скачать книгу бесплатно
Только другого способа взять себя в руки и успокоиться, перестать думать про аресты и избиения он не знал, а разум еще услужливо напоминал, что последний избитый умер сегодня, умер пару часов назад.
От этой мысли он почти задыхался, потому хватал сигарету и возился со спичками. Руки дрожали слишком сильно, и он не мог попасть спичкой по дрожащему коробку.
Зажигалкой он перестал пользоваться в сентябре – в СИЗО[7 - Следственный изолятор или СИЗО – учреждение, где содержат подследственных до суда и осужденных до их перевода в места лишения свободы.] ведь не будет зажигалок, только спички, и он должен быть к этому готов, потому что его посадят. Рано или поздно.
Его посадят, потому что он сдохнет, но не остановится. Не после всего, что уже произошло. Не после всего того, что он знал и видел.
Его посадят, потому что он не такая крутая шишка, чтобы его убивать.
«Рома тоже не был крутой шишкой», – подумал Артур и наконец-то смог справиться со спичкой.
Та вспыхнула в темноте, проясняя его мысли. Он глубоко вдохнул, медленно и жадно затягиваясь, закрыл глаза и перестал дышать, чтобы потом неспешно выдохнуть.
Дрожь в руках от этого начинала стихать.
Ко второй затяжке он смог без страха посмотреть на мир и даже отступил в сторону, чтобы не мешать людям возвращаться домой.
На него косились крайне неоднозначно, но он не видел смысла на это реагировать. Он знал, что похож на бомжа или на психа, а еще скорее – на психически больного бомжа, но не мог себя заставить даже стряхнуть с одежды муку.
Он знал, что был неправ, что сделал больно той, ради которой вообще есть смысл за что-то бороться, а не лечь прямо тут на тротуаре умирать от голода и переохлаждения. Такая ведь судьба уготована отбросам общества вроде него?
«От меня одни проблемы», – думал он, жадно затягиваясь и в то же время успокаиваясь. По крайней мере, на смену панике приходило чувство вины, и это было не так уж и плохо.
Рука все еще дрожала, но уже не так заметно.
«Какая же я мразь», – говорил он себе и просто смотрел, как тлеет сигарета.
Маша имела полное право на него злиться. Маша могла бы даже выставить его вон, потому что он не способен даже покупки из магазина разобрать.
Он все еще не нашел работу и знал, что не сможет ее найти по специальности. Искать что-то другое он и не пытался. Писал на заказ рефераты и курсовые, решал иногда за студентов какие-то дистанционные тесты, но все это не могло считаться заработком. Он просто сидел на шее у Маши, пока в его квартире развернули «протестный детский сад».
Там были дети задержанных, которые ждали суда. Там ночевали дети политзаключенных, пока их мамы бегали по инстанциям, добиваясь хоть какой-то справедливости для их отцов. Там адвокаты оставляли своих детей, когда им надо было уехать к обвиняемому в другой город. Там были дети протеста, за которыми должен был кто-то присмотреть. Там они были одеты, накормлены и уложены спать.
За такую аренду Артуру, конечно же, никто не платил. Наоборот, он сам искал деньги, чтобы в «детском саду» всегда была еда.
Он беспокоился о ком угодно, только не о себе, не о тех, кто был с ним рядом, и теперь слишком ясно это понимал. От такого осознания было больно настолько, что он мял в руке недокуренную сигарету, ломал ее пополам, обжигая пальцы.
Сдержать стон не получалось, но приходилось выкинуть сломанный окурок.
«Ты только что сломал последний шанс успокоиться, придурок», – думал он и понимал, что его тошнит.
От этой тошноты с болезненным спазмом в животе он понимал, что ничего сегодня не ел, только кофе пил раза три.
Чувствуя отвращение к самому себе, он сел на лавку, тяжело вздохнул и снова достал мятую пачку сигарет. Она была пуста, и он только сейчас это осознавал, ругался и прятал ее обратно в карман, не зная, что сделать, чтобы перестать чувствовать себя пережеванным куском мяса, ни на что уже не годным.
В такие минуты ему хотелось просто выйти на площадь и проорать:
«Люди, хватит так жить!»
Порой ему даже казалось, что он понимает тех, кто сжигает себя, понимает ту степень отчаяния, до которой надо дойти, чтобы сгореть живьем. Иногда он думал, что и сам на это способен, потому что иного способа бороться с этой реальностью уже не видит.
Спасало только одно – это было так же бессмысленно, как все остальное.
