скачать книгу бесплатно
Кровать любовницы
Тиана Веснина
Журналист Александр Аксаев получил задание – написать статью, посвященную памяти нелепо погибшей коллеги. Собрав материалы, он понял, что смерть журналистки не случайна. Попытка разобраться вовлекала Аксаева в круговорот невероятных событий, в которых смешались и погоня за алмазом, и преступления, и страшные тайны, грозящие тому, кто в них проник, гибелью…
Тиана Веснина
КРОВАТЬ ЛЮБОВНИЦЫ
Ненависть в людях почти всегда глубже любви.
Воскресшие боги. Д.Мережковский.
Порок? Возможно, что это просто желание изведать все.
Беатриса. О. де Бальзак
Сколько тайн, жгучих и невероятных, ? у каждой кровати.
В горах. В.Гофман.
ЧАСТЬ I
ГЛАВА 1
Она окинула беглым взглядом стены, потрогала их и подумала, что начать свою статью с описания того места, где она находится, будет интересным ходом. Подойдя к двери и сразу даже не удивившись, что та оказалась закрытой, спокойно потянула ручку вниз. Но дверь не поддалась. Она потянула сильнее.
– Эй! Алло! Кто-нибудь! Меня здесь закрыли! Эй!.. Черти что, – пробормотала под нос и стала стучать по двери тыльной стороной кулака. Вдруг вскрикнула и, поднеся кулак ко рту, провела по нему языком. – Странно!
Она дотронулась до стены и опять вскрикнула, обжегши пальцы. Ощутив жар, исходящий отовсюду, испугалась:
– Эй! – закричала изо всех сил. – Вы что, с ума сошли?!
Пот заливал ей глаза, уши горели, кожа краснела на глазах… и боль, пронзительная, лишающая разума боль поедала ее. Она горела не в пламени, а в огненной температуре воздуха.
– По-мо-ги-те!.. – вопила она, присев от натуги. – По-мо-ги-те!..
* * *
На улице было душно. Солнце палило жестоко, не по-майски. Лобовые стекла и крыши автомобилей ярко сверкали и создавали мираж быстро несущейся реки.
Спрятавшись в тени, падающей от здания, она вынула из сумки пудреницу и подправила макияж. Придав, по возможности, легкость походке, направилась к расположенному на углу магазину с вывеской «Московская сдоба. ШестовЪ и сынЪ».
Беглым, но цепким взглядом окинула витрину. «Со вкусом. С выдумкой. Неплохо», – отметила про себя и толкнула дверь. Раздался мелодичный звон колокольчика, будто особый знак перехода из настоящего в прошлое, и, действительно, она точно очутилась в конце 19-го века. Даже свежий кондиционированный воздух, казалось, дул оттуда, из глубины столетий.
Вдоль стены тянулся широкий прилавок с мраморной крышкой, от него в обе стороны шли витрины со всевозможными хлебами и сдобой. У больших, полузакрытых тяжелыми шторами окон были расставлены столики, за которыми сидели посетители и пили чай с булочками, испускающими сладостный аромат ванили.
– Я к Петру Федоровичу, – бросила она вопросительно взглянувшему на нее продавцу и открыла дверь служебного входа.
Петр Федорович, увидев гостью на пороге своего кабинета, вышел из-за письменного стола и протянул ей навстречу руки.
– Неллечка! Нет слов, чтобы выразить свое восхищение вашей пунктуальностью.
Она игриво скорбно опустила губы и вздохнула:
– Увы, приходиться: работающая женщина.
– Нет-нет! Это вежливость королевы! – он взял ее маленькую ручку и поцеловал. Нелли звонко, чуть приподняв плечи, хохотнула от прикосновения его бороды.
– Прошу, прошу, – приглашающим жестом указал Петр Федорович на большое старинное кресло.
Пока он давал указания секретарше, Нелли из-под ресниц разглядывала его: высокий, что называется благородный лоб, небольшая борода, умные, насмешливые глаза. Сам плотный, крепкий. Невольно возникала ассоциация – образованный русский купец позапрошлого века.
