скачать книгу бесплатно
Гражданин Империи
Вячеслав Викторович Вигриян
Роман "Гражданин Империи" является первой книгой из серии "Перемещенный". Степан Махров, в прошлом предприниматель средней руки, попадает в мир, в котором непостижимым образом в целях выживания сплелись воедино три совершенно чуждых друг другу идеологии. Многое, слишком многое предстоит пережить главному герою в этом израненном непрекращающейся войной противоречивом мире. С какой целью сам Володарь Всемилостивый Животворящий, явившись на Землю в образе впавшего в маразм старца, насильно перемещает казалось бы самого обыкновенного, ничем не примечательного предпринимателя средней руки в свои владения, чью сторону в конце–концов выберет Степан: имперцев или исконных жителей континента, сиртей, на поверку оказавшихся прямыми предками древних славян, вам и предстоит узнать из серии книг "Перемещенный".
ГЛАВА 1
– Все бабы как бабы
– А моя богиня.
– На каждом заборе
– Напишу ее имя!!!
Прилипчивая, банальная до отвращения, мелодия, снова и снова буравила мозг Степана, не давая сосредоточиться ни на какой, хоть мало-мальски дельной мыслишке.
«Методика для оболванивания народных масс»,– подумалось ему, но даже столь скромное высказывание утонуло в бесконечном, незыблемо накатывающем, как морской прибой, придурковатом мотиве.
– Какой козел с утра пораньше…– проскрипел было Степан и тут же пристыжено умолк: ведь песня звучала не где-то там, а зарождалась в его подсознании. Да еще и голова, стоило лишь слегка ее повернуть, просто взрывалась адской, невыносимой, но такой знакомой похмельной болью. А ведь Степану сегодня на работу. И мало того: придется оббивать пороги налоговой инспекции.
– Провались этот мир, провались в самую утробу мироздания!!!
Степан хотел было уже приоткрыть левый глаз (правый у него почему-то заплыл), но в самый ответственный момент посетили его какие-то странные, туманные воспоминания, и откуда-то из недр его невинной души в один миг поднялся отвратительный, всепоглощающий ужас. Он вспомнил вчерашний день. Во всех подробностях. Вспомнил с такой анатомической ясностью, что по телу прокатилась нервная дрожь. Ну конечно же, все дело в старом недоумке.
Старик… Он не всегда был в его жизни. Точнее – месяц назад его вообще не было. Ежедневно Степан выходил из подъезда и шел по своим делам. Иногда эти дела приносили прибыль, иногда разочарования. Иногда… В любом случае это была его жизнь.
– Как дела? – спрашиваем мы друг у друга.
– Все пучком! – и в этом одном-единственном словосочетании, если призадуматься, укладывается все наше безоблачное существование. Все пучком!
Утром Степан запирал квартиру и спускался по зашарпанным ступеням, стремясь случайно не коснуться ладонью оплеванных перил. У парадных дверей его всегда встречала черная, как смоль, кошка и, если он не забывал прихватить кусок чего-то съестного, день у нее начинался с плотного завтрака.
Старик… Он появился как-то внезапно. Вот не было его, и тут вдруг: нате, пожалуйста. Оборванный, простуженный, хрипло сипящий. Одежда чрезвычайно бедная и, тем не менее, на удивление чистая. Ботинки не расползаются по полу вонючей квашней – они тщательно начищены. Кому из вас хоть раз посчастливилось увидеть тщательно начищенные ботинки у бомжа?
Первое время Степан проходил мимо. Ну мало ли кто решил в подъезде справить нужду? Он пометит территорию и пойдет. Пойдет по своим делам, в свою жизнь, точно такую же одинокую и совершенно бессмысленную.
Но этот не шел. Он стоял в подъезде утром, стоял днем, он ничего не говорил, ничего не ел. Лишь изредка Степан слыхал от него длинные, протяжные стоны. Либо просто сипение. Сипение на одной ноте. Пару-тройку раз Степан пытался с ним заговорить, но в ответ получал лишь протяжное:
– Ссссссссссссссссссссссссссс.
Временами пробовал подкармливать. Еда резво исчезала (ему на радость). Так все и продолжалось некоторое время, пока Степан не уличил в хищениях свою знакомую черную кошку.