«Если бы все начали делать хоть что-нибудь, всё бы уже закончилось, – думал Артур. – Если бы боролись все, мы победили бы еще в августе».
Только он знал, что большая часть белорусов оставалась дома и обсуждала новости, сидя на мягком диване. Они придумывали много причин, почему им нельзя выходить.
«Ты сам на улицу не выходишь», – тут же упрекал себя Артур, глядя, как снова начинают дрожать руки.
О том, что ему действительно нужно быть дома, о том, что он делает для протеста в сети, он почему-то забывал. Ему казалось, что это не оправдание, и не важно, что только из дома можно было отслеживать всю информацию и координировать людей.
«Жалкий кусок дерьма», – ругал он себя в очередной раз и, давясь тошнотой, вставал и снова шарил по карманам, выискивая последние деньги.
Монеты валялись как попало, без всякой логики, одна даже была запрятана в коробок со спичками, самая ценная – в два рубля. Благодаря ей, денег на пачку сигарет Артуру хватало, и потому он плелся в магазин, шлепая по мелким лужам резиновыми тапками.
За ним оставался белый след от муки, и от этого становилось смешно.
Белый цвет – цвет протеста, а значит, гулять в муке – кажется, самое верное для настоящего революционера. К счастью, с такой безумной идеей в голове ходить далеко не приходилось. Магазин был в их доме, надо было лишь обойти его кругом, скользнуть на кассу и выйти.
Обычно никто даже внимания не обращал, в маске ты или нет, и это было плохо, но винить себя еще и за это у Артура не было сил.
«Радикал, террорист, ковид-диссидент, кто там я еще?» – спрашивал он себя, быстро заходя в магазин.
Он хотел сразу пойти на кассу, но вспомнил о муке.
«Если Маша ее купила, то она ей зачем-то нужна», – подумал он, и это заставило его остановиться посреди магазина, а в голове пел Виктор Цой:
Но если есть в кармане пачка сигарет,
Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день.[8 - Цитата из песни Виктора Цоя «Пачка сигарет».]
«Есть, но пустая», – мысленно отвечал Артур Цою, пытаясь вспомнить, где в этом магазине может быть мука.
– Вы в порядке? – спросила у него проходящая мимо работница магазина.
– А вы? – огрызнулся в ответ Артур, спешно сжимая монеты так, будто их мог кто-то отобрать. – Здесь разве можно быть в порядке?
Девушка в ответ неловко улыбнулась и, подумав немного, взяла с полки пакет с одноразовыми медицинскими масками, вскрыла, вытащила одну и протянула ее Артуру.
– Возьмите, у нас без маски нельзя, – сказала она мягко и, приблизившись, прошептала: – Да и люди здесь бывают разные.
Артур принял маску, понимая, что она защищает не только от инфекций, но и от камер, хоть немного, и нахмурился, понимая, что он совсем забыл, что на это тоже надо обращать внимание.
– Спасибо, – прошептал он, мысленно ругаясь и спешно надевая маску и поправляя волосы, чтобы те прятали брови и тенью падали на глаза.
– Будьте осторожней, – ответила ему девушка, спешно показала ему два пальца[9 - Один из символов протеста, более известный как знак «виктория», но я предпочитаю так его не называть.], печально улыбнулась и ушла на кассу платить за упаковку масок, только бы не делать ему замечание.
«А что я-то?» – хотел спросить Артур, не понимая, почему она вообще с ним заговорила, еще и в таком ключе, но, осмотрев себя, понял, что вышел в черной майке с «Погоней»[10 - Герб «Погоня» – белый всадник на красном щите. Является историко-культурной ценностью и внесен в Государственный список историко-культурных ценностей Республики Беларусь, его статус закреплен официально.] на груди и даже не подумал, что это тоже символ протеста, за которым уже идет охота, и не важно, что это историческая ценность.
Закрывая глаза, он мысленно ругался и шел искать полку с мукой.
«Сейчас проверю через Краму[11 - Приложение для тех, кто хочет покупать товары только честных производителей, по штрих-коду сообщает, замечен ли производитель в нарушении закона.], выясню, что эта гребаная мука провластная, и пойду с чистой совестью курить», – думал он, потому что ему надо было знать, что он хоть немного прав, что он не был отбитым на голову придурком хотя бы в этом.
С этой мыслью, цепляясь за желание спокойно покурить, он находил муку, доставал телефон, такой же черный, как все пять его смартфонов, и с ужасом смотрел на экран.
