скачать книгу бесплатно
И стала Миля (мы ее звали тетя Миля) жить у нас. Поселили ее с Сашей в одной комнате. Сначала он был очень недоволен, но сидеть дома в одиночестве тоже ему не хотелось. Я училась во вторую смену и из школы зачастую приходила даже позже родителей. Все же уже 9 класс – много уроков и дополнительные занятия, репетиции…
Но очень скоро мы с Милей подружились и даже полюбили друг друга. Она прижилась в нашем доме. Делала все тихо, незаметно: что-то потихоньку терла, чистила, вытирала, раскладывала. И вскоре вообще стала нашей с Саньком подружкой.
Всеми своими школьными новостями, мы прежде всего делились с тетей Милей. Она так хорошо умела слушать, с таким интересом задавала наводящие вопросы и поддакивала, что очень хотелось скорее все ей рассказать. Ведь мама с работы придет только вечером, а поделиться хочется уже сейчас.
От школы до дома я шла ровно 10 минут. Я еле сдерживалась – так меня распирали новости!
Я заскакивала домой и сразу начинала раздеваться. У порога сбрасывала башмаки – Миля ставила их на место. Дальше летело пальто, шарф и так далее. Пока добиралась до своей комнаты – успевала завалить весь дом своими вещами. Тетя Миля все это подбирала и с приветливой улыбкой раскладывала по своим местам. А потом с таким интересом слушала мои рассказы, как будто сама училась со мной в одном классе.
И про мальчишек, которые мне записочки писали, под окна приходили, погулять выманивали, Миля тоже все знала и вела с ними вместо меня дипломатические переговоры.
Я ее учила, кому что сказать, и она всегда четко выполняла задание. И еще всегда высказывала о мальчишках свое мнение – кто меня достоин, а кто и не очень.
А когда ко мне приходили одноклассники, наша тетя Миля всех всегда привечала. Никого никогда не поучала, только улыбалась и быстренько, как мышка, накрывала стол для чая со всякими пряниками, вареньем и медом. Или быстро на простокваше делала оладушки, и угощала нас. Во всяком случае, гости из нашего дома никогда без угощения не уходили.
Ребята тоже к ней привыкли, и не обращали внимания на ее увечье. Все очень хорошо и по-доброму к ней относились. Всегда при ней шутили, дурачились, а она только улыбалась.
Дома у нас был большой зал – почти пустой, прямо как танцзал. На всю комнату огромный ковер, вдоль одной стены ряд стульев, а с другой – только пианино и тумбочка с проигрывателем и пластинками. И когда мы собирались потанцевать, тетя Миля помогала мальчишкам скручивать ковер и натирать пол свечкой, чтобы лучше скользило, а потом садилась на стульчик возле двери и смотрела, как молодежь веселится. И никому она не мешала, и никто ее не стеснялся.
Мы все сами не заметили, как очень к ней привязались. Она стала просто членом нашей семьи, и когда уезжала в свою деревню на летние каникулы помогать сестре, мы очень скучали и не могли дождаться, когда она вернется.
Вечерами я ей делала прически. Мне очень хотелось сделать ее красивее. Она начала подкрашивать губки, бровки. Присматривалась, как это делает мама и старалась повторить. Мама шила ей платья с каким-нибудь большим воротником, чтобы как-то прикрыть ее горб.
Большую часть времени она проводила в своей комнатке – вязала, читала, или слушала, как ей читает Саша. У них-то вообще была полная идиллия, мы их так и звали – голубками. А Милину комнату окрестили гнездышком.
Саша очень полюбил эту тетушку и даже не обижался на наши шуточки. Миля была с ним одного роста, и, конечно, ему было приятно чувствовать себя с ней наравне.
Так что стала она нам лучшим другом. Все свои школьные секреты (а я еще и девичьи тайны) мы рассказывали Миле. Я знала, что она никогда никому не проболтается – даже маме. Она была моим самым доверенным лицом.