– Сссссссссссссссссссссссссс,– вот все что Степан слышал от старца.– Сссссссссссссссссссссс,– эти звуки стали преследовать его ночами.– Сссссссс…–
Только этот звук, только он разрывает тишину подъезда.
Невероятно, но старик продолжал жить. Жить, вопреки всем законам растительной жизни. Жил, сипел и сморкался. На этом, как ни странно, его функции заканчивались.
В один прекрасный день бессонница Степана достигла апогея и он, чуток повздыхав, решил таки раскошелиться на частного детектива.
За стариком следили две недели. И хотя стопка ежедневных отчетов на столе Степана продолжала расти, повествовали они лишь об одном: объект из подъезда не выходит. Стоит, иногда топчется на одном месте. Время от времени издает протяжные горловые звуки. Не пьет, не ест, по нужде не ходит.
В какой-то момент Степан махнул на все рукой, отправился к другу и изрядно расслабился, поглотив несметное количество коньяка. Покинул он его в районе двух часов ночи, неспешно загрузился в такси и под аккомпанемент незамысловатой мелодии какого-то охрипшего зека, которого так обожают все таксисты, отбыл в родные пенаты. Что же было дальше? Оххх… Он попробовал приподнять голову и получил новую порцию умопомрачительной боли. А дальше он помнил подъезд и цепкую руку старикана, схватившего его мертвой хваткой, и мир, разлетевшийся на тысячу осколков. И их было уже не собрать.
Голова его покоится на камне. Такой вывод Степан сделал, заставив себя титаническим усилием воли открыть левый глаз. Правый глаз он открыть не сумел. Скорее всего, именно им он приложился к все тому же камню. Точнее – каменной осыпи, на которой покоилось его истерзанное тело. Он еще чуток поелозил, заставил наконец себя принять вертикальное положение и осторожно осмотрелся. Прямо по курсу возвышался небольшой каменистый пригорок с изъеденной, словно коррозией, угловатой вершиной. А вокруг него расстилался лес. Не какая-нибудь чахлая лесопарковая растительность, покрытая сероватым налетом пыли, а именно лес. Лес с большой буквы. Гигантские, в два, а то и в три обхвата, вековые деревья тянули свои зеленые кроны в самую небесную твердь. Их разлапистые ветки намертво переплетались друг с другом, образуя сплошной, почти непроницаемый для солнечных лучей, зеленый купол. Отовсюду тянуло свежестью. Воздух просто идеально, умопомрачительно чистый, был насыщен целым сонмом неведомых ароматов. Повсюду сновали пчелы, какие-то мухи, жуки. Упитанные паукообразные твари неизвестных Степану видов заботливо плели свою паутину, ничуть не смущаясь соседства с небритым, оплывшим с жуткого перепоя, удивленно таращившегося на все это великолепие, абсолютно обалдевшим мужиком.
– Дааааа…– Степан сделал глубокий вдох и сглотнул вязкую как патока слюну.– Что же это получается? Старый придурковатый бомж похитил меня, перетащил на собственном горбу бог знает куда с целью получения выкупа? Но в таком случае почему я не связан? –
Степан внимательно осмотрел свои руки. Несколько незначительных ссадин, синяк на левом предплечье, и никаких следов веревки на запястьях. Картинка не складывалась. Ну никак не мог старикан хоть какое-то расстояние протащить его безвольное тело. Весил Степан как-никак восемьдесят шесть килограммов. Сообщники? Затащили его в машину и завезли невесть куда? Опять нестыковка. В этом случае наверняка Степан был бы сейчас тщательно упакован, с кляпом во рту и повязкой на пол-лица, исключающей процесс опознания деятелей данной преступной группировки. А он был на свободе. Никаких пут. Ничего, что указывало бы на насильственное похищение с целью выкупа. Или грабежа? Пришла в голову запоздалая мысль. Голова Степана – то ли от внештатности ситуации, то ли в результате кипучих мыслительных процессов, происходящих в ней, болеть почти перестала. А может всему виною был стресс? Как там у американцев? Чуть что – сразу стресс, сразу к психологу или в группу поддержки!