– Я так рад, что вы откликнулись на мое приглашение, – начал Петр Федорович. – Никто, кроме вас, не сможет передать амбьянс, – произнес он по-французски в нос, – моего бутика, лавки, если хотите. Пишите от души! – с шутливым пафосом воскликнул он. – Я позвоню главному, чтобы вашу статью не посмели сократить даже на запятую.
– О-о! – протянула Нелли не в силах скрыть своего восхищения перед подносом с соблазнительной сдобой, который внесла секретарша.
Девушка расставила тарелки с угощением, разлила чай и ушла. А Петр Федорович, как писали в старину, открыл дверцу темного дерева шкапика и вынул бутылку.
– Чай надо пить с ромом. – Он влил немного в чашки. – Оценили букет, а?! – спросил через мгновение.
Нелли лишь покачала головой.
– Даже у меня нет слов.
Шестов оценил ее тонкий юмор, ибо Нелли Мутыхляева среди журналистов славилась своим многословием.
– А теперь прошу отведать сдобу от Шестова и сына.
– Ой! Я же на диете, – кокетливо проговорила она, впившись взглядом в одну чрезвычайно аппетитную штучку. – Ну да, ладно, разве что вот эту только попробую.
– А! Это «chausson aux pommes», – с удовольствием пояснил Петр Федорович. – Если перевести с французского, а он все-таки, как не крути, облагораживает наш могучий русский язык, то будет звучать не очень аппетитно: «туфля, тапок с яблоками».
– Н-да, – поморщилась Мутыхляева, мгновенно представив себе потный разношенный домашний тапок с соответствующим запахом.
В советские времена, когда разуваться в квартире было в порядке вещей, хозяева предлагали гостям вот такие ? как они ласково называли их ? домашние тапочки. У Нелли до сих пор осталось то отвратительное ощущение, когда летом приходилось всовывать свои босые ноги в эти заскорузлые, мерзкие тапки.
– В самом деле, этот пирожок чем-то напоминает туфлю, но туфлю с ножки любимой женщины, – с лукавым блеском в глазах проговорил Шестов.
Нелли рассмеялась и надкусила пирожок.
– Божественно!
– А вот наши русские булочки, пирожки, ватрушки, конвертики, вертушки, пампушки, – пододвинул он тарелку.
– Нет, я больше не могу, – запротестовала Мутыхляева.
– Хоть надкусите. Надо! Вы журналист и обязаны досконально изучить то, о чем будете писать.
– Да я бы все съела! Но, правда, не могу.
– А мы не спешим. Еще по чашечке чаю с ромом. Потом пойдем, и я вам покажу нашу кормилицу печь. Собственно, с нее все и началось. Когда пришло время задуматься, куда бы вложить капитал, я решил стать домовладельцем. Обратился к риэлторам, и один, шустрый такой, предложил вот этот дом. Он тогда был в ужасном состоянии.
– Зато сейчас, как игрушечка, – облизывая залоснившиеся губы, вставила Нелли.
Петр Федорович поблагодарил наклоном головы.
– И стало мне жаль его. Ведь он, как говорится, материальная часть нашей истории. Думаю, откажусь ? снесут. Внутри тоже картина была еще та, однако кое-где остались фрагменты лепки и даже росписи. Но главное – чувствовался амбьянс, атмосфера. И вдруг в одном из помещений я обнаружил печь. «Как? Откуда?» обратился тут же к риэлтору. Мой вопрос обеспокоил его. Он стал уверять, что избавиться от печи не составит труда. Но у меня почти тотчас возник грандиозный план. А почему бы мне не вложить свой капитал в хлебобулочное производство?! Сколько будет жив человек, столько он будет есть хлеб. К тому же, род мой старинный купеческий. Все мои предки делом занимались. А я собрался в домовладельцы. Ну что мне в этом?! Рутина. А тут! Ну и купил я дом с печью. И словно удачу он мне от предков передал. Теперь по всей Москве мои лавки и хлебопекарни по последнему слову техники устроены, но эту старую добрую печь я оставил такой, как была. Зато хлеб она выпекает самый ароматный, самый вкусный, потому что пекарь работает по старинке, с душой. Сам замешивает тесто, сам раскладывает в формы. Нет, конечно, она тоже автоматизирована, но по сравнению с современными печами ее вполне можно назвать старинной. Вы, я вижу, отлыниваете от дела, – с улыбкой заметил Петр Федорович. – Больше ни кусочка не съели.