Миля же очень любила наших родителей и была за все им очень благодарна. И за доброе к ней отношение, и за то что дети к ней хорошо относились, и за то, что в доме ее никто не игнорировал, напротив считали своей, почти родной. И она, изо всех сил, старалась содержать дом в чистоте и заботиться о нас.
Постепенно она научилась готовить – котлеты делать, борщ варить. Но почему-то больше любила мамину стряпню. Наготовит, а сама не ест.
Мама ей:
– Миля, а почему ты сама не ешь свой суп?
А она:
– Да, Васильевна, вы не едите его, а я что хуже? И я не буду.
Но когда она приезжала в свою деревню, все местные женщины приходили у нее учиться всему городскому – и готовить, и вязать, и послушать про «городскую жизнь».
Большая уборка с выбиванием ковров была у нас раз в неделю, а повседневный порядок Миля поддерживала идеально. Посуда кухонная сияла у нас, как золото и серебро. Такого я никогда больше не видела. Даже новая посуда так не блестит. И все это она делала без каких-то специальных средств – только песочком и содой. Больше всего мне запомнились краники-флажки на газовых трубах – они горели как солнце! Чем она умудрялась их так начищать – не знаю. Но я эту красоту запомнила на всю жизнь. В общем, кухня содержалась в идеальном порядке.
Но больше всех в нашем доме Миля, наверное, любила моего папу. Она его просто боготворила! А он всегда относился к ней доброжелательно и не скупился на комплименты, шуточки и прибауточки.
Например:
– Ну, Миля, ты сегодня прямо помолодела, похорошела, да у тебя новая прическа. Красиво.
Или так:
– Да ты сегодня нарядная такая! Наверное, письмецо от женишка получила. Признавайся!
И Миля таяла и начинала тащить ему на стол все, что было в погребе. Утром подает ему завтрак – выставит на стол соленья всякие из погреба, закуски… А сама встанет возле стола, поставит локти на стол, обопрется подбородком на руку (сама то как раз чуть выше стола) и любуется, как папа ест.
Мама ей говорит:
–Миля, ты его так совсем раскормишь.
А она так важно ей отвечает:
– Ой, Васыльевна, да я бы на Сергей Иваныча все время бы любовалась!
Мама смеется:
– Ну полюбовалась и хватит. Иди посуду мой! – И обе смеются.
Ее никто и никогда не унижал, а зная про ее увечье, боялись даже ненароком обидеть. Хорошие мы были дети – нас воспитывали в строгости и в уважении к старшим. Мы знали, если человек живет у нас в доме, мы его должны уважать, а еще лучше – любить. И мы Милю очень любили.
Правда, приятели и друзья родителей всегда подшучивали, мол, хитра Клавдия (моя мама): взяла в дом такую домработницу, что уж точно муж не соблазнится – мало того, что ровесница жены, так еще и горбатая.
А сами очень даже завидовали тому, что у нас дети присмотрены, накормлены, всегда чистенькие, наглаженные, а дома чистота и порядок.
Потом я окончила школу и уехала в Воронеж в институт. А Миля так и жила у нас осень-зиму, а на весну-лето уезжала в свою деревню – помогать сестре.
Но там как-то неладно все складывалось. Ее племянница Зина вышла замуж за тракториста. Не знаю, как сейчас, но в то время в деревне самогон пили все мужики. И Зинин Николай тоже. У них родилась девочка, а Николай стал пить еще больше, пьяным попал под собственный трактор и умер. Племянница Зина с горя и от трудной жизни – тоже запила. Миля не бросала сестру и помогала им растить ребенка.
Мама ее очень жалела, но помочь ничем не могла.
Я уже вышла замуж, окончила институт, родила Леночку, и мы собирались уезжать на север. Папа у нас как первооткрыватель неизведанных земель уже работал в Сибири, а мы с мамой и Сашей паковали вещи – готовились к отъезду. Миля, помогая нам собраться, тихонько плакала – ей очень жалко было расставаться. Мама тоже очень грустила и уговаривала Милю поехать с нами. Ведь так всем было бы лучше! Она бы опять хлопотала по дому, нянчила бы Леночку, ведь в молодом поселке газовиков, куда мы ехали, еще не было детских садиков, а няньку ребенку найти вообще было невозможно.