– Ну нет,– Степан тут же отмел эту, до крайности нелепую, мысль. У русского человека – и стресс? Да ни за что на свете!!! Тем более для него. Он, Степан Махров, и стресс – вообще несовместимые понятия. И мать, и учителя в школе, все в один голос твердили о его повышенной толстошкурии. Спокойствие Степана незыблемо и вечно. И не дано прошибить его ни тараном, ни очередью из АКМа. Пошатнуть его могли лишь самые зловредные исчадия Ада. Эти дети сатаны в бесконечных кабинетах с кипами ненужных бумажек, которыми побрезгует подтереть зад самая занюханная псина. Бюрократы, депутаты и прочие там «мандаты» – перхоть, безмозглые черви, пожирающие саму ткань мирозданья.
Нет, вовсе не стресс унял его мучительную головную боль. Это было любопытство. Простое любопытство человека, который попал бог знает куда и никак не может решить, что с этим делать. А делать что-то с этим было надо. Хотелось пить. Хотелось до чертиков. Так хотелось, что просто труба. Это прескверный господин пожаловал в гости. И имя ему в простонародье: СУШНЯК.
Боясь потревожить окружающее благолепие, Степан тихо выругался в адрес вчерашнего сотоварища, угостившего его убойным количеством армянского коньяка. Потом выругался еще раз. Просто так, для проформы. Пить не перехотелось, но на душе слегка полегчало. Итак, что мы имеем? Он пошарил по карманам и с удовлетворением обнаружил в боковом кармане куртки нетронутую заначку – четыре купюры по пятьдесят долларов. Похитители (если имело место похищение конечно) отчего-то на них не позарились. В брючном же кармане весело позвякивала отечественная мелочь. Ни спичек, ни каких-либо других предметов не обнаружилось.
Надо было осмотреться вокруг. Гора, у подножия которой находился Степан, вполне подходила для этой цели. Слегка пошатываясь, он двинулся по ее покатому склону. Подъем был легок и трудностей не составил – не приходилось даже цепляться за редкую, скрюченную кустистую поросль, там и сям торчавшую сквозь нагромождения из каменного крошева.
А вот вид с горы просто потрясал воображение. Повсюду, куда ни кинь взгляд, тянулся девственный лес. Ни пятнышка, ни проплешины. Степану, как закоренелому горожанину, довольно дико было видеть такое буйство природы. Впрочем, долой патетику, ее и на потом можно оставить. Положение то не из приятных, поневоле заставляет призадуматься. Как там говорила незабвенная Надежда Александровна, учительница младших классов и вообще просто приятная женщина? Правильно: вода – это жизнь. А куда идти? Туда, где вода. А где вода? Он еще раз более тщательно осмотрел окрестности: не блеснет ли где сквозь кроны речная либо озерная гладь? Но нет. Ничего похожего и в помине не было. А, значит, придется наобум топать. Куда? Да вот хоть туда, куда сейчас единственный не заплывший глаз смотрит.
Степан оторвался от созерцания окрестностей и неспешно двинулся в выбранном направлении. Идти было на удивление легко: трава в этом царстве древесных исполинов крайне редко достигала колен. Кое-где, конечно, виднелись непролазные заросли колючих кустов, но такие места он благоразумно обходил стороной. Солнце уже палило вовсю – не иначе, как наступил день. Теплый летний воздух, стрекотание мириадов кузнечиков расслабляли, приглашая сделать остановку, прилечь на мягкий, пружинистый ковер из сочной растительности. Степан бы так и поступил, пожалуй, если бы не жажда. Жажда упрямо гнала его вперед. Пусть не бегом – ибо измученный организм тотчас же начинал протестовать, но довольно таки резвым, пружинистым шагом.
Мысли в голове крутились самые разные. Например, Степан никак не мог вспомнить, выключил ли он свет в ванной, и это изрядно выводило его из равновесия. Далее мысли перескочили почему-то на старого бомжа. Интересно, он все так же продолжает вести в его подъезде бессрочную вахту? И похитители… Нет, не было никаких похитителей. Он отчетливо вспомнил цепкую руку деда у себя на предплечье и его безумный взгляд, прожигающий дорогу в самую глубь замершей в ступоре души. Что-то произошло в тот миг. Что? Степан не знал, но чувствовал, что было это что-то крайне важное. Нечто, что поставило жирную точку на всей его прошлой жизни.