– Не могу! Простите!
– А вот мы с вами по маленькой рюмочке коньячка, и пойдем глянем на мою красавицу.
Пригубив свою рюмку, Шестов долгим, бархатистым взглядом посмотрел на Нелли так, что у той захватило дыхание. Щеки раскраснелись, глаза заблестели. Женская сущность захотела тряхнуть стариной. «А что?! Я еще очень и очень ничего. Пятьдесят шесть в наше время – все равно что в 19-ом веке тридцать пять. Самое то будет!»
Безмятежно приятный процесс переваривания булочек был нарушен желанием повалить Петра Федоровича на широкий диван и так его завести, чтобы даже диванные пружины вспомнили молодость и заохали вмести с ними.
Нелли преобразилась. Она начала говорить о своей статье, постепенно набирая обороты. Речь ее становилась все более яркой, быстрой, меткой. Она оживленно жестикулировала, прищелкивала пальцами, щурила глаза и убеждала в правоте своих взглядов Шестова, повторяя: «Самое то будет!»
Петр Федорович, опрокинувший еще пару-тройку рюмочек, уже не столько слушал, сколько смотрел на сдобную грудь своей гостьи. «Полненькая, но еще достаточно свеженькая. Такую булочку, случайно завалявшуюся, во времена социализма можно было без зазрения совести всучить покупателю как вчерашнюю. А живот у нее сильно затянут, и оттого с виду вроде бы еще форму имеет, но когда возляжешь, он под тобой как теплое тесто расплывется… А что? Иногда хочется и такого. Ассортимент должен быть широкий. Вот как захватишь ее тестообразные бедра… сожмешь… – он даже невольно глаза зажмурил, – и прямо в горячую, сдобную натуру… Ух!.. А потом опять можно перейти на диетическое пирожное: на вид привлекательное, а на вкус… Однако и в нем своя прелесть. Но сейчас хочется сдобы!»
Петр Федорович, разгорячившись от желания, встал и хотел подойти к своей гостье, но звонок на его сотовый оборвал Нелли на полуслове.
«А он, кажется, готов, – опытным взглядом определила она. ? Но здесь надо с умом! Он богат. Я известная журналистка. Любовно-деловой альянс. Я же не замуж за него собираюсь. Он женат и любовница у него есть и, может, не одна. Но кто они? Девушки с обложки. Посмотришь и отбросишь. А я, как журнал, – заглянешь и увлечешься».
Нелли с многообещающей улыбкой смотрела на Шестова. Он перехватил ее взгляд и состроил жалостливую мину, показывая, как ему надоел звонивший, и как ему хочется вернуться к ней.
Наконец, Шестов отключил телефон и, вызвав секретаршу, попросил приготовить для гостьи пакет со сдобой.
«Ах, как славно! – мысленно восхитилась Нелли. – Вечерком буду смотреть телевизор и пить чай с этими восхитительными булочками и крендельками…»
– Не думала, что вы такой жестокий, – игриво заметила она. – После нашего чаепития мне и так придется неделю сидеть на диете.
– Вы не правы. Ваша фигура не нуждается в подобных инквизиторских мерах. Поверьте мне, как мужчине.
Проходя мимо Петра Федоровича, который чуть посторонился, пропуская ее, Нелли безошибочно определила высоту его желания и глянула на диван.
«И зачем идти смотреть эту дуру-печь, лучше бы сразу залечь», – пролетела шаловливая мысль.