Но Миля была благородным человеком, и бросить сестру в трудную минуту никак не могла. И мы уехали без нее. А она вернулась в свою деревню.
Через год, когда мама приехала летом проведать свой дом, она встретилась с Милей. И это уже была не та бодрая, энергичная, молодящаяся женщина, а больная, уставшая, маленькая, замученная старушка. Дела у нее были совсем плохи. От тяжелой жизни и безысходности к самогонке пристрастилась и сестра, и Миля была просто в отчаянии. Мама ее умоляла все бросить и поехать с нами на Север:
– Ты же с ними, со своими алкоголичками, просто погибнешь. Ты уже не сможешь их спасти!
Но все было бесполезно. Когда через год родители приехали в отпуск, мама узнала, что Миля умерла. Ее маленькое сердце не выдержало.
Мы все очень горевали, что не стало нашей маленькой Мили. Но она на всегда осталась в нашей памяти, в нашем сердце.
И мы с братом Сашей при встрече всегда с теплотой и улыбкой вспоминаем какие-то забавные моменты того времени: сияющие кастрюльки и золотые краники, Милины оладушки, смешные манеры. Когда ей хотелось выглядеть «по-городскому», то она картинно зевала и пила чай, отставив пальчик. И всегда мы вспоминаем наш чудесный дом, где было тепло, чисто, уютно и приветливо. И немалую роль в этом сыграла маленькая, горбатенькая, деревенская наша любимая Миля – тетя Миля.
Дивногорье
После девятого класса нас повезли на экскурсию в Дивногорье. Это такое чудное место километрах в тридцати от Острогожска – там река Тихая Сосна впадает в Дон.
Наша Тихая Сосна, действительно, небольшая, спокойная, романтичная река, заросшая камышом по берегам. А в воде много цветов – белых лилий и желтых кувшинок. Мы, девчонки, очень любили делать из них бусы, а потом щеголять в них по городу.
А Дон совсем другой – широкий, глубокий, берега песчаные. Настоящая судоходная река. Именно на это место, где сходятся две реки, нас и привезли позагорать, покупаться, погулять и посмотреть уникальные пещеры в горах.
Всего нас было человек тридцать из двух девятых классов. С нами два учителя. Первая – наша классная, Анна Дмитриевна, химичка. Смешная такая. Ребята вечно над ней подшучивали и за глаза звали ее «Мензулькой». Она шепелявила, когда говорила слово «мензурка». Получалось очень смешно. Её никто никогда не слушался.
А второй – учитель физкультуры Николай Ефремыч. Тоже очень хороший. И тоже его никто никогда не слушался. Вот такая компания с сумочками (Валерка Белугин даже с маленьким чемоданчиком, который назывался «балетка») рано утром на электричке поехали в Дивногорье. На целый день.
Чтобы утром не проспать, мы с подружками Людой и Шурой даже вместе ночевали. Спали втроем на Шуриной кровати. Полночи хихикали, толкались, тянули на себя одеяло. А остальные полночи я все время вскакивала и проверяла будильник – боялась проспать. И, конечно, всех будила. Особенно, когда вместо будильника пальцем попала Людке в глаз. Ну да ничего страшного – глаз уцелел, а вставать все равно уже пора было.
С собой мы взяли только купальники и незамысловатую еду – вареные яйца, сало и соленые огурчики. Ну и конечно всякие пирожки-пряники. В общем, все, что мамы нам собрали.