Лес тем временем становился все гуще. Стали попадаться новые деревья. Ранее лес был преимущественно сосновым, лишь кое-где вековые дубы вздыбливали свои царские вершины, мощными ветвями раздвигая более хлипкие сосны. Теперь же деревья встречались чаще лиственные. Некоторые из них он знал. Некоторые (а с каждым шагом таких становилось все больше) не были похожи ни на что, ранее виденное им в прошлой жизни. Странная форма листьев, непонятные желтоватые вкрапления, хаотично рассыпанные по бугристым стволам, занимали мысли Степана все больше, заставляя всерьез задуматься – это в какую же часть земного шара его занесло?
Под туфлями противно захлюпало. Неужели вода? Болото? Нет, скорее какая-то вязкая, неглубокая топь. Он выдернул ногу и ложбинка немедленно заполнилась мутноватой водой. Это уже кое-что. Встав на колени, Степан наклонился и сделал небольшой глоток. Вода как вода. Особенно, если не думать о том, какие микроорганизмы нашли в ней свое пристанище. Наплевав на все мыслимые и немыслимые правила гигиены, он напился вдоволь и всерьез пожалел, что не прихватил с собой хоть какую-то флягу.
– Хенде Хох!!!
Что-то холодное с силой надавило на затылок, заставив наклонить голову к самой земле – к той ложбинке, из которой он только что так беззаботно пил.
– Дир партизанен?
Праматерь божья!!! Розыгрыш? Степан попытался повернуть голову, силясь рассмотреть обнаглевшего шутника, но мощный пинок по мягкой точке заставил повторно уткнуться носом в землю.
– Найн, нихт партизанен! – выдохнул он, судорожно пытаясь извлечь из памяти хоть пару-тройку немецких слов.– Нихт партизанен, яволь, герр хер майор!!!
Похоже, вся эта словесная абракадабра возымела таки свое действие. Дуло автомата (или что там у него было) слегка отодвинулось, одарив счастливой возможностью выдернуть лицо из медленно, но верно наполняющейся водой выемки.
– Нихт партизанен,– липкий, противный страх постепенно растворялся.
– Нихт партизанен…– обладатель голоса, похоже, не на шутку расстроился.– Русиш?
– Русиш,– повторил Степан послушно.
Невесть откуда взявшиеся двое парней в форме солдат вермахта подняли его в горизонтальное положение и развернули лицом к говорившему. Короткоствольный автомат в руках немца уже торчал не у Степанового затылка, а дипломатично направлен куда-то в сторону.
Пленивший Степана немец оказался молодым парнем, лет двадцати трех – двадцати пяти. Худое интеллигентное лицо, очки в тонкой золотой оправе. Мышиного цвета плащ расстегнут, под плащом виден новехонький, с иголочки, мундир. Ноги в высоких кирзовых сапогах широко расставлены, узкая впалая грудь горделиво выгнута колесом, в общем, типичный фриц, словно живьем сошедший с киноленты военных лет. Фашист почему-то улыбался. Гаденько так, одними уголками губ, в то время как двое державших Степана парней рьяно ощупывали его карманы, вытряхивая из них скромное содержимое: рублей эдак пятнадцать мелочью, да длинный чек из продуктового супермаркета. Все находки тщательно изучались главарем, кривая улыбка которого с каждой минутой становилась все гаже.
Добрались таки и до его заначки. Степан дернулся было, отчаянно желая спасти кровно заработанные баксы, но ствол автомата худого недоросля предупреждающе нацелился в живот. Он даже прищелкнул языком от восторга, донельзя довольный произведенным эффектом. Немец явно развлекался. Видать, в этой глуши с развлечениями было туговато. Не спеша, даже чуть брезгливо, он поочередно разглядывал баксы, зачем-то нюхал, скручивал, затем тщательно сверил год выпуска каждой купюры и, более того, даже записал их в блокнот. У Степана не было никаких сомнений в том, что немец, будь на то его воля, промурыжил бы пленника до самой смерти, но вдруг широченные кусты прямо у него за спиной раздвинулись, и из них высыпало штук пятнадцать мужиков. Все, как один, бородатые, заросшие, со всколоченными шевелюрами и выпученными от усердия глазами. Позади еще двое таких же ханыг волочили пулемет безбожно устаревшей конструкции. Степан в детстве видал такой в краеведческом музее. Назывался он вроде бы «Максим», имел щит, прикрывающий от пуль, да пару колес – чтоб сие тяжеловесное чудо можно было катить по земле. Одеты они были как попало: кто в полинявшей гимнастерке и ярко-алых галифе, кто в холщовой рубахе до колен, из-под которой вызывающе торчали волосатые ноги, некоторые так вообще попросту нацепили на себя немецкие мундиры. Трофейные, надо полагать. Объединяло всю эту новую компанию лишь одно: ярко-алые ленточки, нашитые на обшлагах рукавов.