Таким идиотом он еще никогда не был. Мало того, что вышел из дома, как последний бомж, еще и в телефоне оставил литовскую симку, на которой был один из самых опасных аккаунтов в телеграме с ником «Китаец».
«Вот возьмут тебя менты за «Погоню», а найдут сеть координаторов. Весело-то будет, прям обосраться!» – подумал он и даже стукнул себя телефоном по лбу, пытаясь прикинуть, успеет ли он, если что, почистить телефон и сожрать сим-карту. В бусе[12 - Микроавтобус, их чаще всего использовали силовики во время массовых задержаний.]. В автозаке. В РУВД.
Выводы были неутешительными, потому он решал для себя, что надо уничтожить в первую очередь, а сам открывал Краму[13 - Приложение созданное для определения продукции компаний-пособников режима.].
Интернет у него был. Телефон легко ловил вай-фай от квартиры на четвертом этаже, что была прямо над ним. Оставалось только ввести цифры штрих-кода.
Приложение неожиданно одобрило покупку.
«Да быть не может!» – хмурясь, подумал он и стал проверять цифры, уверенный, что сделал ошибку, но нет. Крама действительно разрешала купить Лидскую муку.
– Да вы шутите, – прошептал он, глядя на красно-зеленую надпись: «Сделано в Беларуси». От этой надписи его выворачивало, как от флага, как от речи Луки[14 - А.Г.Лукашенко часто сокращается как просто «Лука» или «АГЛ».] в телевизоре, и потому от заключения на экране телефона хотелось смеяться и при этом плакать, но сил хватало только на чувство вины и пустой взгляд.
«Ты – мразь, – сказал он себе и все же взял муку вместо сигарет. – Маша-то не виновата, что ты такой псих».
– Пакет нужен?! – рявкнула на него тучная кассирша.
– Что? А-а-а, нет, – заторможенно ответил Артур и высыпал монеты на маленькое блюдце.
Кассирша посмотрела на него с ненавистью, как смотрела бы она на алкаша, что точно так же платит за чекушку какого-то самого дешевого пойла, но Артуру было все равно, кто и как на него смотрит. Он просто наблюдал, как она разгребает монеты и пытается понять, какие ей нужны, а затем швыряет ему еще какую-то копейку сдачи. Это тоже не задевало. Размазать его больше, чем он был уже размазан, было просто невозможно.
Кассирша что-то бубнила себе под нос про неблагодарное поколение, но Артур ее не слушал. Он собрал оставшиеся монеты, сунул их в карман и поплелся назад, шлепая тапками.
«И как она меня терпит?» – думал он про Машу, возвращаясь назад, и неожиданно увидел ее на улице под фонарем у подъезда.
Она набросила пальто, схватила шапку, но не надела ее и только смотрела по сторонам, прижимая ее к груди.
– Маш! – окликнул ее Артур, очнувшись от одной мысли, что что-то плохое могло напугать Машу.
Она дернулась, обернулась и бросилась к нему, чтобы нелепо натянуть свою шапку ему на голову.
– Я тебя потеряла, – сказала Маша дрожащим голосом. – Я подумала, что ты долго, вышла, а тебя нет, и… я испугалась, – призналась она, глядя на него мокрыми от слез глазами.
– Прости, – прошептал он, показывая ей муку вместо всех возможных объяснений.
Маша не ответила, а просто обняла его, как делала это всегда, когда хотела сказать, что он не один.
– Ты весь дрожишь, – шептала она.
– Да? – удивился Артур. – Бывает. У меня еще и сигареты закончились.
Закрывая глаза, он обнимал ее одной рукой и просто старался глубоко и неспешно дышать, не думая, что они живут в стране, где представители власти избивают до смерти людей.
– Ты у меня бедовый, – шептала Маша, прижимая его так, словно могла согреть собой, а он не ответил, тяжело вздыхая, потому что не чувствовал холода, не чувствовал тепла и собственную «бедовость» оспорить не мог.
Глава 3
Четверг, 21:32
Кирилл остался дома один и взялся за уборку кухни. Всё равно кто-то должен это сделать, а ему было полезно отвлечься от мыслей, от странного чувства беспомощности, что преследовало его со дня задержания.
Это было двадцать пятого октября – в день Народного ультиматума[15 - Название марша, проходившего перед началом общенациональной забастовки, объявленной Светланой Тихановской на 26 октября 2020 года.]. Они с Серегой – школьным другом – дошли до Орловской[16 - Улица в Минске.]. Оба были завернуты в бело-красно-белые флаги, шагали по проезжей части и не собирались останавливаться. Народный ультиматум должен быть настоящим.