Доехали благополучно. И ранним утром пошли осматривать подземелье. Это были очень старые пещеры, протяженностью, наверное, несколько десятков километров. На стенах и древние рисунки, и надписи военных лет. Во время отечественной войны там спасались от фашистов жители этих мест. Бродили мы там с фонариками и со свечками. Подземные ходы сходились, расходились, спускались куда-то вниз. Все это под землей, в темноте. Мы с девчонками очень боялись потеряться, держались все вместе. Было как-то даже жутковато. Но обошлось – все вышли, никто заблудился.
Всей гурьбой побежали купаться на то самое красивое место. А там действительно было очень здорово. На берегу Тихой Сосны трава высоченная, прямо по пояс, вся в цветах. Мы опять букеты рвем, венки плетем. Все девчонки ходят в венках – красотки. А мальчишки недалеко в Дону купаются, на песочке загорают. Вдруг смотрим, а наша классная пропала. Нет нашей училки. А мальчишки нам машут, и палец к губам прикладывают, мол, тихо, идите сюда. Мы тихонечко подходим и видим – наша Мензулька сидит по пояс в воде, как в ванне и поливает на себя водичку баночкой. Нам опять смешно!
Часам к четырем мы уже накупались, назагорались, даже обгорели немного. Можно было бы уже и домой возвращаться, но электричка будет только вечером. И ждать нам ее еще часов пять. А сил уже нет – устали. Да и голодно как-то стало. Свой-то провиант давно уничтожили. Девчонки стали ныть, скулить, проситься домой. Да и ребятам уже захотелось вернуться в город.
И тогда мальчишки предложили нам ехать домой товарным поездом. Он шел буквально через полчаса. Они объяснили, что в каждом товарном вагоне есть площадка, на которой можно стоять, держась за поручень. Недолго думая, мы согласились. Ура, через час будем дома!
Правда, как нам рассказали мальчишки, на нашей станции этот поезд не останавливается, а идёт дальше. Но возле вокзала он замедляет ход и надо будет только спрыгнуть. Все так просто. Ну что ж, прыгать – так прыгать.
Мы набились на эти платформы и поехали. Все два класса – человек тридцать. И учителя, наверное, тоже ехали на этом поезде, но мы их не видели. Поезд длинный, нас много. И вот мы едем, весело, с ветерком, песни орем, перекликаемся. Здорово!
Наконец наш поезд начал замедлять ход. Впереди станция. И вдруг на самом крутом откосе с соседней площадки летит Валерка Белугин со своим чемоданчиком. Вернее, сначала летит его «балетка», а за ней – кубарем под откос – Валерка. Видимо, он решил, что пора уже прыгать.
Поезд уже еле-еле полз. Показался вокзал и стрелочницы с флажками. Начальник станции вышел на платформу.
– Ну, теперь пора, – решила я и соскочила с подножки вагона. Наверное, я как-то случайно удачно спрыгнула по ходу движения поезда, что не упала, хотя была в узкой юбке, с сумкой и с фотоаппаратом на плече. Я приземлилась, пробежала несколько шагов, оглянулась и обомлела. То, что я увидела, словами описать было трудно.
Рядом со мной, с подолом на голове, лежала одна моя подружка.
Я кинулась к ней:
– Шурочка!
Не успела я помочь ей встать – тут летит моя вторая подружка, тоже кубарем и приземляется в той же позе.
– Людочка! – закричала я, а когда оглянулась и посмотрела вокруг, то увидела, что вся платформа вдоль вагона завалена телами в разных нелепых позах. Ребята все продолжали прыгать и падать, разбивая коленки, локти и даже носы.
Начальник станции, работники вокзала и пассажиры на вокзале были просто в ужасе. Никто не мог понять, что происходит? Зачем с товарняка прыгают и разбиваются эти дети? Тем более, что поезд спокойно остановился. И мальчишки, которые предложили нам ехать этим товарняком, спокойно сошли на перрон. Они прекрасно знали, что поезд остановится. Они так просто пошутили. И тридцать человек в ссадинах, кровоподтеках, со стонами, со слезами побрели домой. Под первой попавшейся колонкой замыли раны, умылись, поглядели друг на друга и захохотали. Стали подтрунивать друг над другом, вспоминая, кто как летел, и как лежал. А когда увидели, что Шурина юбка стала длиной, почти до пола, мы никак не могли понять, как она могла от удара об землю так вытянуться. Тогда Шура подняла кофточку, надетую поверх платья, и все увидели, что ее юбка полностью оторвалась от верхней части и держится на одной только нитке. И нам стало еще смешнее.