– Мужики, я свой!!! Сво-ой!!! – заорал Степан дурным голосом, моля Господа только об одном: лишь бы не зацепила его шальная пуля, лишь бы не коснулась чела костлявой дланью смерть-злодейка.– Смерть фашистским оккупантам!!!
Трое фашистов, с которыми Степан только что имел личную беседу, аж присели от его крика, а затем, словно опомнившись, синхронно развернулись к атакующим и… И тут Степану показалось, что он сходит с ума.
– Тух-тух-тух-тух-тух!!! – дергались в руках автоматы фашистов.
– Тра-та-та-та-та!!! – отвечал им пулемет «Максим». Это двое мужиков в арьергарде партизанской колонны мгновенно среагировали, направив его на врага. Остальные партизаны залегли и ответили таким плотным огнем, что у него едва не заложило уши.
– Пхххх…– к его ногам плюхнулась граната, и Степана медленно повело в сторону. Вот сейчас, сейчас…
Но все же что-то было не так. НЕПРАВИЛЬНО. Он провел взглядом по искаженным в боевом запале лицам. Оружие дергалось в их руках, но не было выстрелов! Выстрелы воспроизводили их губы. А граната? Граната и не взорвется. Вон у нее чека на месте, не выдернута.
– Разыграли, сссуки,– сказал он беззлобно, наклонился, подобрал гранату (обычная эфка), и взялся за чеку. И тут, словно по мановению волшебной палочки, наступила тишина.
– Отставить! – донеслось откуда-то со стороны партизан, а затем заговоривший поднялся и прямиком направился к Степану.
Мужик выглядел вполне прилично. В чистой, хоть и видавшей виды гимнастерке с аккуратно подшитым белым воротничком, военного покроя брюках. Не стар, но и не молод. Паутина тонких морщин у карих глаз, приземистый, смуглолицый, слегка полноват. Подходил он спокойно, не спеша, словно не замечая гранату в руках Степана. Степенно протянул руку для рукопожатия.
– Старший лейтенант Коваль, взводный партизанского отряда имени товарища Дзержинского,– и, увидев весьма красноречивый взгляд своего оппонента в сторону немцев, поспешно добавил:– Советской Империи Рейха.
Если бы на Степана упала сейчас каменная плита весом в полторы тонны, а по ногам, весело полязгивая траками, прокатилась парочка Т-90-ых, вряд ли бы это произвело хоть какой-то эффект. Степан застыл. Глаза его безотрывно уставились на Коваля.
– Какой сейчас год? – наконец смог вымолвить он.
– Все тот же. Две тысячи четырнадцатый.
Старлей откровенно развлекался. Развлекались все. Но как-то беззлобно, доброжелательно. Похоже, появление Степана их ничуть не удивило. Серьезным оставался лишь немецкий офицер, но давалось ему это явно с трудом.
– Давай так,– командир партизан, что представился Ковалем, вытащил гранату из ослабевшей руки Степана.– Ты идешь с нами, добровольно. А по дороге поговорим. Узнаешь, что почем и на каком ты свете.
– Хотелось бы,– напряжение, овладевшее им при встрече с этой разномастной
компанией, потихоньку сходило на нет. От этих ребят не веяло опасностью, он бы это обязательно почуял.
– Уходить бы надо, Игнатьич,– подал голос седовласый мужик в тельняшке. Неровен час подстерегут нас тут, все поляжем.