«А мы должны стоять до конца», – думал Кирилл. Он точно знал, что завтра не выйдет на работу. Он в пятницу так всем и сказал, включая начальника, мол, не ждите – я бастовать.
– Ты человек науки, какое бастовать?!
– Такое, – ответил на это Кирилл, в глубине души понимая, что никакой забастовки не получится. Не смогут люди просто взять и перестать выходить на работу. Они слишком инертны, слишком трусливы, слишком…
Кирилл даже не знал, какое словно тут подойдет, кроме разве что «памяркоyныя[17 - Слово белорусского языка, которое по-хорошему даже не имеет четкого однозначного перевода. В словарях вы можете найти следующие значения: рассудительный, покладистый, доброжелательный, снисходительный, добродушный, сговорчивый, уступчивый, умеренный.]». Вот только от памяркоyнасти уже тошнило. Где сила воли? Где настоящее сопротивление?
Странное желание многих, чтобы все само как-нибудь рассосалось, горько травило Кириллу душу.
«Не будет забастовки», – думал он, но все равно знал, что двадцать шестого не выйдет на работу, не сможет поступить иначе. При этом в нем все же теплилась надежда, что, возможно, в понедельник случится чудо и люди начнут бастовать, скажут свое «нет» и больше не станут молчать.
– Если начнут бастовать хотя бы вот эти люди, система заметит! – говорил Сергей, показывая ему толпу двадцать пятого октября.
– А они начнут?
– Конечно!
Сергей вообще ни в чем и никогда не сомневался. От природы везучий, он много раз ходил по краю, не один раз едва не был пойман, но всегда убегал: когда уходил от ОМОНа – перебегал дорогу, буквально бросаясь под колеса; когда силовики вваливались в подъезд, куда он успел вбежать – забирался на крышу и перебирался в другой. Отчаянный и неутомимый – он всем внушал уверенность в победе самим своим существованием.
В день Народного ультиматума, в октябре, Сергей конечно же верил в завтрашнюю забастовку, а Кирилл старался верить так же, медленно шагая рядом с ним где-то в середине протестной толпы.
«Выходи», – пришло от Артура СМС на старый кнопочный телефон.
Следить с помощью этой Nokia за новостями было невозможно, да и пытаться не было смысла. В дни воскресных маршей мобильного интернета или не было, или он не тянул из-за большой толпы вокруг. Телеграм же в случае задержания был приложением опасным, по крайней мере, так говорил Артур, заставлял оставлять основной телефон дома и брать с собой этот «кирпич», на который теперь методично писал с Машиного номера.
– Чего там? – спросил Серега, ожидая новостей и, видя сообщение, понимал его правильно. – В смысле выходить из колонны?! Рано еще! Не стемнело же!
Кирилл только плечами пожал. У Артура наверняка были причины так писать. Ему из дома было виднее, особенно если учесть все его чаты и аккаунты. Кирилл хоть и не знал всех деталей, а понимал достаточно, чтобы относиться всерьез к советам Артура, который не станет писать такое зазря. Но уходить не хотелось.
«Есть у меня вообще яйца или нет?» – спросил у себя Кирилл и, убрав телефон, развернул флаг, потому что все еще корил себя за август.
В августе, сразу после выборов, он уехал чинить крышу на даче по просьбе матери. Он не знал о том, что случится, но теперь это его уже не волновало. Он должен был стоять на баррикадах на Риге[18 - Магазин в городе Минске, возле которого была одна из «горячих» точек сопротивления 9-11 августа 2020 года.] с друзьями, а не отсиживаться трусливо за городом. Да, он не сбежал намеренно, скорее так сложились обстоятельства, но он пропустил все самое страшное, не понял даже, почему исчез интернет[19 - С 9 по 12 августа 2020 года на всей территории Республики Беларусь были проблемы с интернетом. По версии властей, всему виной атаки из-за границы.], а потом, когда вернулся, не узнал своих друзей.
– Если тебя не было неделю, то ты пропустил целую эпоху, – сказали тогда Кириллу, и он далеко не сразу понял, насколько это правдиво.
Его знакомые изменились за эти дни настолько, что с ними пришлось знакомиться заново, а лучшего друга Витю Кирилл и вовсе не узнал, хотя они учились вместе в школе, в лицее, в университете. Они даже работали в соседних отделах и вместе снимали квартиру.
Кирилл был уверен, что все знает о Вите, но в больничной палате увидел незнакомца с пустыми глазами, неспособного говорить о том, что с ним произошло.