На ребят, этих шутников, мы, конечно, разозлились. А им хоть бы что. Мол, мы же не знали, что вы такие глупые, поверите и будете прыгать.
Нам бы надо было их поколотить. А пришлось еще и выгораживать перед директором. Что, мол, никто нас не заставлял прыгать. Мы сами так решили. Ведь начальник станции пришел в школу и нажаловался на нас. Но нас только поругали, да и то не сильно. Все были счастливы, что обошлось без серьезных травм, переломов и увечий. Отделались синяками и ссадинами.
А прогулка эта запомнилась надолго. И до сих пор при встрече все ее вспоминают. А ведь уже давно стали бабушками и дедушками.
Зуб
В нашей семье у всех были очень хорошие зубы. Во всяком случае, я не помню, чтобы в детстве меня водили к стоматологу. Да и мама рассказывала, что мой дедушка (мамин отец) своими крепкими зубами даже стаканы грыз. Мог водки выпить, а стаканом закусить. Спокойно отгрызал краешек граненого стакана. Я думаю, он его, конечно, не ел – на публику работал. Но получалось очень эффектно.
Вот и я всем, кому не лень было смотреть, демонстрировала крепость своих зубов. Конечно, когда мама этого не видела. Я раскусывала разные орехи, вишневые и сливовые косточки, могла спокойно карандаш перегрызть. Даже с грецкими орехами справлялась. Ну и доигралась, конечно.
Как-то грецким орехом я отломила кусочек коренного зуба. Да так неудачно – откололся самый уголок. Мама повела меня к врачу, и та поставила пломбу. Ну, во-первых, пломбы раньше были – сплошной цемент. Да и место неудобное – на этом уголке пломба просто не держалась. И буквально через два дня она вылетела. И мама снова повела меня к врачу. Врач опять сверлила мне этот дурацкий зуб – дырка становилась еще больше. Она опять ставила пломбу. И через два дня пломба опять вылетала.
И тогда я просто перестала говорить об этом маме. Так и ходила с дыркой в зубе. И, в конце концов, он заболел. Поначалу я терпела и только, когда боль стала совершенно невыносимой, призналась маме, что уже давно хожу без пломбы. Мама, конечно, отругала меня и повела к доктору. Но уже не к своей знакомой, а к папиному приятелю – известному в городе врачу. Кандидату наук. Он, вроде, даже писал какую-то докторскую диссертацию.
Мама привела меня к нему и оставила там с просьбой сделать все, что можно. Доктор долго, внимательно изучал мой зуб и, наконец, вынес приговор – лечить бесполезно, надо удалять незамедлительно. Слишком все запущено. Я была девицей решительной, училась уже в 9 классе. И решила – удалять, так удалять. И раз все равно придется от него когда-то избавляться, так пусть уж сделают это сейчас!
Сначала доктор обколол мне весь рот новокаином, подождал пока укол начал действовать и начал выдирать зуб. Но не тут-то было! Зуб не поддавался. Страдания, как мне показалось, длились вечность. Но, в конце концов, передохнув, набравшись сил, мой зуб доктор удалил. Правда, он так упирался в мое плечо и тащил с таким усилием, что едва не выбил мне и передние зубы. Но, Слава Богу, все обошлось! Увидев многострадальный зуб, я страшно удивилась, что он оказался таким большим и красивым.
Но когда я поняла, что во рту у меня появилась огромная дыра, то возмутилась и даже закричала на врача:
– Вы что сделали? Там теперь пустота. Я так не хочу! Я вас не просила его удалять! Я не думала, что будет так противно!