Коваль молча кивнул. Кивок его послужил негласным сигналом – отряд чуть ли не мгновенно выстроился в колонну по три и втянулся в заросли, из которых так эффектно появился в свое время перед Степаном. Замыкала колонну троица немцев. Степан же оказался ближе к середине. Он шагал в ногу с парой плечистых мужиков хохлятской наружности. Чем-то они были между собою схожи – краснолицые крепыши, челки с пробором, глаза хмуро глядят из-под кустистых бровей. За плечами винтовки.
Веселье, вызванное появлением Степана, стухло сразу.
– Мужики,– Степан говорил тихо, ему тоже передалась негласная тревога окружающих.– Вы можете объяснить что здесь происходит?
Один из братьев, как их мысленно окрестил Степан, нехотя откликнулся:
– Отчего же не мочь? Можем. Ты вот…– прокуренный палец указал на Степана.– Был дома, а потом упал к нам. Из другого мира, значит, выкидыш.
– Какой выкидыш?
– Ну выкидыш из другого мира, перемещенец,– добавил другой «брат».– Много вас тут к нам падает. Потому и патрулируем, значит.
Степан задумался. Выходит, человек может выпасть из своего мира и попасть в другой. В данном случае – в этот.
– Есть два мира. Наш и твой,– продолжал между тем второй «брат», словно подслушав мысли Степана.– Твой мир людей выкидывает, выкидывает в наш. А наш мир никого не выкидывает.
– А почему мой мир выкидывает? И почему именно в ваш?
– Ну дык…– старший из братьев, который шагал по левую руку от Степана, призадумался.– Как бы тебе это половчее объяснить? Вот, допустим, я – твой мир. А Калистрат,– он мотнул головой в сторону второго «брата»,– наш. Я, то есть твой мир, отношусь к тебе хорошо, тебе нравится у меня жить. Ты делаешь полезную работу, занимаешься любимым делом. За это тебе платят. И жена у тебя красавица-рукодельница, и дети не промах, и все в твоей жизни хорошо и красиво. А вот ежели не понравился ты мне, не сошлись мы, так сказать, характерами – значит все с точностью до наоборот будет.
– И что? – не понял Степан.
«Брат» ухмыльнулся в усы:
– Значит жить тебе у меня станет неуютно и захочется тебе, дружок, бежать от меня куда подальше. Таких вот «бегунов» я, твой мир, из себя и выкидываю.
Отряд медленно, но верно продвигался по лесной чащобе, обходя стороной наиболее непролазные дебри. Повстречалась и небольшая топь – наподобие той, которую встретил Степан, еще будучи в одиночестве. Ни лесных троп, ничего такого и в помине не было. А может и были, но отряд сознательно обходил их стороной, опасаясь напороться на каких-то своих, неизвестных Степану врагов.
– А звать то тебя как, мир?
– Меня-то? Иваном кличут. А его вон,– Иван указал на соседа помоложе,– Калистратом.
– Да догадался уже,– Степан добродушно усмехнулся. А вот скажи мне, Иван, чем я не приглянулся своему миру? Я успешный предприниматель. Квартира, машина, деньги. Не так, чтобы совсем много, но на нормальную жизнь хватает вполне.
– Вон пусть тебе Калистрат рассказывает. Он сам выкидыш.
– Да когда же это было, Иванко? С того времени годков пятнадцать как прошло.
Калистрат извлек из-за пазухи кисет и ловко, не сбавляя хода, скрутил самокрутку. Затянулся, выпустил сизоватое облако через правое плечо, и нехотя продолжил:– Я из мира ушел. Сам. Как родителей не стало, так и ушел. Понимаешь, такая тоска взяла, хоть волком вой. Возненавидел я свой мир. Возненавидел с такой лютой, неистовой силою, что вытолкнуло меня из него, как пробку из бутылки.