Они пошли по коридору, продолжая обмениваться любезностями.
– Я рад, что вы, Неллечка, согласились… – начинал Шестов.
– Ах, ну это же так естественно! – восклицала в ответ Нелли. – Вы создаете вечные ценности, а наш журнал пишет о них…
– Вот она, – остановился он перед дверью с небольшим смотровым окошком. – Моя чудо-печь.
Шестов открыл дверцу и вошел. Нелли, вытянув шею, заглянула в нутро печи, которое оказалось похожей на небольшую комнату, но войти не решалась.
? Не бойтесь! Входите! Она сейчас тихая. Холодная. Грустная. А вот когда разойдется! Раскалится! Тогда не тронь красавицу!
Мутыхляева осторожно вошла.
? Простите, ? торопливо бросил Шестов, доставая затрезвонивший мобильный.
Звонок, принесший неприятные известия, мгновенно отрезвил его, и журналистка с пунцовыми пятнами на щеках и мутными разбегающимися глазами, которые она пыталась стянуть в одну точку, чтобы выглядеть совершенно трезвой, стала ему почти отвратительна.
«Ведь не девочка, а туда же! А что предъявишь? Жирные складки и обвисшие прелести. Так на это я и дома вдосталь нагляделся».
Петр Федорович, не прерывая разговора по телефону, жестом предложил Нелли выйти из печи. Она кивнула.
«А мне в редакции секретарша нашего главного все ныла: «Не ходи к Шестову, лучше иди на слет отставников, там точно кого-нибудь отхватишь. О Шестове говорят, будто он только на девочек молоденьких падок». А вот сейчас мы с ним еще по рюмочке и!.. Да когда же он перестанет болтать?! Женщина ждет, а он: бля-бля-бля…»
Вместо того чтобы последовать за Петром Федоровичем, Нелли вошла в образ несколько дотошной, но очень умной и беспристрастной журналистки и принялась осматривать печь.
Петр Федорович позабыл о Мутыхляевой. Необходимо было разрешить неожиданно возникшую проблему, которая приближалась неотвратимо, как цунами, и Шестов принялся звонить людям, имеющим в своем распоряжении невидимые рычаги. Они приводят их в действие, и проблема, грозившая раздавить тебя, исчезает на глазах.
Когда Петр Федорович вспомнил о Нелли то, досадливо поморщившись, решил, что она обиделась на его невнимание и, не попрощавшись, ушла.
– Надо же! Столько времени на нее потратил… – но тут его взгляд упал на сумку журналистки. – Фу! Слава богу!
Он подошел к зеркалу, огладил бороду и, заглянув в приемную, спросил:
– А где же Неллечка?
– Не знаю, – ответила секретарша. – Я думала, что она уже ушла.
– Да нет. У меня в кабинете ее сумка. Странно. А! Наверное, она у пекарей. Решила непосредственно переговорить с людьми. Что ж, хорошо. ? Услышав бойкие шаги по коридору, Шестов поправил ворот рубашки.
«Ишь, несется, как скаковая лошадь к финишу», – подумал он и, улыбаясь, устремил взгляд на дверь. Но вместо журналистки увидел своего главного пекаря с трясущимся подбородком.
– Петр Федорович, – с трудом проговорил он и замолчал, уставившись на него безумными глазами.
Шестов ждал продолжения.
– Ну, что? – не вытерпел он.
– Не знаю, – пробормотал главный пекарь. Он неловко, боком вошел в кабинет и тяжело осел на стул. – Не знаю… как такое могло случиться… Не знаю, – развел он прыгающие от бешеной дрожи руки.
– Да что такое?
Пекарь схватился за сердце.
– Мы с помощником открыли дверцу печи… а там… там… кто-то… Как она туда попала?…
– Что?! – став белее первосортной муки, вскричал, не помня себя, Петр Федорович. – Она?!..
Он выскочил из кабинета и помчался к печи. У дверцы стоял помощник пекаря.
– Открывай! – приказал, внутренне содрогнувшись, Петр Федорович.
