорила Света и прошла в операционную, оставив Лену одну.
Лена начала дрожащими руками стягивать с себя джинсы и всю остальную одежду. Надела халат, собрала в шапочку свои густые рыжие волосы, это получилось только со второго раза и то благодаря Свете, пришедшей ей на помощь.
– Оперировать тебя будет сам Сергей Леонидович! Поняла!?
Лена только кивнула головой, ёжась от холода и неловкости перед Светой.
В операционной у умывальника, спиной к ней стоял доктор, в котором она безошибочно узнала Сергея Леонидовича. Лена легла в кресло, положив ноги на специальные подставки и вдохнув несколько глотков из поднесённой к лицу маски, уснула, придя в себя только в палате.
Было светло от солнца, светившего прямо в широкое, блестящее окно. Голова была как в тумане, думалось с трудом, всё тело болело. Лена хотела было встать, но раздавшийся вдруг прямо у неё над головой знакомый голос сказал:
– Лена, тебе лучше пока лежать, хотя операция и несложная, но лучше лежать, так как ты ещё не пришла в себя от наркоза.
Таня, это была Таня – её лучшая подруга. Но как же она узнала…?
Таня, прочитав по лицу Лены её вопрос, поспешила ответить:
– Мне всё рассказала Света, не обижайся на неё, я сама попросила об этом, когда она звонила мне за день перед твоей операцией, я просто допекла её так, что она, наконец, не выдержав, сама всё рассказала. Но мы обе будем молчать, в этом можешь не сомневаться.
Лена лежала и молча слушала. Ей одновременно было и приятно, что рядом человек, которому она доверяет порой больше, чем себе, и несколько неловко, потому что между ними уже лежит какая-то черта, если не отчуждения, то разности, черта, проведённая Леной настолько решительно, что возврата просто уже не может быть, по крайней мере у неё, к тем дружеским отношениям, которые были до аборта. Около неё сидела всё та же Таня, но перед Таней лежала уже не та же Лена.
Рядом с Таней ей было и тепло и холодно одновременно. Хотелось расплакаться перед ней и тут же прогнать её, а потом снова расплакаться, но уже одной. Поэтому Лена просто лежала и молчала. Замолчала и Таня. В палате, к несчастью, никого больше не было, воцарилась противная для них обеих тишина, которую они сильно желали нарушить, но боялись это сделать, страх перед словами в адрес друг друга сковал их. Они хотели покончить с застывшей в воздухе тишиной, но страшились слов. Тишина давила и стала до того невыносима обеим, что даже скрип кровати, на которой лежала Лена, казался спасением.
Две подруги, которые раньше могли проговорить всю ночь напролёт о совершенных пустяках, сейчас не находили и полслова, которые могли бы их вырвать из царствовавшей над ними тишины. И этим неловким молчанием они опровергали давнишнюю, неизвестно кем придуманную, поговорку о том, что друг не тот, с которым есть о чём поговорить, а тот, с кем можно помолчать…
Наконец Лена решилась на первое слово:
– Ты меня, наверное, презираешь? – сказала она чуть слышным голосом, ещё не окрепшим после операции.
– За что? – спросила Таня тихо-тихо и как можно ласковее, чтобы не растревожить и без того переживающую подругу.
– Ведь я же, по-твоему, убила … убила человека.
Повисла пауза, и вновь повеяло тяжёлым холодом тишины, Таня, почувствовав это, поспешила скорее нарушить её, и как будто не услышав вопроса, защебетала своим звонким голосом:
– Слушай, Лен, я тут тебе апельсины принесла! Хотя мне сказали, что тебя уже к вечеру отпустят, если всё будет хорошо… А ещё… а ещё книгу. Я положу тебе её на стол. Если будет желание – почитаешь, –Таня достала из сумки свёрток с книгой и пакет апельсинов.
– Спасибо, – Лена неловко улыбнулась и закрыла мутные от слёз глаза.
– Ну, я пойду?
– Да, конечно. Только маме…
– Ни слова не скажу! Будь в этом уверена! – опередив, пообещала Таня, вставая со стула, у изголовья кровати. – Кстати, завтра будет лабораторная по анатомии: ты придешь или может быть сказать, что ещё на больничном?
– Да, постараюсь прийти…
Таня закрыла дверь и Лена осталась одна в по-прежнему светлой палате. Сентябрьское солнце светило ещё по-летнему, правда уже без жара, и несколько скупо. От этого света Лене сделалось чуть-чуть веселее, она даже ободрилась, подумав про себя: «Свободна! Неужели свободна!?» Не успев до конца это осознать, Лена услышала звук шагов по коридору, который заставил её насторожиться. Дверь палаты открылась, – вошёл сам Сергей Леонидович:
– Добрый день, Лена! – поприветствовал он её своим добрым врачебным голосом.
– Добрый день, Сергей Леонидович, – насторожено ответила Лена.
– Итак, как мы себя чувствуем?
– Голова как в тумане, и тело немного болит.
– Ну, это нормально, – Сергей Леонидович достал тонометр, ловко надел манжету на правую руку Лены, затянул, и начал накачивать воздух.