Доктор оторопел и даже расстроился. Он не ожидал от пациентки такой реакции. А я ему одно:
– Верните зуб на место. – А сама уже реву.
Доктор – кандидат наук с незаконченной докторской диссертацией – подумал-подумал и говорит:
– А ты знаешь, я попробую. Вообще-то, я собираю материал для докторской диссертации по теме имплантации зубов. Уже пытался приращивать зубы двум пациентам, но ничего не получилось. Возможно, потому что они были уже старые… А ты молодая, здоровая. А вдруг у тебя прирастет! Хочешь, проведем такой эксперимент? А зуб твой все равно пришлось бы удалить. Не сейчас – так позже.
Ну, я сразу немного успокоилась и, конечно, согласилась, чтобы мой зуб вернули на место. Во-первых, у меня все будет как прежде, а, во-вторых, я буду первая, с кем проведут такой эксперимент. А я очень любила оригинальничать.
– Только придется потерпеть, – сказал доктор. И я согласилась.
Прямо на щипцах доктор запломбировал зуб и обработал его всякими лекарствами. Приказал терпеть, и стал запихивать его в свежую ранку. Анестезия уже стала проходить, было ужасно больно, но я терпела.
В общем, кое-как он туда его засунул. Велел мне закрыть рот и посильнее стиснуть зубы. Сделать это было непросто… Было очень больно, но я старалась ради успеха нашего эксперимента. Рот я с трудом закрыла. Затем доктор стянул бинтом мои челюсти, чтобы он не открывался и сказал:
– Будет сильно болеть, но завтра станет полегче. Но если не хватит терпения пережить эту боль, просто вынешь этот зуб и выбросишь. А если перетерпишь, может и приживется…
И вот в таком виде, с забинтованной физиономией, мама повела меня домой.
Сначала было как-то терпимо, наверное, еще действовали уколы, да и таблетку мама дала. Но к ночи начался просто кошмар. Боль была нестерпимая. Мама всю ночь сидела возле меня и уговаривала избавиться от этого зуба. Но я держалась и ради эксперимента готова была терпеть что угодно. Правда, потом полегчало и я даже немного поспала.
Утром я опять пошла к доктору. Он очень удивился. Был уверен, что я не выдержала трудной ночи и вынула зуб. Но раз уж я пришла – нужно было продолжать. Чтобы зуб не вывалился, доктор проволокой прикрутил его к другим зубам. Получилась удивительная конструкция. Правда, эта проволока во рту мне мешала, и было не очень приятно, но я сказала, что все прекрасно. Я боялась, что доктор откажется приращивать мой зуб. Но он уже загорелся, и эксперимент продолжился. Врач назначил мне всякие полоскания и велел прийти дней через десять.
А через неделю мне исполнилось шестнадцать лет. Праздновать мой день рождения собрался весь наш класс. Было очень весело. Мама нас вкусно кормила. Вино мы тогда еще не пили. Танцевали, пели под пианино. В общем, было очень здорово. Родители подарили мне золотое колечко с маленьким рубином (тоненькое такое, с красным камешком). А одноклассники – большой розовый бархатный альбом для фотографий. Я его до сих пор храню. А доктор, папин приятель, подарил мне мой зуб – вернее, вернул его на прежнее место.
На своем празднике я чувствовала себя просто королевой, героиней. Ведь все знали про мой вживленный зуб, но многие не верили, что такое возможно. И просили показать, как он там привязан проволокой. И мне, шестнадцатилетней девице, приходилось постоянно открывать рот и демонстрировать свой зуб.
Я была счастлива и доктор тоже. Ведь зуб действительно прижился. Но главное, я была первой, у кого эксперимент закончился успешно. Доктор об одном жалел – что этот зуб не искусственный. Вот тогда он служил бы вечно!
Прошло время, и теперь такие операции по имплантации зубов делают в каждой клинике. Но я-то была ПЕРВАЯ! И очень этим гордилась.
Римские каникулы в Острогожске