Замолчали. Шли, приминая тяжелыми кирзачами травяную поросль. Из всего отряда один Степан брел налегке, без оружия, щеголяя белыми, в синюю полоску, кроссовками фирмы «Reebok». Невеселые думы витали у него в голове. Вот он, Степан, любил ли он свой мир? Ответ отрицательный. Нет, не любил. И не ненавидел. Скорее презирал. За народ, который опустился до уровня стада, за продажных политиков, которых выбирал все тот же народ. Презирал за взяточников, бюрократов, наплодившихся словно грибы после проливного дождя. Презирал – и ничего сделать с этим не мог. И не делал. Не для кого было делать. В том мире всех все устраивало. А может быть боялся? Боялся, что затопчут, раздавят его бизнес, а вместе с ним и сытую, почти беззаботную жизнь? Вот это, пожалуй, было правдой. Хотел он уйти прочь из этого мира? Ответ положительный. Хотел. Очень хотел. На бессознательном, животном уровне. Хотел исчезнуть, испариться с гниющего остова агонизирующей твари – ЕГО мира. «А дед?» – вклинилась посторонняя мысль. Тот бомж у подъезда? Кто знает, вполне возможно, что он был просто сумасшедшим, а прикосновение его к Степану послужило лишь своеобразным катализатором, инициировало рывок? Степан брел, понурившись, целиком и полностью погрузившись в свои мысли.
Внезапно с головы колонны послышалась брань, затрещали кусты. Что-то огромное ломилось сквозь них наперерез маленькому отряду. Люди мгновенно рассредоточились, залегли. Степан упал, где стоял, неловко ткнувшись лицом в траву. Рядом сухо щелкнул затвор старенькой «трехлинейки» – это Калистрат примостился неподалеку за кустом бузины. Краем глаза Степан успел заметить какую-то тень и тут же прозвучало несколько скупых выстрелов. Нечто огромное пронеслось по инерции еще несколько шагов и грузно упало, едва не похоронив под собой одного из стрелков. Стрелок, молодой юнец кавказской наружности, едва успел откатиться в сторону и тут же, стремглав бросился к своей добыче, прицокивая языком от удовольствия.
Туша лежала не шевелясь. Заинтересованный донельзя Степан, а за ним и все остальные члены отряда, подтянулись к ней и обступили со всех сторон.
– Швайн! – с чувством произнес один из немецких солдат.
Это и впрямь был «швайн». Но какой «швайн»!!! Свинья, а точнее кабан-секач, воистину невероятных размеров, даже будучи мертвым внушал немалое уважение. Степан не мог поверить своим глазам – ведь свиньи из его мира, даже самые крупные, не могли тягаться по размеру с этим лесным исполином. В холке кабан был ростом в аккурат со Степана (а это метр восемьдесят шесть, почти два!!!), а уж вширь… Вширь его грудная клетка давала фору Степановой как минимум вчетверо.
Пока Степа, раззявив рот, смотрел на это чудо природы, вокруг кабана уже кипела работа. Под чутким руководством двух командиров – партизанского старлея Коваля и унтерфельдфебеля Рольфа Вегенера (того самого молодого интеллигентного немца, пленившего Степана) кабан был тщательно разделан, расфасован по девятнадцати мешкам защитного цвета, снабженных толстыми заплечными лямками. Один из таких мешков и был вручен все еще слегка обалдевшему Степану. Тот хотел было возмутиться: дескать, я человек тут новый и таскать вашего вепря не нанимался, но вовремя прикусил язык, заметив, что по точно такому же мешку досталось абсолютно каждому, включая руководящий состав.
– Дай помогу,– старший из «братьев», Иван, подхватил мешок, сноровисто водрузил его на плечи Степана и помог просунуть руки в лямки. Мешок, с виду такой громоздкий, в принципе нести было довольно терпимо. Не нравилось Степану одно: стойкий «аромат» свежего мяса прямо из-за спины. Похмельный синдром хотя и пошел на убыль, нет-нет, да и давал о себе знать приступами тошноты.
Отряд целеустремленно пробирался по лесу. Без остановок и перекуров. Люди как заведенные брели себе и брели. С разморенными, потными от жары лицами, с гимнастерками, прилипшими к полусогнутым спинам. Шли теперь уже в полной тишине, под жаром полуденного солнца, пробирающим даже сквозь плотный покров зеленой листвы. Под стрекот кузнечиков и пиликанье неизвестных птиц. На разговоры не было сил. Не было сил и на мысли – и это оказалось очень кстати. Мозг Степана просто устал от обилия новой информации.
Ближе к вечеру, наконец, стали заметны первые признаки человеческой деятельности. В лесу кое-где виднелись срубленные пеньки, иногда попадались напиленные метровые бревна, уложенные аккуратными штабелями. Еще через полтора часа лес поредел и сквозь просветы заблестела полоска речной глади.
– Малая Виска,– показал в сторону реки Калистрат.