– Итак, сто десять на семьдесят… – глядя на показания тонометра, проговорил как будто больше для себя, чем для Лены. – Низковато, конечно, но в пределах нормы. Итак, Лена, сейчас у нас уже тринадцать ноль-ноль, часов в семнадцать, я зайду снова, чтобы осведомиться о твоём самочувствии и если всё будет хорошо, то ты можешь сегодня же нас покинуть, в противном случае тебе придётся остаться, хотя бы до завтрашнего утра.
– Нет, нет! Со мной будет всё в порядке! Мне сегодня же нужно попасть домой, так как завтра нужно срочно быть в меде, у нас лабораторная по анатомии, – затараторила Лена, ещё не совсем хорошо выговаривая слова после наркоза и поэтому получилось несколько смешно, но Сергей Леонидович не подал вида, чтобы не показаться бестактным.
В семнадцать ноль-ноль Сергей Леонидович, как и обещал, навестил Лену, ещё раз измерил давление и температуру, и отпустил домой, строго предупредив, чтобы она вновь пришла к нему на приём через две недели. На что Лена утвердительно кивнула головой и, собрав свой небольшой саквояж, пошла к выходу, еле заметно пошатываясь, всё ещё чувствуя некоторую слабость и неясность в голове – сказывался наркоз.
– Глава 8 –
«Вот всё и прошло, всё возвращается на свои места, на свои старые, добрые места», – думала Лена по дороге домой. Ей было радостно оттого, что она прежняя и всё вокруг прежнее и нет этого давящего её вопроса. Всё прошло, и она опять свободна. Теперь бы найти удобный случай и отомстить Владу, сказать ему, сказать прямо в лицо, как она убила его ребёнка, не её, но только его. О, она непременно это сделает, только бы представился удобный случай! Как она будет счастлива увидеть, как помрачатся его глаза, как его бросит в жар, как он занервничает, как будет стучать ногами и кричать, но, увы, это всё будет уже совершенно бесполезно. А Лена спокойно развернется и уйдёт… Нет, она будет шествовать и шествие её будет триумфальным, она станет наслаждаться своим завоеванием, своим успехом. О, она ему непременно отомстит! Он будет помнить её всю свою оставшуюся жизнь, и даже после жизни он всё равно будет помнить её. Он сделал ей больно, она ответит болью вдвойне, нет, втройне и даже больше. Она будет смаковать победу, потому что не он, а она одержала её окончательно! Нет, это не он её бросил, это она его отпустила.
Она шла и так размышляла сама с собою. От этих мыслей, безусловно, зловещих, ей сделалось нестерпимо жарко внутри, воображение стало воспалённым, потому что разгорячилось представлением картин мщения. Эти картины вставали сами по себе перед её внутренним взором, она только успевала их запечатлевать и никак не могла решить, где и при каких условиях ей лучше отомстить. Может, это сделать по телефону? Но звонить ей первой не хотелось, она это считала унижением для себя, да и так она не сможет насладиться видом его помрачённого и искорёженного от бессильной злобы лица. Нет, она как-нибудь встретит его в коридоре в меде и всё выскажет, но выскажет в самой изощрённой форме. Сначала начнёт с притворно-доброго тона, а потом, когда он не будет ожидать от неё ничего плохого, Лена выпалит, что убила, убила хладнокровно и нисколько не сомневаясь в принятом ею решении, его ребёнка. Пусть про хладнокровие она и слукавит, память не обманешь, она прекрасно помнит те ворота, перед которыми чуть-чуть не повернула назад, но подоспевшая скорая сделала свое дело…
Все эти нагромоздившиеся мысли-планы вернули Лену к жизни. Она безудержно захотела жить, чтобы осуществить задуманное. Никогда она себя ещё такою не помнила, никогда. Неужели месть дает силы жить, неужели она тоже является движущей жизненной силой? Странно, чрезвычайно странно. Казалось бы, наоборот, только действительно доброе, только действительно прекрасное должно заставлять жить, заставлять желать жить и этому радоваться. Но у Лены было всё наоборот: она хотела жить, чтобы отомстить. Только это её заставляло думать, идти, строить дальнейшие планы, любить одних и ненавидеть других, а именно тех, кто с нею не согласен, пусть даже и чуть-чуть, хотя чуть-чуть Лена бы простила или, по крайней мере, приложила бы все силы, чтобы переубедить. Лена жила местью. Было бы ошибкой думать, что мстительность – исключительная черта её характера, черта природная, и потому с нею нерасторжимая. Нет, было бы ошибкой думать так в отношении Лены Смирновой. Она мстила только Владу, только он был для неё камнем преткновения на пути жизни. Если бы кто-то другой ранил её, пусть и больно, то она возможно и стерпела бы, во всяком случае не отреагировала так болезненно, так маниакально. Но именно Влада она не могла уже терпеть ни при каких обстоятельствах, даже мысли о нём её выводили из себя, если это были не мысли о мести. Только мстительные планы являлись для неё укреплением. Пусть это она его отпустила, а не он её бросил, но месть говорила ей: «Нет, дорогая, это он тебя вышвырнул из своей жизни и даже ни разу не позвонил, и не поинтересовался тобою, твоими делами, хотя бы намёком, хотя бы через кого-то».
